(Не знавали в шалмане подобные почести),
               А Тамарка, в упор поглядев на шарманщика,
               Приказала:"Играй, - человек в одиночестве". -
                        Тихо вокруг,
                        Ветер туман унес...

               Замолчали шлюхи с алкашами,
               Только мухи крыльями шуршали...
               Стало почему-то очень тихо,
               Наступила странная минута -
               Непонятное, чужое лихо -
               Стало общим лихом почему-то!
                        На сопках Манчжурии воины спят,
                        И русских не слышно слез...

               Не взрывалось молчаньем, ни матом, ни брехами,
               Обезьянка сипела спаленными бронхами,
               И шарманщик, забыв трепотню свою барскую,
               Сам назначил себе - мол, играй, да
                                             помалкивай, -
               И почти что неслышно сказав, -
                                             благодарствую, -
               Наклонился чудак над рукою Тамаркиной...
                        Пусть Гаолян
                        Нам навевает сны...

               И ушел чудак, не взявши сдачи,
               Всем в шалмане пожелал удачи...
               Вот какая странная эпоха -
               Не горим в огне - и тонем в луже!
               Обезьянке было очень плохо,
               Человеку было много хуже!
                        Спите, герои русской земли,
                        Отчизне родной сыны...




                 ЛЕГЕНДА  О  ТАБАКЕ
                    Посвящается  памяти замечательного человека,
                    Александра Ивановича  Ювачева,  придумавшего
                    себе  странный  псевдоним - Даниил Хармс -
                    писавшего прекрасные стихи и прозу, ходивше-
                    го в автомобильной кепке и с неизменной труб
                    кой   в   руках,    который    действительно
                    исчез, просто вышел на улицу и исчез. У него
                    есть такая пророческая песенка:
                             "Из дома вышел человек
                             С веревкой и мешком
                             И в дальний путь, и в дальний путь,
                             Отправился пешком,
                             Он шел, и все глядел вперед,
                             И все вперед глядел,
                             Не спал, не пил,
                             Не спал, не пил,
                             Не спал, не пил, не ел,
                             И вот однажды, по утру,
                             Вошел он в темный лес,
                             И с той поры, и с той поры,
                             И с той поры исчез..."

               Лил жуткий дождь,
               Шел страшный снег,
               Вовсю дурил двадцатый век,
               Кричала кошка на трубе,
               И выли сто собак,
               И, встав с постели, человек
               Увидел кошку на трубе,
               Зевнул, и сам сказал себе -
               Кончается табак!
               Табак кончается - беда,
               Пойду куплю табак,
               И вот..., но это ерунда,
               И было все не так.

               Из дома вышел человек
               С веревкой и мешком
               И в дальний путь,
               И в дальний путь
               Отправился пешком...
               И тут же, проглотив смешок,
               Он сам себя спросил -
               А для чего он взял мешок?
               Ответьте, Даниил!
               Вопрос резонный, нечем крыть,
               Летит к чертям строка,
               И надо, видно, докурить
               Остаток табака...

               Итак, однажды, человек
               Та-та-та с посошком...
               И в дальний путь,
               И в дальний путь
               Отправился пешком.
               Он шел, и все глядел вперед,
               И все вперед глядел,
               Не спал, не пил,
               Не спал, не пил,
               Не спал, не пил, не ел...

               А может, снова все начать,
               И бросить этот вздор?!
               Уже на ордере печать
               Оттиснул прокурор...

               Начнем вот этак - пять зайчат
               Решили ехать в Тверь...
               А в дверь стучат,
               А в дверь стучат -
               Пока не в эту дверь.

               Пришли зайчата на вокзал,
               Прошли зайчата в зальце,
               И сам кассир, смеясь, сказал -
               Впервые вижу зайца!

               Но этот чертов человек
               С веревкой и мешком,
               Он и без спроса в дальний путь
               Отправился пешком,
               Он шел, и все глядел вперед,
               И все вперед глядел,
               Не спал, не пил,
               Не спал, не пил,
               Не спал, не пил, не ел.
               И вот, однажды, по утру,
               Вошел он в темный лес,
               И с той поры, и с той поры,
               И с той поры исчез.

