полчища  разных  торгашей  и спекулянтов,  в основном из  местных.
Начнется стрельба -  рынок  мгновенно пустеет.  Только закончилась, глядь  -
опять  уже все  на местах,  торгуют, как  ни в чем  ни бывало. Боеприпасов в
ГУОШе - по скудному  пайку. Снаряжение, технику - не  выпросишь.  А на рынке
есть все. Водки и  пива  - хоть залейся.  И из Осетии, и из Ингушетии, и  из
столицы.
   -  Военно-транспортная авиация не бездействует! Да  здравствуют славные
воины тыла! - Змей отвернул газетку, - а это что за уродцы? Местные бычки?
   На  полиэтиленовом пакете  в ряд лежали три странных горбатых  рыбешки.
Практически сразу за крупными головами их тела резко переходили в хвост.
   Змей потянул одну повыше к тусклой лампе, висевшей как раз над столом и
растерянно остановился. Рыбешка  распалась пополам.  На столе, грустно глядя
круглыми золотистыми глазами, осталась голова обыкновенной селедки. А в руке
- соответственно, селедочный же отрезанный хвост.
   - Вот  сволочи! - Змей положил хвостик и взялся за  более весомую рыбью
запчасть,  прикидывая, кто главный автор  этой  каверзы. - Как там  у Ваньки
Жукова: "И ейной мордой начала мне в харю тыкать", а, соколики?!
   Соколики  весело скалились и  никаких признаков раскаяния не проявляли.
Первая  голова  полетела  в  Кристи.  Танкист прикрылся  гитарой  и поспешно
заорал:
   - Командир, там еще целая есть, под пакетиком!
   Змей  священнодействовал.  Сделанный  из   пластиковой   бутылки  бокал
накрылся желтоватой, пахнущей хлебушком  пенной шапкой. Жирная селедка  была
разделана по всем правилам: кусочки  без косточек  улеглись горкой на крышке
котелка. Головы, хвостики и  плавники ждали своего часа, когда насытившемуся
гурману захочется  неторопливо  погрызть их под последние глотки  бесценного
ароматного напитка.
   - И не глядите, вы свое стрескали. Танкист, ты лучше свяжись с соседом,
пусть завтра с утра два БТРа на часок даст... Ладно, подваливайте, все-равно
у вас пивко еще где-нибудь заначено. И давайте-ка еще разочек потолкуем, что
там за домики. Их отсюда хорошо видно?
   * * *

   Куда  там  самым  сложным  компьютерам  до  самой  простой человеческой
головы.
   Только  что  Змей  спал, как  убитый. Лег - и отрубился напрочь. Ночной
город хлопал,  бухал, трещал, свистел на разные  голоса. "Грады"  провыли на
окраине. Мина рванула где-то южнее  комендатуры. На боновском посту метрах в
ста  солдатик засадил  из калаша  длинную  очередь по  тени,  которая то  ли
мелькнула  в переулке,  то ли  почудилась.  Но все это Змея не  касалось, не
волновало.  Наоборот: хороший фон создавало, спокойный, убаюкивающий  такой.
Вот когда тишина  - тогда  подушка,  как каменная,  и мысли всякие  за мозги
дергают, спать не дают.
   Но  вот  в  километре  отсюда,  на  северо-востоке,  "Борз"  протрещал.
Пустяшный  аппарат,  самоделка  чеченская  под  пистолетный  патрон.  Оружие
террористов,  для  стрельбы  в  упор. И  то  не очень  надежное.  Даром, что
название  претенциозное  -  "Волк"  по   чеченски.  Но  протрещал  он  возле
блок-поста омоновского. А потому,  "компьютер" командирский - сигнал тревоги
включил, руку проснувшуюся  безошибочно к рации  направил,  заставил  пальцы
манипулятор нажать.
   - Чебуратор -Змею, что там у вас.
   - Пацан какой-то с "Борзом" бегает.
   - Не зацепил никого?
