- Прости меня, Фред, но я иногда думаю, глядя на тебя: ну и характер! Я
бы в твоем положении не улыбаться, не шутить не мог...
   - Считай, что это нервное, - строго сказал Честер. - Где Гард?
   - Не знаю,  -  тихо  ответил  Таратура,  рассматривая  сгоревшую  треть
сигары. - С утра он купался, но креста не нашел. Мы встретились  с  ним  у
лифта. Нам с тобой ведено к десяти быть на пляже. Займешь  место  недалеко
от меня. Кстати, возьми себе купальный костюм. Это рядом, в салоне.
   - А ты?
   - Ого! - сказал Таратура. - Еще вчера вечером. А какой у меня  "бьюик",
Фред! Ты сдохнешь от зависти.
   - Напрокат?
   - Ну и что? Мы, миллионеры, можем позволить себе...  -  Таратура  вдруг
умолк и через паузу тихо сказал: - Фреди, закрываем фонтаны. Опять она!
   Действительно, в кафе входила та самая девица, которая летела вместе  с
ними в самолете. Еще в воздухе она не  очень,  правда,  явно,  но  все  же
проявила интерес к Таратуре, кресло  которого  стояло  наискосок  от  нее.
Несколько раз обернувшись, инспектор ловил пристальные взгляды, в  которых
не было откровенного заигрывания, что и смутило его. Поговорить  о  девице
"трем холостякам"  подробно  не  удалось,  поэтому  каждый  придумал  себе
наиболее подходящую версию. Таратура решил, что она определенно  из  "этой
шайки", причем что-то заподозрила и  выбрала  об®ектом  наблюдения  именно
его, как самого внушительного и потому, вероятно, главного; не зря  девица
остановилась в этом же  отеле  и  сняла  номер,  соседствующий  с  номером
инспектора. Честер, оценив внешние данные попутчицы -  она  была  типичной
голливудской красавицей, но, пожалуй, несколько крупноватой для солистки и
более подходящей для роли "блондинки из кордебалета", - подумал: "Везет же
дуракам!" - имея в виду Таратуру и  полагая,  что  красавица  просто  ищет
курортные приключения, начав уже в воздухе. Что  касается  Гарда,  то  при
всех случаях он посоветовал бы Таратуре соблюдать осторожность,  о  чем  и
предупредил его, встретив у лифта.
   Ей  было  лет  двадцать.  Белые  узкие  брюки  с  золотыми  "молниями",
расклешенные внизу, белая блузка  с  громадным  декольте,  прямые  светлые
волосы и  теннисная  ракетка  в  чехле  из  шагреневой  кожи  -  все  это,
естественно, не могло не привлечь внимания  мужчин,  находящихся  в  кафе.
Двое, оживленно беседовавшие  в  другом  конце  зала,  мгновенно  умолкли,
завороженные спортивным видом и здоровой красотой девушки. Седой  господин
тоже прервал завтрак. Блондинка на секунду задержалась в дверях, но  очень
быстро нашла Таратуру. Ее ресницы, покрашенные в голубой  цвет,  дрогнули.
Решительно пройдя к столику, стоящему близко  к  тому,  за  которым  сидел
инспектор, она как бы случайно задела ракеткой "Биржевые ведомости".
   - Ах, извините, - сказала красавица.
   - Ничего, - буркнул Таратура и тут же удалился, даже  не  посмотрев  на
девицу.
   В глазах у нее на мгновение вспыхнула ярость, но Фред не понял,  то  ли
она была вызвана уязвленным женским самолюбием,  то  ли  явилась  реакцией
малоопытного сыщика на неудачу.


   Гард полусидел-полулежал в шезлонге, раскинув  руки  и  подставив  себя
солнцу. Босой ногой  он  нежно  гладил  песок,  и  это  было  единственное
движение, которое позволил себе комиссар. В остальном он казался  гипсовым
изваянием, выставленным на пляж для просушки. Вот уже двадцать минут  Гард
не шевелился, резко контрастируя со всеми,  кто  был  вокруг  него.  Глаза
комиссара были прикрыты дымчатыми очками-зеркалками, и Честер подумал, что
даже они сомкнуты.
