ли  не  прошло,  а  Танкист,  как  главный  прораб,  уже
внутренним обустройством нового бетонного двухэтажного дворца  занялся. Сухо
будет.  Тепло. Печка  -  не  буржуйка-дровожорка:  кирпичом  обложена!  Нары
просторные,  запасы   на  неделю  боев.  Обваловать  бы  еще  землей,  чтобы
выстрелами из  гранатометов стенные блоки обрушить внутрь было невозможно. И
- служите братишки, жизни радуйтесь.
   Доволен Танкист. Что в Афгане, что в Чечне  самая страшная  опасность -
не пули вражеские. Хуже - руки немытые,  вода сырая и носки мокрые.  Бывало,
что  целые подразделения,  ни одного человека в бою не потерявшие, с поносом
дизентерийным или приступами желтушными в госпитали отправлялись.
   Ну все, ехать пора. Только Серега -сапер что-то задерживается.
   Территория блок-поста по периметру на расстоянии в пятьдесят-сто метров
колючкой  огорожена.  С   обеих  сторон  вокруг  колючки   мины  понатыканы,
растяжками все заплетено. Почти год тут саперы всех мастей изощрялись. И  не
было случая  еще,  чтобы при  пересменке  кто-то кому-то карту  минного поля
оставил. Да с картой еще  и опасней, вдруг  кто поверит ей  сдуру! Тихонечко
прополз Серега  на  коленочках,  по одному ему  известному  коридору. Ставит
растяжку новую. Гранату-эргэдэшку с  запалом ввинченным к  колышку изолентой
примотал. А теперь чуткими  длинными  пальцами выпрямленную чеку в отверстии
запала тихонечко гоняет: туда-сюда, туда-сюда. К  кольцу чеки  тонкая струна
стальная  одним  концом привязана.  Другим  - ко  второму  колышку, поодаль.
Натянута струна, играет. И надо так все отрегулировать, чтобы и не держалась
чека  жестко, сработала  при любом прикосновении к струне, но и не выскочила
сама по себе. Тонкая работа, нервная. Сейчас у Сереги весь мир - на кончиках
его пальцев. Окликать, отвлекать - преступление.
   Ладно, подождем.
   Откинулся  Танкист  спиной  на  крыло "Урала", покуривает, по  сторонам
посматривает. Он не один внимателен. На втором этаже нового блока, сделанном
в виде  сторожевой  вышки,  снайпер дежурный  и  пулеметчик  работают.  Один
досмотровую группу, работающую на дороге, прикрывает. Второй - окрестности в
оптику обшаривает метр за метром, тщательно.
   Вроде, все. Встал Серега с колен, выпрямился устало. Медленным шагом, в
землю всматриваясь, назад по коридорчику пошел.
   И тут у него за спиной хлопок раздался. Легкий такой.