   - Серьезно - нет.
   -  Что  значит,  серьезно  нет?  -  подпрыгнул   на  кровати  Змей.-  А
несерьезно?
   - Да  меня щепками посекло,  -  в  голосе Чебуратора смешались досада и
злость, - он по ящику на бруствере залепил, ну и полетели деревяшки...
   - Точно легко?
   -  Ухо  рассек,  перденыш,  и  в   руку  воткнулся  кусок.  Сейчас  Док
выковыривает.
   Чебуратор хотел еще что-то  сказать, но в рации и -синхронно-  в ночном
воздухе снова затрещал "Борз".
   - Вы там осторожней. Еще не хватало,  чтобы этот сопляк нам  двухсотого
сочинил.
   - Змей, я его  на угольнике держу, - включился в разговор снайпер Слон.
Он, дурачок, за кустиком сидит, думает, не видно. Сто метров всего.
   Да  уж.  Для  СВД  с  ночником  -  кустик  не  преграда.  Теплое   тело
светло-зеленым фосфорическим  силуэтом  за  тонкими темно-зелеными прутиками
маячит. Листочки чуть посветлей веточек: нагрелись за день, дышат, колышутся
еле заметно.  Подведи  угольничек ровненько,  нажми на  спуск  плавненько, и
тяжелая  пуля  прошьет эту жидкую занавеску, вышибет  незадачливого  стрелка
из-за призрачного укрытия,  опрокинет навзничь  тело с полуоторванной глупой
черепушкой.  На  таком расстоянии снайпер даже может  позволить  себе изыск,
почерк продемонстрировать:  в глаз пулю влепить, или в переносицу. Некоторые
точно  в середину  лба целят. А есть любители - в кончик  носа  - центр лица
получается. Пару сантиметров  туда, пару сюда - все  одно затылок отлетит. У
духов  в уличных боях, пока необстрелянные солдатики в полный  рост  бегали,
даже такая  палаческая,  издевательская  мода появилась  -  в пах  бить. При
точном попадании мужское хозяйство уродуется или напрочь отлетает. Чуть выше
попадешь - тазовые кости и  позвонки нижние  -  вдрызг. Если выживет пацан -
всю жизнь в кресле-каталке проведет. Наши, правда, быстро это дело переняли.
Где "чехи"  куражатся  -  там и сами без яиц оставаться начинают.  А уж если
поймают бойцы снайпера такого... Ну, в общем, уголовно-процессуальный кодекс
обычно не соблюдался.
   - А точно пацан?
   -  Да мелкий совсем,  фигура лет на четырнадцать. И повадка  детская. В
партизана играет.
   - Нахер  такие  игрушки! Вали его!  - Чебуратор  и  так-то с полоборота
обычно заводится, а тут...
   Вообще-то он, как  командир взвода,  старший  сегодня на блоке.  Ему  и
решение принимать. Но...
   - Отставить!
   - Есть отставить. - В голосе Слона облегчение.
   - Хоть пугануть, Змей! - в голосе Чебуратора даже надежды нет. Характер
командира он хорошо знает.
   Невелика  честь - пацана срубить. Понятно, что не без ведома старших он
бегает.  Скорее всего, все мужчины  из его семьи с федералами воюют. А может
быть, уже отвоевались. Вот и бегает юный  герой-кровник, мужской долг в силу
разумения своего чеченского исполняет.  И никакой иронии нет  в словах этих.
Сумеет  -  убьет,  не  задумается. Он  в этих  понятиях с  пеленок растет. И
большинству  пацанов чеченских во взрослом мужестве и  гордости не откажешь.
