вдохновившему
                    меня на
                     труд
                      сей.

     NEW YORK

     1994-1996

     Жизненная стезя Олимпа Муркина
      или
      поэт и ножницы

     Олимп  Муркин  родился  в  медпункте станции метро Красные
Ворота. Рождение ребенка было преждевременно во  всех  смыслах:
от   физического   до  метафизического...  Мать  его  Олимпиада
Ахметовна Муркина  (в  девичестве  Трапезунд)  гостила  у  дяди
своего   в  Москве,  известного  парикмахера  Шлемофона  Ерзла,
человека, между  прочим,  также  необыкновенного  и  одаренного
своеобычным  поэтическим  даром.  Многие помнят его поэтическую
книжку "Путя незнамые", давно ставшую страшным раритетом.
     24  апреля  1956  года, часа в два по полудни, ехала она в
ГУМ за разными мелочами, необходимыми долженствующему  родиться
поэту,  как  то:  пеленки, подгузнички, слюнявчики и, извините,
соски;  но  вдруг  начались   схватки,   младенец   бушевал   в
материнской  утробе,  просяся  на  сладостную  волю.  Роженицу,
заходящуюся  неудержимым  криком,  препроводили  в  станционный
медпункт,  где она бурно разрешилась от бремени прехорошеньким,
сразу завизжавшим  мальчиком.  Удивительно,  что  новорожденный
младенец  тыкал  розовым  пальчиком  в  участливо  улыбающегося
старшину милиции и пытался произнести  "мент".  Впрочем,  может
быть это легенда.
     Отец   Олимпа,   Марк   Мелитонович   Муркин,  был  модным
парикмахером в Жиздре, а также даровитым и весьма популярным  в
городе  поэтом.  Ему  принадлежат  следующие, например, строки,
которые женское население города знает наизусть:

     Когда головку я твою стригу и завиваю,
     Потом любуюся тобою в бигудях,
     О, цыпенька, как сладостно, я знаю
     Покоить голову в твоих, пардон, грудях...

     Не   правда-ли,  ритм  этих  мелодичных  строк  напоминает
волнительные па мазурки?...
     Когда   счастливая  мать  вернулась  из  Москвы-столицы  в
красавицу-Жиздру с очаровательным младенцем,  счастью  папеньки
не  было  предела. Мальчика нарекли Олимпом, ибо отец и полагал
выпестовать гениального поэта  из  прямого  своего  наследника,
вложить  в  руки  его  лиру  и  --  традиционные  в  поколениях
Муркиных-куаферов  ножницы,  которые  завезены  были  в   эпоху
Екатерины  Второй  предприимчивым  предком  Муркиных, французом
Шарлем де Амуром, как утверждают семейные предания.
     Подвиги на поэтическом поприще совмещались в роду Муркиных
-- Амуров  с  преданным  служением  парикмахерскому  искусству,
можно  сказать,  всосанному  с  молоком  матерей.  Стремление к
восшествию на поэтический Олимп  генеральная,  судьбообразующая
черта этого старинного и чувственного рода.
     Например,   упоминавшийся   выше,  московский  дядя  поэта
Шлемофон  Ерзл,  будучи  еще  ребенком  Шлемой,  выстригал   на
жиздринских  собаках ножницами свои первые, неопытные строки...
Кстати,  не  от  него  ли  поэт  Вознесенский  почерпнул   идею
высекания  собственных  строк  во  мраморе и лабрадоре? Правда,
идея эта у, так сказать, закадычного друга  Бориса  Леонидовича
приобрела  несколько  кладбищенскую  форму...  Ведь  одно  дело
украсить собаку детскою, наивною строкою; другое долбить в поту
зубилом  каменюгу, желая таким образом продлить весьма недолгий
век слов глупых и напыщенных, и потому -- неминуемо  обреченных
уничтожению   забвением.   Хоть   в   камне,   хоть   в  золоте
неталантливое не живет, и, простите за выражение, даже  какашка
окаменевает.   Или   представьте  себе  Данта,  Гете,  Шекспира
выстукивающих молотом  свои  бессмертные  творения,  и  --  вас
стошнит от этих идиотов...
     Счастливый  отец  Олимпа разрешился торжественною "Одою на
рождение сына", четвертую строфу которой мы приводим:

                Олимп-шалун пиитом будет,
                Стези его прелестны и чисты.
                Ах, сколько принесет он людям
                В строках своих любезной красоты!