   Змей

   Не  нравится  мне  эта   история.  Если  начудили  ребята,  проблем  не
оберешься.  Прокуратура приедет, хочешь-не  хочешь, а помогай.  Еще,  не дай
Бог, придется своих же задерживать. Одно дело - мародерам ласты загнуть, или
какую-нибудь  сволочь,  что   оружие  духам  продает,   прищучить.  А   если
пацаны-срочники  в  азарте или с перепугу подстрелили кого?  Вон, на прошлой
неделе  один  такой чудик-первогодок с  БТРа прыгал возле моста через Сунжу.
Перехватил  автомат неразряженный неловко - бах  - готово!  Девчонку местную
наповал. Специально бы так не попал, а тут  -  как черт  наворожил. В  любом
месте такое  дело -  беда страшная.  А здесь это - как  взрыв  ядерный. Весь
город  на  ушах  стоял,  расправы  над  ним требовал.  Нагрешил  -  отвечай.
Справедливо. Но только какой сволочи пришла в голову идея пацана несчастного
в  чеченский СИЗО  отправить?  На  прошлой неделе мы боевиков задержанных на
фильтропункт  сдавали. А  перед нами конвой контрактника  принимал,  что  за
бутылку  водки  командира своего  отделения зарезал. Так  этого ублюдка  - к
своим, под охрану уиновцев  российских.  А пацана несчастного - к чеченцам в
камеру,  под надзор  вертухаев местных. Ему, говорят, теперь все  равно, что
условный срок, что вышка. Кончили человека. Сломали. Уничтожили.
   Эх, сосед, сосед! Как не вовремя эта хренотень! И  так отношения, мягко
говоря, прохладные были.
   Обычно   как:    прибыл   новичок,   представился    братьям-командирам
по-человечески, замахнули по стопочке, руки пожали - и вся дипломатия. Война
- на всех одна, делить нечего.
   А  этот,  как Душман  и  предсказывал, приглашение  проигнорировал,  по
вопросам взаимодействия к своему НШ переадресовал - и весь контакт.
   В    конце-концов,    комендант   ситуацию    прояснил.    Оказывается,
предшественнички наши  отличились,  братья-омоновцы.  Допились до  того, что
собственный  командир  от них  шарахался.  В  комендатуре отдельно  ночевал.
Понятно,  что  вместо  взаимодействия   -  одни   головные  боли  для   всей
комендатуры. Местных остервенили, сразу обстрелы один за  одним пошли. А под
занавес вообще  поганая история приключилась. Один  орелик нажрался до синих
соплей и решил, что ему  работающий  движок спать  мешает. Вылез  на улицу и
подкатил под электростанцию эргэдэшку. Черт бы с ним, с железом, хотя движки
в   Чечне  на   вес  золота.   Но  в  этот   момент,  по   закону  подлости,
солдатик-связист боновский вышел свое хозяйство проверить.  Хоть в одном ему
повезло - ни одного тяжкого ранения не было. Но пошинковало пацана от колена
до горла, десяти сантиметров  без  пореза не найти!  Спасти  его  доктора  -
спасли,  железо, сколько нашли - вынули. А скандал  замяли, все на  боевиков
списали.  Не  о  придурках пьяных заботились. Представили пацана к медали  и
комиссовали, как  получившего ранения при  выполнении воинского  долга. Если
потом эти  раны  инвалидностью обернутся, так хоть военкомат оформит все без
проволочек.
   Понятное дело, у  комбата  теперь при слове ОМОН, кроме мата, ничего из
глотки не лезет.
   Ну да ладно. Стерпится-слюбится...если разборки эти на блоке вконец все
не опоганят.

