ас
говорил,  о  вас...  Великий  князь  поначалу  отказывался   входить  в  эту
"интригу". Я устыдил его: "Интрига  - другого корня, ваше высочество. Это не
интрига,  а  заговор против  августейшей семьи". И тогда  он признался,  что
государь  намерен просить меня взять себе в товарищи  Курлова, сделав его же
шефом корпуса жандармов...
     -  Что?!  -  Герасимов  даже   вжался  в  кресло.  -  Курлова?!   Павла
Григорьевича?! Но ведь это жулик и  палач! Он к тому же в деле не сведущ! Вы
же сами задвинули его в тюремное  управление!  Он про  вас  ужас какие  вещи
рассказывает!
     - Вот поэтому его и намерены приставить ко мне в качестве соглядатая...
     - Но вы хоть понимаете, что это конец вашему курсу?!
     -  Не  хуже,  чем  вы,  понимаю,  Александр  Васильевич...   Утром  мне
телефонировал  Фридерикс и просил прибыть во дворец... Сказал  по-английски,
что государь нашел мне чудного помощника. Пал Григорьевича Курлова. Я просил
передать   его   величеству,   что   эту   кандидатуру   отвожу   совершенно
категорически. За  десять минут перед тем как я  связался  с вами,  позвонил
Дедюлинил  повторил высочайшее указание  прибыть  в Царское. Я хочу чтобы вы
поехали  со  мною. Я скажу  государю  все,  что  думаю  о происходящем, дабы
положить конец всей этой отвратительной двусмыслице...
     Встретив Столыпина с Герасимовым в Царском,  Дедюлин попросил обождать:
"Государь  заканчивает срочную  работу" (в городки играет,  что ль,  подумал
Герасимов. Или Жюля Верна в очередной раз перечитывает?)
     -  А  вас  Александр  Васильевич, - дворцовый  комендант  оборотился  к
Герасимову, - моя супруга приглашает на чай.
     Разводит  понял  генерал что-то  случилось. Неужели  возвращаться  буду
просто со Столыпиным а не с премьером?!
     ...Жена  Дедюлина,  угостив   чаем,   поддалась   журчанию  Герасимова,
размякла, начала говорить о здешних новостях и бухнула:
     - А вчера знаете  ли у нас в церкви, после молебна,  ее  величество так
расчувствовалась, что даже руку поцеловала старцу.
     Сердце ухнуло боже мои да неужели Распутин?! Но ведь о его исчезновении
из  Сибири  никто  не сообщал! Заговор! Зреет  заговор! Кто  же вывез  этого
мерзавца  в столицу?!  Кто  повелел охране  в Иркутске и Тоболии молчать?! А
вдруг - это кто другой не Распутин?
     - Ее  величество обладает истинно  народным сердцем,  - согласно кивнул
Герасимов продолжая игру. - А служил-то кто? Не Григорий же Ефимович?
     - Нет,  нет, конечно, не он! У  него  же  нет сана! Но он  так  добр  к
августейшей  семье,  они  без  него   жить  не  могут.  Наследник  постоянно
интересуется где "Ефимыч", такой душенька, такое солнышко у нас...
     -  Все таки действительно старец обладает чарами,  - Герасимов подыграл
еще раз и по реакции женщины понял что попал в точку.
     -  Ах, милый Александр  Васильевич вы даже не  представляете  себе  его
магическую силу! Казалось бы  я простая женщина да?  Стоило мне пожаловаться
государыне на  постоянные  зубные боли,  как  она тут  же:  "Миленькая, надо
попросить  старца, он вам не откажет". И действительно зовут меня  к Аннушке
Вырубовой на чашку чая.  Григории Ефимович, как обычно, там, возложил мне на
голову  руку,  уперся глазами мне в зрачки, приблизил  свое крестьянское, до
слез, простое лицо вплотную ко мне и затрясся, будто с ним случился припадок
лихорадки.  Так  было несколько минут, я  ощутила расслабленность, мне  было
сладостно  и жутко смотреть в  его огневые глаза от них шла  тяжелая, пьяная
сила.
     Герасимов не  отводил глаз от лица  женщины,  оно сейчас  было каким-то
помертвевшим только потом понял - такое бывает после  того, как настал самый
сладостный момент любви.