Попадет такой в руки  федералов:  тело от животного страха трясется, иной  и
штаны замочит.  А марку из последних сил держать  пытается.  Взрослые  порой
хлипче себя ведут. А уж ему, зверенышу, в руки попасть - хуже нет. Он, может
быть, потом и проблюется где-нибудь в одиночку, но чтобы перед старшими свою
лихость показать,  измываться будет, как палач  профессиональный. А  что тут
удивительного? Он ведь в разум входил уже при Дудаеве. Под треск  пропаганды
удуговской.  Он  уже  твердо  знает,  что все русские  -  вонючие  собаки  и
трусливые оккупанты, исконные враги чеченского народа. Скорей всего, сначала
на русских сверстниках,  под  одобрительными взглядами старших родичей, свое
превосходство  утверждал.  На  женщинах и стариках  беззащитных. А  потом  -
ноябрь девяносто  четвертого-  январь девяносто пятого. Соседи его, друзья и
родственники  русских солдат,  тупостью  начальственной в грозненских улицах
зажатых, как мишени в тире, расстреливали. Русские танки бенгальскими огнями
полыхали. Непобедимые  воины  с  блестящими  глазами героическими рассказами
опьяняли,   голову   юную  кружили.   Правда,  навалилась  потом  осерчавшей
медведицей  Россия  громадная.  Захрустел   Грозный,  полилась  потоками   и
чеченская  кровь.  В  мясорубке  этой  все  чаще матери  чеченские волчицами
ранеными  выли. А в  развалинах домов  не только воины убитые, но и женщины,
старики, дети  грудами лежали. И  вползали  в  юное  сердце  ледяной змеей -
страх, и горячим огнем - ненависть.
   Можно, конечно, и убить его. Может быть, и нужно  даже. Вряд ли  что-то
изменит  еще одна смерть. Если  остались мужчины-родственники,  конечно-же -
все  здесь в  ближайшую  ночь  с автоматами  будут. Побьемся,  постреляемся.
Отличиться можно, "следы крови и  волочения" прибывшему начальству показать.
А  если повезет  -  и пару трупов, что  не успеют  духи до утра  вынести. Не
исключено,  правда, что  и другое тело будет на блоке лежать - в  омоновской
форме. А  потом уже  братишки-омоновцы за  своего  мстить будут. Без  всяких
команд любого "чеха" зазевавшегося на мушку ловить.  И будет  тут у  нас  на
блоке своя чеченская война, местного значения.
   -  Ну его в  задницу.  Пусть носится, патроны тратит. Не  высовывайтесь
зря. Может из-под него снайперы пасут.
   Пауза в эфире. Затем с ухмылочкой уже:
   - Есть - его в задницу. Как поймаем, исполним.
   Вот за это и любит народ Чебуратора. У него равнодушной рожи вообще  не
бывает.  Никогда.  Либо ярость боевая,  либо  восторг поросячий, либо улыбка
хулиганская.  Раньше у него,  вообще-то, другой позывной был. Но недавно, на
свою   беду,   рассказал   он  братишкам  анекдот  про   Чебурашку,  который
Терминатором решил стать, а стал Чебуратором. А  у самого рассказчика  уши -
как у  его  любимого  мультгероя.  Ну и все. В тот же вечер новый  позывной,
командиром  не  утвержденный, в эфире явочным  порядком  обнаружился.  А еще
через пару дней у  комвзвода день  рождения был. Где его  бойцы рыскали, как
они это в раздолбленном городе сумели сделать - навсегда загадкой останется.
Но вручили командиру своему, под восторженный рев всего отряда, здоровенного
пушистого Чебурашку в омоновском берете. Теперь это  чудо ушастое талисманом
взвода стало. На кровати командирской сидит, хозяина и его товарищей веселых
терпеливо с заданий дожидается.
   И пусть дождется. А занозы-царапины - этим Чебуратора не проймешь. Хоть
и  трепло,  хоть  и хохмач,  но  отчаянного мужества человек,  и  товарищ  -
надежней не бывает.
