пожаром. Шел  стражник  Романа  с  факелом.
Роман быстро шагал следом. Он спешил. Ятвяги вскочили  на  коней  и  охали
чуть сзади, словно стерегли пленника.  Роман  был  так  бледен,  что  Анне
показалось, что лицо его фосфоресцирует. Анна отпрянула за угол -  человек
с факелом прошел рядом. И тут же - глаза Романа - близко, узнающие...
   - Магда! Ты ко мне?
   - Да, - сказала Анна, прижимаясь к стене.
   - Дождался, - сказал Роман, - пришла голубица.
   - Торопись, боярин, - сказал ятвяг. - Князь гневается.
   - Йовайла, проводи княжну до моего дома. Она будет ждать  меня  там.  И
если хоть один волос упадет с ее головы, тебе  не  жить...  Дождись  меня,
Магдалена.
   Ятвяг дотронулся рукоятью нагайки до спины ученого.
   - Мы устали ждать, - сказал он.
   Свет факела упал на труп сумасшедшего.
   - Магда, я вернусь, - сказал Роман. - Ты дождешься?
   - Да, - сказала Анна. - Дождусь.
   - Слава Богу, - сказал Роман.  Уходя  к  терему,  он  обернулся,  чтобы
убедиться, что стражник подчинился его приказу. Стражник, не оборачиваясь,
шел по переулку.
   Он крикнул:
   - Ворота не закрывайте,  меня  обратно  послали.  -  И  добавил  что-то
по-литовски. Ворота, готовые уже закрыться,  застыли  -  оттуда  выглянуло
лицо другого стражника.
   Нет худа без добра, подумала Анна. Не надо  придумывать,  как  войти  в
дом. Он был готов увидеть Магду. И увидел.



        24

   Литовец проводил Анну до дверей. Два других стражника смотрели  на  нее
равнодушно. В эту ночь их было трудно удивить.
   Заскрипели доски дорожки, стражник  поднялся  к  двери,  толкнул  ее  и
крикнул внутрь.
   Анна ждала. Зарево немного уменьшилось, зато в противоположной  стороне
небо начало светлеть, хотя в городе было еще совсем темно.
   Изнутри донеслись быстрые шаги, и на порог выбежал,  ковыляя,  шут.  Он
остановился в двери, вглядываясь.
   - Пани Магда? - Он не верил своим глазам.
   - Пан Роман сказал мне ждать его.
   - Не может быть, - сказал шут. - Ты должна спать.  Ты  не  должна  была
сюда приходить. Ни в коем случае! Пока ты в тереме, он не убежит,  неужели
не понимаешь? Ну почему ты не спишь? Ты же выпила зелье? Ах, теперь  ты  в
его руках...
   Анна подумала, что о зелье ей, как польской княжне, знать не  положено.
Но выразить интерес нужно.
   - Какое зелье? - спросила она.
   - Проходи, княжна, - сказал шут. - Не слушай дурака. Иди, сыро на улице
стоять...
   Он протянул слишком большую для его роста руку, и Анна  послушно  взяла
ее за сухие пальцы и пошла в горницу.
   Люк в подвале был закрыт. До Кина всего несколько шагов.
   - Иди сюда, - сказал шут, открывая дверь во внутренние покои.  Но  Анна
остановилась в первой комнате.
   - Я подожду здесь, - сказала она.
   - Как хочешь. - Шут был удручен. - И зачем ты пришла?.. - повторил  он.
- Кто разбудил тебя?
   - Я пришла сама, - сказала Анна.
   -  Неужели  я  ошибся?..  Это  же  было  зелье,  от  которого  сама  не
проснешься...
   "Он дал ей снотворного? Ах ты, интриган!" - чуть не вырвалось  у  Анны.
Вместо этого она улыбнулась и спросила:
   - А где же твой хозяин занимается чародейством?  Здесь?  Или  в  задней
комнате?
   Она прошлась по комнате, стуча пятками.
   - Разве это так важно? - спросил шут. - Это уже  неважно.  Ты  говоришь
по-русски. Но странно. Говор твой чужой.