     Боже  ты мой, подумал Герасимов, а  не берет ли он  их  всех  тут своей
мужичьей силой?! Если уж  государыня ему руку  целует при всей  псарне, если
Вырубова  возле него будто  собачонка приваженная куском окорока, коли и эта
лицом  растекается,  тогда  уж ничего  не  поделаешь,  тогда  Распутин  всех
захомутал - с бабами никто не справится если они почувствовали сладость, это
поверх них это - навсегда. Вот откуда здесь ко мне такая неприязнь, понял он
наконец, вот откуда ноги  растут:  Распутин знает, как я  на него вел охоту,
когда  он  дох  во дворе  великого  князя!  Господи  как  же  об  этом Петра
Аркадьевича-то упредить?! Он ведь ни об чем не догадывается! Ну и дела  ну и
держава! Не зря Курлов об Распутине только в  превосходных тонах выражается!
Не он ли его сюда транспортировал?!
     Когда  Дедюлин распахнул перед Столыпиным двери  царского кабинета  тот
удивленно оглянулся никого не было пусто. Дедюлин мистически исчез.
     - Петр Аркадьевич, - услыхал Столыпин жесткий голос государыни, женщина
шла ему  навстречу появившись  из соседней  комнаты.  - Как  я  рата что  вы
пребываете в  допром здравии... У меня  к вам личная просьба. Я не могу быть
спокойна са священную жизнь  государя-императора, пока  вашим  помощником по
секретной  полиции  не   станет  генерал  Курлов...  Мне  гофорили,  что  вы
относитесь  к нему  скептически,  но,  думаю, после моей  к  вам  просьбы вы
перемените  свое  мнение  о  нем... Пудьте  снисходительны  ко  мне,  как  к
матери...
     Столыпин,  заранее  приготовивший  себя  к тому, чтобы  отказать  царю,
разговора  с Александрой  Федоровной не  ждал  совершенно. Если  в беседе  с
Николаем  он  был намерен спросить,  чем  его величество перестал устраивать
Герасимов,  победивший бомбистов,  отчего  надо  менять  высококомпетентного
специалиста на дилетанта, расстрельщика  первомайской демонстрации в Минске,
то с матерью, которая обращалась к нему с просьбой, Столыпин спорить не мог.
     -  Ваша  просьба для меня свята,  - ответил Столыпин, проклиная себя за
врожденную уважительность к  женщинам.  - Мне  далеко не просто ответить вам
согласием, ваше величество, но, увы, разум не может не подчиниться чувству.
     И в это как раз время в кабинет вошел царь.
     -  Ах,  родной,  -  сказала государыня,  - Петр Аркадьевич  только  что
утвердил назначение генерала Курлова сфоим помощником...
     -  Благодарю, - кивнул государь Столыпину без улыбки. -  Тронут, что вы
правильно поняли ее величество.
     -  Я,  однако,  хочу оставить  за  собою  право  распорядиться  судьбою
генерала  Герасимова,  -  сказал  Столыпин,  чувствуя,  что  снова  начинает
мучнисто  бледнеть;  понял,  какой  спектакль поставила  августейшая  семья:
сам-то стоял за дверью, подслушивал! Сказать кому - не поверят!
     - Конечно, конечно, - сказала государыня. - Мы помним об нем...
     -  В  таком  случае  я  сейчас  же  подготовлю  рескрипт  о  назначении
Герасимова начальником департамента  полиции.  Его надо отблагодарить  за ту
службу  в  столице,  которую  он  столь  блистательно   продемонстрировал  в
годину...  беспорядков, -  Столыпин  хотел  сказать "революции",  но вовремя
понял, что делать этого никак нельзя; царь рассердится, "не было революции";
сейчас  надо  тащить  свое,  любым путем, но только б сохранить генерала  во
главе секретной службы, ради этого можно пойти на унижение...
     Царь поднял ищущие глаза на государыню, - без нее ответить  не решался,
видно, этот  именно вопрос здесь обсуждали не один день, готовились  загодя,
со всей тщательностью.
     -  Ах, ну  зачем  же  его  так  обижать,  - сказала  государыня.  -  Он
заслуживает большего, чем возглавлять департамент. Пусть уж все это курирует
Курлов... Надо же, наконец, развязать вам руки в главных вопросах управления
правительством под скипетром его величества... Мы знаем, как  вы привязаны к
Герасимову,  вот  и  назначьте  его  генералом  для   особых  поручений  при
премьер-министре  России,  очень  престижно,  иного, выхода  мы  не видим...
Извините,  Петр Аркадьевич, я должна вас оставить, -  дети... Надо проферить
уроки,  такие балофни, строгость и еще раз строгость, в этом будущее русской
педагогической науки...
     С этим Александра Федоровна и вышла.
