неподвижности,  чем  грешит  Дан,  в  нем  нет
догматизма, он следует не идолу буквы, он держит руку на пульсе жизни.  Беда
многих товарищей  меньшевиков в  том, что они  страшатся отступить, признать
свою  неправоту  выработать новый курс публично отказавшись от прежнего. Вот
этого страшного, кандального в Ленине нет в этом залог того, что он...
     Фриц. - Почему ты не закончил?
     Йозеф. - А разве так не ясно?
     Фриц. - Хорошо давай перейдем к камарилье, к царю и его семье.
     Йозеф. -  Там  такой же раскордаж,  как  среди полицейских  чиновников.
Между царем и великим князем Николаем  Николаевичем существуют  расхождения.
Дмитрии Константинович  внук императора  Николая Первого  и Дмитрии Павлович
внук императора Александра Второго,  двоюродный дядя Николая Второго,  тянут
свою линию, посещают салоны где царя  и царицу нескрываемо бранят  как людей
темных  неспособных  к  европейскому  решению  русской  трагедии.  Елизавета
Федоровна  вдова   великого   князя  Сергея,  убитого   Яцеком  Каляевым  не
встречается со своей сестрой царицей Александрой  Федоровной. Да, да. сестры
родные  сестры  принцессы  Гессенские и  Рейнские,  не  разговаривают глядят
врагами  Великий князь Кирилл Владимирович исключен из службы и лишен звания
флигель-ад®ютанта  за то, что вступил в брак со своей двоюродной сестрой,  а
ведь  пожалуй, единственный из Романовых  кто  видел  войну, воочию  был  на
броненосце "Петропавловск"  во  время боя  с  японцами, чудом  спасся  когда
случилась  трагедия. Царь и Александра  Федоровна живут замкнуто под охраной
генералов Дедюлина и Спиридовича, закрытое общество, тайна за семью печатями
-  в театрах не бывают, вернисажах тоже; специальный поезд мчит их в Крым, в
Ливадию, мчит без остановок, только чтоб мимо страны, мимо, мимо, мимо...
     Фриц. - Странно, отчего же все-таки Россия до сих пор не развалилась?
     Йозеф. - Россия  не развалится, Фриц. Развалится  империя.  А  Россия и
романовская империя - понятия взаимоисключающие.
     Фриц.  - Слишком красивая  фраза, чтобы  убеждать  в своей  истинности.
Правда звучит проще.
     Йозеф. - Ты, кстати, сформулировал свою позицию красивее, чем я. Но тем
не менее я тебя в  неправде не упрекаю. Действительно, правда должна звучать
просто. Тот, кто мечтает о возвращении прошлого, - дурак,  уповающий лишь на
современное  - заземленный  мышонок,  надеющийся  на  одно  лишь  будущее  -
прожектер... Прав лишь тот, кто об®единяет в себе все эти три ипостаси.
     Фриц. - Тоже красиво, но возразить не могу, согласен. Как я  могу  тебя
найти, Юзеф? Если мне понадобится встреча? Через Розу?
     Йозеф. -  Мы уже уговорились - без имен. Ладно? Я сам найду тебя, Фриц.
Я скоро буду в твоих краях.
     Фриц.  -  Теперь последнее...  Отчего ваш  парламент назван  Думой?  На
Западе этого никто не понимает.
     Йозеф. - Дума -  это не  парламент.  У нас по-прежнему нет конституции.
Дума - это место, где говорят, Фриц, отводят душу,  но  не решают. Дума - от
слова  "думать",  а не "решать", то есть "властвовать".  Царь создал  именно
такой орган, где можно облегчить гнев, поговорить, но не делать..."
     Буду   рад,  милостивый  государь,  Нил  Петрович,  ежели  Вы  поручите
соответствующим сотрудникам навести справки о "Фрице" и  "Йозефе", а также о
тех. кого они упоминали в своем собеседовании.
                            Остаюсь Вашего Высокоблагородия
                       покорнейшим слугою ротмистр Кузнецов,
                      помощник начальники Гельсингфорсского
                     представительства Департамента полиции".

     Зуев  усмехнулся, подумав, - что  обо всех тех, кого упоминали "Фриц" и
"Йозеф", справки навести невозможно. Как их наведешь  в  салоне вдовствующей
императрицы Марии Федоровны или замке Кирилла Владимировича?!
