о портрета Трубникова, подправленного рукой Льва Борисовича. -
Не знаете?
   - Нет, не знаю, - произнес Горбач, мельком  взглянув  на  изображение.  В
голосе его прозвучала некоторая нотка неуверенности.
   - Не знаете, но все же позвонили? - спросил Петрухин.
   - Да не звонил я никому!
   - Слушай, Леша, - начал было Брюнет, глядя  на  Горбача  с  прищуром,  но
Петрухин перебил:
   - Подожди, Виктор... Алексей, вот это, -  Петрухин  постучал  пальцем  по
распечатке,  -  документ.  Он  неопровержимо  свидетельствует,  что   звонок
четырнадцатого числа был. Зачем отрицать очевидное? Глупо.
   - А что было четырнадцатого? - спросил Горбач.
   - Не знаю. Мы ждем, что вы нам расскажете.
   - Черт! - сказал Горбач. - Почти месяц прошел... я же не помню, что  было
четырнадцатого.
   - Была пятница, - подсказал Купцов. -  Вечер.  Почти  десять  вечера.  Вы
позвонили Матвееву, которого вы  не  знаете...  по  просьбе  Игоря  Строгова
звонили?
   - Да не звонил я!
   Брюнет покачал головой, сказал зло:
   - Слушай, Леша. Мы ведь можем и по-другому начать  разговаривать.  Купцов
миролюбиво заметил:
   -  Он  вспомнит.  Он  сейчас  напряжется  и  вспомнит.  Давайте,  Алексей
Григорич, вместе вспоминать. Это в ваших же интересах.
   - Четырнадцатое апреля, - произнес  Горбач,  -  пятница...  что  же  было
четырнадцатого? Может, в ежедневник заглянуть?
   - Загляните.
   Горбач  поднялся,  дошел  до  двери  и  взял  свой  "дипломат".   Вытащил
ежедневник - толстую книжку в обложке из натуральной кожи. Потом вернулся  к
столу,  положил  ежедневник  на  стол.  Со  стола  на  него  строго  смотрел
"Трубников".
   - Четырнадцатое апреля... четырнадцатое... ни хера не помню,  -  бормотал
Горбач, листая страницы. - Ага, вот. Нашел.
   Петрухин и Купцов  с  двух  сторон  склонились  к  раскрытой  книжке.  На
странице было несколько записей и карикатурное изображение свиньи. Записи на
странице соответствовали записям любого делового человека:  "9:30  -  мэрия.
Копия устава!"; "12:00  -  Митюков.  Контр.  На  пост...";  "Алка.  Мясо  не
покупать".
   - Расшифруйте, пожалуйста, ваши записи.  Лучше  всего  начнем  с  нижней:
"Алка. Мясо не покупать", - сказал Купцов. - Что  означает  "Алка.  Мясо  не
покупать"?
   - Вспомнил, - сказал Горбач. - Вспомнил. Мы же вечером  на  даче  у  Алки
оттягивались. Днем она мне позвонила и сказала, чтобы я мясо для шашлыков не
брал. У нее будет какое-то особенное.
   - Значит, вечером вы были на даче у Алки?
   - Да, у Алки. На даче.
   - А кто такая Алка? Где дача?
   - Алка? - переспросил Горбач. - Да Алка... это так.
   - А все же?
   - Алка - секс-машина. Ничего серьезного. Дача в районе  Сестрорецка.  Ну,
собрались там оттянуться немного. Бухнуть, шашлыков поесть и прочее.  Вы  же
понимаете...
   - А кто еще был? Строгов был? Нокаут был?
   - Нокаут? Нокаут - нет... на хер он нужен? А Игорь был.
   - Именно там, на даче у  Алки,  Игорь  попросил  вас  позвонить  Саше?  -
спросил Купцов. - Так дело было?
   - Не просил он меня никому звонить, - раздраженно ответил Горбач.
   - Вы хорошо помните? Много выпили в тот вечер?
   - Выпили... - произнес  Горбач  и  вдруг  замер.  Он  замер  и  удивленно
посмотрел на Купцова. - Стойте! Стойте, он же у меня телефон брал!
   - Строгов?
   - Строгов.
   - А зачем он брал у вас телефон? У него есть свой.
   Горбач потряс головой, ответил:
   - Все вспомнил. У Игоря телефон отключили. Наболтал он с кем-то  на  весь
лимит, телефон и отключили. Он попросил у меня, мол, дай, Леша,  звякнуть...
Жалко, что ли? Звони.
   Брюнет коротко и зло матюгнулся. Петрухин сделал глоток  пива,  а  Купцов
молча убрал в пластиковую папочку  распечатку  и  фоторобот  Трубникова.  За
мутноватым пластиком папки  лицо  решительного  парня  расплылось,  потеряло
резкость очертаний... Очередной след, который теоретически мог бы привести к
Матвееву, оказался ложным. А других не было.

