а.
   Оленин обернулся и быстро направился к кабинету.

2

   Максимов ушел.
   Он, естественно, пытался расспросить  следователя  -  что  случилось?
Любопытство любопытством, но не до назойливости же... Назойливость сразу
вызывает недоверие. Знал Максимов, что не тот человек Николай Сергеевич,
чтобы из-за пустяка так разволноваться.  А  волнение  было  заметно.  И,
конечно, не получил ответа. После ухода опера Оленин стакан за  стаканом
выпил почти полностью графин воды. Но подступившая к  языку  сухость  от
обильного  возлияния  не  прошла.  Вода  с  языка  испарялась,   как   с
раскаленной сковороды. Пар только что изо рта не шел.
   Седой, к сожалению, практически никогда не давал  ложной  информации.
Это Оленин знал хорошо.
   А нынешняя информация - очень важная  -  больно  ударила  по  нервам.
Очень уж она была неожиданной, очень уж она задевала Колю Оленина лично.
   Он отлично знал, кто такой Хавьер  -  авторитетный  уголовник.  Очень
жесткий  человек,  несговорчивый.  Некоторое  время  контролировал  сеть
полулегальных публичных домов, но ему это быстро надоело. Куражу нет. Он
не получал удовольствия от такого халявного зарабатывания больших денег.
Чем Хавьер занимался в последние годы - неизвестно. С  трудом  верилось,
что этот человек пенсионного возраста ушел все-таки на покой.  Такие  не
уходят...
   И вот сообщение Седого. В четвертый раз  за  год  заказали  Толстяка.
Заказали через Хавьера. У  того  есть  киллер  высокой  квалификации  по
кличке Сохатый. Согласно  слухам,  Сохатый  хорошо  погулял  по  городам
России в последние несколько лет. Все  заказы  на  исполнение  принимает
только Хавьер. Самого Сохатого никто из заказчиков не видел и не знает.
   В своем городе раньше не работал. Интересно, что толкнуло его на  это
теперь? Спортивный интерес?
   Профессиональная гордость? Трое не смогли, а он сможет? Или деньги уж
очень хорошие? Да, за четвертое покушение должны платить по  повышенному
тарифу.
   Оленин знал в городе только одного человека  по  кличке  Сохатый.  Он
проходит по  картотеке  Российского  УВД  как  амнистированный  в  конце
восемьдесят восьмого года. Бывший старший лейтенант спецназа ГРУ Дмитрий
Дмитриевич Лосев. Он же - Дым Дымыч, бывший  командир  взвода  отдельной
роты  в  Афганистане.  Того  самого  взвода,  где  командиром  отделения
разведчиков закончил службу старший сержант Николай Оленин.
   Если это  тот  Сохатый  -  хреново  дело!  Старший  друг,  учитель  и
командир.
   За последние годы они встречались только однажды.
   Посидели в кафе, поговорили, выпили. И тихо разошлись. Не было у  них
той   точки   соприкосновения,   которая   могла   бы   сделать    таких
разнокалиберных людей друзьями в сегодняшней обстановке. Хотя  внутренне
их скрепляло чувство большее, чем простая  дружба  крепких  физически  и
характером мужиков, - чувство причастности к братству афганцев.  Но  это
чувство больше проявляется в экстремале, когда  кровь  готова  в  голове
закипеть. Тогда вспоминаешь... В обыденности же один делает  карьеру,  а
на карьере другого стоит давно уже жирный  крест,  похожий  на  тюремную
решетку. И один мешает другому. Все очень просто, впрочем, как и  всегда
в этой жизни.
   Виноват в таком положении вещей, конечно же,  сам  Оленин.  По  долгу
службы ему приходилось встречаться  с  людьми  самыми  разными.  Николай
Сергеевич карьеру делал головокружительную. О нем уже начали говорить  в
высших сферах. "Вечный двигатель" в образе жены не давал остановиться ни
на минуту. И этот "вечный двигатель" жестко потребовал  -  подумай,  что
будут о тебе говорить, если узнают, что  дружишь  с  уголовником.  Какое
отношение будет на работе у начальства?
   Этот разговор произошел накануне встречи  Оленина  с  Лосевым.  И  во
время разговора с бывшим командиром  слова  жены  постукивали  в  голове
самозаводным часовым механизмом. Потому, должно быть,  и  не  получилась
беседа, не нашлось достаточно теплых слов, которые невидимо скрепили  бы
их, как это было там, в Афгане. И ни одному, ни  другому  не  захотелось
встретиться вновь.