     -  Ваше  величество,  -  медленно сказал  Столыпин,  проводив  взглядом
царицу:  в  последнее  время  ее  походка  сделалась  нервическою,  будто  у
молоденькой институтки,  сильно похудела, но  лицо из-за этого сделалось еще
более красивым, каким-то  дерзостным даже. - Ваше величество, - повторил он,
- я  не мог отказать государыне в ее просьбе. Но, я думаю, вы согласитесь со
мною:  проблемами  секретной  полиции  в  компетенцию которой входит  охрана
августейших  особ, не может заниматься дилетант. Пройдут  годы  пока генерал
Курлов поймет всю тонкость этого дела... Соблаговолите подписать рескрипт  о
назначении  Герасимова  начальником  полиции...  Все  равно  он   будет  под
Курловым, полностью подотчетен...
     - По-моему,  ее величество высказалась обо всем достаточно определенно,
Петр Аркадиевич.  Извините, что я задержался  и  не смог вам  сказать  всего
этого сам.
     Столыпин почувствовал предобморочную усталость -  оперся о  стул и тихо
произнес:
     - Ваше величество, позвольте мне поставить перед вами еще один вопрос?
     Царь рассеянно глянул на бронзовые настольные часы:
     -  Если  этот вопрос не  требует  предварительной  проработки, я  готов
ответить.
     -  Моя   деятельность   в   качестве  премьер-министра  и  управляющего
министерством  внутренних дел  устраивает  ваше величество?  Я очень  устал,
прошедшие  три  года дались мне достаточно  трудно, быть  может,  вам угодно
освободить меня от отправления моих обязанностей?
     Обсуждая  с  женою предстоящий  разговор  с премьером (настоял  на этом
Распутин:  "Санька  (15)  не  друг  мне,  он мне  станет мешать  глядеть  за
масеньким (16), он мне  поперек  путя  стоит, а Паша (17)  без  хитрости, он
предан вам до гроба, такой про себя  не думает, он только об вас думает и об
державе"), царь задал Александре Федоровне именно такой вопрос, какой только
что поставил Столыпин.
     - Нет, - ответила тогда государыня, - его сейчас нельзя увольнять. Тебя
не все  одопрят. Все  эти мерзкие Гучковы и Милюковы во всем следуют за ним.
Пусть Курлов войдет в курс  дела, пусть они станут друк против  друка, - это
их дело. Будь арбитром. Мы над ними. Дай сосреть нарыву.
     - Думаю, вы еще не все сделали  для империи, Петр Аркадиевич, - ответил
царь.  - Если же чувствуете, что очень  устали, я не буду  возражать  против
вашего отпуска. Он вполне  заслужен.  А потом -  с новыми силами -  за дело.
Благодарю вас, я не хочу более задерживать вас.
     Когда Столыпин в  лицах рассказал Герасимову о том, что произошло,  тот
лишь вздохнул:
     - Мы в  засаде,  Петр Аркадьевич.  В форменной засаде. И флажки по лесу
развесил Распутин. Столыпин не сразу понял, о ком идет речь.
     - Какой Распутин? О ком вы?
     - О конокраде Гришке Распутине...
     -  При чем  здесь он? - Столыпин недовольно поморщился.  -  Все обстоит
совершенно иначе.
     -  Ничего  иначе  не  обстоит,  - сердито  возразил  Герасимов.  -  Ему
государыня при людях руку целует. Здесь, в Царском. В церкви.
     - Что?! - Столыпин повернулся к Герасимову, как на шарнирах. - Что?!
     - То  самое,  Петр Аркадьевич Пока вые августейшей  семьей  бились, я у
госпожи Дедюлиной чаи распивал.  Информация из первого источника. Словом, мы
опоздали. Распутин совершил дворцовый переворот.
     В охране Герасимов  сразу же  открыл  свои особый  сейф,  где хранились
папки с  делами  самых  его доверенных агентов, сунул их  в  портфель, потом
выгреб другие бумажки,  - дома будет разбираться никаких следов остаться  не
должно  -  и  в тот же день встретился с двумя  агентами, не внесенными ни в
какие списки, сказав каждому:
     - На  ваше  усмотрение: либо продолжаете работать  с  новым  шефом, это
генерал Курлов шваль, и проходимец, или же уходите из охраны раз и навсегда,
до тех  пор,  пока я  не  приглашу. Вот ваши формуляры, при вас их  сожгу  в
камине, чтоб никаких следов.
     Оба попросили формуляры сжечь при них,  отказавшись  от  работы с новым
шефом.