   Да... дела!
   До  города  километров пять,  а возле блок-поста  с  полсотни  чеченцев
столпились. Бабы,  мужики. Гвалт.  Откуда их  здесь столько? А! Вон  автобус
стоит. Специально  под эту акцию  пригнали  или, на грех, мимо проезжал? Во,
завелись! Некоторые уже чуть ли не в сам блок лезут. Да что ж это такое, кто
здесь командует? Не знает,  лопух,  что так уже не один  объект захватывали.
Чирикнуть не успеешь,  как  без  оружия останешься, а через  день уже будешь
где-нибудь в Бамуте боевикам блиндажи строить.  Если не останешься  здесь же
без башки.
   - Отходи! - ребятки мои и резерв вэвэшников из этой части, что на блоке
службу несет, плечом к плечу встали, дружным напором самых наглых оттеснили.
Вот чья-то рука  дерзкая попыталась  Мамочку  за автомат  схватить.  Шалишь,
здесь  он уже не жулик-тыловик.  Здесь  он  - боец. С детства детдомовского,
неласкового, приучен за своих драться до последнего. А уж разных примочек из
уличного арсенала никто, сколько он,  не знает. Вроде и не сделал ничего - а
из толпы вопль сдавленный. Вот он - ухарь, что за автомат хватался. Молодой.
Вся  рожа  темно-коричневая,  а   на  месте   бороды   недавно   сбритой   -
смугло-розовая.  В  сторону  выпрыгнул,  на  одной  ноге  скачет,  за голень
держится.  Выть  стыдно,  шипит  яростно.  Больно,  наверное,  "берцем"   по
косточке-то?
   Выдавили, без стрельбы обошлось. Раньше вверх в таких случаях стреляли.
Перестало  действовать. Знают, что  по  женщинам огонь никто не  откроет.  И
опасно это. Не раз после стрельбы в  воздух вдруг откуда-то раненые и убитые
появлялись.  Со всеми последующими  разборками. Да что тут  непонятного. Под
такие акции всегда группы боевиков готовятся. Если получится - из-за женских
спин федералов перестрелять. Не получится - из автомата  с  глушаком очередь
под  шумок в толпу  засадить.  Тоже хорошо: на  Западе - вой,  в прессе вой,
федералы - в дерьме, а в рядах боевиков - новые мстители.
   А  вот  и  старший блока.  М-да!  Интересно,  бывают  шестнадцатилетние
лейтенанты? Или так хорошо сохранился?
   - Товарищ подпол...
   - Пошли в блок, быстро, строевой подготовкой  потом займешься...Ну, что
тут у тебя.
   - В ходе несения службы, в четырнадцать...
   - По делу, братишка, по делу давай!
   Вроде  слово  какое   простое  -  братишка.  А  в   лейтехиных   глазах
растерянность и недоверие надеждой сменились.
   - Мы  сегодня БТР с нарядом вперед на пятьсот метров вынесли. Внезапно.
Там  за  поворотом развилка на объезд  и чехи вокруг нас ездить  повадились.
Только  встали-  прямо   на  нас  Жигуль  выскакивает.   По   тормозам  и  -
разворачиваться.  Мы  -  вверх  предупредительную.  Водила  по  газам,  а  с
пассажирского - по нам из автомата. Бойцы мои в ответ как дали - он сразу  в
кювет завалился. А тут автобус этот...
   - И вы  уши развесили,  машину сразу  не отсекли.  А  толпа из автобуса
потом ее окружила,  вас  не подпустила, и вы теперь не знаете: что там было,
кто там был. И на руках - только труп невинно пострадавшего мирного чеченца,
так? Или два трупа?
   -  Один...раненый, тяжело...его на другой машине в  больницу  увезли. А
другой или в лес смылся, или с этими... из автобуса, смешался.
   - Ах пацаны! Ты кому-нибудь еще так, как мне, рассказывал?
   - Никак нет.
   - Память хорошая, нервы в порядке?
   - Так точно, товарищ..
   -  У-у-х!  У тебя времени много? У меня -  нет. Значит так:  оружие  вы
применили незаконно. В Чечне официально комендантского часа нет. Вы даже  по
колесам  стрелять  не могли:  по  закону  нужно, чтобы  была  угроза  другим
участникам движения. Стрельбу с их  стороны ты  теперь никому не докажешь. И
автомат ушел, и гильзы уже наверняка подчистили. Если ты еще  раз то же, что
и мне, расскажешь,  следующие  показания  будешь давать прокурору  в тюрьме.
Может  даже  -  в  чеченской тюрьме.  И сидеть тебя  сунут  в одну камеру  с
чеченскими уголовниками. И твоих пацанов тоже. Ты понял меня?
   - П-понял.
   - У тебя помощник с мозгами есть?
   - Есть. Старший прапорщик...
   Я сейчас  всю эту толпу в автобус загоню и отправлю.  Потом  скажу, что
здесь лишние силы  держать не нужно и  БТР из вашей части назад заверну. Тех
пацанов, что стреляли,  вместе  с их автоматами, засунь в БТР незаметно,  на
базу отправь. Вместо  них других поставь - из тех, что мной приехали. Тех, у
кого автоматы вычищены, как  у кота яйца. И крепких духом, чтобы  отбивались
за братишек, как  надо. Документацию  с  поста  -  всю в  часть.  Пусть твой
старший  прапор с  ними едет, командиру все доложит. Автоматы, что стреляли,
взорвет,  утопит, обменяет - но их в природе  быть не должно. Журналы выдачи
оружия,  книгу нарядов - хоть все  заново переписать.  А  насчет стрельбы  -
провокация! Автобус появился, когда вы еще пуляли?
   - Нет, Жигуль уже в кювете лежал.
   - Вот и отлично. Запомни: вы даже вверх не стреляли. Это из леса, из-за
вашей спины  били  по вам  и по Жигулю. И пули  не  ваши,  и гильзы не ваши.
Говори мало, в подробности не лезь. Не знаю, не видел, не стрелял - в кювете
лежал, Богу молился. Все понял, или повторить надо.
   - Понял.
   - Помни братишка: за тебя только ты  сам, твои парни, да твой командир.
А  против -  вся  кодла проститутская:  там и  политики  будут, и  журналюги
продажные, и правозащитники разные. Твою душу сами растопчут, а грешное тело
за  решеткой  сгноят. Так  что,  давай,  действуй! И  шустри, думаю, местная
прокуратура  долго не  задержится...О-о!  Помяни  черта  - он тут,  как тут!
Ладно, я пошел им зубы заговаривать, а ты крутись, как сказано.