               На воле - снег, на кухне - чад,
               Вся комната в дыму,
               А в дверь стучат,
               А в дверь стучат,
               На этот раз - к нему!

               О чем он думает теперь,
               Теперь, потом, всегда,
               Когда стучит ногою в дверь
               Чугунная беда?!

               А тут ломается строка,
               Строфа теряет стать,
               И нет ни капли табака,
               А  т а м - уж не достать!
               И надо дописать стишок,

               Пока они стучат...
               И значит, все-таки - мешок,
               И побоку зайчат.
               (А в дверь стучат!)
               В двадцатый век!
               (Стучат!)
               Как в темный лес.
               Ушел однажды человек
               И навсегда исчез!..
               Но Парка нить его тайком
               По-прежнему прядет,
               А он ушел за табаком,
               Он вскорости придет.

               За ним бежали сто собак,
               И кот по крышам лез...
               Но только в городе табак
               В тот день как раз исчез,
               И он пошел в Петродворец,
               Потом пешком в Торжок...
               Он догадался, наконец,
               Зачем он взял мешок...

               Он шел сквозь свет
               И шел сквозь тьму,
               Он был в Сибири и в Крыму,
               А опер каждый день к нему
               Стучится, как дурак...
               И много, много лет подряд
               Соседи хором говорят -
               Он вышел пять минут назад,
               Пошел купить табак...




                 ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ
               Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама

                       ...в  квартире,  где  он жил, находились,
                       он, Надежда Яковлевна  и  Анна  Андреевна
                       Ахматова, которая  приехала его навестить
                       из  Ленинграда.  И  вот  они  сидели  все
                       вместе,  пока  длился  обыск,  до утра, и
                       пока шел этот обыск, за стеною,  тоже  до
                       утра,  у  соседа их, Кирсанова, ничего не
                       знавшего об обыске, запускали пластинки с
                       модной в ту пору гавайской гитарой...

                       "И только и света,
                       Что в звездной, колючей неправде,
                       А жизнь промелькнет
                        Театрального капора пеной,
                       И некому молвить
                       Из табора улицы темной..."
                                       Мандельштам

               Всю ночь за стеной ворковала гитара,
               Сосед-прощелыга крутил юбилей,
               А два понятых, словно два санитара,
               А два понятых, словно два санитара,
               Зевая, томились у черных дверей.

               И жирные пальцы, с неспешной заботой,
               Кромешной своей занимались работой,
               И две королевы глядели в молчании,
               Как пальцы копались в бумажном мочале,
               Как жирно листали за книжкою книжку,
               А сам-то король - все бочком, да вприпрыжку,
               Чтоб взглядом не выдать - не та ли
                                                страница,
               Чтоб рядом не видеть безглазые лица!

               А пальцы искали крамолу, крамолу...
               А там, за стеной все гоняли "Рамону":
               "Рамона, какой простор вокруг, взгляни,
               Рамона, и в целом мире мы одни".

               "...А жизнь промелькнет
               Театрального капора пеной..."

               И глядя, как пальцы шуруют в обивке,
               Вольно ж тебе было, он думал, вольно!
               Глотай своего якобинства опивки!
               Глотай своего якобинства опивки!
               Не уксус еще, но уже не вино.

               Щелкунчик-скворец, простофиля-Емеля,
               Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!
               На что ты истратил свои золотые?!
               И скушно следили за ним понятые...

               А две королевы бездарно курили
               И тоже казнили себя и корили -
               За лень, за небрежный кивок на вокзале,
               За все, что ему второпях не сказали...

               А пальцы копались, и рвалась бумага...
               И пел за стеной тенорок-бедолага:
               "Рамона, моя любовь, мои мечты,
               Рамона, везде и всюду только ты..."

               "...И только и света,
               Что в звездной, колючей неправде..."

               По улице черной, за вороном черным,
               За этой каретой, где окна крестом,
               Я буду метаться в дозоре почетном,
               Я буду метаться в дозоре почетном,
               Пока, обессилев, не рухну пластом!

               Но слово останется, слово осталось!
               Не к слову, а к сердцу подходит усталость,
               И хочешь, не хочешь -- слезай с карусели,
               И хочешь, не хочешь - конец одиссеи!