     Зуев  перечитал  письмо еще раз: опасный документ;  от себя запускать в
работу нельзя,  священные  особы  государя  и государыни затронуты  в  таком
контексте,  который  не  может не вызвать гнев в сферах; довериться  некому:
директор департамента Трусевич,  хоть  и работал в прошлом веке по судебному
ведомству, не моргнет глазом, отдаст на заклание, а уж  о поддержке и думать
нечего. Каждый  первый боится  своего  второго, а посему норовит этих вторых
менять почаще; меня столкнуть нетрудно - был  выдвинут Плеве,  сотрудничал с
Лопухиным, уволенным в позорную  отставку,  конечно, я  тут  как  бельмо  на
глазу,  таким  не  верят;  если  б  не трусость,  страх  движения,  давно  б
вышвырнули,  а так, затаившись,  ждут неверного шага;  дудки; говорить,  что
все,  молчать, когда другие молчат, и  дел не делать - не подкопаются, у нас
жрут только тех, кто высовывается, самость свою выказывает...
     Тем не  менее  Зуев  понимал, что полученная  информация  таит  в  себе
возможность интереснейшей комбинации, найди он этих самых "Фрица" и "Юзефа".
     Поэтому, выписав имена и  фамилии, его  заинтересовавшие, на  отдельные
карточки, Зуев попросил своего помощника запустить "материал" в работу.
     Ответы,  полученные через три недели, заставили его  еще раз задуматься
над документом из Гельсингфорса; дело того стоило.
     "На Ваш запрос No 542-2-11-0? сообщаю
     1. "Роза" - речь идет о Розе Люксембурговой, одном  из лидеров польской
социал- демократии.
     2.   "Родэ"   Видимо,   эта  фамилия   упоминается  в  связи  с   Розой
Люксембурговой,  поскольку  именно  она  посетила  дом  Александра  Родэ  на
Крестовском Острове,  набережная  Средней Невки, 6,  где  проходила  встреча
руководящих   деятелей   соц.-   демократии   большевистского   направления,
посвященная тактике  партии в июле девятьсот шестого года. Она прибыла туда,
сопровождаемая  Феликсом  Доманским,  он  же  Астроном,  Переплетчик,  Юзеф,
Дзержинский. Здесь же состоялось ее совещание с Лениным после того, как были
исчерпаны вопросы тактики большевиков.
     3.  Ленин,  он же  Фрей,  Карпов,  Винтер, является Владимиром  Ильичом
Ульяновым, лидером большевизма.
     4. Доманский, он же Астроном, Юзеф,  Ржечковский, Дзержинский, является
одним  из руководителей польской  социал-демократии,  по предложению  Ленина
якобы избран в Лондоне членом ЦК РСДРП.
     5. "Дед", "Литвинов Максим  Максимович" -  Меир Баллах из Киева,  после
побега из централа, где ему грозила смертная  казнь, находится  в эмиграции,
чаще всего появляется в Берлине, дружен  с Розалией Люксембурговой и Карелом
Либкнехтовым,  отвечает за  транспортировку  литературы и оружия  в  пределы
Империи.
     6. "Фриц" - в картотеке не значится.
     7. "Йозеф" - в картотеке не значится.
     8. "Юзеф" - один из псевдонимов Астронома, Дзержинского, Переплетчика.

                           Делопроизводитель Опрышкин".

     Зуев  внимательно  прочитал  дельный  ответ  Опрышкина,   подумал,  что
человека  этого  надо будет  пригласить для  беседы,  и отдал распоряжение о
немедленном установлении места  пребывания  Юзефа  Доманского - Дзержинского
где бы он ни проживал в настоящее время.
     Однако через  семь  дней  пришел  ответ, что  такого рода указания были
отданы  директором департамента  Трусевичем,  начальником  варшавской охраны
Заварзиным,  а  также  всесильным  главою  петербургской  секретной  полиции
полковником Герасимовым еще  осенью, но до сих пор член ЦК обнаружен не был,
будто сквозь землю провалился.
     -   Видимо,   скрывается   в   Финляндии   или   Польше.   -    пояснил
делопроизводитель  Опрышкин (действительно, думающий  человек, но  чрезмерно
пугливый). -  Там  нам трудно,  Нил  Петрович  особенно у  финнов, - местные
органы управления покрывают революционеров. Тем  не менее я стану следить за
этим самым "Юзефом" особенно пристально, с вашего разрешения.
