в 30-40-е годы американский юморист./

     Чтобы открыть мне,  чем так  пленяет Манхэттен, понадобился иностранец,
который  говорит  на  языке,   мне  совсем  не  знакомом.   Этот  человек  -
замечательный  турецкий  писатель  Яшар   Кемаль  (выглядит  он  как  Эрнест
Хемингуэй,  не мучимый никакими тревогами,  хотя  Кемаля много раз сажали  в
тюрьму, он был узником совести). В Нью-Йорке он тогда очутился впервые, и мы
с  ним  побродили  по  Бродвею от  шестидесятых улиц вверх, сворачивая то  к
Ист-Сайду,  то к Вест-Сайду.  Я ему показал очень своеобразный дом, где жила
Эдна  Сент-Винсент Миллей1. Показал Вашингтон-сквер, талдыча: "Генри Джеймс!
Генри  Джеймс!"2  (А  до  этого талдычил:  "Эдна  Сент-Винсент Миллей!  Эдна
Сент-Винсент  Миллей!"   Собственные  имена  переводчика  не  требуют,  хотя
сомневаюсь, что Яшар Кемаль когда-нибудь слышал про этих писателей.)

     /1  Американская  поэтесса  (1892-1950)./ /2  У  Джеймса  есть  повесть
"Вашингтон-сквер" (1881)./

     Не знаю, что при этом думал мой турок. Но по возвращении домой (где его
вскоре опять - в какой уж раз - посадят) он прислал мне письмо, переложенное
на английский его женой-переводчицей. И там было сказано следующее: "Я вдруг
все понял! Нью-Йорк принадлежал мне, как всем остальным, п о к а я в н е м н
а х о д и  л с я!" Вот вам суть того Манхэттена,  по которому я его водил. -
"Национального  парка небоскребов",  как я назвал эту  часть города в  своем
эссе.
     Есть  люди,  изо всех  сил  старающиеся  доказать, что  владеют  частью
Национального  парка небоскребов,  и  для этого они  присваивают  свои имена
зданиям  и прочему, однако  с тем же  успехом  они  могли бы присвоить  свои
имена, допустим,  Большому каньону  или знаменитому  гейзеру  в Национальном
парке  Йеллоустоун (достаточно высыпать  туда  пачку стирального  порошка  и
забурлит  вам  на диво). Манхэттен - это геологический феномен. На небольшом
острове  сплошь  из  камня сосредоточена громадная  доля мирового богатства.
Поэтому  там наросло столько  кристаллов,  что,  когда  смотришь с самолета,
остров похож на ежа из кварца.
     Если  мне  когда-нибудь  суждено  найти для  себя Народное общество  (а
времени осталось в обрез), оно будет расположено на Манхэттене. Составляющие
подобное общество, учил  нас доктор Редфилд,  должны  чувствовать, что  этот
клочок  земли дал им  жизнь, и всегда это была  их  земля, и  всегда таковой
пребудет.  Я ведь уже  говорил,  в  Национальном  парке небоскребов  частных
владений существовать не может.
     Выступая перед  разными  аудиториями, я повторяю,  что доктор  Редфилд,
описавший  Народное  общество, заслуживает, чтобы его  имя называли рядом  с
именами  тех, кто установил,  какие витамины и минеральные вещества особенно
важны для нашего здоровья и благоденствия. Матросы на английских судах часто
испытывали состояние  подавленности из-за того, что недополучали  витамин С.
Потом они додумались жевать лимоны,  и все стало хорошо. (Поэтому англичан и
прозвали лимонниками. Над их матросами смеялись, видя, как они жуют лимоны -
с  коркой.) Я  много  раз утверждал, что нас  снедает тоска из-за отсутствия
Народного  общества. Только вот  витамины, минеральные вещества  - это нечто
реальное, а Народные общества, если они еще где-то сохранились, - для людей,
страдающих теми же болями,  что  и я,  верней всего просто терапия наподобие
шаманских заговоров или вроде овощной диеты,  изобретенной Лидией Э.Пинкхем,
чтобы облегчить женские горести.
     Несколько  месяцев  тому  назад  я побывал в  Чикагском университете на
отделении антропологии.  Из  преподавателей,  работавших в мои  студенческие
годы,  остался  только доктор  Сол Тэкс.  Я  спросил, известно  ли ему,  что
сталось с моими однокурсниками (среди них была и Лайза Редфилд, дочь доктора
Редфилда). Многие,  сказал  он, и  Лайза  тоже,  занялись изучением, как  он
выразился,  "антропологии  города"  -  звучит  что-то  очень  уж  похоже  на
социологию. (К социологии  мы относились свысока.  Понятия  не имею, отчего,
так это и осталось для меня тайной.) Если  бы я после университета продолжил
заниматься антропологией, верней всего, сейчас делал  бы  в точности  то же,
что и делаю, то есть писал бы  о непритязательных людях (вроде меня самого),
обитающих в Национальном парке небоскребов.
     Когда ощущается нехватка витаминов или минеральных веществ, последствия
непременно тяжелые. И нехватка Народного общества (далее - ННО) нередко тоже
влечет  за  собой  такие   последствия.  Начинается  с  того,  что  человек,
страдающий ННО, подавляет в себе способность мыслить - так надо, чтобы стать
членом  искусственно  созданной большой  семьи,  которая об®единяет  психов.
Сразу приходит  на ум  семья Чарлза Мэнсона - семья  убийц. И еще - коммуна,
организованная в Гайяне достопочтенным Джимом Джонсом ("сегодня же будете со
мною в раю"): детям давали раствор наркотиков с  цианидами,  потом  выпивали
его сами. (Достопочтенный Джонс, как и Мэнсон, родом из Индианаполиса. Джону
Апдайку, когда он туда ехал  выступать, я об  этом не сообщил. И без того уж
много всякого ему порассказал про город, куда он, может, больше никогда и не
заглянет. К чему человеку голову морочить?) А  еще существует Ку-Клукс-Клан,
чья  штаб-  квартира  размещалась,  когда  я  был  ребенком,  в  Индиане.  И
Национальная ассоциация стрелков есть на свете.  И все эти сотрудники Белого
дома тоже  семья - от  них,  если там  проработали  несколько лет,  начинает
исходить нечто зловещее.
     Любая  искусственно  созданная  большая  семья (с признаками уродства),
если  она  состоит из страдающих ННО, напоминает Народное  общество  доктора
Редфилда вот чем:
     она держится мифом. Семейство Мэнсона исповедовало миф, что совершаемые
им  убийства  припишут  черным.  И  тогда  начнутся  расовые  преследования,
благодаря чему будет очищен Лос-Анджелес. Миф, которым держится политическая
семья  неоконсерваторов, не столь понятен всем  и каждому, но мне  известно,
что в нем  самое  главное, - хотя называющие себя неоконсерваторами сказать,
что  именно,  не   смогут.  А   вот   что:  они  считают   себя  британскими
аристократами, питомцами Оксфорда и Кембриджа, живущими в мире, каким он был
сто лет назад.
     Да  и  тогда  еще  поискать  пришлось  бы  людей,  до  того  изнуренных
необходимостью влачить Бремя Белых, как  Уильям Ф.Бакли-младший* или  бывшая
наша  представительница в ООН Джин Киркпатрик. Ах, бедняги, совсем изнемогли
в борениях с готтентотами.

