йм,  и  прочих  премудростях.
Теперь они скупают по всей стране исключительно старые ковры, причем в любом
состоянии, реставрируют их при необходимости, но чаще находят покупателя без
всякой реставрации. И делают на этом громадные деньги.
   Когда последний ковер был  продан,  мой  счастливый  соотечественник,  не
торопясь, покинул зал. И, судя по  выражению  его  лица,  он  собирался  как
следует отметить сегодня свою успешную сделку.
   Сразу после ковров наступила очередь икон,  и  я  тут  же  позабыла  и  о
коврах, и об их бывшем владельце.
   Оказалось, что этого  момента  ожидали  не  только  мы  с  немцем,  но  и
значительная часть участников аукциона.  В  этом  я  смогла  убедиться,  как
только аукционист назвал первый лот:
   - Апостол Павел, ростовско-суздальская школа, пятнадцатый век,  стартовая
цена...
   И аукционист  вернулся  к  той  неповторимой  манере  проведения  торгов,
благодаря которой прославился. Через несколько минут  стартовая  цена  иконы
была увеличена в три, шесть и, в конце концов, в одиннадцать  раз.  Приобрел
ее один из тех американцев, к разговорам которых я прислушивалась в холле до
начала аукциона. Судя по его лицу, он  готов  был  заплатить  за  нее  втрое
дороже и считал, что дешево отделался.
   Он приобрел еще две иконы и на этом успокоился. Насколько  я  поняла,  он
знал в этом деле толк и, приобретая  самые  ценные  иконы,  тем  самым,  что
называется, "снял сливки" с коллекции,  предоставив  остальные  иконы  своим
менее обеспеченным конкурентам.
   Следя за торгами, я в то же время не оставляла без  внимания  и  толстого
немца и стала свидетельницей всех его метаморфоз. Он сидел, как на  иголках,
каждое новое повышение цены заставляло его вздрагивать,  и  через  несколько
минут он был мокрый, как мышь.
   Достав из кармана большой носовой платок,  немец  вытирал  им  ежеминутно
лицо, лысину и шею. И уже после пятой иконы платок этот можно было выжимать.
   Видимо, он на самом деле не представлял истиной стоимости своих сокровищ,
потому что глаза его блестели алчным блеском и, как он  ни  старался  скрыть
свое волнение, на него уже обратили внимание несколько человек и  с  иронией
посматривали на него время от времени.
   Наконец, он не выдержал и после восьмой иконы выскочил в холл,  наверное,
чтобы прийти и себя. Я не думала, что он  может  покинуть  аукцион  в  такую
минуту, но на всякий случай  подошла  к  дверям  и  проследила  за  ним.  Он
широкими шагами ходил по холлу, не в  состоянии  справиться  с  адреналином,
поступившим в его кровь. Не берусь судить о его доходах до сегодняшнего дня,
но за несколько минут он в любом случае превратился в  очень  состоятельного
человека и, видимо, не до конца еще в это верил.
   Я вернулась на свое место и стала прицениваться к очередному лоту.
   Но какая-то сердитая мадам не дала мне такой возможности, подняв цену  до
моего потолка.
   Но я все-таки не ушла с пустыми руками. Двенадцатая икона вызвала в  зале
полное равнодушие, несмотря на минимальную стартовую цену. Похоже было,  что
ее никто не хотел покупать, и, сообразив это, опытный  аукционист  собирался
снять ее с торгов, но я, опередив его на долю секунды, сделала  нетерпеливый
жест и получила ее в собственность за стартовую цену.
   Немец все еще был в холле, и теперь я не отставала от  него  ни  на  шаг.
Потеряй я его сейчас, найти его было бы почти невозможно. Поэтому  когда  он
вышел на улицу и через несколько минут растворился в толпе, я  не  на  шутку
испугалась. И вздохнула облегченно, заметив его широкую  спину  прямо  перед
собой.
   Города он не знал и оглядывался по сторонам, пытаясь  сориентироваться  в
неизвестном месте. Наконец, он обнаружил  то,  чего  требовала  в  настоящий
моменте его душа, а душа его требовала пива. Пивных  в  Лондоне  хватает,  и
немец зашел в первый же попавшийся ему по дороге бар.
   Немец плюхнулся на лавку рядом с одним из деревянных столов и прислонился
спиной к кирпичной стене.
   Я скромненько присела за соседний стол и сосредоточилась на разнообразных
закусках и сортах пива, обнаруженных мною в многостраничном меню.