   - Ты забыл, что я воспитана в Кракове?
   - Воспитана? Чужое слово, - сказал шут. - Ты говоришь странные слова.
   Люк изнутри откинулся.
   Шут резко обернулся. Голова отрока появилась в люке.
   - Ты чего, Глузд?
   - Тот, литвин, бьется... боюсь я его... Погляди, Акиплеша.
   - Прирежь его, - спокойно ответил шут.
   - Нет! - вырвалось у Анны. - Как можно! - Она сделала шаг  к  открытому
люку. - Как ты смеешь! - Она почти кричала - только бы Кин понял, что  она
рядом.
   Шут ловко встал между люком и Анной.
   - Тебе туда нельзя, княжна, - сказал он. - Не ведено.
   - Эй! - раздался снизу зычный голос Кина.  -  Развяжи  меня,  скоморох.
Веди к князю. Я слово знаю!
   - Знакомый голос, - сказала Магда. - Кто у тебя там?
   - Не твое дело, госпожа.
   - Раб! - возмутилась княжна. - Смерд! Как ты  смеешь  мне  перечить!  -
Анна не боялась сказать какое-нибудь слово, которого в тринадцатом веке не
существовало.  Она  иностранка  и  не  имела  иного   образования,   кроме
домашнего.
   И в ее голосе загремели такие княжеские интонации, что  шут  опешил,  а
отрок буквально оторопел.
   - С дороги! -  повелительно  сказала  Анна.  -  Посмотрим,  что  скажет
господин Роман, когда узнает о твоем своеволии.
   И шут сразу сник. Словно ему стало все равно -  увидит  Магда  пленника
или нет...
   Анна отстранила отрока и величественно спустилась вниз, в  знакомое  ей
(но не польской  княжне)  скопление  реторт,  горшков,  тигелей  и  других
примитивных, но впечатляющих сосудов зари химической науки. Сильно  воняло
серой и кислотой. Кин сидел, прислонившись к стене. Анна подмигнула ему, а
Кин, видя, что отрок с шутом задержались наверху, нахмурился  и  проворчал
сквозь зубы:
   - Еще чего не хватало!
   - Так вот ты где! - возмущенно проговорила княжна,  глядя  на  Кина.  -
Почему ты связан? Что они с тобой сделали?
   - Госпожа, - сообразил Кин, - я плохого не делал. Я пришел к  господину
Роману от вас, но меня никто не стал слушать.
   Анна обернулась.  Отрок  стоял  у  лестницы,  шут  на  ступеньках.  Они
внимательно слушали.
   - Do you speak English? [вы говорите по-английски? (англ.)] -  спросила
Анна.
   - Yes, a little [да, немного], - сказал Кин.
   - Нам нужно их убедить, - продолжала Анна по-английски.
   - Молодец, - ответил Кин. - Я тебе помогу.
   - Развяжи его, - приказала Анна отроку. - Разве ты не  видишь,  что  он
мой слуга?
   Отрок был послушен.
   - Сейчас, госпожа, - сказал он. - Сейчас, но господин...
   - Господин сделает все, что я велю.
   Отрок оглянулся на шута. Тот спустился в подвал, сел за стол.
   - Делай, - мрачно сказал он. - Делай, господин  сделает  все,  что  она
скажет.
   - Где твой возлюбленный? - спросил Кин по-английски.
   - Не смейтесь. Роман с князем. Они обсуждают вопросы обороны.
   Кин поднялся, растирая кисти рук.
   - Я пошел! Мне надо быть с ним. А тебе лучше вернуться.
   - Нет, я останусь. Роман просил меня остаться. Я могу помочь вам, когда
вы вернетесь.
   - В случае опасности помнишь, что делать?
   - Разумеется, - сказала Анна по-русски. - Иди к Роману, береги  его.  -
Затем она обернулась к отроку: - Проводи моего слугу до выхода. Чтобы  его
не задержали стражники.
   Отрок обернулся к шуту. Тот кивнул. Отрок побежал по лестнице за Кином.