***

   Горбач пережил несколько неприятных минут, но уехал в добром расположении
духа. Брюнет напоследок сказал ему:
   - Ладно, Леха, извини. Накладочка вышла.
   - Бывает, - согласился Горбач.
   Он отдавал себе отчет, что на самом-то деле очень легко  отделался.  Если
бы он выпил в тот апрельский вечер побольше и не  смог  вспомнить,  что  дал
телефон Строгову... Разумеется, его  не  стали  бы  потчевать  паяльником  в
задний проход, но из  числа  деловых  партнеров  Брюнета  он  бы  однозначно
вылетел.
   - Бывает, - согласился Горбач.
   - Ну вот и разобрались, - сказал Купцов. - А ведь вы,  Алексей  Григорич,
поначалу уверяли, что никому не давали свой телефон.
   Горбач покивал головой.
   - Вы, пожалуйста, о нашем разговоре никому  не  рассказывайте,  -  сказал
Петрухин. Горбач снова  кивнул.  -  Но  потом  к  нему  все  равно  придется
вернуться.
   - Я все рассказал.
   - Мы нисколько не сомневаемся. Но потом,  позже,  могут  сложиться  такие
обстоятельства, что вам придется рассказать, как было дело, на очной  ставке
со Строговым.
   - Это обязательно? Брюнет твердо сказал:
   - Да, Леша. Это - обязательно.

***

   Когда  дверь  кабинета  закрылась  за  Горбачем,  некоторое   время   все
молчали... Было ощущение потери.  Или  не  было  никакого  ощущения  потери.
Брюнет взял в руки папку и  посмотрел  сквозь  пластик  в  лицо  Трубникова.
Положил папку обратно.
   - Ну что я могу вам сказать, мужики?.. Спасибо.  Заклевали  бы  меня  без
вас, - сказал Брюнет.
   - Тебя заклюешь, - бросил Петрухин.
   - Э-э, Борисыч... ты не понимаешь, сколько мне крови попортили. Я  иногда
сам думаю: а на хер мне все это надо?
   - Бросай, - ответил Петрухин, наливая пива.
   - Э-э, Борисыч... не понимаешь. Не могу бросить. Это  такое  дело...  Как
баба, если влюбился. Извините за  лирику.  -  Брюнет  замолчал,  побарабанил
пальцами по столу. - В общем, спасибо. Выручили. Давайте прикинем: что я вам
должен?
   - Завтра, - сказал Купцов. - Завтра прикинем, ежели вы не возражаете.
   - Ну... завтра так завтра, - согласился Голубков.

***

   Вечером Купцову  позвонил  следователь  Гена  и  сообщил,  что  Александр
Сергеевич Матвеев в период  с  двадцать  девятого  февраля  по  десятое  мая
железнодорожных или авиабилетов не приобретал.