3

   Обедать Николай Сергеевич Оленин обычно ездил домой.  Он  любил  свой
дом, любил свою жену, которая  ко  времени  его  приезда,  как  правило,
появлялась сама.
   Татьяна умела удачно совмещать свой бизнес - ее фирма вела  в  городе
большие строительные работы - с ведением домашнего хозяйства. У  Татьяны
Олениной были широкие связи  во  властных  структурах  еще  с  советских
времен. А чиновники везде  остались  прежние,  с  прежними  замашками  и
запросами. С ними ладить глава фирмы умела. Иначе было просто не выжить.
Все ответственные городские и областные властные и  околовластные  люди,
депутаты разных мастей желали иметь квартиры не хуже, чем у  Олениных  -
шесть больших комнат в два этажа.  Ну,  естественно,  кому-то  по  рангу
хватало и трех комнат. У каждого  свой  вес  в  обществе.  Они  помогали
Татьяне, Татьяна по  мере  возможности  помогала  им.  Такой  рэкет  был
взаимовыгодным и не носил потный запах беспредела.
   А от рэкета уголовного фирму  прикрывал  сам  Оленин.  Ему  это  было
нетрудно - помог пару раз  решить  проблемы  Совету  ветеранов  войны  в
Афганистане, в который он входил в  качестве  сопредседателя  областного
отделения.
   Четыре комнаты квартиры были на третьем этаже, еще две на  четвертом.
Вход  возможен  с  каждого,  но  верхней   дверью   пользовался   только
десятилетний сын, который,  по  сути  дела,  занимал  один  две  верхние
комнаты.
   Татьяна была уже дома. Открыв дверь своим ключом,  Николай  Сергеевич
почувствовал с кухни дразнящие запахи жареного мяса.
   - Коля, ты? - крикнула жена, не отходя от плиты.
   - Нет, это не я, - хмуро ответил Оленин, разулся и, не заглянув  даже
на кухню, прошел по толстому вьетнамскому ковру к себе в кабинет. Обычно
он всегда сначала подходил к жене и она традиционно подставляла щеку для
поцелуя.
   Николай Сергеевич искал старую  записную  книжку,  где  когда-то  был
домашний  адрес  Лосева.   Вообще   Оленин   всегда   отличался   особой
аккуратностью и даже некоторой педантичностью. Старые  вещи,  в  которых
могла со временем возникнуть  надобность,  он  не  выбрасывал  и  обычно
хорошо знал, где и что у него лежит. Но сейчас эта проклятая  книжка  не
находилась.
   Татьяна заглянула в дверь, опершись только  о  косяк  плечом.  Взгляд
недовольный и вопросительный, смотрит как  учительница  на  нашкодившего
ученика.
   Николай Сергеевич говорить ничего не стал, продолжая резко  выдвигать
ящики письменного стола  и  секретера,  ворча  себе  под  нос.  Эта  его
привычка ворчать всегда сильно раздражала Татьяну.
   - Что-нибудь случилось? - спросила она наконец. - Может, помочь?
   - Ты не видела зеленую записную книжку?
   - Какую еще зеленую?
   - Старая. Была у меня несколько лет назад... С глянцевым  переплетом.
Рисунок стертый. Там адрес очень нужный, не могу найти...
   Татьяна  недовольно  пожала  плечами.  Ей  не  нравилось,  когда  муж
проявлял характер. Хозяйничать в  доме  и  повышать  голос  ей  хотелось
только одной.
   - Я разве когда-нибудь интересуюсь твоими бумагами? Я такую  даже  не
помню.
   И торопливо ушла на кухню, где что-то  зашипело  на  плите.  Шаги  ее
толстый коридорный ковер глушил полностью.
   Книжка не нашлась. А  сам  адрес  Оленин  элементарно  забыл.  Помнил
только район и  приблизительно  улицу.  Он  был  в  этой  квартире  лишь
однажды. На следующий день  по  возвращении  из  Афгана.  Навестил  мать
Сохатого и  оставил  у  нее  фигурку  из  желтоватой  слоновой  кости  -
единственную вещь командира, которую не успели забрать  офицеры  военной
прокуратуры. Небольшая, сантиметров двадцать в высоту фигурка изображала
танцующую обнаженную женщину. Изделие явно не афганское. Ислам запрещает
изображать животных и людей. Да и поза танца говорила, что сделано это в
Индии.  Память.  Командир  любил   сидеть   вечерами   и   рассматривать
танцовщицу.
   Пальцем гладил ее. Но об этом Оленин не рассказывал матери. Он  почти
не разговаривал с ней, потому что  не  мог  найти  слов  для  объяснения
ситуации. Да и сам ее толком объяснить не мог - даже себе. Мать,  старая
больная женщина, конечно, спрашивала.  А  он  стеснялся  случившегося  и
потому ушел торопливо.
   Сам Лосев в то время находился в ташкентском СИЗО.
   Ждал суда.
   Это было двенадцать лет назад. Если бы он хоть раз за последние  годы
навестил командира, то смог бы  сейчас  найти  дом.  Все-таки  память  у
бывшего разведчика хорошая, профессиональная. Но  не  довелось  в  гости
сходить. Это было неприятно,  потому  что  разыскивать  по  прокурорским
каналам, обращать на себя чье-то внимание и связывать свое имя с  именем
Сохатого он пока, до конкретного выяснения, не  хотел  из  осторожности.
Случайностей бывает много.
   И любое нечаянно произнесенное слово, фамилия,  прозвучавшая  из  его
уст, может Оленину повредить.
   Завистников хватает и  без  того,  и  каждый  надеется  вовремя  ногу
подставить. Слишком быстро продвигается он по  службе,  чтобы  не  иметь
врагов.
   Сохатый...
   Через пару лет после освобождения Лосева,  когда  они  встретились  в
кафе, Николай Сергеевич не взял у командира адрес, сказал,  что  у  него
есть. Сам же он тогда жил в другой квартире. Может быть, он тот адрес  и
говорил, сейчас не помнит. Но командир в гости не заходил. И  не  звонил
даже...

