ко не однозначно и самими защитниками животных.  В  некоторых  странах
они пытались противодействовать истреблению крыс, а в  1968  году  широкую
огласку   получил   странный   исход   дела   об    одном    австралийском
фармацевтическом предприятии. [В Западной Австралии было  построено  новое
фармацевтическое предприятие. На  нем  все  таблетки  поступали  на  ленту
конвейера. Работой конвейера управлял оператор, который,  нажимая  кнопки,
сортировал  таблетки  по  размерам  и  цвету  так,  что  разные   таблетки
собирались в разных контейнерах. Один  дотошный  специалист  по  поведению
животных, последователь Скиннера, заметил, что процессу сортировки было бы
нетрудно обучить голубей. Птицы могли бы следить за поступающими на  ленту
таблетками и клевать разноцветные кнопки. Дирекция предприятия не поверила
ученому,  но  согласилась  провести  испытания.  Вопреки  всем  опасениям,
оказалось, что голуби отлично справляются  с  работой,  и  их  посадили  к
конвейеру. Однако тут вмешались антививисекционисты и через суд  заставили
прекратить использование голубей на том основании, что это  якобы  жестоко
по отношению к  птицам.  Работу  на  конвейере  снова  поручили  человеку.
Очевидно, суд решил,  что  голуби  заслуживают  куда  более  внимательного
отношения, чем человек.]
   Позднее, боясь показаться смешными, суды не  торопились  вмешиваться  в
эксперименты с животными. В результате  у  ученых  оказались  развязанными
руки, и об®ем исследований с  использованием  животных  достиг  небывалого
уровня: в семидесятые годы только в США в  лабораториях  ежегодно  убивали
около 64 миллионов животных.
   Но постепенно общественное мнение менялось. Работы  по  обучению  языку
дельфинов и человекообразных обезьян показали, что эти животные не  только
умны, но и обладают самосознанием;  действительно,  они  узнавали  себя  в
зеркалах и на  фотографиях.  В  1974  году  для  контроля  исследований  с
использованием обезьян уже сами ученые создали Международную  лигу  защиты
приматов. В марте 1978 года индийское  правительство  запретило  вывоз  из
страны  обезьян  резусов  в  любые  лаборатории.   Судебное   рассмотрение
нескольких дел закончилось так, что, казалось,  и  животные  иногда  могут
иметь свои права.
   Ранее  отношения  между  животным  и  его   хозяином-человеком   обычно
рассматривались как отношения раба и рабовладельца, который  может  делать
со своим рабом все, что пожелает. Теперь вопрос о  собственности  стал  не
самым главным. Так, в феврале 1977  года  широкую  огласку  получило  дело
лаборанта, который выпустил в океан дельфина Мэри.  Гавайский  университет
подал на лаборанта в суд, обвинив того в причинении материального ущерба -
потере ценного лабораторного животного. Дело дважды рассматривалось  судом
присяжных, и университет проиграл.
   В ноябре 1978 года суд разбирал дело об  опеке  над  шимпанзе  Артуром,
который достиг большого  искусства  в  языке  жестов.  Владелец  шимпанзе,
Университет Джонса  Хопкинса,  решил  прекратить  исследования  и  продать
животное. Обучавший шимпанзе Уильям Левин обратился в суд и получил  право
на опеку на том основании, что Артур научился языку и поэтому уже  не  мог
считаться животным.
   - Одним из самых важных доводов истца, - сказал Мортон, - суд счел  тот
факт, что других шимпанзе Артур называл "черными существами". Когда Артура
попросили  рассортировать  фотографии  шимпанзе  и  людей,  он   правильно
разделил их на две стопки,  но  свой  снимок  положил  в  ту  стопку,  где
находились фотографии людей. Ошибка исключалась, потому что во второй  раз
Артур поступил точно так же. Очевидно, он не считал себя шимпанзе,  и  суд
решил, что  Артур  должен  оставаться  со  своим  учителем,  поскольку  их
насильственная разлука могла бы повлечь  за  собой  серьезную  психическую
травму.
   - Эми плачет, когда я оставляю ее одну, - сказал Эллиот.
   - Когда  вы  собираетесь  проводить  эксперименты,  вы  просите  у  нее
разрешения?
   - Обязательно.