Глава девятая
Пейджер

   Купцов:
   Я повез Димку домой. Пока ехали, он пил пиво и насвистывал. Меня эта  его
манера свистеть, да еще фальшиво, раздражала. Но я помалкивал. Понимал,  что
причина  моего  раздражения  не  в  музыкальных  данных   Дмитрия   Борисыча
Петрухина... Причина в том, что мы  все-таки  зашли  в  тупик.  Обычная  для
нашего ремесла ситуация. Это только в кино сыщики всегда находят  правильное
решение  и  в  финальных  кадрах  на  запястьях  преступника   защелкиваются
наручники. В жизни все по-другому.  Ты  кубатуришь,  кубатуришь,  кубатуришь
варианты...  а  потом  оказывается,  что  все  не  так.  И  дело  приходится
"приостанавливать в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению  в
качестве обвиняемого".
   А бывает, что преступник найден, схвачен, отху...чен, как говаривал  один
из моих наставников. Но... встает вопрос доказывания. Бывает так, что всем -
и следаку, и прокурору и судье, если дело дошло до суда, всем  ясно:  это  -
преступник. Нет никаких сомнений. Но нет и веских  доказательств.  А  всякое
сомнение закон обязывает трактовать в пользу  подозреваемого-обвиняемого.  И
негодяй - вор, насильник, убийца - остается на свободе. Нередкая для  нашего
ремесла ситуация. Когда я только начинал работать,  каждый  такой  случай  я
воспринимал как некое личное поражение... потом привык. Стал ли я  циничней?
Пожалуй. Но все-таки  я  думаю,  что  я  стал  умнее.  Можно  даже  сказать:
мудрее... О, какой мудрый я стал! Моя мудрость достигла таких высот,  что  я
бросил следственную работу и начал философски смотреть на жизнь... Во всяком
случае, я научился терпеливо переносить свист товарища Петрухина, чтоб он на
какой-нибудь выбоине язык прикусил, соловей хренов!
   ...В общем, дело зашло в тупик. Благодаря великой своей  мудрости  я  это
понимал. И Димка - чтоб ему пивом захлебнуться! - тоже это понимал.  Брюнету
по большому счету наплевать. Он  получил  то,  что  хотел:  отмазался  перед
прокуратурой и получил  доказательства,  что  друг  детства  Игорек  Строгов
темнил и до сих пор продолжает темнить. Завтра мы  ткнем  Игорька  мордой  в
дерьмо, предъявим  ему  звоночек  с  Горбачевой  трубы.  Попробуем  еще  раз
поколоть на Матвеева, но почти наверняка он не расколется, потому  что  Саши
Матвеева Игорек боится больше, чем Брюнета или крутых оперов-убойщиков вкупе
с прокурорами. Потом Брюнет отмусолит нам купюры и...
   - Он стрелял в труп, - сказал вдруг Димка.
   Я только кивнул: конечно, в труп.
   - А для чего человек стреляет в труп? - спросил Димка.
   - Брось, Дима... ситуация-то понятная: заставил его Матвеев. Сунул в руки
ствол и сказал: стреляй, Игорь. Не хотелось Игорьку  стрелять.  Ох,  как  не
хотелось. Но он был в шоке. Он был сломлен. Еще бы... Строгов шел на стрелку
с простой мыслью: попугать, поставить Нокаута на место. Но вдруг -  выстрел.
Труп. Мозги на стене. И - Саша  сует  ему  ствол:  стреляй!  Игорек  ружьецо
отпихивает, головенкой мотает: нет, нет!.. Не хочу, не буду! Но хлипковат он
спорить с Сашей. А потом Сашенька предъявил ему счет... на какую уж сумму  -
не знаю, но думаю, что на весьма немалую.
   - Давно ты допер до этого? - спросил Димка.
   - Давно - недавно... какая разница? Строгов боится. Панически  боится.  И
никогда никому не расскажет, как было дело. По крайней  мере,  до  тех  пор,