   * * *

   Утром на "дудаевской" улице,  возле нарядных,  вызывающе поблескивающих
новенькими  стеклами домов остановились бронетранспортеры. С брони ссыпались
два  десятка  бойцов.   Пулеметчики  и   снайперы,  прогрохотав   ботинками,
рассыпались в  разные стороны и исчезли. Только  приглядевшись,  можно  было
увидеть как  поблескивает  оптика  с крыши какого-нибудь сарая. БТРы с парой
автоматчиков  прикрытия на каждом, разъехавшись,  перекрыли уличные концы от
появления  нежелательных  гостей.  Еще  несколько  бойцов   встали  у  ворот
ближайших домов. А основная группа направилась в особняк.
   - Туда нельзя!
   - Вас не приглашали!
   Голоса двух охранников,  один  - лет тридцати, другой  постарше  -  под
сорок, прозвучали синхронно. Стоят, скалят  зубы в издевательских  усмешках.
Видимо,  узнали  кое-кого из  вчерашних  развернутых  с  порога посетителей.
Мишаня, тот самый,  что кокетничал  давеча  в столовой в розовом передничке,
без лишних  разговоров, по  медвежьи  огреб одного наглеца могучей  лапой по
макушке.  Тот растерянно сел на порог, но тут же, получив пинок, откатился в
сторону.  Второго,  также  молча,  втолкнули  в  дверь  и  прикрывшись  вмиг
заткнувшимся охранником, группа вошла в дом.
   Никаких женщин,  ни  больных, ни здоровых в доме  не было.  Впрочем, не
было больше и мужчин. Не было  оружия и даже малейших намеков на возможность
его  пребывания  в доме.  Зато была  умопомрачительная  роскошь выстроенного
рабами, набитого награбленным добром и  не  тронутого  войной  разбойничьего
гнезда.  Роскошь  безвкусная и кричащая. Какая-то надерганная из разнородных
дорогих, но не ужившихся еще друг с другом предметов.
   -  Вот они про наше  мародерство орут,  - глядя  на  всю эту  пестроту,
сказал  Мамочка,  -  а  сами сюда полгорода  стянули.  Как в  хате у барыги.
Раскулачить бы!
   -  Иди-ка  на улицу, продармеец,  - осадил его Змей,  и скажи  -  пусть
приведут второго.
   В общем, так, - обратился он к скисшим и угрюмым сторожам. поставленным
к завешенной коврами стенке, - сколько отсюда до комендатуры, знаете? Ну?
   - Две улицы, - ответил тот, что с виду был чуть постарше.
   -  Правильно. Напрямую - триста метров. А сколько дальность выстрела  у
"Шмеля", знаете?
   - Не знаю никакого шмеля.
   - А я знаю: такой, как толстый пчела, - сумничал младший.
   -Ты  или по  делу говори, или молчи. А то полетишь, как худой  пчела, -
пообещал ему Мишаня.
   - Все,  молчу, -  быстро проговорил остряк, на всякий случай отдвигаясь
от бойца.
   - Выйдите-ка все, кроме этого, - Змей показал на старшего.
   Оставшись  с  глазу на  глаз, он твердо встретил  тяжелый взгляд своего
визави и спокойно спросил:
   - С тобой можно серьезно разговаривать?
   - Можно.
   - Так вот: все что скажу, передай  своим хозяевам. Вчера  прямо рядом с
комендатурой  обстреляли наш "Урал". Это ваши,  местные.  Чужой по дворам бы
лазить не  стал и так быстро спрятаться бы не  сумел. Сегодня  ночью  вокруг
блок-поста  тоже  ваш  пацан  бегал, из  "Борза"  стрелял. Мой  снайпер  его
двадцать минут в  оптике  держал. Не стал  пацана убивать.  Он  в  партизана
играет, а того не понимает,  для чего его, дурачка, используют. Скальпы ваши
мне не  нужны. Земля ваша тоже. Я сюда пришел, чтобы  вы перестали  убивать.
Русских, нерусских, своих же  чеченцев. И я вам, пока нахожусь здесь с моими
ребятами,  убивать не  позволю. Если  по нашей  комендатуре,  или по  нашему
блок-посту  снова будут стрелять, прикажу отвечать. Огнем на огонь. Этот дом
сгорит первым.  А  если хоть один из моих  людей  будет ранен или  убит, всю
улицу развалю. Всю. Ты меня понял?