   Во всем небольшом прохладном зале сидело  человек  пять,  включая  нас  с
немцем. Подбежавшему ко мне официанту я заказала пару кружек пива  и  свиные
ножки с бобами. Немец заказал себе сосиски и несколько кружек пива.
   Пиво оказалось на наших  столах  уже  через  несколько  секунд,  и  немец
проглотил две кружки на одном дыхании.
   Это не так много, потому что пиво  в  Англии  почему-то  пьют  маленькими
кружечками, почти в два раза меньше, чем в России, да и в Германии тоже.
   После этого на лбу у него выступили крупные  капли  пота,  и  он  наконец
перевел дыхание.
   В это время официант принес закуску и аккуратно  поставил  тарелки  перед
нами. Все это он проделал молча, ловко, без излишней суеты.
   Пиво было неплохое, хотя на мой вкус несколько горьковатое.
   Я уже приступила к свиным ножкам, а немец все никак не мог  утолить  свою
жажду и пил кружку за кружкой. И только после  пятой  или  шестой,  наконец,
перешел к сосискам. К этому времени его  лицо  приобрело  тот  нежно-розовый
оттенок, свидетельствующий либо о здоровой печени, либо о не очень  здоровом
сердце.

Глава 2

   Расправившись с сосисками, немец стал посматривать по сторонам  и  взгляд
его остановился на мне. Наступил решающий момент, и я  не  имела  права  его
упустить. Душа немца требовала общения, но мне нельзя было начинать разговор
первой. Поэтому скромно отведя глаза, я достала из сумочки каталог  аукциона
и демонстративно углубилась в его содержание.
   И немец попался на заброшенный мною крючок. В очередной раз моя внешность
ввела в заблуждение осторожного и испуганного человека.
   Нy кого, на самом деле, может  насторожить  молодая,  хрупкая  девушка  с
добрыми ласковыми глазами. Мне хотелось максимально  напомнить  своим  видом
скромную воспитанную "Гретхен", и кажется, я в этом преуспела.
   - Простите за бестактность, но, кажется, вы  были  на  этом  аукционе?  -
вежливо спросил он меня на своем странном английском.
   - Насколько я понимаю, вы приехали из  Германии,  -  ответила  я  ему  на
безукоризненном немецком. - Если это так, то нам лучше перейти на немецкий.
   От неожиданности немец еще больше порозовел.
   - Вы тоже приехали из Германии? - умилился он и сам же  ответил  на  свой
новый вопрос:
   - Вы из Баварии.
   Дело в том, что меня учил немецкому бывший житель Баварии, и  я  переняла
от него некоторые особенности этого диалекта, что неоднократно сослужило мне
добрую службу. Я кивнула немцу с улыбкой на губах.
   - Северный Рейн - Вестфалия, - отрекомендовался  он  и  пересел  к  моему
столу. - Еще по кружечке? - предложил он.
   - Охотно.
   Он подозвал официанта и заказал дюжину пива и сосисок.
   - К сожалению, не баварские, но мы не дома,  -  извинился  он  за  вполне
добротные британские сосиски.
   Через несколько минут мы уже пили с ним пиво и,  наконец,  познакомились.
Его звали Куртом Раушенбахом, я же представилась как Марта.  Разговор  снова
зашел об аукционе,  и  я  похвасталась  тем,  что  приобрела  очаровательную
русскую икону, и показала ее фотографию в каталоге.
   Для него это было полной неожиданностью, поскольку во время торгов он был
не в себе и был в холле и не мог  знать,  кто  покупает  его  иконы.  И  эта
информация сделала меня еще привлекательнее в его глазах.
   - Вы увлекаетесь иконами? - хлопнул он пухлыми ладошками.
   - У меня дома неплохая коллекция русских икон, - скромно потупилась я.  -
Ведь по бабушке я русская.
   - Что вы говорите? - вновь умилился он. - А вы, действительно, похожи  на
русскую. Мне всегда нравились русские женщины.
   "Кому же они могут не понравиться?" - подумала я, но при этом сказала:
   - К сожалению, я почти не говорю по-русски никогда не была в России.
   - Ну, сейчас это нетрудно. Вы замужем?
   - Нет.
   - Вы даже можете выйти замуж за... как это, - он наморщил лоб, - за "нови
руски", - вспомнил он и засмеялся  от  радости.  -  Там  сейчас  пень  много
богатых людей.