Шут сказал:
   - Thy will releaseth him from the Fetters [ты освободить  его  от  оков
(староангл.)].
   Анна опешила.
   - Вы понимаете этот язык? - спросила она глупо.
   - Я бывал в разных краях, княжна, - сказал шут, -  с  моим  господином.
Мы, рабы, редко показываем свои знания...
   Надеюсь, подумала Анна, что язык двадцатого века так изменился, что  он
не все понял.



        25

   - Здесь вы добываете золото? - спросила Анна.  Печь  совсем  прогорела,
лишь под пеплом тлели красные угольки.
   - Мой господин, - сказал шут, - делает угодное Богу.
   -  Верю,  верю,  -  сказала  Анна.  -  А   правда,   что   он   изобрел
книгопечатание?
   - Не ведаю такого слова, госпожа, - сказал шут. Он  подошел  к  тлеющим
углям и, наклонившись, стал греть у них свои слишком массивные для  хилого
тела руки.
   - Ты помогаешь господину?
   - Когда он позволяет мне. А зачем тебе и твоему человеку мой  господин?
- спросил карлик.
   - Я не поняла тебя.
   - Вы говорили на языке, похожем на язык саксов. Твой человек побежал за
моим господином.
   - Ты боишься за него?
   - Я боюсь страха моего господина. И его любви к  тебе.  Он  забывает  о
других. Это приведет к смерти.
   - Чьей смерти?
   - Сегодня смерть ждет всех.  Когда  хватаешься  за  одно,  забываешь  о
главном.
   - Что же главное? - Анна хотела прибавить: раб или  дурак,  но  поняла,
что не хочет больше играть в эту игру.
   - Главное?  -  Шут  повернулся  к  ней  -  единственный  его  глаз  был
смертельно печален. - Ты чужая. Ты можешь не понять.
   - Я постараюсь.
   - Сейчас божьи дворяне пойдут на приступ. И пощады никому не будет.  Но
если я догадался верно, если боярин Роман ходил наружу, чтобы договориться
с божьими дворянами, как спастись и спасти все это... главное пропадает.
   - Но ведь остается наука, остается его великое открытие.
   - Ты, княжна, из знатных. Ты никогда не голодала,  и  тебя  никогда  не
пороли, не жгли, не рубили, не измывались... тебе ничего не  грозит.  Тебя
никто не тронет - ни здесь, ни в тереме. А вот все люди, что спят  или  не
спят, тревожатся, стонут, едят, плачут  на  улицах,  -  их  убьют.  А  это
неважно моему господину. И это неважно тебе - их мука до вас не долетит.
   Карлик, освещенный красным светом углей, был страшен.
   Вот такими были первые проповедники средневековой справедливости, такие
шли на костры в Лангедоке и сражались среди богомилов  в  Болгарии.  Люди,
которые поняли, что все достойны жизни... и были бессильны.
   - Ты не прав, шут. Я стараюсь  понимать.  И  пришла  сюда  потому,  что
думала о другом человеке.
   - Этот человек - боярин Роман?
   - Нет.
   - Все равно - это один человек, такой же, как ты. Но не такой, как я  и
как смерд Замошья. Даже сейчас в твоих добрых  глазах  и  в  твоих  добрых
речах нет правды. Тебе неведомо, есть ли у меня имя. Потому что имя мне  -
Мириад и я сгину безымянно со всеми, кому суждено сгинуть этой ночью.
   - Как тебя зовут?
   - Акиплеша - это тоже кличка. Я забыл свое имя. Но я не раб!  Я  сделаю
то, чего не хочет сделать Роман!
   - Но что ты можешь сделать?
   - Я уйду подземным ходом, я найду в  лесу  литвинов,  я  скажу  им:  не
спите, вставайте, спасите детей Христовых!
   - Ты не успеешь, Акиплеша, - сказала Анна.
   - Тогда я разрушу все это... все!
   - Но это жизнь твоего господина, это его дело.