     /*  Один  из   влиятельных  тележурналистов-политологов  консервативной
ориентации./

     Чаще всего такой самообман выглядит комично. Но для темнокожих и бедных
он оборачивался трагически, и не  только в нашей стране, а во многих, многих
странах,  ибо  неоконсерваторы  очень даже  влиятельны во  внешней  политике
последние  десять лет. О внутренней политике говорить не  приходится. Деньги
целиком и полностью забирает внешняя.
     Ведь это, если  вдуматься,  их стараниями наши боевые корабли принялись
обстреливать  Ливан, не имея  конкретных целей. Сценка  прямиком из  "Сердца
тьмы" Джозефа Конрада. Книга эта была напечатана в 1902  году,  когда еще не
ставили под сомнение идею, что  белые,  принадлежащие  к элите, представляют
собой  самые высокоразвитые особи  на земле,  а черные, равно как и  бедные,
суть всего лишь обезьяны,  правда,  без хвостов.  Неоконсерваторы  добились,
чтобы наши самолеты проучили ракетами обезьян без хвостов в Триполи  (помимо
всего  прочего,  убив  дочь  Каддафи  и  разрушив  французское  посольство).
Добились, чтобы прикончили с тысячу обезьян без хвостов, вылавливая в Панаме
и арестовывая конкретную обезьяну без хвоста, а именно, главу государства. И
кое-что еще столь  же зловещее мы предприняли и продолжаем  предпринимать  в
отношении обезьян без хвостов, населяющих  Гватемалу, Сальвадор,  Никарагуа,
Южный  Бронкс - район  в городе Нью-Йорк, Мозамбик -  все или  что-то забыл?
("На том свете разберутся".)
     Обезьяна померла,  вот, подумаешь,  дела. Даже обезьяны по этому случаю
не расплачутся.
     (Дон Кихот тоже  для своего времени был неоконсерватором, но  он всего-
то  атаковал с копьем наперевес ветряную мельницу да нагнал страху  на стадо
овец.)