     Вера  отца в высокое предназначение сына превалирует, увы,
над поэтическим мастерством,  выказанным  в  оде  торжествующим
родителем,  что,  впрочем,  извинительно  в  столь трогательных
обстоятельствах.  Следует  заметить,   что   покойный   Н.   Е.
Зайденшнуур  (сколько, антр ну, чисто поэтической грусти в этой
фамилии)  по  достоинству  оценил  в  свое  время   незаурядное
творчество Муркина-отца...
     Олимп  рос, и под влиянием родителя и дяди Шлемы все более
погружался в чарующий мир поэзии. Он рано узнал и полюбил стихи
Веневитинова,  Майкова,  Баркова,  капитана Лебядкина, Есенина,
Реми де Белло, поэтов-комсомольцев, Щипачева и Асадова, а также
песни  Пахмутовой,  Фрадкина  и Чичкова на стихи Гребенникова и
Добронравова,   Танича    и    Гарольда-Регистана.    Настоящим
потрясением   для  юного  поэта  явились  выступления  соловьев
советской песни Магомаева, Трошина, Кобзона и  Пьехи,  а  также
гастроли  тетаров оперетты (любимый жанр) в родном городе. Юный
Олимп приступил к восхождению на Парнас в возрасте шести (sic!)
лет,   но   ранние   опыты  его  поэтического  гения,  увы,  не
сохранились...
     Трепетным  отроком  выехал  он  в  столицы,  где  навестил
известных об ту пору мастеров поэтического слова. Асадов плакал
на  груди  Муркина, шепча: "Я только тень ваша", -- как поведал
мне Олимп в Нью-Йорке весною 1994 года.
     Два-три   стихотворения  провинциального  отрока-самородка
мелькнули в молодежной  периодике,  вызвав,  не  побоюсь  этого
определения, злобное шипение зоилов.
     Но  тут начинается мрачный период в жизни поэта. Известно,
что на Курском вокзале неопытный  тогда  Олимп  познакомился  с
неким  "Цыплаком"  и  подругою его Лялей, был вовлечен в дурную
компанию, много скитался по СССР, сидел в колониях  и  тюрьмах,
лишился  половины зубов и двух пальцев левой ноги, отмороженных
в Усть-Куте.
     В   восьмидесятых   годах   Олимп   Маркович   завязал   с
несвойственными ему воровством и  разбоем  и  целиком  предался
поэтическому   творчеству.   На   что  жил  поэт?  Он  совмещал
бескорыстное служение  Музе  с  игрою  "в  секу"  и  --  трудом
парикмахера в салоне, где была жива память об отце его.
     Разумеется  Олимпу  трудно  было  пробиться в литературном
мире,  и,  совмещая  высокое   поэтическое   горение   души   с
наследственным  мастерством  дамского  мастера,  Олимп Маркович
создает книгу высоких поэтических озарений "Чу!".
     Из   О.   Муркина   выработался  опытный  лирик-полифонист
философско-экстатически-гражданского пафоса.
     Он пробует себя и как писатель-эпопеист: в один только год
создав восьмитомную эпопею "Трудощавая  паутка",  пред  широтою
обхвата  которой меркнет Бальзак, а пред философской глубиной и
Достоевскому, так сказать "ловить нечего" .
     К  сожалению  от  этого  труда  его сохранился один (sic!)
только обгорелый листочек. Эпопею сожгла некая ревнивая  особа,
мстя   Олимпу  Марковичу  за  случившееся  ненароком  страстное
увлечение  цирковою   акробаткой   Изабэллой   Ж-ской,   кстати
отравившейся,  когда  Олимп  Маркович прямодушно ей сказал, что
поэзия ему дороже, чем даже такая необыкновенная деушка,  какою
была она...
     Основную  же  тяжесть  его  поэтического багажа составляют
стихи и гимны "деушкам" (он произносит и пишет  это  слово  без
раздражающего  "в"), думы о собственном величии и жизнеописание
(нет! более того!) мистически-астральный  контакт  с  личностью
Ван  Гога,  чья  жизнь  и  творчество потрясли Олимпа Марковича
навеки.
     О.  Муркин  выковал собственный, зычный поэтический голос.
Поэт называет  ту  поэтическую  линию,  в  которую  выстраивает
"озарения",   "трансцендентально-парикмахерской",   где  первое
определение этого филологического диода выглядит  как  обширная
залысина опыта, а второе -- как игривая юношеская кудряшка.
     Образно    говоря,    последний   детерминант   в   данном
номинационном   дуплете    бурно    интерферирует    широчайшим
коагуляциооным спектром горько-иронических оттенков...
     Но  не  будем  сейчас  вдаваться  в  утомительные  детали.
Проникновенное   свидетельство   гения   (не   побоюся    этого
ответственного   эпитета)   дороже  изысканий  самого  великого
критика...
     Когда-то Олимпа Марковича поразила фраза гениального Гете:
"Только  пошлость  бессмертна".  Эта  глубокая  мысль  великого
автора   "Западно-Восточного  дивана"  стала  смыслоформирующим
камертоном,  на  который  Олимп  Муркин  настроил  свою  вещую,
полнозвучную лиру.