   Эллиот  улыбнулся.  Очевидно,  Мортон  понятия  не  имел,  что   значит
ежедневно работать с Эми. Без ее согласия было просто  невозможно  сделать
что бы то ни было, даже отправиться в  автомобильную  поездку.  При  своей
недюжинной силе Эми могла быть очень своенравной и упрямой.
   - У вас есть доказательства того, что она соглашалась на эксперименты?
   - Видеозаписи.
   - Она понимает суть предлагаемых вами экспериментов?
   Эллиот пожал плечами.
   - Она говорит, что понимает.
   - Вы применяете систему поощрений и наказаний?
   - Когда изучаешь поведение животных, без этого не обойтись.
   Мортон нахмурился.
   - Каким формам наказания вы ее подвергаете?
   - Ну, когда она плохо себя ведет, я ставлю ее в угол лицом к  стене,  а
иногда отправляю спать раньше обычного и не даю любимого желе с арахисовым
маслом.
   - А как насчет пыток и электрошока?
   - Это просто смешно.
   - Вы никогда не прибегали к физическим наказаниям?
   - Она же здоровенное животное. Обычно я боюсь, что Эми выйдет из себя и
накажет физически _меня_.
   Мортон улыбнулся и встал.
   - Все будет в порядке, - сказал он. - Любой  суд  постановит,  что  Эми
находится под вашей опекой и  именно  вы  должны  принимать  решение,  что
делать с ней дальше. - Мортон с минуту помедлил. -  Вероятно,  мой  вопрос
покажется вам странным, но не могли бы вы привести Эми в  суд  в  качестве
свидетеля?
   - Думаю, это возможно, - ответил Эллиот.  -  Вы  полагаете,  что  может
возникнуть такая необходимость?
   - В вашем случае нет, - сказал Мортон, - но рано или поздно  возникнет.
Помяните мое слово: в течение ближайших десяти лет  состоится  по  меньшей
мере одно судебное  разбирательство  об  опеке  над  приматом,  овладевшим
языком, когда в качестве свидетеля будет выступать сам примат.
   Эллиот пожал руку Мортону и напоследок задал еще один вопрос:
   - Между  прочим,  если  я  захочу  вывезти  Эми  из  страны,  могут  ли
возникнуть какие-либо проблемы?
   - Если станет  известно,  что  готовится  судебное  разбирательство  об
опеке, то проблемы могут возникнуть при  пересечении  границы,  -  ответил
Мортон. - А вы собираетесь вывезти ее из США?
   - Да.
   - Тогда мой вам совет: делайте это как можно быстрее  и  ни  с  кем  не
делитесь своими планами, - сказал Мортон.


   Эллиот появился в своем кабинете на третьем этаже здания зоологического
факультета в начале десятого.
   - Звонила доктор Росс из Фонда защиты природы в  Хьюстоне,  -  сообщила
ему его секретарь Кэролайн. - Она уже  летит  в  Сан-Франциско.  Три  раза
звонил мистер Хакамичи, сказал, что у него очень важное  дело.  На  десять
назначено собрание всех сотрудников "Проекта Эми". А  еще  вас  дожидается
Флюгер.
   - В самом деле?
   Беспринципный  и  шумливый  Джеймс  Уэлдон  был   ведущим   профессором
факультета.  На  карикатурах  студенты  и  сотрудники  обычно   изображали
"Флюгера" Уэлдона с поднятой рукой и  обслюнявленным  пальцем:  он  всегда
знал, откуда дует ветер. Последние несколько дней Флюгер избегал встреч  с
Эллиотом и его сотрудниками.
   Эллиот вошел в свой кабинет.
   - Рад тебя видеть, мой мальчик, -  сказал  Уэлдон,  протягивая  руку  и
изображая сердечное, по своим понятиям, рукопожатие. - Ты сегодня рано.
   Эллиот моментально насторожился.
   - Я надеялся опередить толпу, - об®яснил он.
   Обычно до десяти часов пикетчики не показывались, а  иногда  появлялись
даже  намного  позже  -  в  зависимости  оттого,  когда  они  договорились
встретиться с  операторами  из  телевизионных  новостей.  Да,  теперь  это
делалось так: протест по договоренности.
   - Они больше не придут, - улыбнулся Уэлдон.
   Он вручил Эллиоту последний выпуск городской газеты "Кроникл". Одна  из
заметок на первой полосе была  обведена  черными  чернилами.  Ссылаясь  на
занятость и личные мотивы, Элинор Врие заявляла  о  своем  уходе  с  поста
регионального директора Агентства по защите приматов. Центральная дирекция
агентства в Нью-Йорке признала,  что  они  допустили  серьезные  ошибки  в
толковании сути и целей исследований Эллиота.