        XIV

     О том, как неоконсерваторы живут точно бы не в свою эпоху и  не в своей
стране, я попробовал написать в романе "Фокус-покус". Сейчас серия "Фрэнклин
лайбрери" готовит  издание романа, предназначенное  для коллекционеров  (там
будут  иллюстрации  моей дочери Эдит,  бывшей миссис Херальдо Ривера, теперь
она вышла за действительно чудесного  человека), и к этому изданию я написал
предисловие.
     В  предисловии  сказано,  что  с  тех  самых  пор, как  я начал изучать
антропологию, "на  историю и культуру разных народов,  на созданные ими типы
общества я всегда смотрел как на живых  персонажей, столь же запоминающихся,
как госпожа Бовари, Долговязый Джон Сильвер*, Леопольд Блюм из  "Улисса" или
кто  угодно еще. Рецензент  журнала  "Вилледж  войс"  недавно  с  ликованием
написал,  что из  всех известных  писателей я единственный, кто не создал ни
одного настоящего характера, так что следующий шаг будет заключаться  в том,
чтобы по этой причине  не оставить от  моих  книг  камня  на  камне.  Он был
неправ, этот критик, ведь Элиот  Розуотер, Билли Пилигрим  и еще кое-кто  из
выдуманных мною  людей обладают  многомерностью, об®емностью и своеобразием,
достаточным,  чтобы  удовлетворить  любые  вкусы.  Однако одно его  суждение
следует  признать  правильным:  во  многих  моих   книгах,  включая  и  эту,
индивидуальности не являются главным действующими лицами.

     /*  Персонаж  одноименного австралийского  фильма (1954),  варьирующего
мотивы сказок Уолта Диснея./

     Главное действующее лицо в  романе "Фокус-покус" (разумеется, не считая
меня) - империализм, то есть захват чужих земель с населяющими их народами и
залегающими   в  них   богатствами  посредством   самых  современных  орудий
поражения, иначе говоря, флотов и  армий. Сколько раз ни повторяли, не лишне
снова напомнить, что в год, когда Христофор Колумб открыл это полушарие, тут
жили многие миллионы людей,  и вооруженные до зубов европейцы отобрали у них
все, чем те владели. Когда такое же происходит  в  более скромных масштабах,
мы эти действия признаем уголовно наказуемыми, то есть  квалифицируем их как
вооруженное  ограбление.  Как  и  следовало  ожидать,  подобное  насилие  не
осталось  без последствий,  и  одно из последствий  - это  нежелание богатых
наследников  тех  первых  завоевателей  взять  на  себя  ответственность  за
результаты  деятельности  их праотцев:  за то, что теперь, хоть  до  хрипоты
спорь, не разберешь, кому что принадлежит, только, кому бы ни  принадлежало,
все равно нужно огромное искусство, чтобы этой собственностью распоряжаться,
да  к  тому  же для  этого  нужны ужасно  дорогостоящие  и  скучные  системы
управления,  а  уж  про народ,  чувствующий  себя  все  более  обездоленным,
обозленным и несчастным, и речи нет.
     Впрочем,  у меня  в романе  "Фокус-покус",  как и  в жизни, какой мы ее
сейчас  видим,  богатым наследникам, обитающим  на территории,  называющейся
Соединенными Штатами, пришли  на выручку  иностранцы,  прославленные  своими
туго  набитыми  кошельками   японцы,   которые  охотно  скупят  всю  страну,
расплачиваясь бумажками, имеющими  хождение почти во всем  мире  и полностью
освобождающими от любых общественных или моральных обязательств. Вот это да!
И наследники, из  которых многие успели пожать  плоды завоевания европейцами
нашей части Западного полушария лишь совсем  недавно, когда выучились  брать
свое на  Уолл-стрит и грабить банки, - наследники, как выяснилось, ничуть не
больше  патриоты  страны,  где  они  живут,  чем англичане  были  патриотами
Родезии, а бельгийцы - патриотами покоренной ими страны Конго, а португальцы
-  патриотами  Мозамбика.  Или  чем  все эти  иностранцы,  скупающие  теперь
Америку, стали патриотами США".
     Там в предисловии еще много чего написано, ну да шут с ним. (Чем старше
становлюсь, тем  меньше охоты аргументировать свои суждения и поступки. Хотя
что с меня взять? Я ведь просто порчу бумагу,  а вот  Рональд Рейган, тоже в
свое  время  работавший  в  "Дженерал  электрик",  испортил  всю  страну.  А
"Дженерал электрик",  само собой, испортила реку Гудзон  и еще несколько сот
квадратных  миль  вокруг  Хэнфорда, штат Вашингтон,  -  насколько  испортил,
зависело от направления ветра.)
     Надо было сказать в том предисловии (маразм!  Esprit  de l'escalier!*),
что  мы   последняя   большая  колония,   брошенная   на   произвол   судьбы
завоевателями.