     Зуев  повертел  в   руках  фотографическое   изображение   Дзержинского
истощенное  лицо провальность  щек; явно  чахоточный,  да  и  скулы  торчат,
высоченный лоб несколько раскосые глаза, бушлат сидит колом, бедные люди, их
же  определишь  сразу  по  какой-то  кургузости  во  имя  чего  лишают  себя
мало-мальски приличного существования, которого нам и так отпущено с гулькин
нос?!  Что  изменится?! Галерка  периодически захватывает кресла  партера но
ведь на сцене продолжает идти все та же пошлая драма, имя которой жизнь...
     ...Перед   выездом   из  Гельсингфорса   Дзержинский   зашел  в  филиал
английского "Селфриджес", только здесь продавали самые изысканные  костюмы и
пальто; выбрал черную  касторовую пелерину, подбитую серо-красным  клетчатым
шерстяным материалом; купил темно-серый английский костюм (наставлял молодых
членов партии-  "организовывать вам  побег из тюрьмы значительно дороже, чем
оплатить расходы на приобретение элегантного костюма, - русская полиция чтит
тех, кто дорого одет"), теплые башмаки с  гетрами  и  свитер  ручной работы;
после этого отправился в парикмахерский салон Ханса Парвинайнена и лег в его
удобное кресло на полчаса. Поднялся, глянул в зеркало и  не узнал себя усы и
бородка были сделаны  а ля-Ришелье, волосы подстрижены коротко, по последней
моде,  ни  дать  ни взять богатый английский  коммерсант;  ну, ловите  меня,
жандармы, смотрите в оба, не пропустите - медали лишитесь!
     Через  полчаса  был на  вокзале,  пройдя сквозь  посты полиции, как нож
сквозь масло.

ТАК ПОЧЕМУ ЖЕ ПОЛКОВНИК ГЕРАСИМОВ ВСТРЕЧАЛ АЗЕФА САМОЛИЧНО?

     Дзержинский спешил  в  Петербург  потому,  что там  начинался  суд  над
депутатами разогнанной Столыпиным первой Государственной думы.
     В  поезде, прижавшись головою к холодному стеклу,  по  которому  ползли
крупные капли  дождя,  Дзержинский  читал  корреспонденцию  в  черносотенном
"Русском Знамени" о выступлении председателя "Союза Русского народа" доктора
Дубровина перед "союзниками" в Вологде:
     "Наш  народ  не  принимал и не  примет  Думу, поскольку она есть не что
иное, как порождение  сил,  чуждых русской национальной  идее, которая была,
есть  и  будет  идеей самодержавной,  персонифицированной  в  образе  вождя,
неограниченного  монарха,  принимающего  решения,  не   подвластные  ничьему
обсуждений. Заговор иноземных сил против русского духа - вот что такое Дума!
"Хотим  дать русскому народу  демократию  и парламент!"  - возглашают бойкие
еврейчики и надменные ляхи. А они спросили наш народ, хочет ли он этой самой
"демократии и парламента"?!."
     Дзержинский  сунул  газету  в карман, недоуменно пожал плечами  неужели
этот  самый  доктор  не  видит,  что  Россия  отстала   от  Запада  по  всем
направлениям? Неужели национализм может сделать человека полубезумным?
     Кадеты в своих газетах прекраснодушничали, упоенно писали о новой поре,
когда  исполнительная  и  законодательная  власть  найдет  в  себе  мужество
завершить под  скипетром государя то,  что  началось в стране после того как
завершилась революция. А  что  началось?  Отчаяние,  неверие  в  способность
сановников и  молодящихся  приват-доцентов  сделать хоть что-нибудь салонное
сотрясение воздуха, пустая болтовня, страх перед кардинальным решением.
     Правоцентристская партия "17  октября",  гучковские  октябристы бранили
кадетов за левизну социал-демократов за бунтарство,  "Союз Русского  народа"
за негибкость.
     Ощущать  надвижение  общественных  катаклизмов  дано отнюдь не  каждому
политику  требовать знания социальных подробностей, которыми  всегда отмечен
кризис  умирающей  власти,  - значит  мечтать  о  невозможном  таланты,  как
правило, рождаются передовой идеей эпохи посредственности  отмечены серостью
искусства и науки, именно революция выдвигает  тех,  кто  умеет в капле воды
видеть звезды.
     ...Спускаясь  по мокрым  ступеням вокзала, Дзержинский сразу же заметил
толстого  громадноростого  Евно Азефа, тот  подняв воротник дорогого пальто,
быстро  шел к закрытому экипажу, лицо человека, который ждал его в нем, было
видно  Дзержинскому одно  лишь мгновение -  незнакомое,  холеное,  несколько
мертвенное.