   - Что отсюда следует? - спросил Эллиот.
   - Адвокатская контора Белли рассмотрела ваше  заявление  для  прессы  и
публичные утверждения Врие о пытках и решила,  что  агентство  может  быть
обвинено в злостной клевете, - сказал Уэлдон. -  Нью-йоркская  дирекция  в
панике. Сегодня они с тобой свяжутся. Лично я  надеюсь,  что  ты  проявишь
понимание.
   Эллиот плюхнулся в кресло.
   - А что с собранием факультета на следующей неделе?
   - О, это  очень  серьезный  вопрос,  -  сказал  Уэлдон.  -  Несомненно,
сотрудники  факультета  захотят  обсудить  неэтичное  поведение  отдельных
работников средств массовой информации и поддержат вас. Сейчас я  как  раз
готовлю проект официального заявления от имени моего офиса.
   От Эллиота не ускользнула вся нелепость ситуации.
   - Вы твердо решили рискнуть? - спросил он.
   - Я поддерживаю тебя на тысячу процентов, надеюсь, ты это понимаешь,  -
сказал Уэлдон.
   Он беспокойно прошелся по кабинету, рассматривая рисунки Эми,  которыми
здесь были увешаны все стены. На уме у него определенно было что-то еще.
   - Она все еще рисует такие картинки? - спросил он наконец.
   - Да, - ответил Эллиот.
   - И вы все еще не имеете понятия, что они означают?
   Эллиот помедлил с ответом, потом решил, что делиться с Уэлдоном  своими
догадками  относительно  смысла  рисунков  было   бы   по   меньшей   мере
преждевременно.
   - Ни малейшего, - сказал он.
   - Ты уверен? - нахмурив  брови,  переспросил  Уэлдон.  -  Мне  кажется,
кое-кто знает, что на них изображено.
   - Почему вы так думаете?
   - Произошло нечто странное, - сказал  Уэлдон.  -  Некто  предложил  нам
продать Эми.
   - Продать Эми? Как это - продать Эми?
   - Вчера мне позвонил один юрист из Лос-Анджелеса и сказал, что  у  него
есть покупатель, который  готов  заплатить  за  нее  сто  пятьдесят  тысяч
долларов.
   - Должно быть, какой-то  богатый  доброжелатель,  -  сказал  Эллиот,  -
пытается спасти Эми от пыток.
   - Не думаю, - возразил Уэлдон. - Во-первых,  предложение  поступило  из
Японии. От некоего господина Хакамичи, занимающегося электроникой.  Это  я
узнал сегодня утром, когда юрист  позвонил  еще  раз  и  повысил  цену  до
двухсот пятидесяти тысяч долларов.
   - Двести пятьдесят тысяч долларов? - не поверил Эллиот. - За Эми?
   Конечно, о сделке не могло быть и речи. Он никогда не продал бы Эми  ни
за какие деньги. Но почему за нее предлагают такую сумму?
   У Уэлдона был готов ответ:
   - Такую кучу денег, четверть миллиона долларов, может предложить только
частная  компания.  Промышленность.  Очевидно,  Хакамичи  прочел  о  твоих
работах и нашел какой-то способ использования владеющих языком приматов  в
промышленности. - Флюгер уставился в потолок, что  было  верным  признаком
приближения очередного  приступа  красноречия.  -  Полагаю,  речь  идет  о
совершенно новом поле деятельности, о  дрессировке  приматов  в  целях  их
практического использования в производстве.
   Питер Эллиот выругался. Он обучал Эми языку совсем не для  того,  чтобы
ей на голову надели защитную каску, а в руки дали посудину с завтраком. Он
так и сказал Уэлдону.
   - Ты говоришь не подумав, - об®яснил Уэлдон. - А если мы  находимся  на
пороге новой  эры  использования  возможностей  человекообразных  обезьян?
Представь себе, что это значит. Не только увеличение  бюджета  факультета,
не только возможность прикладных исследований.  Гораздо  более  важен  тот
факт, что у нас появится шанс сохранить жизнь этим животным. Ты же не хуже
меня знаешь, что человекообразные обезьяны вымирают. Популяция шимпанзе  в
Африке резко уменьшилась. На Борнео из-за  вырубки  лесов  катастрофически
сокращается ареал обитания орангутанов, и лет через  десять  они  исчезнут
вообще. В тропических лесах Центральной Африки осталось тысячи три горилл.