     /* Поздно хватился (франц.)./

     Когда они уедут, забрав с собой почти все наши деньги (может, в Европу,
а может,  и  тут,  в  бывшей  колонии  останутся,  облюбовав местечки  вроде
Хэмптона в Виргинии, Палм-Бич или Палм-Спрингс), мы станем  чем-то наподобие
Нигерии  - страной  из  тех,  которые  родились в  фантазии  доктора  Сейса,
описывавшего государства, состоящие из нескольких племен. В Нигерии  (я  там
был, когда шла межплеменная война) самые большие племена - это хауса, йорубо
и ибо. А у нас  будут  племя черных,  племя испаноязычных, племена  тех, кто
родом ирландцы, итальянцы, азиаты и еще племя ничего собой не представляющих
(его составят и лица немецкого происхождения).
     Между  племенами  начнутся стычки.  Мы  превратимся  в  одну  из  стран
третьего  мира.  Единственное утешение, что и все прочие державы тоже станут
третьим   миром.   (Вот   увидите!)   Благодаря  неотвратимым   последствиям
империализма, отобравшего у  народов  принадлежавшие им земли и разрушившего
их культуры, вся планета превратится в третий мир.
     Свою теорию я изложил Салману Рушди, а он сказал:  сама Британия теперь
- последний форпост  империи, чьих  бывших подданых она  перевезла к себе на
остров,  где  империя  начиналась,   и   продолжает  измываться   над  этими
темнокожими людьми. Рушди - я  о  нем писал в главе про Нельсона  Олгрсна  -
вынужден скрываться, поскольку  Иран вынес ему  смертный  приговор. Ну,  я и
написал  ему  по  почте. Ответа пока  не  пришло, хотя  он,  ото всех таясь,
написал-таки совершенно  разгромную рецензию на "Фокус-покус" и напечатал ее
в  английской газете,  -  там  сказано, что  от меня ждать  больше нечего, и
прочее.  (Я  так  расстроился,  что  подумал:  не  поспособствовать  ли  мне
исполнению его приговора.)
     Скверные  дела.  (Лучшая из  всех  моих  книг  -  "Галапагосы",  где  я
утверждаю,  что  из-за  своих непомерно  изощренных мозгов мы сделали  жизнь
непереносимой.)  Говорят, у американцев  самым  большим доверием  пользуется
Уолтер Кронкайт. (А  кто бы  другой  с ним посоперничал?)  Когда-то мы с ним
дружили,  а  теперь  он меня третирует. Нет, вы подумайте,  каково это -  ты
американец, а человек,  которому американцы больше других доверяют,  смотрит
на тебя так, словно тебя кошка  притащила в лапах после удачной охоты!  (Все
бы ничего, но ведь я американец.)
     Дальше в том предисловии я опять обрушился на американские  школы - те,
которые на Восточном побережье. (У меня это  просто пунктик.)  Написал,  что
эти школы рабски копируют британскую систему и что обучение основывается  на
идее   так  называемого   "христианства  с   кулаками",  очень  привлекавшей
империалистов-аристократов  во  времена королевы  Виктории.  (В  те  славные
времена, уж не сомневайтесь, умели разбираться с обезьянами без хвостов.) Да
еще  эти  телепередачи под  рубрикой  "Театральные  шедевры",  идущие по так
называемому общедоступному каналу, - драматические такие истории про то,  до
чего   замечательная,  пленительная  и   радостная  у   англичан   классовая
стратификация, а уж  про  британский  империализм  и говорить нечего. А ведь
если  вспомнить, чем когда-то хотели стать - и могли, и должны были стать  -
Соединенные  Штаты,  английская  классовая  стратификация пригодна  для  нас
примерно так же, как "Капитал" или "Майн кампф". (Вы не задумывались, отчего
это народ победнее не очень-то жаждет смотреть общедоступный канал?)
     Британский  империализм  представлял   собой  вооруженное   ограбление.
Британская  классовая стратификация  (которую неоконсерваторы находят  такой