x x x
   Танкист заорал:
   - В укрытие! В укрытие! Ложи-и-ись! - и свалился в ближайший окоп.
   Винни, услышав его вопль, в  доли секунды разблокировал дверку Урала и,
как заправский каскадер, сиганул прямо из кабины следом за Танкистом.
   Досмотровая  группа на  дороге рванула кто куда.  Одни  - в  специально
приготовленные и до  поры до времени замаскированные  окопчики, другие  -  в
кювет, под прикрытие уложенных подковами мешков с землей.
   Ожидавшие  очереди  на  досмотр  тренированные  чеченские   водители  и
пассажиры шрапнелью разлетелись по обочинам и придорожным ямкам.
   Никто  из  них,  кроме  Танкиста,  ничего не  понял  и  откуда  исходит
опасность, не знал.
   Зато Серега знал хорошо:
   - Еш твою мать! Еш твою мать! Еш твою... -  и на третьей  "матери" он в
фантастическом  прыжке влетел в  ход сообщения, проломив  настеленные сверху
хлипкие досочки.
   - Тр-р-ресь - начиненная тротилом  жестянка разлетелась на смертоносные
куски. Провыл  над  головами замерших  в окопе омоновцев вырванный  вместе с
трубчатым  гнездом запал.  Свернулась в пружинку и уползла змеей  к  колышку
коварная струна, волоча за собой кольцо с болтающейся чекой.
   Над блок-постом повисла тишина.
   - Вот оголодали без баб. Улегся  на меня и вставать не хочет, - Танкист
беззлобно  пхнул  локтем  Винни  в  мягкий  беззащитный  живот. Броник  Пуха
раскачивался  на  распахнутой  дверке  Урала,  а  его  владелец,  сползая  с
Танкиста,  ошалело  вертел головой  и пытался  сообразить:  что это  было  и
кончилось ли это. Что-то день сегодня выдался богатый на впечатления.
   Народ стал потихоньку, настороженно выползать из укрытий.
   - Да  вы что, сговорились  сегодня!  - Сердитый Чебуратор,  стоя  возле
двери блиндажа,  вместе с кровью  размазывал по  исцарапанной  щеке зеленку,
которой радостный от возможности продемонстрировать свое искусство Док щедро
разукрасил ему посеченные ночью ухо и кисть руки.
   Еще не  пришедший  окончательно  в себя  Серега стоял  рядом,  и  то  с
облегчением поглядывал на дымящуюся воронку у  колючей ограды, то виновато -
на Чебуратора. Надо же было обрушиться на перекрытие именно в том месте, где
стоял взводный.
   - Слушай, тебя как отсчет учили вести? - строго спросил Серегу Танкист,
- двадцать один, двадцать два,  двадцать три! А ты как считал?  Это какая-то
новая система. Правда, тоже точно получается: еш твою мать, еш твою мать, еш
твою мать!
   Народ  заулыбался. У кого-то из наиболее впечатлительных сорвался с губ
легкий  истерический  смешок.  И  шибанул отходняк в головы шалыми хмельными
пузырьками, прошелся по поджилкам мягкой широкой косой,  повалив на заросший
чахлой травкой бугорок задыхающихся от смеха людей. И несколько минут только
и слышно была повторяемое на разные голоса:
   - Еш  твою мать, еш твою  мать... ой,  мамочки, не могу...ой  сдохну со
смеху!