                           Гелла Трапезунд
               Анн Арбор - Великие Луки - Нью- Йорк

     1.  ДЕУШКА И СОЛОВЬИ

Деушка чувствительная, нежная,
Сквозь окошки выла от любви,
И луна пылала лампой бешенной
В белых шариках ея крови.

Он-голубчик знай ей засандаливал,
Вот она и выдавала трель,
С  темпераментным сойдясь судариком
В страстно-экстатический апрель.

Деушка чувствительная к глупости,
Трепетная к ласковой любви...
И всю ночь чирикали ей грубости
Из кустов подлюки-соловьи.

     2.  КОВАРСТВО

Думал - эта деушка хорошая,
А узнать Марату было где,
Что пришла с отточенным, бля, ножиком,
Чтоб пришить его Шарлотта, бля, Корде*...
Много в разных деушках коварности,
Есть куда хитрей чем опоссум...
Я не призываю бить по харям им,
Но не след их пропускать в бассрумм**.

     * Кордэ Шарлотта, подпав под влияние жирондистов, заколола
Ж. П. Марата, когда тот мирно плескался в своей ванне.
     ** ванная (англ.)

     3.  БЛАГОДАРНОСТЬ

Я разбросать под ножками твоими
Желал бы желтенькие первыя цветы,
Ты не сравнима с юными другими --
Милее солнушка ласкающего ты.

Когда тебя в загривочек целую я
И ручку щупленькую... с негой тайной жму,
Не думаю про деушку другую, а
Тебя как птичку вешнюю люблю.
В моей душе бряцают розенбаумы,
Тебе отдам что хочешь, попроси...
Под розовыя, стройныя шлагбаумы
Впусти меня... о, ягодка... мерси!...

     4.  ТАЙНА

Не выдам имени я твоего, Маруся,
Пока к тебе жить не переберуся...

     5.  ПОЭМА ЭКСТАЗОВ

Не разглашу, как вся облита мраком
Ты на меня глядишь с притворным страхом,

Назад закинув страстное лицо,
Найти способствуешь любовное кольцо...

Не нады нам смарагды да топазы!
Но!  Чу!... Уж грозны близятся экстазы!!!

     6.  НЕ ПОЙ КРАСАВИЦА...

Красавица!  При мне не пой!
Как волос в супе голос твой...

     7.  ЦИТАТА

"Жизнь -- обман с чарующей тоскою"
Деушке я трепетной сказал...
Проломила кумпол мне доскою
И вписалась в ляльки на вокзал!