     Вечером  Герасимов вызвал кавказца из Баку и эстонского боевика, просил
встретиться не на конспиративной квартире, а в номерах "Европейской", словно
чувствуя, что, как только будет  подписан  рескрипт о назначении Курлова и о
его,  Герасимова, "повышении",  новый товарищ министра внутренних дел  и шеф
жандармов  незамедлительно  пожалуют  к  нему  - за  архивами  формулярами и
ключами.
     Так и случилось назавтра в три  часа, сразу после обеда, в  кабинет без
звонка  предваряющего визит,  вошел  Курлов  и,  широко  распахнув  об®ятия,
пророкотал:
     -  Поздравляю,  Александр  Василич,  поздравляю, господин  генерал  для
особых  поручений  при  главе  правительства империи! Позволите  по-старому,
по-дружески, "Ксан  Василич",  или  теперь  надо только  по  протоколу "ваше
превосходительство"?!
     Герасимов от об®ятий уклонился, достал из кармана ключи и сказал:
     -  Вот  этот  маленький  -  от  сейфа. Там надлежит  хранить совершенно
секретные документы.  Второй -  от конспиративной квартиры,  вам  ее  укажут
Павел Григорьевич.
     - Пустяки какие, - ответил Курлов, стараясь скрыть растерянность, никак
не ожидал, что Герасимов ударит первым. - Можно б и обождать, я в это кресло
не стремился, не будь на то воля государя.
     - Какие-нибудь вопросы ко мне есть? - спросил Герасимов,  поднимаясь. -
Всегда к  вашим услугам,  Павел Григорьевич. А сейчас  имею честь  кланяться
мигрень...
     Вечером  в его пустую,  гулкую квартиру, где  не бывал  с той поры, как
сбежала жена, позвонил ад®ютант:
     -  Александр  Васильевич,  простите, что  тревожу.  Я понимаю,  в своей
нынешней высокой должности вы более не станете заниматься агентурной работою
но  дело в том что в Петербурге об®явился  Александр Петров....  Прямиком из
Саратова... Бежал... Вас ищет повсюду... Что делать?

        "УБЕЙТЕ ГЕРАСИМОВА!"

     Петров  сейчас  был совершенно иным  человеком -  глаза казались  двумя
угольками, левая  рука  дрожала, лицо обтянуто пергаментной кожей, на  лбу и
переносье заметны два хрупких белых шрамика,  - в карцере били по-настоящему
о том, что  проводится  операция,  в  Саратове не знал никто, полслова  кому
шепни,  завтра  бы  вся  тюрьма  шельмовала  "хромого"  провокатором,  конец
задумке.
     - Милостивый боже, - вырвалось у Герасимова, - эк же они вас...
     - Я их не виню,  - ответил Петров, странно  посмеиваясь, рот  его  чуть
кривило влево,  нижняя  губа  судорожно  подрагивала,  -  на их  месте я  бы
поступал так же.
     - Нет,  -  Герасимов покачал  головой, - не верю. Вы  же учитель, в вас
есть святое...
     Петров снова посмеялся:
     - Вот уж не думал, что вы станете бранить жандармов.
     - Я не жандармов браню, Александр Иванович... Я возмущен  теми, кто так
по- зверски обращался с  больным человеком. Жандарм таким  быть не может, не
имеет права, это садизм.
     - А вы сами-то хоть раз в тюрьме бывали?
     - От сумы да от тюрьмы, - Герасимов пожал плечами. - Пока бог миловал.
     - Найдите время побывать. Нет ничего  ужаснее русской тюрьмы, она родит
ненависть  -  ежечасно  и  каждоминутно.  Наши  тюрьмы пострашнее  Бастилии,
Александр Васильевич...
     - Жалеете о том, что приняли мое предложение?
     -   Ничуть.  Даже   еще   больше   убедился   в   правильности   своего
первоначального  решения  если  социалисты-революционеры  сметут  российские
бастилии, то какие-то  еще  взамен предложат? Думаете, Савинков простит кому
бы то ни было, что под петлею стоял?! Да он реки крови пустит! Реки!
     Герасимов  посмотрел  на  Петрова  с  искренней  симпатией  вздохнул  и
хрустнув пальцами, сказал:
     - Александр  Иванович. Мне  как-то  даже  совестно  вам признаться... Я
теперь не служу в охране... Видимо, я не смогу более помогать вам...
     - То  есть?  Как это  прикажете понимать?  -  словно  бы наткнувшись на
невидимую  преграду,  вздрогнул Петров. -  Извольте  об®ясниться, милостивый
государь! Я ни с кем другим отношений поддерживать не намерен!