     Товарищи  эсеры,  подумал Дзержинский,  верны себе  шикарные  городские
революционеры, при этом защитники крестьянской общины Дубровин ставит на нее
по своей сумасшедшей дурости, а  эти  следуют партийной стратегии разрушение
общности  нищих  лишает  их питательной  среды,  того  самого  недовольства,
которое  ведет к красному петуху  и резне в помещичьих усадьбах, еще  бы  "в
борьбе обретешь ты право свое". В борьбе с кем и во имя чего?!
     Дзержинский не знал и не мог тогда знать, что встречал Азефа не товарищ
по партии, а Александр Васильевич Герасимов начальник петербургской охранки,
сыгравшей  кстати  говоря,  не  последнюю роль в  дальнейшей судьбе  Феликса
Эдмундовича.
     ...Свиты   Его   величества   генерал-майор  Дмитрии  Федорович  Трепов
принадлежал к старинному  дворянскому роду братья его Александр егермейстер,
сенатор член Государственного совета Владимир, тайный советник и шталмейстер
член  Государственного   совета   и  сенатор   Федор  генерал-ад®ютант  член
Государственного совета и сенатор  воспитывались, как и он  сам в  доме отца
Федора  Федоровича  того  самого  санкт   петербургского  градоначальника  в
которого двадцать четвертого января 1878 года стреляла Вера Ивановна Засулич
- месть за порку в тюрьмах и доведение арестантов до самоубийства.
     Младший  сын  Дмитрий Трепов  пережил  покушение на отца особенно тяжко
поэтому кончив Пажеский корпус и прослужив в  лейб-гвардии  конном полку, он
отказался  от  карьеры, которая, конечно же, была бы  стремительной, поменял
форму    гвардейца   на   жандармские    погоны    и   сделался   московским
обер-полицмейстером  в  возрасте сорока одного  года;  поставил  на Зубатова
устроил  с  его помощью  торжественное шествие  рабочих во  главе  с великим
князем  Сергеем Александровичем к памятнику Александру Второму,  нареченному
"освободителем"; возложили венки, провели  панихиду;  никаких  революционных
выступлений  не  было:  Трепов ликовал: план Зубатова оказался той панацеей,
которая  даст  империи  успокоение,  позволит  навсегда  искоренить  крамолу
революции бредни социалистов одержимых западной идеей.
     Однако  же перемещения, на которые столь скор двор (кто первый нашептал
на  ухо государыне или Самому, тот  и победил) больно ранили  Трепова, когда
он,  не  справившись  с  беспорядками  в  первопрестольной  был  отлучен  от
должности  с приказом отправиться в действующую армию, на Дальний Восток.  А
как он мог  справиться с чернью, когда войска терпели поражения в Манчжурии,
цены в Москве росли ежемесячно власть  отмалчивалась, являя народу державную
величавость,  которая на самом-то деле была проявлением обломовщины, - люди,
лишенные  общественной  идеи не  могли предложить  ничего нового; удержание,
только удержание существующего никаких реформ, ни в коем случае не отступать
от привычного: "Не нами положено не нам и менять..."
     Спасло  чудо  в  день,  когда  было  об®явлено  про  его  отлучение  от
должности, девятнадцатилетний студент  Полторацкий стрелял  в Трепова за то,
что по его приказу были избиты демонстранты генерал отделался испугом, нажал
на связи, появились сообщения в  прессе, страдальцы, шуты и убогие нравились
государю, тут еще подвалило "красное воскресенье"  -  вместо дальневосточной
окраины  Трепов  был  переведен  в  Петербург, генерал-губернатором,  приказ
"патронов не жалеть"  сделал его знаменем  черносотенцев назначили -  спустя
три месяца  - товарищем министра внутренних  дел и "заведывающим полицией" с
оставлением  в должности  генерал- губернатора,  в  конце октября  девятьсот
пятого  года,  когда тучи сгустились  над Царским  Селом, получил назначение
дворцовым комендантом - самый близкий к государю  сановник, вхож в кабинет в
любое время дня...
     Именно он  Дмитрий Федорович  Трепов,  позвонив  директору департамента
полиции Лопухину, спросил, кого тот  может рекомендовать  на пост начальника
петербургской охраны.
     - Полковника Герасимова, - ответил Лопухин. - Он Харьков крепко держит.