     8.  ВЕЛИЧИЕ

Не трожь стихи Олимпа,
Бесчувственный зоил!
Уж вечность вширь облипла
Размах парящих крыл.

Воззри!  Как реет Муркин
В поэзии лучах,
Над вами, о,  придурки!
Спокоен.  Величав.
В меня из огнемета
Бессмысленно палить.
Я сладостного меда
Взорлил на вас... отлить.

А вы внизу - во мраке
Сбиваетесь в толпу.
И жгу я неба знаки
На низком вашем лбу!

     9.  ОБЕЩАНИЕ

Когда я был маленький мальчик
С кудрявой большой головой,
Не знал я по-сути, что значит
Коварный вопрос половой.

Теперь же, как опытный гений,
Изведав всю высь и всю жуть
Пленительных соединений,
Я в творчестве их отражу.

Про-то: для чего и откуда,
Зачем, почему и куда?...
...О, крови кипящей полуда!
О, белыя страсти стада!...

     10.  УНЫЛОЕ ВИДЕНИЕ

Отшвырнул я ногой телефон --
Мне подружка не позвонила,
Скушал на ночь с сырком макарон
И, заснул, как Самсон и Далила.

Мне приснилось, что я на -- луне,
Что подружку ногой я пихаю
И летит она по тишине,
Головой в метеоры втыкаясь...

     11.  НЕОСУЩЕСТВЛЕННОЕ

Пожилой гражданин с туповатым лицом
Мне попался навстречу в лесу под Ельцом,
Помню, стукнул его кулаком по лицу,
А хотелось ногой по -- яйцу... по -- яйцу-у...

     12.  НЕ СОПЕРНИКУ-СТИХОТВОРЦУ

Я -- гений!  Мне противны циники,
Но оценив твой беспросветный труд
Скажу: анализы, что ты сбирал для клиники
Наверняка его переживут.

     13.  ПАРАДОКС

Люблю кетовую икру,
А вечно макароны жру...

     14.  КАРТИНА

Жизнь -- натюрморт из овощей подгнивших,
И богу абсолютно все равно --
Какие рылы кисточкой заплывшей
Из худших снов переносить на полотно.

     15.  ЛИТЕРАТУРНОЙ МАДАМ

"Как войдешь -- направо печка.
Только выйдешь -- сзади дверь!"
За такое...  друг сердечный,
Премии дают теперь...

     16.  ЕЙ ЖЕ

Как добрый человек, я считаю, что дуры --
Поэтэсски имеют право на существованье,
И не меньшее, чем индюшки и куры:
У тех и других совпадают желанья,
Кудахтанье, форма черепа, вид,
Феерическое оперенье,
И -- оранжевый глазик горит
Куриным огнем вдохновенья.
Бедненькие, опрятненькие
Прокудахтываются в печать,
Попрыгавши по курятнику --
Ищут цыплят поучать,
Всем примелькались, и всем
Вот уж и известны,
В каждой напечатанной колбасе
Распространяют душок-с прелестный.

Немножечко Фрейда, скорлупочка Озрика,
Клочочек "Нью-Йоркера" и -- пред нами она:
Пороет лапкой -- словесность оббозрена!
Кудахнет гекзаметром -- жисть опписсана!
Всюду поспели.  Кой-кого даже клюнули!
У очень важных облизали и зад и рот.
Ну а после того, как облизанные сплюнули --
Наши курочки выстрелили мстительный помет.
Да найдете ли вы желтее клювики?
Да чьим гребешкам так пурпурно алеть?!
Ах, это ничего, что вы их не читаете и не любите,
Надо ж и курицу и поэтэсску жалеть!

     17.  СТРАДИВАРЬЯ

В тебе я вижу то, чего другой
Как он не тужься, в жизни не увидит,
Когда ж тебя касаюся рукой --
Со мною происходит ряд событий:

Есть как бы шевеленья в голове,
А также есть подъем премного ниже,
Но не боись -- тебя я на траве
И на скамейке в парке не обижу.