     Герасимов понял партию  свою  он ведет  верно, Петров  тянется к  нему,
русский человек, - надо бить на жалость и благородство.
     - Александр  Иванович,  милый  мой, сильный и добрый человек, не только
вы, но я тоже жертва обстоятельств... Думаете, у меня мало  врагов? Думаете,
меня не ели поедом  за то, что "либерал и слишком добр к революционерам"?! А
я  просто справедливый  человек.  Кто  таких  любит? Теперь  шефом жандармов
России стал генерал Курлов...
     - Это который в Минске по народу стрелял?
     - Не требуйте ответа, Александр Иванович... Не ставьте  меня  в трудное
положение...
     - Погодите, погодите,  - не унимался между тем Петров, - но  ведь этого
самого Курлова,  я слыхал, хотели под суд отдать,  после  спрятали  где-то в
полиции, на третьеразрядной должности, а потом сделали начальником тюремного
управления, моим палачом! Это тот?!  Нет, вы мне ответьте, вы  ответьте мне,
Александр Васильевич! Лучше, если мы все с вами  добром обговорим, чем ежели
я сам стану  принимать  решения, у  меня теперь  часто сплин случается, куда
поведет - не знаю, не надо меня бросать одного.
     - Да, Александр Иванович, это тот самый Курлов. Мне  стыдно говорить об
этом, но врать не смею...
     - А вас куда? И вовсе отправили на пенсию?
     -  Хуже.  - Герасимов  грустно  усмехнулся.  - Меня повысили, Александр
Иванович...
     - И кто же вы теперь?
     - Генерал для особых поручений при Столыпине.
     - Ничего  не  понимаю! - Петров нервически  рассмеялся.  -  Так это  же
хорошо! При Столыпине, как его непосредственный помощник, вы куда как больше
можете сделать!
     - Это вам  кажется,  Александр  Иванович,  - возразил Герасимов,  кожей
почувствовав,  что пора начинать  работу. -  Это кажется  любому нормальному
человеку, далекому тайн нашей бюрократии. Отныне я лишен права встречаться с
моими   друзьями...   Вроде   вас...   С  патриотами   нашей   национальной,
государственной идеи... С вами теперь должен встречаться тот, кого  назначит
Курлов. Сам он такого рода встречами брезгует, видите ли...
     - То есть как это?!
     - А очень просто! Всякий, кто когда-то был с бомбистами, а потом, поняв
гибельность крови для родины,  решил  стать на путь  эволюционной борьбы  за
обновление, - для него палач и христопродавец. Вот так-то. Лучше уезжайте за
границу, Александр  Иванович...  У  меня остались  подотчетных  две  тысячи,
возьмите   их,  приведите  себя   в   порядок,  вы   издергались  совсем,  и
устраивайте-ка свою жизнь подальше от наших держиморд...
     - Сдаться?! - Петров снова наткнулся на что-то невидимое. - После всего
того, что пришлось пережить? Да вы что?! Как можете говорить такое?!
     -  А что  же, врать вам прикажете?!  - Герасимов вел свою партию точно,
ощущая, как  каждое слово,  любая интонация ложатся в душу Петрова.  - Я вас
пригласил  к сотрудничеству, я обрек вас на муки, я не смею рисковать вами -
и так слишком горька ваша чаша!
     - Нет, нет, нет! - Петров затряс головой, губы  снова  поползли  влево,
уродуя  красивое,  одухотворенное  лицо.  -  Это все ерунда собачья!  Бред и
вздор! Я  сам пришел к вам. Я знал, на что иду! Я пришел, чтобы  бороться  с
жестокостью и развратом. Но  я не различаю  Курлова  и Савинкова, они мазаны
одним миром!
     Вот  оно,  подумал Герасимов,  ощутив огромную  усталость, руки  и ноги
сделались мягкими, словно  при сердечном  приступе,  вот она, победа,  венец
задумки, то, что и требовалось доказать.
     ...Уговорились,  что Петров с Бартольдом отправятся в  Париж через  два
дня; переход границы Герасимов страхует  своими прежними связями,  - в  этом
смысле  страшиться  нечего,  "но  опасайтесь  Бурцева,  прежде  всего  этого
человека опасайтесь,  Александр Иванович. Он берет под рентген-лучи каждого,
кто бежит из  каторжных  централов. Говорят, он даже Савинкова  допрашивал о
его  спасении из севастопольской тюрьмы, что  случилось за пять часо