   - Он околдовал тебя, княжна! Кому нужно его дело, мое дело, твое  дело,
коль скоро изойдут кровью отроки и младенцы, жены и мужи?  Но  я  не  могу
разрушать...
   Шут вскарабкался на стул, ноги на весу, уронил голову на  руки,  словно
заснул. Анна молчала, смотрела на широкую кривую спину шута.  Не  поднимая
головы, он глухо спросил:
   - Кто ты, княжна? Ты не та, за кого выдаешь себя.
   - Разве это так важно, Акиплеша?
   - Рассвет близко. Я знаю людей. Дураки наблюдательные. Мой господин нас
предаст, и я не могу остановить его.
   - Скажи, Акиплеша, твой господин и в самом деле такой великий  чародей?
Выше королей церкви и королей светских?
   - Слава его будет велика, - сказал шут. - И короли  придут  к  нему  на
поклон. Иначе я бы не связал с ним мою жизнь.
   - А что ты мог сделать?
   - Я мог убежать. Я мог уйти к другому хозяину.
   - Ты так в самом деле думал?
   - Не раз. Но кому нужен хромой урод? Кому я докажу, что во мне такое же
сердце, такая же голова, как у знатного?
   - Роман это знает?
   - Роман это знает. Господь одарил его умом и талантом.
   - А тебя?
   - Роман знает мне цену.
   - И все?
   - А что еще? Что еще нужно рабу и уроду?
   - Ты ненавидишь его? Ты ревнуешь меня к нему?
   Шут  откинулся  от  стола,  расхохотался,  изуродовав  лицо  одноглазой
гримасой.
   - Тебя? К нему? У меня один глаз,  этого  хватает,  чтобы  понять,  что
княжна Магда спокойно спит в тереме. Ты даже не смогла натянуть ее сапожки
- у тебя они другие, иноземные,  ты  не  очень  осторожна.  И  голос  тебя
выдает. И слова. Но не бойся. Роман не  догадается.  Он  видит  лишь  свою
любовь, он ею любуется, - ты птица в небе, сладость несказанная, -  потому
ты и нужна ему. Власть над божьим миром он хочет раскинуть и на птах, и на
княжну. Он примет тебя за Магду, оттого что хочется ему  принять  тебя  за
Магду, тетенька! Он умный, а в приворотное зелье верит.
   - А ты вместо приворотного сделал сонное?
   - А ты чего хотела? Я не хотел, чтобы она бежала сюда. И  потому  сразу
тебе изумился. Зелье-то испробованное. Я с ним два раза  из  оков  уходил.
Даже из замка Крак.
   - Как ты попал туда?
   - Известно как - за ворожбу. За глупость.
   - Мне странно, что ты раб, - сказала Анна.
   - Иногда мне тоже... Господь каждому  определил  место.  Может,  так  и
надо... так и надо.
   - Ты опасный раб. Ты не дурак, а притворщик. Ты не тот,  за  кого  себя
выдаешь.
   - Нет, я дурак. Но без нас, дураков, умники передохнут от своего ума  и
от скуки... Вот и они идут...
   Роман спустился по лестнице первым.
   - Вы почему здесь? - спросил он. -  Почему  не  провел  госпожу  в  мои
покои?.. - Он дотронулся до плеча Анны.
   Кин и отрок спустились следом. Кин поклонился  Магде.  Роман  кинул  на
него взгляд и спросил:
   - Он вправду с тобой, княжна?
   - Он всегда со мной, - сказала Анна твердо. - Я посылала  его  к  тебе,
чтобы он берег тебя. И он будет беречь тебя.
   - Я счастлив, - сказал Роман. - И все обойдется. Мы  сделаем,  как  нам
нужно. Орден уже подступил к стенам.
   - Уже? - Шут помрачнел. - Уже приступ?
   - Они в ста шагах, и они идут к воротам. Литвы все нет...
   - А почему ты пришел сюда? - спросил шут. - У нас  с  тобой  нет  здесь
огня и мечей. Наше место на стенах... Со всеми.