   - А вы бывали в России? -  спросила  я  с  инТЕРЕСОМ,  причем  совершенно
искренне.
   - О, да, - закивал головой он и достал из  кармана  кожаный  бумажник.  В
этом бумажнике БЫЛ специальный отдел для фотографий, где сентиментальные  по
своей природе немцы обычно носят снимки своих детей и жен.
   Господин Раушенбах не отличался в этом смысле оригинальностью. Он передал
мне из  рук  в  руки  свой  пухлый  бумажник,  чтобы  я  как  следует  могла
рассмотреть две цветные  фотографии.  На  одной  из  них  был  сам  господин
Раушенбах с молодым человеком, как две капли воды похожим на него и таким же
упитанным.
   - Это мой сын Пауль, - гордо заявил он и расхохотался.
   На второй фотографии был тот же Пауль с эффектной рыжей девицей в шортах.
   - Это его жена? - спросила я.
   - О, нет, - замахал руками господин Раушенбах. - Это его киска, - и снова
захохотал.
   Последние полчаса он хохотал по любому поводу и без повода, говорил очень
громко и жестикулировал своими толстыми пальцами.  Разговаривая,  он  ни  на
минуту не прекращал пить пиво и жевать сосиски.
   Воспользовавшись этим, я развернула его паспорт, который тоже находился в
бумажнике и убедилась, что он  назвал  мне  свое  настоящее  имя.  Но  самое
интересное было не то, кто был запечатлен на фотографиях,  а  где  они  были
сделаны. Только  теперь  я  сообразила,  что  Курт  показал  их  мне,  чтобы
доказать, что он был в России.
   - Очень красивые места, - сказала я, и Курт подтвердил мои  слова  кивком
головы, умудрившись при этом не оторваться от  кружки  с  пивом.  -  Где  вы
снимались?
   - Одесса, Крым, - отдуваясь, сказал Курт и неожиданно икнул.
   - Так у меня же бабушка из Одессы, - воскликнула я  и  еще  раз  поднесла
фотографию к самым  глазам.  Ту  самую,  где  его  сын  обнимался  со  своей
"киской".
   Они стояли рядом с машиной, и мне удалось рассмотреть и  запомнить  номер
этой машины. Номер был украинский, а это могло означать, что или Пауль,  или
его "киска" проживает в Крыму.
   Курт  к  этому  времени  совершенно  расслабился.  Да  и  чего  ему  было
опасаться? Он сидел в пивной со своей соотечественницей, пил  пиво,  сегодня
он выручил за коллекцию икон огромные деньги, но об этом  не  знал  никто  в
этом городе, кроме устроителей аукциона.
   В том, что мне не известна его тайна, Курт был уверен на сто процентов  и
поэтому чувствовал себя со мной совершенно спокойно.
   И я рискнула задать ему вопрос напрямую:
   - А что, "киска" Пауля живет в Одессе? - и хитро прищурила глазки.
   - Да, да, - ответил Курт. - И киска, и сам Пауль. Он там работает.
   Это было уже интересно. Его сын живет на Украине, а отец анонимно торгует
в  Англии  русскими  иконами.  Пожалуй,  слишком   очевидно   для   простого
совпадения.
   - Она "нови руски"? - улыбнулась я.
   - Да, да, - обрадовался Курт. - "Нови руски, киска", - и  забрал  у  меня
бумажник с фотографиями.
   Напевая это  понравившееся  ему  словосочетание,  Раушенбах  отлучился  в
туалет. Оставшись за столом в одиночестве, я перестала  изображать  из  себя
веселую жизнерадостную Марту и  попыталась  проанализировать  ситуацию.  Она
была  предельно  выгодной  для  меня.  Мне  удалось  не  просто   обнаружить
поставщика русских икон на один из самых престижных в Европе аукционов, но и
познакомиться с ним. Меня так и подмывало спросить, а не может  ли  его  сын
помочь мне приобрести в России  несколько  икон  для  коллекции.  Это  могло
прозвучать довольно естественно, но с другой стороны -  было  опасно.  Такой
вопрос мог насторожить Раушенбаха. Я хорошо помнила его испуганное  лицо  на
аукционе, и мне не хотелось увидеть его снова.
   "Потерпи, Багира, - сказала я себе, - и он сам тебе все расскажет".