x x x
   Вернувшись  на  базу, Змей  застал  свой отряд  в состоянии запорожцев,
только  что  закончивших  писать письмо  турецкому султану. История с  новой
методикой  Сереги-сапера облетела  уже  не  только  своих  омоновцев,  но  и
повторялась на все лады для подтянувшихся на смех гостей.
   Добавили жару  и вопли Чебуратора, который  выскочил  из кубрика своего
взвода с криком:
   - Какая сволочь это сделала?! Убью за другана!
   Всей  гурьбой  ломанулись  в  кубрик  смотреть, что сделала неизвестная
сволочь.
   На   кровати,   грустно   поблескивая   пластмассовыми  глазами,  сидел
Чебурашка. Лихо заломленный на правое ухо черный берет резко  контрастировал
с белизной тщательно наложенной  на левое  ухо  стерильной повязки. Лохматая
лапка, также перебинтованная, бережно покоилась на  широкой уютной подвязке.
Из  сложенных  бантиком  губ торчала беломорина, несомненно  извлеченная  из
личных запасов Чебуратора...

   Чокнутый день подходил к концу.
   Змей  застрял на посту. Пошел проверять - и  застрял. Больно ночь  была
чудная. Тихо.  Ни дыма, ни тумана. Звезды прорезались. Постовые, не  забывая
время о времени обшаривать в ночник  чужие дома, окружающие  комендатуру,  о
своем доме разговорились.
   - А у нас уже снег вовсю.
   -  Батя, наверное, уже  крабов  трескает. Он  до самого льда  с моторки
краболовки ставит. А чуть ледок - уже пехом. Мать по осени все ругается - не
нужны мне твои крабы. Пусть ход лед нормальный встанет. Утонешь ведь. ..
   - А я бы сейчас куропаточек по сопкам погонял.
   - А я - девчоночек по дискотеке...
   Тихо тренькнул полевой телефон.
   - Командир - вас.
   - Слышь, сосед, у меня на девятом блоке ты разбирался?
   - Была такая история.
   - Зайди ко мне. Дело есть.

   Соседи  располагались  рядом,  в  трехэтажном  здании  школы.  Не очень
полезное для  здоровья дело - в  ночном Грозном по чужой территории бродить.
Но  у первого же  поста  Змея встретил офицер-вэвэшник, уверенно проводивший
его через непролазные лужи по скользким мосткам.
   - Вам сюда. Разрешите убыть?
   Дневальный, рыжий пацан в необтертой еще форме, старательно завопил:
   - Командир батальона, на выход!
   Из класса, служившего старшим офицерам и штабом  и спальней и столовой,
поспешно вышел комбат.
   - У, как ты шустро!
   - Да твой Сусанин, похоже, в темноте, как  кошка видит. Еле поспевал за
ним.
   -  Ну,  здоров, сосед. -  Комбат  пожал Змею  руку. -  Проходи,  гостем
будешь. Мои ребята специально для тебя стол накрыли.
   - Крестник лопоухий постарался?
   - Крестник твой уже  в Моздоке, а завтра дома, в полку, будет вместе со
своими  пацанами. Нечего им здесь торчать, гусей  дразнить. С  наскока их не
взяли, а теперь уж не  достанут. Ну, пошли, ментяра мой  дорогой, -  и вдруг
порывисто притянул Змея к себе, обнял крепко  за  плечи  - пошли,  братишка,
пошли!