               Но нас не помчат паруса на Итаку:
               В наш век на Итаку везут по этапу,
               Везут Одиссея в телячьем вагоне,
               Где только и счастья, что нету погони!

               Где, выпив "ханжи", на потеху вагону,
               Блатарь-одессит распевает "Рамону":
               "Рамона, ты слышишь ветра нежный зов,
               Рамона, ведь это песнь любви без слов..."

               "...И некому, некому,
               Некому молвить
               Из табора улицы темной..."




                    ЦЫГАНСКИЙ РОМАНС

               Повстречала девочка бога,
               Бог пил мертвую в монопольке,
               Ну, а много ль от бога прока
               В чертовне и в чаду попойки?
               Ах, как пилось к полночи!
               Как в башке гудело,
               Как цыгане, сволочи,
               Пели "Конавэлла"!

               "Ай да Конавэлла, гран-тадела,
               Ай да йорысака палалховела!"

               А девчонка сидела с богом,
               К богу фасом, а к прочим боком,
               Уж домой бы бежать к папане,
               А она чокается шампанью.
               Ах, елочки-мочалочки,
               Сладко вина напьются
               В серебряной чарочке
               На золотом блюдце!

               Кому чару пить?! Кому здраву быть?!
               Королевичу Александровичу!

               С самоваров чертям полуда,
               Чар летал над столами сотью,
               А в четвертом часу, под утро,
               Бог последнюю кинул сотню...
               Бога, пьяного в дугу,
               Все теперь цукали,
               И цыгане - ни гу-гу,
               Разбрелись цыгане,                                                                            .
               И друзья, допив до дна, -
               Скатертью дорога!
               Лишь девчонка та одна
               Не бросала бога.

               А девчонка та с Охты,
               И глаза у ней цвета охры,
               Ждет маманя свою кровинку,
               А она с богом сидит в обнимку.
               А надменный половой
               Шваркал мокрой тряпкой,
               Бог с поникшей головой
               Горбил плечи зябко
               И просил у цыган хоть слова,
               Хоть немножечко, хоть чуть слышно,
               А в ответ ему - жбан рассола:
               Понимай, мол, что время вышло!
               Вместо водочки - вода,
               Вместо пива - пена!..
               И девчоночка тогда
               Тоненько запела:

               "Ах да Конавэлла, гран-традела,
               Ай да йорысака палалховела..."

               Ах, как пела девчонка богу!
               И про поле, и про дорогу,
               И про сумерки, и про зори,
               И про милых, ушедших в море.
               Ах, как пела девчонка богу!
               Ах, как пела девчонка Блоку!
               И не знала  она, не знала,
               Что бессмертной в то утро стала.

               Этот тоненький голос в трактирном чаду
               Будет вечно звенеть в "Соловьином саду"




                     САЛОННЫЙ  РОМАНС

                  Памяти Александра Николаевича Вертинского
                        "...Мне снилось, что потом,
                        В притонах Сан-Франциско,
                        Лиловый негр Вам подает манто..."

               И вновь эти вечные трое
               Играют в преступную страсть,
               И вновь эти греки из Трои
               Стремятся Елену украсть.
               А сердце сжимается больно,
               Виски малярийно мокры
               От этой игры треугольной,
               Безвыйгрышной этой игры.

               Развей мою смуту жалейкой,
               Где скрыты лады под корой,
               И спой, как под старой шинелькой
               Лежал "сероглазый король".
               В беспамятстве дедовских кресел
               Глаза я закрою, и вот -
               Из рыжей Бразилии крейсер
               В кисейную гавань плывет.

               А гавань созвездия множит,
               А тучи - летучей грядой!
               Но век не вмешаться не может,
               А норов у века крутой!
               Он судьбы смешает, как фанты,
               Ему ералаш по душе,
               И вот он враля-лейтенанта
               Назначит морским атташе.

               На карте истории некто
               Возникнет, подобно мазку,
               И правнук "лилового негра"
               За займом приедет в Москву.
               И все ему даст непременно
               Тот некто, который никто,
               И тихая " пани Ирэна"
               Наденет на негра пальто.