   - Хорошо, я передам. Очень серьезным людям передам. А ты не боишься?
   - Чего?...Что молчишь? Спрашиваешь, так спрашивай ясно.
   - Умереть, например.
   - Этого вам бояться надо, - Змей улыбнулся, - ты моих ребят видел? Я их
пока на коротком  поводке держу.  И не дай Бог,  чтобы  они с  этого поводка
сорвались.  Но  если  хоть один  из  них кровь  братишки  увидит,  я  их  не
остановлю. И останавливать не стану.
   С улицы донесся визг тормозов и чей-то возмущенный голос.
   - О, похоже, опять ваш дружок приехал! Сколько  ему платите? Или он вас
так, по-родственому прикрывает? Ну да ладно. Это ваши дела. Ты все запомнил,
что надо передать?
   - Все.
   - Ну и молодец. Худой мир лучше доброй ссоры.
   Змей вышел на улицу и  направился к ближнему БТРу,  у которого,  словно
дворняжка-дурнолайка  прыгал  остановленный   бойцами  начальник  райотдела.
Отмахнувшись от осатаневшего "коллеги"  и, запрыгнув на  броню, дал отмашку.
БТРы взревели, обдали майора и его свиту облаками сгоревшей солярки и плавно
закачались вдоль враждебно уставившихся окон.
   -  Командир,  гляньте, вот  это разминировали! - Мамочка  весело  ткнул
пальцем за спину.
   Змей оглянулся. Недалеко от особняка, где велись  "переговоры на высшем
уровне", на обочине дороги  высилась пирамидка из битых кирпичей с воткнутой
наискось фанеркой. На фанерке красовалась лаконичная надпись: "Мина".


x x x
   Змей  не  успел  еще подняться в  командирский  кубрик,  как  навстречу
дневальный выскочил:
   - Командир! Передали - в одиннадцать в ГУОШе совещание.
   - О, Господи! Опять два часа воздух трясти. Мамочка, скажи Винни, пусть
готовит Урал. Ты там что-то в ГУОШе выцыганил в прошлый раз?
   - Сегодня прапор знакомый обещал кое-что из вещевки. Может я с вами?
   -  Расскажи все Винни, пусть он с  ним разберется, пока я буду камуфляж
на заднице протирать. А ты насчет баранинки похлопочи.
   - Прикрытие возьмете?
   - Я что, пижон, по  Грозному  с одним водителем ездить? Или ты мечтаешь
обмен века произвести: меня на перловку у боевиков выменять?
   Последняя реплика Мамочку не смутила. Скорей, наоборот. У него в глазах
появилось странно-мечтательное выражение:
   - Нет, за перловку я верну машину и Винни. А вас обменяю на  дудаевскую
тещу.
   - Типун тебе  на  язык! Да и теща,  видишь, смылась. Наверное услышала,
что  ты к ней  в гости  собрался, а тебя,  афериста, похоже, уже  весь город
знает...Как они задолбали этими совещаниями!

   Змей

   Эх, война, война!
   Впереди толпа гудит. Площадь народом  запружена.  На подходе к ней тоже
кучки людей стоят, ненавидящими взглядами нас обжигают.
   Митинг очередной.
   Ну их к Аллаху. Через  этот улей  ехать - дураком надо  быть. Либо пулю
всадят  исподтишка,  либо  вообще  на  машину  полезут,  попробуют  заваруху
какую-нибудь  учинить. Омоновцев, конечно,  могут и побояться. У  нас  народ
отчаянный, дойдет дело до драки - гранатами дорогу зачистим. Да только зачем
зря грех на душу брать. Женщин полно.