пока Саша Матвеев на свободе.
   - Светлая у тебя все-таки голова, Леонид Николаич, - похвалил меня Димка,
и, скажу честно, это было приятно. Похвала профессионала дорогого  стоит.  -
Светлая у тебя все-таки  голова.  А  я  эту  схему  построил,  только  когда
вспомнил про случай в "Пуле".
   - Какая разница, Димон? Это всего лишь наша с тобой  версия,  которую  мы
пока не можем ни подтвердить, ни опровергнуть. Вот если бы взять Матвеева...
тогда, может быть, на очняках и раскрутили бы обоих орлов. Но навряд ли.
   - У тебя есть длинное черное пальто? - спросил вдруг Димон.
   - Зачем тебе?
   - Если мы не можем сейчас выйти на Матвеева, то  можем  создать  иллюзию,
что мы на него вышли. Был у меня такой случай.  Убили  два  подонка  мужика.
Тот, понимаешь, из Молдавии приехал полюбоваться Северной  Венецией.  Убили,
ограбили.  Взяли  куртку  хорошую,  часы  золотые,  деньги,   видеокамеру...
Вычислили мы орлов, взяли. Но вообще-то дело дохлое: оба в несознанке,  улик
никаких и, судя по всему, придется  обоих  отпускать.  Тогда  я  связался  с
Молдавией,  попросил  самое  точное  описание  его  вещей:  часов,   куртки,
бумажника, марку камеры. Потом все это добро, вернее - похожее, по  знакомым
собирал. И сунул голубчикам свои  "вещдоки"  в  морду:  вот,  ребятки,  вещи
убитого молдаванина. И ведь раскололись! Тут, главное, темп допроса держать.
Давить со страшной силой.
   - Спасибо, что растолковал, - ответил я. Димка засмеялся.
   -  Ну  так  что  насчет  пальто?  У  нас  уже  есть  кроссовки,   резинка
жевательная. Добавим к этому пару ружейных патронов и пальтецо. Вот, Игорек,
взяли мы твоего Сашу. Сейчас ему на хате уже ломают пальцы. И  он  уже  дает
показания на тебя. Сломается Игорек, заговорит. Глядишь, и телефончик  Сашин
вспомнит. Должен же быть у них какой-то канал связи.
   Идея была вполне  реальная.  Если  крепко  прижать  Строгова  с  липовыми
"вещдоками" и вдвоем прессовать его, все время намекая на бандитов - дружков
Нокаута, которые уже ищут Матвеева... он может расколоться.  На  закаленного
блатаря такие штуки не особо действуют. "Очную ставку давай,  начальник",  -
скажет блатной и  ухмыльнется.  А  вот  "интеллигент"  Игорь  Строгов  может
расколоться. Идея хоть и не была шедевром оперативно-следственной работы, но
мне понравилась. Я так Димке  и  сказал.  Но  он  вдруг  сам  же  от  нее  и
отказался.
   - Стоп, - говорит Димон. - Идейка, конечно, рабочая, но мы оставим ее  на
самый крайний случай. Я вот что подумал, Леня. Сумму, наверное, Саша Матвеев
зарядил Игорьку неслабую?
   - Да уж наверно.
   - И я думаю, что навряд ли Игорь расплатился.
   - Почему?
   - Деловой человек, Леня, не будет держать несколько десятков тысяч баксов
в чулке. Пять, десять тысяч - возможно, допускаю. Но остальные бабки вложены
в дело. Их еще нужно достать. Занять, взять кредит,  продать  что-то  и  так
далее. За час такие вещи не делаются, а у Игоря времени  не  было.  Двадцать
третьего Саша завалил Нокаута, и они сразу разбежались. В тот  день,  скорее
всего, не встретились. А двадцать четвертого Строгов был уже в нежных  руках
наших коллег. И был в этих руках десять суток. То есть опять же никак не мог
заплатить. А Трубников все это время где-то  отсиживался,  ждал  денег.  Без
денег он никуда не сорвется. Не для того он человека  погубил...  Потом,  по