ПАМЯТЬ КРОВИ

   Сердце  колотилось,  плясало, наполняя уши  звоном  и прогоняя бешеными
толчками кровь через виски:  грум-грум,  грум-грум,  грум-грум...  Ноги  еще
хранили то ощущение невероятной легкости,  с которой они  бросили через окоп
ставшее  невесомым  тело.  Руки  же, наоборот,  налились  горячим  свинцом и
продолжали сжимать  винтовку, от  штыка  которой,  через бешено пульсирующие
пальцы, прямо  в душу прошел мягкий хруст разрываемой металлом  человеческой
плоти. А капелька  пота, скатившаяся со  лба в уголок губ,  вновь принесла с
собой тот  страшный,  упоительный запах-вкус, что каждый раз багровым хмелем
ударял в голову, наполняя все существо диким первобытным возбуждением:
   - Я убил Его! И я жив!
   Винтовка  была  мосинской  трехлинейкой.  Той самой,  с которой  шагали
революционные солдаты и  матросы по страницам  "Букваря",  и  поднимались  в
атаку красноармейцы в кинохронике Великой Отечественной.
   А  у  Него был карабин. Черный, короткий, с  плоским штыком. Его мундир
был похож на форму немецких солдат. Но ни витых  погон, ни орлов, ни крестов
Виктор  не помнил.  Просто  китель. С карманами  на груди. В левый нагрудный
карман и входил длинный,  четырехгранный  штык  трехлинейки, когда Он  вдруг
растерянно  опускал  свой  карабин  и  начинал  судорожно  шарить  рукой  по
подсумкам с обоймами.

   Виктор  встал с  кровати и,  покачиваясь, босиком  прошлепал  в ванную.
Ополоснул  ледяной  водой  пылающее  лицо,  но  не  стал  его  вытирать,  а,
запрокинув голову и  прикрыв глаза, присел в  углу на старенькую  стиральную
машинку.
   В дверь ванной тихонько поскреблись.
   Мамин голос спросил:
   - Сынок, тебе плохо?
   Наверное, и двух  часов не прошло, как он  проводил Наташку,  поцелуями
мешая ей выговаривать глупые девчоночьи обещания, и, вернувшись  домой, упал
в постель. Друзья, давшие хорошей копоти по случаю проводов Виктора в армию,
разошлись еще раньше.
   -  Нет,  мам,  все  нормально.  Душновато просто.  Иди спи. Завтра  еще
напереживаешься.


   Впервые этот сон  пришел к Виктору, когда ему исполнилось четырнадцать.
В первую же ночь после дня рождения. И  за четыре года, прошедшие после того
потрясения, он не один десяток раз вновь и вновь перелетал через окоп. А его
враг, вновь и вновь, развернувшись вслед  за своей смертью,  соскальзывал со
штыка и мягкой куклой оседал в глиняное укрытие, ставшее могилой.
   Виктор твердо  знал, что, просыпаясь, он  запоминал не  все. Последнее,
что оставалось в памяти: по черному желобку между белыми, блестящими гранями
стального жала стекают тяжелые капли и падают на истоптанную пожухлую траву.
Алый  цвет  смешивается  с желтым и зеленым.  Маленькие  подплывающие  овалы
становятся бурыми...
   И все.  Черный занавес. Но ведь было еще что-то. И  это "что-то" каждый
раз  мучило  его,  разламывая  голову,  делая  угрюмым  и   раздражительным,
заставляя в такие дни избегать друзей и дерзить родителям из-за ерунды.
   Однажды, после очередной глуп