   Нормальные  герои всегда  идут  в  обход.  Плохо,  конечно,  что улочки
незнакомые.  Правда,  меньше  шансов  на  засаду  напороться,  нас  ждут  на
постоянных маршрутах. Зато можно с любой  другой неожиданностью столкнуться.
Есть районы, где боевики в открытую разгуливают.
   А  хочется побыстрей домой,  на  базу. В кабине УРАЛа,  на командирском
сиденье огромная  длинная дыня лежит. Специально на рынок  заезжали. По жаре
такой на эту фруктину чудесную спокойно смотреть невозможно.
   - Ничего, скоро мы до тебя доберемся, правда, Винни?
   Водитель, добродушный крепыш, родной брат Винни  Пуха,  согласно кивает
головой и непроизвольно сглатывает слюну. Он  целый  день сегодня  за рулем,
еще и  с обедом пролетел. Пока  другие перекусывали  в  столовой  ГУОШа, Пух
где-то хлопотал с погрузкой вещевки для отряда.

   - Змей, смотри!
   - Вижу.
   "Сферу"- на голову,  дверцу приоткрыл, ей  же и прикрываюсь: броник мой
на дверке висит. Не вывалиться бы, когда Винни тормознет.
   Молодец  Пух, вроде  от  дороги глаз  не отрывает,  а  суету непонятную
впереди по курсу засек.
   Слева, на краю  пустыря большого,  рыночек.  Киоски и просто  столы  на
небольшой  площадке стоят.  На  одних -  запчасти поразложены. На  других  -
овощи, консервы какие-то. Но люди не торгуются, у столов не трутся.  Люди за
киосками поприседали, под  столы забились. Несколько человек на земле лежат.
Кто  неподвижно, руками голову закрыв, а кто бочком-бочком старается за кучу
мусора заползти. Справа еще интересней:  УАЗик, а за ним двое в камуфляже, с
автоматами. Нас увидели,  но смываться не торопятся. Наоборот, руками машут,
останавливают.  Один   еще  и   в  сторону   рынка  показывает,   мол,  туда
поглядывайте.
   Мы,  дорогой,  везде поглядывать будем. Здесь  недогляд смертью пахнет.
Тем более, нехорошее место, открытое. Только справа панели бетонные свалены,
да впереди - узкая улочка с домами частными.  Но до них еще добраться  надо.
Если оттуда стрелять не начнут...
   - К бою, слева - справа!
   Хлопцы  мои  не зевают,  уже как надо стоят:  вдоль бортов,  разом - на
колено. Оружие -  наизготовку. Борт  железный, да скамейка деревянная  -  не
велика защита, но от осколков прикроют. Шлемы и броники  тоже не бумажные. А
дальше - каждому своя судьба.
   А моя доля - командирская.
   Не  зная  обстановки,  за  секунды  считанные,  принимай  решение,  как
поступить. Может, спектакль все  это, отвлечение для засады. И надо, пока не
поздно,  назад рвать, огнем прикрываясь. Может, и свои  попали в  переделку,
помощь нужна. А цена ошибки - "груз двести", а то и не один...
   Вот и разгадка!
   Слева, за пустырем, на крыше обгоревшего здания и в темных провалах его
бывших окон огоньки замелькали.
   И по раме стальной УРАЛа нашего, как горохом, тр-р-р-ру!
   Стрекот автоматный последним прилетел.
   - К машине!
   Да что с вами, орлы, не услышали за  шумом, или  от  уставной команды в
мозгах перемкнуло?!
   - Прыгай, вашу мать!..
   Другое дело! Стокилограммовый Бабадя в полном снаряжении (двадцать пять
кило металла), с ручным пулеметом  и двумя коробами патронов,  как птица над
бортом взвился. На землю обрушился - пять баллов  по шкале Рихтера. Лишь  бы
ноги не  сломал! Остальные тоже в воздухе  пятнистыми  призраками мелькают и
тают  тут  же.  Секунда-две  - и  нет  никого. Только  из-за плит бетонных у
обочины, в сторону здания кова