истечении десяти суток, наш лепший кореш Строгов  выходит.  Вот  здесь-то  и
начинаются выплаты! И я не убежден, что они все сделаны. Значит, они  должны
контактировать. Если не адрес, то номер  телефона  или,  допустим,  пейджера
Саши Строгов должен знать.
   - Может и не знать, - ответил я. - Может быть, Саша сам выходит на связь.
   - А что мы будем гадать? - возразил Димка.  -  Давай-ка  завтра  пощупаем
записную  книжку  товарища  Строгова.  Может,  и  найдем  какой   интересный
телефончик.
   На этом мы с Димоном и порешили. Он ушел, а я  поехал  домой.  Я  ехал  и
думал: что за черт? Почему же так устроена наша правоохранительная  система,
что лучшие  кадры...  Нескромно.  Знаю,  что  нескромно...  Плевать!  Убийцу
Матвеева вычислили мы  вдвоем,  а  не  официальная  служба.  Почему  система
устроена  так,  что  лучшие  кадры  из  системы  уходят?  Замордованные  кто
нищенской зарплатой, кто бюрократической дурью - уходят. Добро, когда уходят
в шарашки, на шабашки. Но ведь уходят, случается, в  криминал...  А  сколько
настоящих ментов уже спилось? А какие потери понесла питерская милиция за те
годы, когда ей руководил один генерал  из  внутренней  службы?  Генерал  все
грозил разобраться с "тамбовскими", но "тамбовские" как были - так и есть, а
оперов и следаков в те годы много уволилось. Я ехал и думал, сколько  пользы
мы могли бы принести  системе,  но  оказались  ей  не  нужны...  Мысли  были
обычные, неновые. Передуманные и переговоренные в ментовских  компаниях  сто
раз.  И  уже,  казалось  мне,  все  давно  отболело.  Но  стоило  мне  разок
прикоснуться к прежнему моему ремеслу - и вот заболело опять. Именно поэтому
мы с Петрухой не можем поставить точку на незавершенном деле. Не  можем,  не
хотим просто получить честно заработанные деньги, а потом пойти  пить  водку
со спокойной душой.
   Матвеев-Трубников в Питере. И я не успокоюсь, пока  не  защелкну  на  нем
наручники. Может быть, это сделаем не мы, а действующие сотрудники... это не
принципиально. Но для меня очень важно, чтобы это произошло.
   Мысли потекли в привычном направлении, и я стал прикидывать: а  правильно
ли мы идем? Версия, которую мы с Димкой  построив  или  независимо  друг  от
друга,  была  изящна,  проста  и  логична.  Но  все   же   была   совершенно
умозрительна. Базировалась на опыте и на интуиции. Я был на девяносто девять
процентов уверен, что прав, что все именно так  и  было...  но  не  имел  ни
одного доказательства.
   Я вспомнил случай, как в начале девяностых братаны развели одного  барыгу
- директора крупного универсама и нескольких  торговых  точек  поменьше.  Во
время одной стрелки, когда терли пустяковый рабочий вопрос, на глазах барыги
"вспыхнул скандал", и  один  из  братков,  глазом  не  моргнув,  "застрелил"
другого. Все  выглядело  натурально:  выстрел,  кровь,  труп.  Директор  был
ошеломлен. Его в буквальном смысле трясло. После этого "зверского  убийства"
он был полностью в руках братков.
   В случае со Строговым мы, видимо, имеем вариант этой истории. Да что  там
"видимо"? Я в этом уверен. Я только не знаю, планировал Трубников это загодя
или его "озарило" и он принял решение в последний момент.
   Я мысленно прошелся по всей схеме и не нашел в ней откровенных  глупостей
или натяжек. Завтра, подумал я. Завтра все решится.