Глава 3

1

   Холодный ветер шел  из  Китая.  Северо-восточный  затяжной  и  нудный
"калсай", как называют его  местные  киргизы,  живущие  в  Таджикистане.
Непосвященному это казалось даже странным. Северо-восточный, и вдруг  из
Китая.  Казалось,  что  там,  на  северо-востоке,  за   Киргизстаном   и
Казахстаном  лежит  Россия.  Но  так  думается,  когда  не  знаешь  всей
извилистости границы  в  горах  Памира.  В  Китае,  в  краю,  заселенном
уйгурами,  ветер  проносился  над  очень  пыльным   хребтом   Майдантаг,
перепрыгивал через перевалы, петлял, без визы пересекал границу.  Потом,
набираясь холода, идущего с вершин  Заалийского  хребта,  сворачивал  на
высокий, но более равнинный Восточный Памир.
   Шлагбаум на посту Каракуль стучал под порывами ветра о боковую стойку
и действовал этим стуком на нервы. Старший прапорщик Заремба только  что
закончил телефонный разговор  с  начальником  Мургабского  погранотряда,
сложил и  спрятал  на  грудь,  под  теплый  бушлат,  миниатюрную  трубку
спутникового телефона Он сам себе  нравился,  когда  по  этому  телефону
разговаривал.
   - Они едут. Готовься, - только и сообщил полковник. - Смотри, надеюсь
на твои артистические способности. Не подведи... Как жена?
   - Не звонила еще.
   - Ладно. Держись.
   - Есть, товарищ полковник.
   За три месяца  обладания  этой  трубкой  -  только  третий  разговор.
Однажды жена захотела вдруг позвонить подруге в  Ош.  Решила,  понимашь,
что это компенсация за неудобства горной приграничной жизни.
   Петро чуть не задохнулся от возмущения. Ногами затопал.
   - Не сметь  руками  трогать...  Это...  Это...  -  он  даже  не  смог
объяснить, что же такое эта трубка и для чего она  предназначена.  Ни  к
чему жене знать, не женское это дело...
   - Что орешь, как конопли объелся... - сказала она, но ему показалось,
что этот голос  слышит  весь  наличный  состав  комендантского  городка.
Голосом бог Гану не обидел.
   - Сама ты конопля, - после окрика Ганы Петро атаковал уже более вяло.
Но сказал  почти  правду  -  внешне  жена  сильно  напоминала  индийскую
коноплю. Тощая и высокая, волосы торчат в разные стороны, сколько она ни
пытается их причесать.
   -  А  ты...  Посмотри  на  себя,  на  себя  посмотри  -   натуральный
взбесившийся як. От тебя же бежать подальше надо... - не осталась она  в
долгу, и сама, как як,  надулась,  готовая  к  продолжению.  Но  бежать,
похоже, не собиралась.
   Он не нашелся что ответить. Да и, по правде говоря, не рискнул. Знал,
что жена легко становится яком.
   Только жители Памира да горные шерпы знают,  что  представляет  собой
взбесившееся животное, которое  и  водится-то  только  на  Памире  да  в
Гималаях.
   А для того, чтобы его раззадорить, ума много не надо.
   Лохматые ноги расставляются широко, глаза наливаются кровью, изо  рта
ползет пузырящаяся от  неровного  дыхания  пена.  Страшные  острые  рога
опущены вниз, на противника - минута-другая, и он ринется в атаку.
   Куда там испытанным испанским матадорам до ячьих  пастухов.  Ни  один