               И так этот мир разутюжен,
               Что черта ли нам на рожон?!
               Нам "ужин прощальный" - не ужин,
               А сто пятьдесят под боржом.

               А трое?Ну, что же что трое!
               Им равное право дано.
               А Троя? Разрушена Троя!
               И это известно давно.
               Все предано праху и тлену,
               Ни дат не осталось, ни вех.
               А нашу Елену - Елену
               Не греки украли, а век!




               ПЕСНЯ  ПРО  НЕСЧАСТЛИВЫХ  ВОЛШЕБНИКОВ,  ИЛИ
               ЭЙН, ЦВЕЙ, ДРЕЙ!

               Жили-были несчастливые волшебники,
               И учеными считались и спесивыми,
               Только самые волшебные учебники
               Не смогли их научить, как быть счастливыми.
               И какой бы ни пошли они дорогою,
               Все кончалось то бедою, то морокою!

                   Но когда маэстро Скрипочкин -
                   Ламца-дрица, об-ца-ца!
                   И давал маэстро Лампочкин
                   Синий цвет из-за кулис,
                   Выходили на просцениум
                   Два усатых молодца,
                   И восторженная публика
                   Им кричала - браво, бис! -
                   В никуда взлетали голуби,
                   Превращались карты в кубики,
                   Гасли свечи стеариновые -
                   Зажигались фонари!
                   Эйн, цвей, дрей!
                   И отрезанные головы
                   У желающих из публики,
                   Улыбаясь и подмигивая,
                   Говорили - раз, два, три!
                   Что в дословном переводе означает -
                   Эйн, цвей, дрей!

               Ну, а после, утомленные до сизости,
               Не в наклеенных усах и не в парадности,
               Шли в кафе они куда-нибудь поблизости,
               Чтоб на время позабыть про неприятности,
               И заказывали ужин два волшебника -
               Два стакана молока и два лапшевника.

                   А маэстро Балалаечкин -
                   Ламца-дрица, об-ца-ца!
                   И певица Доремикина
                   Что-то пела про луну,
                   И сидели очень грустные
                   Два усталых мудреца,
                   И тихонечко, задумчиво,
                   Говорили - ну и ну!
                   А вокруг гудели парочки,
                   Пили водку и шампанское,
                   Пил маэстро Балалаечкин
                   Третью стопку на пари -
                   Эйн, цвей, дрей!
                   И швырял ударник палочки,
                   А волшебники с опаскою,
                   Наблюдая это зрелище,
                   Говорили - раз, два, три!
                   Что, как вам уже известно, означает:
                   Эйн, цвей, дрей!

               Так и шли они по миру безучастному,
               То проезжею дорогой, то обочиной...
               Только тут меня позвали к Семичастному,
               И осталась эта песня неоконченной.
               Объяснили мне, как дважды два, учебники,
               Что волшебники - счастливые волшебники!

                   И не зря играет музыка -
                   Ламца-дрица, об-ца-ца!
                   И не зря чины и звания,
                   Вроде ставки на кону,
                   И не надо бы, не надо бы,
                   Ради красного словца
                   Сочинять, что не положено
                   И не нужно никому!

                   Я хотел бы стать волшебником,
                   Чтоб ко мне слетались голуби,
                   Чтоб от слов моих, таинственных,
                   Зажигались фонари! -
                   Эйн, цвей, дрей!
                   Но, как пес, гремя ошейником,
                   Я иду, повесив голову,
                   Не туда, куда мне хочется,
                   А туда, где:
                   - Ать - два - три!
                   Что ни капли не похоже
                   На волшебное:
                   - Эйн, цвей, дрей!




                   СъЕЗДУ  ИСТОРИКОВ

                   Полцарства в крови, и в развалинах век,
                   И сказано было недаром:
                   "Как ныне сбирается вещий Олег
                   Отмстить неразумным хазарам..."

                       И эти, звенящие медью, слова,
                       Мы все повторяли не раз, и не два.

                   Но как-то с трибуны большой человек
                   Воскрикнул с волненьем и жаром:
                   "Однажды задумал предатель-Олег
                   Отмстить нашим братьям хазарам..."