***

   Петрухин:
   Ленька меня частенько удивлял. В очередной раз удивил  сегодня.  То,  что
произошло в офисе "Магистрали" двадцать третьего апреля, с самого начала  не
укладывалось в привычные схемы. Это  настораживало.  Интуиция  подсказывала:
что-то здесь не так. И версия "провокационного" убийства лежала, в общем-то,
на поверхности. Но все  же  пришел  я  к  ней  не  сразу.  Мне  понадобилось
сопоставить "виртуальный психопортрет Матвеева", его образ жизни (о  котором
я еще и сейчас почти ничего не знаю,  а  только  ДОГАДЫВАЮСЬ)  и  нелогичный
"дублет" в "Магистрали".
   А Ленька все это просек раньше меня. Голова у  него  варит  что  надо,  в
напарнике я не ошибся. Сыщик - это  все-таки  совершенно  особая  профессия.
Стать путевым сыскарем можно только тогда, когда ты болеешь душой за дело. И
тогда уже ты "кубатуришь", как Ленька скажет, помимо своей  воли.  Ты  едешь
замотанный с работы, почти валишься с ног, но все равно кубатуришь в  голове
варианты... А потом жена говорит тебе, что ты сволочь и эгоист... А  товарищ
полковник  Мудашев  говорит  тебе,  что  все   начинается   с   элементарной
неряшливости в  делах,  а  заканчивается  выстрелом  в  товарища...  А  жена
ослепшего Костыля говорит, что ты козел.
   И ведь, наверное, они в чем-то правы. Все правы. Костылева жена уж  точно
права.
   Ленька высадил меня у подъезда и укатил на своей  "антилопе".  Мы  с  ним
очень разные: он - педант. С каждой бумажки снимает  копию  и  складывает  в
папочку... Товарищу Мудашеву придраться было бы не к чему.
   Впрочем, товарищи Мудашевы всегда  находят,  к  чему  придраться.  Ленька
уехал, а я пошел домой. Хотелось выпить, но я пить не стал.
   Завтра мы будем колоть Строгова.

***

   Игорь Васильевич Строгов приехал на работу ровно в девять. В принципе, он
мог бы приехать позже, потому что загружен  был  в  последнее  время  слабо.
Брюнет бывшему другу детства больше не доверял, к новым сделкам не допускал,
и Строгов вел только те темы,  которые  обязательно  требовали  его  личного
участия. Да и они потихоньку передавались другим сотрудникам.  Работа  Игоря
Строгова в "Магистрали" определенно  подходила  к  завершению.  Он  все  еще
занимал свой шикарный кабинет дверь в дверь  с  Брюнетом.  Его  все  так  же
уважительно называли по  имени-отчеству,  но  всем  было  ясно:  Строгову  в
"Магистрали" не работать. Это было чертовски обидно и несправедливо.  Именно
он, Строгов, стоял у истоков дела. И сделал  не  меньше,  а  может  быть,  и
больше, чем Брюнет. И Брюнет должен это понимать. Понимать, не  подталкивать
друга детства в пропасть, а напротив - помочь... Да, сорвались  две  сделки.
Да, в прессе появились заказные статьи. Да, финансовые документы попали  под
контроль УБЭП. Но все поправимо! Можно заказать встречные статьи в  газетах.
Можно провести дополнительные переговоры с партнерами, можно  "договориться"
с УБЭП, в конце концов.
   ...Только с Брюнетом нельзя договориться. Вместо  того  чтобы  нормально,
по-мужски перетолковать  за  бутылкой  коньяку,  Витя  нанял  двух  каких-то
ментов. И эти два отморозка роют теперь под него, Игоря Строгова. Нарыть они
ничего не смогут. НИ-ЧЕ-ГО. Но  чтобы  оправдать  свой  гонорар,  представят
"отчет о проделанной работе", где обольют Игоря грязью. Доказать  ничего  не
могут,  так  поставят  все  под   сомнение,   подберут   хитрые   ментовские
формулировочки.
   Игорь Васильевич понимал, что дело дрянь. Совсем дрянь. Брюнет выпрет его
из фирмы, поставит на бабки в возмещение ущерба. А он  уже  и  так  попал...
крепко попал. И все рушится. Рушится на глазах, и ничего нельз