матадор с таким быстрым и ловким быком не справится.
   Лет пятнадцать назад, когда прапорщик Петро  Заремба  только  начинал
свою службу в Мургабском погранотряде,  здесь  произошел  такой  случай.
Пятерых старых яков погрузили в "ЗИЛ-130" -  другие  машины  по  местным
дорогам  почти  не  ходят,  задыхаются  на  перевалах  от   кислородного
голодания,  а  у  "сто  тридцатого"  под  капот   ставится   специальное
приспособление, которое вдувает кислород в карбюратор.
   Потому и "дышат".  Животных  отправили  на  мургабский  мясокомбинат.
Машину оборудовали, как  полагается,  дощатыми  стойками,  наращивающими
борта.
   Но любое животное - корова или лошадь - умеет предвидеть  приближение
смерти. А особенно такое животное, которое живет почти дико,  пасется  в
горах и признает только своих пастухов, не подпуская к себе  посторонних
людей и даже бросаясь порой на них. Повезли. Прямо на ходу один из быков
умудрился перепрыгнуть  ограждение  борта.  Водитель  заметил  недостачу
только на следующей остановке, когда захотел  в  чайхане  попить  чаю  с
мягкой, как сливочное масло, халвой. Там всегда была хорошая халва.
   Заметил,  но  не   растерялся.   Обратился   на   всякий   случай   к
пограничникам. Наряд яка нашел. В  те  времена  пограничники  еще  знали
каждый  участок  приграничной  зоны  наизусть,  и  знали,  что   и   где
происходит.
   Но как его нашли!..
   Бык сломал ногу при падении. И на трех ногах уходил в горы, к  лугам,
не понимая, что подходит время снега и ему там делать просто нечего.  Но
ему и не удалось уйти далеко. В  пути  он,  должно  быть,  почуял  запах
волков. И двинулся к реке. На берегу его и настигли хищники.  По  сезону
волкам только-только подошло время собираться  в  стаи,  и  они  еще  не
совсем скоординировали свои действия.  Потому,  возможно,  и  не  сумели
сразу справиться с инвалидом-быком.
   Двоих он запорол, спустился в  быструю  реку  и  там,  стоя  на  трех
сильных ногах, ждал нападения. Вода наполовину  скрыла  его  приземистый
корпус. Ростом як невысок. Но все же выше  волков.  Пытавшихся  до  него
добраться  диких  охотников  сносило  течением.  А  як  стоял.  Четверка
оставшихся хищников решила взять его измором. Они уселись  на  берегу  и
ждали. Подоспевшие пограничники рассказывали потом, как нашли на  берегу
целые лепешки замерзших слюней.
   Дичи на Памире не много. Архаров и кийков  не  очень-то  достанешь  в
скалах, с которых те при опасности просто прыгают, приземляясь на  рога.
Безрогим волкам так не дано. Волки страдали от голода, живое  мясо  было
перед ними. Но  дотянуться  до  него  возможности  не  было.  Автоматные
очереди волчьи страдания прекратили.  Двух  убили,  другая  пара  сумела
убежать. Но самое интересное было потом. Волков як боялся. Волки боялись
людей. А люди боялись яка.
   При  виде  бегства  волков  як  выскочил  на  берег.  И  бросился  на
пограничников.  Они  еле-еле  успели  спрятаться  за  россыпью   высоких
валунов.