Я буду ждать, печаль переборов,
Чтоб комната от нас оцепенела...
И... все сбылося.  Обрели мы кров.
Тахты пружина Страдиварьей пела...
Любовь прошла...  Геранька отцвела...
Жизнь обработала ея... с плебеем спарив...
А все-ж она приятная была
И -- наслаждалася со мною Страдиварьей...

     18.  УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мне в морду засветили
При лунном серебре,
А после долго били
На пыльном пустыре,

И портмонет забрали,
Где было пять рублей,
А после в ночь бежали
По полотну полей,

И звезды наклонились
С участьем надо мной
И слезками умылись
И кроушкой живой...

Я понял: Провиденья
Видна везде рука,
Всегда она в движеньи
И в форме кулака!

     19.  БЕСПЛОДНОЕ МЩЕНИЕ

Я бил старичка в переулке,
Всю ногу оббил об него:
При сталинском зверском режиме
Он -- гад не щадил никого!

Он был стукачом и наседкой,
Потом -- лейтенант ГПУ,
Всю службу был сволочью редкой,
А после в отставке припух.

Я бил его долго и гадко...
Ан, глядь... стало жалко его,
Хоть он бы и свата и брата
Продал бы заничего.

И... в ужасе я отшатнулся
В тот миг от него и себя,
С сомненьем над гадом нагнулся,
Раскаиваясь и скорбя...

И вижу: простертое тело,
В глазу стекленеющий страх...
Душа от него отлетела
Скитаться в безвидных полях...

Воззрите!  Стал Муркин убийца!!!
Стал Муркин убийца-подлец!
А мыслил: писать и жениться.
А думал: что станет отец...

Зачем я его ухайдакал
И ногу в крови замарал?!
Уж, каркая, ворон из мрака
Ко хладному телу припал...

     20.  КАК ПТИЧКУ ВЕШНЮЮ ТЕБЯ...

Как птичку вешнюю тебя лелея,
Тебе то бантик, то конфетку я дарю,
Когда головку чешешь ты, как Лорелея,
Тебя я очень, деушка, люблю.

Ты мне мила, как маленький цветочек,
Как пчелка!  бабочка!  ромашка!  василек!
Воткнула в сердце взгляда коготочек,
А он коварнее чем с ядом пузырек!

     21.  РУССКАЯ ТАНКА

Каждая деушка прячет
Робкий бутон,
Каждая женщина носит
Розу в себе.
Перебираю лепестки этих ранимых цветов...

     22.  СОНЕТ

-- Что в вымени тебе моем?
Что тычешь ты персты упорно? --
И руку от ея отдернув,
Потупился я со стыдом...

Но... наваждением влеком,
Я ринулся в ея низины:
Мне распахнулися картины...
Я оком ем их окоем...

Уж я парил в минуту эту,
Какая, мыслил, красота!
Она же ложку винегрету
Не проносила мимо рта...

Без ложного, признаюсь я, смущенья:
Разнообразны наши наслажденья...

     23.  К НЕОПЫТНОЙ  ЯГОДКЕ

Ягодка моя пунцовая!
Я тебя не знаю как люблю!
Ножки-ручки прямо образцовые,
Мне ты -- что фарватер кораблю!

Плечики твои круглее бакенов.
Твои губки -- махонький фиорд.
Твои глазки -- лодочки и яхонты,
А животик -- вожделенный порт!

Закогчу тебя своим я якорем.
Погружу в чувствительный туман.
Ты поймешь, неопытная ягодка,
Что другие были все обман!

Что тебя они совсем не стоили:
То в тюрьму идут, то -- из тюрьмы,
Что они безнравственно покоили
На тебе шершавые трюмы,

Что уже, уже проходит молодость
Караваном розовых судов,
Что уж веют белым, смертным холодом
Льды однообразныя годов,

Что уж пахнет тело разрушением --
Сладким соком вырытых могил,
Что уж слабже половым влечением
К туловищам нас влечет нагим,

Что уж скоро мрак глухой придвинется,
Смертушка косой навеет дрожь...
Ножки брыкнут... небо опрокинется...
Ты от стебелечка отпадешь...