Все эти животные вымрут при жизни нашего поколения, если только  не  будет
найдена достаточно  веская  причина  сохранить  приматов  как  вид.  Такую
причину можешь найти ты, Питер. Подумай об этом.


   Эллиот не только подумал сам, но  и  обсудил  неожиданное  известие  со
всеми сотрудниками "Проекта Эми" на собрании, состоявшемся в десять часов.
Они  обдумали  возможность  использования   человекообразных   обезьян   в
промышленности и потенциальные выгоды, которые сулила подобная перспектива
работодателям, в том числе отсутствие у  обезьян  профсоюзов  и  страховых
пособий. В конце двадцатого века это были немаловажные  факторы.  (В  1978
году в суммарной себестоимости каждого автомобиля, сходившего с конвейеров
Детройта, расходы на страхование здоровья рабочих  превосходили  стоимость
всей стали, использованной на этот автомобиль.)
   Все пришли к единодушному выводу, что представление об  "индустриальных
обезьянах" фантастично и нелепо. Любая обезьяна вроде Эми совсем  не  была
более дешевой и тупой разновидностью рабочего-человека. Как раз  наоборот:
Эми - весьма развитое и сложное создание, которому не нашлось бы  места  в
современном промышленном мире. За ней нужно постоянно  присматривать,  она
капризна, ненадежна и не отличается крепким здоровьем. Использовать  ее  в
промышленности в качестве  рабочего  просто  бессмысленно.  Если  Хакамичи
мечтает об обезьянах с паяльниками в руках,  сидящих  вдоль  конвейера  по
сборке  телевизоров  или  других  электронных  приборов,  то  он   глубоко
заблуждается.
   Лишь Бергман, специалист по детской психологии, предостерег  коллег  от
преждевременных выводов.
   - Четверть миллиона - немалые деньги, - сказал он, - а мистер Хакамичи,
вероятно, не дурак. Должно быть, он о чем-то догадался по рисункам Эми.  А
рисунки говорят, что она неврастеничка и  вообще  трудный  ребенок.  Готов
спорить на что угодно, если Эми интересует  японца,  то  только  из-за  ее
рисунков. Но почему эти рисунки должны стоить четверть миллиона  долларов,
я не могу себе даже представить.
   Никто другой тоже не мог ответить на  этот  вопрос,  поэтому  дискуссия
переключилась на другую тему: собственно рисунки и только что переведенные
старинные тексты. Отвечавшая за этот фронт работ  Сара  Джонсон  начала  с
ошарашивающего заявления:
   - Что касается Конго, то у меня только плохие новости [изложенные  ниже
сведения Джонсон почерпнула в основном из детальной монографии  Паркинсона
"Дельта Конго в мифах и истории" (A.J.Parkinson. The Congo Delta  in  Myth
and History, London: Peters, 1904.)].
   В дошедших до нас исторических документах, об®яснила  она,  сведения  о
Конго практически отсутствуют. Древние египтяне, жившие в  долине  Нила  в
его верхнем течении, знали лишь,  что  истоки  их  реки  находятся  где-то
далеко на юге, в местности, которую они  называли  Страной  деревьев.  Это
была таинственная страна с такими плотными лесами, что в полдень там  было
темно, как ночью. Царство вечного мрака населяли удивительные существа,  в
том числе маленькие люди с хвостами и животные, у  которых  одна  половина
тела была черной, а другая - белой.
   В течение последующих почти четырех  тысячелетий  человек  не  узнал  о
внутренних регионах Африки ничего нового. В седьмом веке нашей  эры  арабы
посещали западную Африку в поисках золота,  слоновой  кости,  пряностей  и
рабов. Но они были морскими торговцами  и  не  отваживались  забираться  в
глубь континента.  Они  называли  Центральную  Африку  Зинджем  -  страной
черных, страной сказок и чудес. Арабы слышали и  пересказывали  легенды  о
бескрайних лесах и крошечных хвостатых человечках;  о  горах,  извергавших
огонь и затмевавших солнце; о туземных деревнях,  завоеванных  обезьянами,
которые жили с женами туземцев; о волосатых гигантах с плоскими носами;  о
получеловеке-полулеопарде;  о  местных  рынках,  на  которых  в   качестве
деликатеса предлагали куски жирной человечины.