   - Глупо молвишь, - сказал Роман, снова подходя к Анне и беря  в  ладонь
ее пальцы. Ладонь Романа была влажной и горячей.
   - Города будут погибать, люди будут умирать, но великое знание остается
навсегда. Забудь о мелочах, и не по чину тебе об этом думать,  -  закончил
Роман сухо, будто вспомнив, что шут ему не товарищ, а тля, должная помнить
свое место...
   Шут, взглянув на Анну, ответил:
   - Я свое место знаю, дяденька.
   Далекий шум донесся до подвала - нашел  путь  сквозь  заборы,  стены  и
оконца крик многих людей, слившийся в  угрожающий  рев,  ответом  которому
были разрозненные крики и стон внутри города. Тут же  откликнулся  колокол
на столбах на площади - уныло и часто, будто дрожа, он  взывал  к  милости
Божьей.
   Все замерли, слушая этот шум. Роман быстро подошел  к  сундуку  в  углу
комнаты, проверил на нем замок.
   - Помоги! - сказал он шуту и нажал на сундук, заталкивая  его  в  глубь
подвала.
   - Мы убежим? - спросил отрок.
   - Нет, - сказал Роман.
   - Ты будешь биться? - спросил шут.
   - Да-да, - сказал Роман. -  Не  твое  дело...  Пойди  погляди,  как  на
стенах. Может, твой меч пригодится там?
   - Не пойду, - сказал шут.
   - Не убегу я, не бойся.
   - Я другого боюсь, - сказал шут.
   - Чего же? Говори.
   - Измены боюсь.
   - Дурак и умрешь по-дурацки, - сказал Роман, берясь за рукоять ножа.
   - Убьешь меня? - Шут был удивлен.
   - Если раб неверен, - сказал Роман, - его убивают.
   - Не смейте! - воскликнула Анна. - Как вам не стыдно!
   - Стыд... - Шут начал карабкаться по лестнице.
   - Ты куда? - спросил Роман.
   - Посмотрю, что снаружи, - сказал шут. - Погляжу, держат ли ворота...
   Он исчез, и Роман тут же обернулся  к  Кину,  передумал,  посмотрел  на
отрока.
   - Иди за ним, - сказал он. - Смотри...
   - Чего? - не понял отрок.
   - Чтобы он ни к  кому  из  княжьих  людей  не  подошел...  К  князю  не
подошел... А впрочем, оставайся. Он не успеет.
   Роман был деловит, сух и холоден. Он кинул  взгляд  на  песочные  часы.
Потом оглядел тех, кто оставался в подвале.
   - Княжна Магда, - сказал он, - душа моя, поднимись наверх. Иди в задние
покои. И не выходи оттуда. Ни под каким видом. И ты, - сказал он  Кину,  -
смотри, чтобы не вышла.
   - Роман, - сказала Анна, - мой человек останется с тобой.  Я  ему  верю
больше, чем другим людям.
   - Правильно. - Роман улыбнулся. Удивительна была эта добрая,  радостная
улыбка. - Спасибо. С тобой пойдет Глузд.
   - Иди, - сказал Кин. - Боярин прав. Иди, княжна, туда,  где  безопасно.
Больше тебе здесь делать нечего.
   Анна поднялась по лестнице первой. Сзади топал отрок. Отрок устал, лицо
его осунулось, он был напуган. Шум штурма  царил  над  городом,  и,  когда
голова Анны поднялась над  полом,  он  сразу  оглушил,  проникнув  в  окна
верхней горницы... И еще Анна успела увидеть, как метнулся к выходу шут, -
оказывается, он никуда не уходил. Он подслушивал. Может, это и к  лучшему.
Конечно, пора дотронуться до присоски под ухом...
   Анна остановилась. Отрок обогнал  ее.  Шут  стоял  за  притолокой  -  в
темноте. Отрок обернулся и проследил за взглядом Анны. И увидел движение у
двери.