***

   - Товарищ старший прапорщик, - подошел стоящий  у  шлагбаума  младший
сержант. - Что-то важное сообщили?
   Узрел-таки, что прапорщик  по  спутниковому  телефону  разговаривает.
Молодец пограничник!
   - С погранотряда звонили.  Начинается  операция,  суть  которой  тебе
знать не следует. И  потому,  как  только  подойдет  нужная  машина,  ты
отправляйся  в  комендатуру  обедать.  Мы  с  ефрейтором  вдвоем   лучше
справимся. Он у нас туповатый. Понятно?
   - Понял...
   Младший сержант ничего не понял, да ему  и  понимать  не  надо  было.
Более того, ему не надо было этого видеть. И он не хотел  вникать  ни  в
какие посторонние передряги. Готовился домой. Свою задачу  на  посту  он
уже выполнил. Прошедшей зимой младший сержант дождался хорошего льда  на
озере Каракуль - по имени  которого  и  называется  пост.  И  сходил  на
кладбище архаров. Озеро видно и от шлагбаума. Суровая водная гладь. Вода
даже летом чуть выше ноля градусов. Недалеко от берега  находится  голый
каменистый остров - загадка природы. Со всего Восточного Памира на  этот
остров приходят по зимнему льду старые архары умирать. Даже те,  которые
никогда близко от озера не были. Именно сюда. И никто не может  сказать,
почему они это делают. Почему выбрали именно этот остров. Кто-то говорит
о  повышенном  на  острове  радиационном   фоне,   кто-то   рассказывает
тысячелетней давности сказки и легенды, но точно не знают даже ученые из
Академии наук, которые несколько раз сюда приезжали.  Как  раз  странным
кладбищем и интересовались.
   Если лед выдается хороший, солдаты бегают на остров. Кому не  хочется
привезти домой в качестве трофея череп  и  рога,  каждый  из  которых  у
основания не обхватишь двумя ладонями. На всю  жизнь  память  о  Памире.
Солдаты в Мургабский погранотряд набираются в основном с Урала. Вот этот
младший сержант из Златоуста. У них там горы не такого калибра.
   Там такой живности нет. Сам Петро Заремба с Карпат, с берегов  Тиссы.
У них тоже архары не водятся.
   И он себе давно припас такой же сувенир - на стене в  комнате  висит,
полкомнаты занимает.  Через  полгода  срок  контракта  кончается.  Уедет
Память останется.
   Вдали показалась машина. Одна. А должно их быть две. Странно. Заремба
поднял к глазам бинокль, долго подстраивал его под свою дальнозоркость и
рассмотрел номер. Нет.  Это  пока  еще  не  те  Это  мургабская  машина.
Наверное, в Ош направилась. Местные все под присмотром. Они  наркоту  не
возят. Да здесь и живут почти одни киргизы, хотя  территориально  это  и
территория  Горно-Бадахшанской  области  Таджикистана.  А   с   наркотой
работают  таджики  из  Хорога.  Это  потом  они  с   ошскими   киргизами
встречаются и действуют  через  них.  Ошские,  конечно,  большие  деньги
зашибают. Но и хорогские таджики  тоже  могут  себя  прокормить.  Они  в
основном возят понемногу.
   Большие партии,  конечно,  тоже  попадаются.  Но  сегодняшний  случай
поражает своей грандиозностью.
   По  ценам  московского  рынка   стоимость   груза,   который   должен
проследовать через пограничный пост  Каракуль,  -  пятнадцать  миллионов
долларов. Сто килограммов героина...
   Подошли младший сержант с ефрейтором.
   - Так я пошел? - спросил младший сержант.
   - Подожди еще. Это не те. Скоро и нужные появятся. Две машины  должно
быть.
   - А мне что делать? - спросил ефрейтор.
   - Глаза раскрыть пошире. - Заремба знал за ефрейтором пристрастие  ко
сну даже на ходу. - Подъедут. Ты будешь досматривать  первую  машину.  Я
вторую. В первой ничего быть не должно. Но не исключено, что  водила  на
свой страх и риск что-то везет.
   Тогда действуй по инструкции.
   - А во второй что будет?
   - Тоже ничего не будет.
   - Тогда зачем...
   - Смеха ради... - И Заремба раскатисто и тонко, что не очень вязалось
с его массивной фигурой, захохотал. Веселый он человек.
   Ефрейтор пожал плечами и, прислонившись к косяку, закрыл глаза.

2

   Три месяца назад старшего прапорщика  Зарембу  неожиданно  вызвали  в
Мургаб, в погранотряд. Прямо к командиру. Срочно вызвали, с дежурства на
КПП сняли, что бывает только при чрезвычайных  обстоятельствах.  Заремба
недоумевал. Непорядка в его  службе  не  было.  За  это  он  мог  голову
положить.
   Начальник  отряда,  полковник  с  настоящей  армейской   фамилией   -
Бомбодуров - встретил его радушно. Он вообще-то,  несмотря  на  фамилию,
мало  походил  на  человека  военного.  Приветливый  и  всегда  ве