   Этих рассказов  было  вполне  достаточно,  чтобы  удерживать  арабов  у
берега,  хотя  они  слышали  и   другие   истории,   в   такой   же   мере
соблазнительные, в  какой  первые  были  пугающими:  о  горах  сверкающего
золота;  о  руслах  рек,  усеянных  алмазами;  о  животных,  говорящих  на
человеческом языке; о могучих цивилизациях, скрытых в  тропических  лесах.
Особенно важно то, что во всех древних арабских описаниях  снова  и  снова
повторялась легенда о потерянном городе Зиндже.
   Если верить легендам, этот город,  известный  еще  евреям  времен  царя
Соломона, был неисчерпаемым источником алмазов.  Тайна  караванных  путей,
ведущих в Зиндж, ревниво охранялась,  передавалась  от  отца  к  сыну,  от
поколения к поколению как самая  сокровенная  реликвия.  Но  потом  залежи
алмазов были исчерпаны, и руины города затерялись где-то  в  самом  сердце
черной Африки. Тропические леса  давно  поглотили  ревностно  охранявшиеся
караванные пути, и последний торговец унес их тайну с собой в могилу сотни
лет назад.
   Этот загадочный и  манящий  город  арабы  называли  потерянным  городом
Зинджем [фантастические рассказы о сказочном городе Зиндже легли в  основу
популярного   романа   Г.Р.Хаггарда   "Копи   царя   Соломона",    впервые
опубликованного в 1885 году; Хаггард был одаренным  лингвистом  и  в  1875
году служил у губернатора Наталя; там, вероятно, он и услышал о Зиндже  от
соседних зулусских племен]. Слава о нем пережила  века,  и  тем  не  менее
Джонсон удалось найти лишь несколько более или  менее  подробных  описаний
города. В 1187 году момбасский араб  ибн  Барату  писал,  что  "...туземцы
рассказывают... о потерянном городе в глубине  страны,  называемом  Зиндж.
Там жили только чернокожие. Когда-то они  купались  в  таком  богатстве  и
такой роскоши, что даже их рабы носили украшения  из  драгоценных  камней,
особенно из голубых алмазов, ибо алмазов там было великое множество".
   В 1292 году некий перс  Мохаммед  Заид  утверждал,  что  "...на  улицах
Занзибара показывали большой алмаз [величиной] с кулак... и все  говорили,
что этот камень привезен из глубин континента, что  там  еще  можно  найти
развалины города, который называется Зинджем, и что  там  есть  еще  много
таких алмазов, которые разбросаны прямо на земле и в руслах рек...".
   В 1334  году  другой  араб  ибн  Мохаммед  говорил:  "...мы  собирались
отправиться  на  поиски  города  Зиндж,  но  потом  отказались  от   своих
намерений, узнав, что город давно  заброшен  и  большей  частью  разрушен.
Говорят, он выглядел удивительно, ибо все двери и окна в нем были  сделаны
в форме полумесяца, а теперь жилища заняты злобной расой волосатых  людей,
которые разговаривают лишь шепотом на никому не известном языке...".
   Потом в Африке появились неутомимые искатели приключений португальцы. В
1544 году они отважились отправиться в глубь континента вверх  по  великой
реке Конго, но вскоре  столкнулись  с  непреодолимыми  трудностями,  из-за
которых Центральная Африка оставалась неисследованной еще сотни лет.  Река
Конго оказалась судоходной лишь несколько  первых  недель  сезона  дождей,
однако и в это время года по реке можно было подняться  только  на  двести
миль  (до  того  места,  где  был  основан  город   Леопольдвиль,   теперь
переименованный в Киншасу). Туземцы были настроены враждебно,  к  тому  же
среди них нередко  встречались  племена  каннибалов.  И  наконец,  жаркие,
влажные тропические леса были неисчерпаемым источником болезней - малярии,
шистосоматоза,  сонной  болезни,  гемоглобинурийной   лихорадки,   которые
буквально косили белокожих пришельцев.
   Португальцам так и не удалось проникнуть в центральные районы  бассейна
Конго. Не увенчалась успехом и попытка английского  капитана  Бреннера;  в
1644 году вся его экспедиция пропала без вести. На картах  цивилизованного
мира бассейн реки Конго оставался белым пятном еще более двухсот лет.
   Но все средневековые путешественники повторяли одни и те же  легенды  о
Центральной Африке