   Может,  он  просто  испугался.  Наверное,  он  не  догадался,  что  там
Акиплеша. Потому что он вдруг молча, как волк, настигающий жертву, кинулся
в угол, выставив перед собой нож, - и был он слеп и неудержим.  Анна  лишь
успела беззвучно ахнуть...
   Отрок ударился в стену, потому что шут  ловко  отскочил  в  сторону.  И
отрок упал и замер. Шут вытер тонкое лезвие стилета и сказал Анне,  словно
извиняясь:
   - Он мне не чета... я у сарацинов научился.
   - Я не могу больше, - сказала Анна. - Я больше не могу...
   - Наш век жестокий, -  сказал  шут.  -  Наверно,  не  было  еще  такого
жестокого века. И я жесток,  потому  что  живу  здесь...  Но  я  не  подл.
Понимаешь, я не подл! Я защищаюсь, но не предаю...
   Его слова заполняли голубую рассветную комнату и  смешивались  с  шумом
битвы...
   Он подошел к открытому люку и остановился так, чтобы изнутри  его  было
трудно увидеть...
   - Будет ли лучшее время? - спросил он сам у себя, глядя вниз.  -  Будет
ли доброе время или всадники смерти уже скачут по нашей земле?
   - Будет, - сказала Анна. - Обязательно должно быть. И ты его увидишь.
   Шут не ответил. Анна  почувствовала,  как  напряглись  его  плечи.  Она
сделала шаг вперед, заглянув вниз, в подвал. Роман стоял у потайной двери,
прислушиваясь. Кин сзади.
   - Отойди, - отмахнулся от него Роман.
   Кин послушно отошел на несколько шагов.
   В дверь кто-то ударил два раза. Потом еще три раза.
   - Я так и знал! - прошептал шут. - Я так и знал... Надо было  бежать  к
князю!
   Роман отодвинул засов, и тяжелая дверь отворилась.
   В дверях стоял рыцарь Фридрих.  Кольчуга  прикрыта  серым  плащом,  меч
обнажен.
   Роман отошел в сторону.
   Рыцарь Фридрих спросил:
   - Все в порядке?
   - Да, - сказал Роман. - Скорее. Как там у ворот?
   - Скоро падут, - сказал Фридрих. - Скоро...
   Он шагнул обратно в темный проход и крикнул что-то по-немецки.
   Вдруг шут взвизгнул,  как  раненое  животное,  и  прыгнул  вниз  -  без
лестницы, с двухметровой высоты, и следующим прыжком он был уже  у  двери,
стараясь дотянуться до засова.
   Роман первым сообразил, в чем дело, и начал  вытаскивать  меч,  и  Анне
показалось, что  он  делает  это  замедленно,  -  и  шут  тоже  замедленно
оборачивается, так и не успев закрыть дверь,  и  в  руке  у  него  блестит
стилет...
   - Кин! - отчаянно крикнула Анна. - Не тот! Гений  -  не  тот!  Гений  -
Акиплеша!
   Кин обернулся к ней. Глаза сошлись в щелочки. Голос  его  был  тих,  но
страшен - и не подчиниться нельзя:
   - Уходи немедленно.
   Анна не могла уйти. Главное сейчас было об®яснить Кину...
   - Нажми присоску! Ты все погубишь!
   И Анна, не понимая даже, что делает, но не в силах ослушаться, поднесла
палец к шее...
   И в этот момент ее охватила дурнота, и все  провалилось,  все  исчезло,
лишь бесконечная бездна времени приняла ее и понесла через темноту, сквозь
нелепые и непонятные видения: лава коней  неслась  на  нее  сквозь  огонь,
рвущийся из башен деревянного города, а порочное лицо вельможи с мушкой на
щеке, в громоздком напудренном парике покачивалось перед глазами...
   Анна стояла в маленькой холодной комнате теткиного дома. Она схватилась
за голову, жмурясь от света, и Жюль, склонившийся над пультом, крикнул ей,
не оборачиваясь:
   - Шаг в сторону! Выйди из поля!
   Анна послушно шагнула - голова кружилась, она увидела перед глазами шар
- как окно в подвал.
   Маленький, слишк