     Вызвав Герасимова в Петербург, Лопухин посоветовал:
     -  Не  вздумайте  отказываться,  Александр  Васильевич. После "красного
воскресенья"  Трепов получил неограниченные полномочия от государя,  человек
он норова крутого, поломаете себе карьеру.
     Герасимов тем не  менее весь день  -  накануне визита к  петербургскому
диктатору - готовил фразу, которая бы мотивировала резонность отказа: "Чтобы
бороться с революцией, город надо знать, как свой карман"
     В кабинете Трепова, однако, сник и, кляня себя за врожденное рабство по
отношению  к вышестоящему начальнику, покорно  согласился, заметив лишь, что
боится не оправдать, подвести, не сдюжить.
     - Рачковский поможет,  -  хмуро произнес Трепов.  -  Завтра  с  утра  и
приступайте с богом.
     Герасимов прикрыл на мгновение веки  и, стараясь не терять достоинства,
произнес:
     - Но я должен сдать Харьков преемнику и семью сюда перевести...
     - Через две недели вам надлежит быть здесь, - сказал Трепов, - время не
ждет.
     В тот день когда - ровно через две  недели -  Герасимов вошел в кабинет
Трепова,  тот  стоял у  телефонного аппарата  бледный с  капельками пота  на
висках, повторяя:
     - Господи, вот ужас-то, вот ужас, ужас, ужас, ужас...
     Так  Герасимов  узнал про то,  что в Москве взорван  бомбой  эсеровских
террористов великий князь Сергей Александрович.
     Часом позже Трепов бурей  ворвался  в  кабинет  директора  департамента
полиции Лопухина и, не прикрыв дверь, выкрикнул гневно.
     - Убийца!
     Через  пять минут об этом узнал аппарат тайной полиции  России; Лопухин
был обречен.
     Да,  здесь в столице, схарчат в одночасье, подумал тогда Герасимов, кто
смел, тот и с®ел,  в смутное время  о  себе  думать  надо, только так и дано
выжить, иначе погибель, нищета и бесславие.
     Старый змей Рачковский, состоя экспертом при Трепове долго всматривался
в холеное лицо Герасимова (провинциал следит за внешностью, усы фиксатуарит,
удлиняет каблук чтоб казаться  выше,  глаза, однако, торговые с хитринкой) а
потом грустно вздохнул:
     -  Дмитрию Федоровичу известно, что в городе появилась террористическая
группа. Готовят акт против великого князя Владимира, генерал-губернатора бог
знает,  против  кого  еще  Денег  не  жалейте,  но  подлецов  найдите.  Если
преуспеете - победитель, прохлопаете - конец  вашему будущему, время крутое,
кости хрустят, сначала-то  своих  ломают, это  легче,  искать не  надо,  под
рукою, есть на ком зло выместить. Ну, а я чем могу, понятно, помогу.
     -   Чем   же?   -  поинтересовался  Герасимов,  не  отводя  взгляда  от
пергаментного лица  Рачковского; мало в  нем русского; женат на француженке,
большую часть жизни провел в Европе, заведуя заграничной агентурой; знался с
папой Львом  XIII,  открыто  ненавидел немцев,  стоял за  русско-французское
единение;  не иначе республиканец.  Немец,  как  и  русский,  консерватор  и
монархист, кайзера чтит, а для  француза  нет  авторитета,  несет,  что душе
угодно;  на  этом-то  и  погорел,  голубь,  когда прислал  из Парижа  письмо
вдовствующей императрице Марии Федоровне, что ясновидец мсье Филипп на самом
деле скрытый  масон, подведенный к Николаю  и государыне змеями.  Письмо  не
влестило, не  угадал настроения  самого;  министр Плеве, - несмотря на былые
заслуги Рачковского, "Народную  волю"  он  ведь  разгромил, никто  другой  -
вышвырнул его  в  отставку; лишь  после  того,  как  сам  Плеве был разорван
террористами в клочья и  началась заваруха,  Трепов возвратил Рачковского на
права  директора политической части департамента полиции  с  неограниченными
полномочиями.
     Рачковский  не только  выдержал  пронизывающий  взгляд  Герасимова,  но
самого шефа охранки заставил опустить глаза долу, подумав при  этом: "Ты так
на своих харьковских "подметок" (4) смотри, на меня не смей, затопчу". Слово
"взорву"  даже про себя  боялся произнести, поскольку министра  Плеве с  его
подачи боевики