     24.  РАЗНООБРАЗНЫ НАСЛАЖДЕНЬЯ

Разнообразны наслажденья,
Как в парке древонасажденья:
Одно дубовое вполне,
Иное -- розы!  Розы мая!!!
Когда я все с тебя снимаю
В аллейке, в лунной тишине...

Разнообразны наслажденья,
Как виды ценностей и денег:
Банкноты, серебро и злато
Ложатся сон вкушать в тайник,
Иль воздвигаются палаты
Для куртизанок покупных.

Разнообразны наслажденья,
Как ветра вольное круженье:
Глупец взирает в телевизор,
Сопит старик в порнокино,
Торгует морфием провизор,
А я? -- Тяну стихов вино!

     25.  МУРКИН НАД КНИГОЙ

Читаю Евтушенку:
Бесчувственный поэт!
Читаю Вознесенку:
В том на фиг смысла нет!

Есенина читаю:
В нем чую я полет.
С пол-слова понимаю
Куда, собака, гнет!

Но больше всех утешен
Я голой правдой чувств
У Муркина конечно,
Лишь им я наслажусь!

Читаю и читаю...
Уж... чу!... бежит слеза...
И... сладко забываясь
тру мокрые глаза...

     26.  БЕССМЕРТИЕ

Метла когда-то ивою была
Или березкой с кружевною кроной...
Где ж листики!?  Сережки!?  Померла!!!
Чтоб прутьями скрести булыжник сонный.

Не так ли Муркин горестный уйдет
С поверхности земной во глубь земную?...
Народная тропа не зарастет
К моей могилке...  В чем-то не помру я...

Придет зоил, пугаяся могил,
Как к иве со шнуром пришел Иуда,
Но вдруг услышит:  " -- Я тебя забыл.
Не застилай мне свет...  Вали отсюда!!!"

Придет и сядет деушка, скорбя,
К моей холодной припадая тени,
Подам я голос, землю разгребя:
" -- Иди ко мне скорее на колени..."

     27.  ЧЕРНЫЙ  ВОРОН  И  МУРКИН

Черный ворон над Муркиным вился,
Ему голову клювом долбил,
Ну а Муркин -- сумел!  Изловчился!!
И поганую птицу убил!!!

Приложил к голове подорожник,
Наслюнявив целительный тук,
А уж дальше пополз осторожно --
Раз в пятнадцать шустрее гадюк!

     28. СОНЕТ

     (Текст  сонета,  к сожалению для автора и читателя, пожгла
некая ревнивая поклониица, восстановлению не поддается).

     29-31.  БАСНИ

     29.  НОЖНИЦЫ  И ГОЛОВА

Однажды голова забредши в куаферню,
Скроивши мину вздорну,
Уселася пред зеркалом.  Ан, глядь,
Вкруг ножницы почали стрекотать:
Там обсекут, а там -- пребольно дернут
Одну, другую, третью прядь...
То было мзда за головы стремленье
Кружиться мишкой на арене,
Да языком напраслину болтать,
И ножницы -- ату ея шпынять!
Ахти ея!  За пустоговоренье!

Тебе клиент-читатель назиданье:
Умерь свое в цирюльне стрекотанье --
Дай токмо ножницам вкруг прядей
стрекотать...

     30.  ОДЕКОЛОН  И  ГРУША

Однажды груша мину похоронну,
Скорчив одеколону,
Сказала:  "Напрочь отравил!
Меня ты, пакостник обли-и-и-л!
А толку от тебя -- одно смерденье!!!
Лишь я одна клиенту освеженье...
Так воздух испустя и сим утратя пыл,
Обратно стала груша надуваться
Чтоб продолжать ругатьсяся...
Но мастер, видя груши нераденье,
Сорвал ея да кинул с омерзеньем!

Мораль сей басни, мыслю, такова:
Читатель, прежде рассчитай слова,
  Нето за жалобы, жлобство и крики бойки
Окажешься в помойке...

     31.  ЗАД  И  КРЕСЛО

Однажды зад, усевшись в кресло,
Шепнул