   В это время из туалета вернулся  Раушенбах,  такой  же  жизнерадостный  и
полный энергии. У него все пело в душе и желало продолжения праздника.
   - А не сменить ли нам интерьер? - спросил он у меня через пару минут.
   - Что вы имеете в виду? - смутилась я.
   - О, у меня есть очень интересное предложение, - подмигнул он и придвинул
свои губы к моему уху. Судя по  всему,  он  хотел  мне  что-то  сообщить  по
секрету, и я не стала сопротивляться его намерениям.
   - Если мы сейчас пойдем ко  мне  и  выпьем  маленькую  бутылочку  русской
водки, - он поднял вверх указательный палец правой руки, - то я  подарю  вам
маленький презент.
   Как честная девушка, я должна была возмутиться его предложением,  но  как
секретный агент я не могла потерять такого шанса.
   - А вы будете хорошо себя вести? - погрозила я ему пальчиком.
   - Папаша Курт никогда  не  обижает  девочек,  -  ответил  он  и  подозвал
официанта.

***

   Номер Раушенбаха находился на третьем этаже довольно приличной гостиницы.
Я сама остановилась неподалеку, в нескольких метрах от здания аукциона, и по
пути к Раушенбаху мы прошли мимо моего отеля.
   По пути Курт купил бутылку "Смирновской" и непременный тоник.  О  закуске
уже не могло быть и речи, тем более что в баре мы совсем недурно перекусили.
   Не успели мы войти в номер, как Курт скинул пиджак и  скрылся  за  дверью
туалета. Пиво - незаменимый напиток для секретных агентов.
   Я достала у него из кармана уже знакомый  мне  бумажник  и  пересняла  на
пленку не только фотографии, но и  документы  Раушенбаха  и  даже  несколько
визиток его деловых партнеров. Больше ничего интересного у него  в  карманах
не было, и, положив бумажник на место, я присела в удобное кресло у  окна  и
огляделась.
   Номер представлял собой точную копию того, что я покинула сегодня  утром,
отправившись на аукцион, разве что на стене висела другая картинка  и  шторы
на окнах были не кремовые, а салатовые.
   Выйдя из туалета, Раушенбах предложил мне открыть бутылки, а  сам  достал
из бара длинные стаканы и сполоснул их прежде, чем поставить на стол.
   Мы смешали водку с тоником, добавили туда немного льда и, откинувшись  на
спинку кресел, приготовились к продолжению праздника.
   В номере был кондиционер, и после шумной и знойной улицы Курт наслаждался
тишиной и покоем.
   - А чем занимается ваш сын Пауль? - спросила я.
   - О, Пауль, - со значением произнес  он.  -  Пауль  у  меня  очень  умный
мальчик. Он - искусствовед. Но сейчас он занимается коммерцией. И его бизнес
никак не связан с искусством.
   У меня возникли некоторые сомнения в достоверности этой информации, но  я
не показала виду.
   - Россия сейчас - это настоящий Клондайк. Там можно за пару  лет  сделать
целое состояние.
   - У него там свое дело? - спросила я, не  обратив  внимание  на  то,  что
Одессу Курт считает Россией.
   - Нет, пока он работает в чужой фирме. Это  очень  солидная  компания,  и
Паулю есть чему в ней поучиться. А со временем, я надеюсь, у него будет свое
дело. Он очень неглупый мальчик.
   Я предложила за это выпить, и Курт с благодарностью посмотрел на меня.
   Первый же стакан водки настроил его на философский лад, и он  произнес  с
задумчивым видом:
   - Мог ли предположить мой отец, что его внук будет работать в  том  самом
городе, в котором он чуть было не сложил голову?
   - Он воевал на восточном фронте? - уточнила я.
   - Девочка моя, - вздохнул Раушенбах, - три года он кормил вшей в России и
скончался несколько лет назад от старых ран.
   - Мой дедушка тоже воевал в России и чуть было не погиб под Сталинградом.
   Самое интересное, что это действительно было так, именно под Сталинградом
он получил свой первый орден. Орден Красного Знамени.
   Курт печально кивал головой и пил водку с  тоником  маленькими  глотками.
Видимо, он начал приходить в себя после пережитого им сегодня потрясения  и,
надо сказать, выглядел теперь намного серьезнее и умнее.
   - Расскажите мне о России, - попросила я. - Вам там понравилось?
   - Я был там всего несколько дней... Был у Пауля в гостях...