правильной)   представляла  и  все  еще   представляет  собой  невооруженное
ограбление. (Тот факт, что рухнул Советский  Союз, много  лет похвалявшийся,
что именно он заступник простых людей, еще не означает,  что отныне Нагорная
проповедь - пустая болтовня.)
     Я стараюсь  судить по справедливости.  Я  в прошлом  нередко  ошибался,
возможно,  и  теперь  заблуждаюсь,  обвиняя  наши  школы и  телепередачи под
рубрикой  "Театральные шедевры"  за  то,  что  ничего  к  лучшему  у нас  не
меняется.  (В годы Депрессии  мой папаединорог  из всех радиопередач  больше
всего любил "Эмос и Энди", там посмеивались  над всякими напастями черных, а
оттого  и белые легче  переносили свои напасти. Из этой  передачи запомнился
вот такой юмор.  Черного спрашивают, что это никак к лучшему не переменится,
и  черный,  хотя на самом-то деле  его устами  говорил белый, отвечает:  "Да
ясное дело,  вляпались,  так  вляпались").  Похоже, мы  тоже вляпались,  так
вляпались,  оттого что  у нас мозги набекрень. Я про это написал  в эссе для
журнала "Нейшн" (который читает один американец из двух с половиной  тысяч).
Вот оно:
     "Спрашивают:  чем  Америка  в  первую очередь  одарила  культуру  нашей
планеты? И обычно отвечают: джазом. Я люблю джаз,  но отвечу все-таки иначе:
анонимными антиалкогольными ассоциациями.
     Сам я не алкоголик. Не то отправился бы  на  ближайшее заседание  такой
ассоциации и  сказал:  "Меня зовут Курт Воннегут. Я алкоголик". И, с помощью
Божией, тем  самым сделал бы свой первый  шаг по  долгой, кремнистой дороге,
ведущей назад, к норме.
     Анонимные  антиалкогольные ассоциации,  которые от  вступающих  требуют
произносить  именно такие  слова,  -  единственные  организации,  добившиеся
определенного  успеха  в борьбе  против наклонностей известного рода людей -
они составляют,  вероятно,  десять процентов населения, кто бы и  где  бы ни
проводил  подобные  подсчеты,   -  прибегать,   причем   систематически,   к
употреблению    жидкостей,   доставляющих    краткосрочное,   спазматическое
наслаждение,  но постепенно делающих полным  кошмаром жизнь и  этих людей, и
других, находящихся рядом.
     Анонимные  антиалкогольные   ассоциации,  которые,  повторю,  достигают
эффекта лишь  при  условии, что страдающие регулярно  признают вредоносность
того или  иного химического соединения, теперь добились эффекта и в случаях,
когда  имеют дело  с  игроками,  чьи пороки не связаны  со  злоупотреблением
продуктами, производимыми на винокурне или в фармацевтической лаборатории. И
нечему тут удивляться. Ведь игроки сами производят  вещества, представляющие
опасность  для  них  же.  Ах,  бедняги,   производят  они  такие  химические
соединения,  которые  вызывают  в  них  ощущение  счастья  всякий  раз,  как
появляется возможность заключить пари по любому поводу.
     Если бы я был  таким вот игроком - а  я не игрок, - самое бы лучшее для
меня  было   отправиться   на  ближайшее  заседание  анонимной   антиигорной
ассоциации и заявить: "Меня зовут Курт Воннегут. Я игрок".
     И не  важно, антиалкогольная это  ассоциация,  антиигорная  - все равно
меня бы заставляли рассказать, как химические соединения, мною произведенные
или поглощенные, привели к отчуждению от друзей и родни, оставили без работы
и без крыши над головой, лишили последних следов уважения к себе.
     Разумеется,   далеко  не   все  обращающиеся   в  антиалкогольную   или
антиигорную ассоциацию пали так низко, однако многие пали, увы. Многие, если
не большинство, "дошли до  точки", как  они это состояние называют, и только
тогда решились признать,