   И он рассказал мне, что поездка в  Одессу  поразила  его.  Он  всю  жизнь
представлял себе Россию по рассказам отца. И то, что он теперь увидел своими
глазами, совершенно не вязалось с этими рассказами.
   - Мне бы очень хотелось побывать в Одессе, - сказала я, когда он закончил
свой рассказ.
   И мы снова пили с ним водку. И через некоторое время Курт опьянел,  начал
шутить и хохотать над своими шутками.
   Судя по всему, я ему пришлась по душе, и он загорелся  идеей  познакомить
меня со  своим  сыном,  а  через  полчаса  уже  намеревался  нас  не  только
познакомить, но и поженить. И чем больше я смущалась при  этих  словах,  тем
больше ему правилась эта идея.
   - Марта, вы с Паулем созданы друг для друга. - наконец заявил он и достал
из шкафа большой чемодан. Порывшись в  нем,  он  вытащил  кикой-то  предмет,
завернутый в толстую белую бумагу, и положил его на столик рядом с  бутылкой
водки.
   - Я обещал вам небольшой презент, - торжественно произнес он, -  и  я  не
забыл об этом. Папаша Курт помнит все свои обещания.  Вы  собираете  русские
иконы?
   - Да.
   - У вас большая коллекция?
   - Не очень.
   - Считайте, что в ней стало на одну икону больше, - сказал он и развернул
бумагу.
   Передо мной лежала икона. На ней была изображена Богоматерь  с  младенцем
Иисусом. Я не ожидала ничего подобного и совершенно растерялась.
   - Ну что вы... Я не могу принять такого дорогого подарка.
   Я не настолько разбираюсь в иконах, чтобы с ходу определить их стоимость,
но  в  любом  случае  она  превышала  все  разумные  пределы  для   презента
незнакомому человеку. Почему Курт не выставил ее на  аукцион?  Она  была  не
такая ценная, как остальные? Ее забраковали аукционисты? Или  Раушенбах  был
слишком суеверен, чтобы выставить на торги тринадцать икон?
   - Она не очень дорогая, во всяком случае, дешевле той, что  вы  приобрели
на аукционе. А у меня сегодня очень удачный день... - он  хотел  еще  что-то
сказать, но передумал и перебил сам себя:
   - В чем дело? Мне  просто  хочется  ее  вам  подарить,  или  она  вам  не
нравится?
   - Ну что вы. Она замечательная.
   - В таком случае она ваша.

***

   Я сидела у себя в номере и разглядывала подарок Раушенбаха. Я  не  знала,
как относиться к этому подарку. До той минуты, как я получила  его,  у  меня
было совершенно конкретное отношение к Курту, я прощупывала его  на  предмет
незаконной и даже преступной деятельности, и у меня уже  появилась  довольно
правдоподобная версия.
   Мне казалось, что этот человек, чуть было не потерявший сознание во время
торгов, готов удавиться за сотню-другую фунтов стерлингов.
   И вот теперь вся моя убежденность рухнула как карточный домик.
   Когда я уходила  от  Курта,  он  вручил  мне  свою  визитную  карточку  и
пригласил в гости. Черт знает что! Преступники так не поступают.
   Он уже завтра улетает к себе в Дуйсбург, и я распрощалась с ним навсегда.
Он рассказал мне о себе так много, что встречаться с ним еще раз было  ни  к
чему, тем более, ехать к нему в гости!
   Не расследование, а какой-то рождественский рассказ!
   Я взяла икону в руки и рассматривала ее, словно надеясь отыскать  на  ней
ответ на все свои вопросы. Богоматерь взирала на меня с иконы с  бесконечным
состраданием и любовью, несопоставимыми с моими земными проблемами.
   Я уже собиралась  завернуть  ее  снова  в  бумагу  и  спрятать  от  греха
подальше, но в этот момент почти машинально  перевернула  и  увидела  на  ее
оборотной стороне какие-то знаки. Они были нанесены чернилами  и  относились
явно не ко времени написания.
   Включив настольную лампу, я сумела разглядеть  их  как  следует.  Надпись
была сделана, скорее всего, так называемым химическим карандашом, популярным
еще лет тридцать назад. Его грифель  при  контакте  с  водой  растворялся  и
превращался  в  фиолетовые  чернила.  С  его  помощью  кто-то  нацарапал  на
старинной доске буквы и цифры: "NM-244".
   Я понятия не имела, что могли означать эти загадочные б