   Прямо у ног Гарда с  вызывающей  откровенностью  лежали  два  полотенца
метками кверху, положенные крест-накрест. "Ну что  ж,  -  решил  про  себя
Честер, - если Дэвид пробует этот примитивный вариант,  значит,  и  в  нем
есть смысл. Чем черт не шутит!"
   Шагах в двадцати от Фреда - и, стало быть, в тридцати  от  комиссара  -
расположился Таратура. Он взял в салоне  аппарат  для  загорания,  который
принесли на пляж два  дюжих  парня:  длинное  ложе,  собранное  из  тонких
алюминиевых трубок и снабженное системой рычажков, подставок  и  подвесок.
Инспектор не просто лежал,  а,  можно  сказать,  возлежал  между  небом  и
землей, вставив руки и ноги в специальные отверстия, и через  определенные
промежутки времени, которые зависели  от  нажатия  на  крохотный  рычажок,
аппарат сам переворачивал его со спины на бок, с бока на живот, а потом  в
обратном порядке. Со стороны казалось, что  мощное  тело  инспектора,  как
баранья туша,  медленно  крутится  на  вертеле,  поджариваясь  на  горячем
солнце. Таким образом, как понял Фред, Таратура  обеспечил  себе  отличный
круговой обзор, не вызывая ничьего подозрения.
   Вокруг сидели, лежали, стояли и ходили  полуодетые  люди,  демонстрируя
друг другу разнообразие фигур и пляжных костюмов  всевозможных  расцветок.
Некоторые, надев  легкие  акваланги  и  вооружившись  подводными  ружьями,
уходили подальше в море, хотя всем было  известно,  что  стальная  решетка
сделала его почти дистиллированным.  Впрочем,  кое-какая  рыбешка  все  же
имелась  -  ее,  говорят,  ночами  завозили  в  цистернах  и  выпускали  в
прибрежные воды.
   Честер лег прямо на песок, отодвинув в сторону  надувную  подстилку,  и
закрыл глаза. Увы, ни море, ни солнце, ни воздух, ни веселое  разноголосье
пляжа его не радовали, а скорее раздражали. Он чувствовал  себя  солдатом,
странным образом оказавшимся не на поле боя,  а  на  поле  отдыха,  и  ему
казалось, что все замечают это, как будто он одет не  в  тонкие  шерстяные
плавки, а носит на себе тяжелое воинское обмундирование: за спиной рюкзак,
на ногах ботинки, портупея сжимает грудь, а в руках - автомат.
   Странная тень легла на лицо Честера, и он открыл глаза. Над  ним  стоял
человек в широкополой шляпе,  в  шортах  и  в  красном  шелковом  шарфике,
небрежно повязанном вокруг шеи. Через плечо на  длинном  ремне  он  держал
мольберт, в руках - коробочку (вероятно, с кистями и краской), а  на  лице
его была написана нерешительность, словно он выбирал, но  не  мог  выбрать
место, где бы пристроиться. Оглядев пространство между Фредом и Таратурой,
он, будто прицелившись, посмотрел на море, потом на отель  -  каков,  мол,
вид? - и, цокнув языком, пошел дальше. Точно так же он остановился в  трех
шагах от Гарда  -  комиссар  не  сделал  ни  одного  движения  -  и  вновь
прицелился. Нет, не годится! Широкополая шляпа медленно удалилась, и скоро
Фред потерял ее из вида. Таратура  тоже  коснулся  рычажка,  переворачивая
себя в сторону, противоположную той, в которую ушел художник.
   Какая-то пара, выйдя из моря, прошла в непосредственной близи от Гарда,
и молодой человек будто бы невзначай наступил на полотенце с меткой.  Фред
тут же поднял голову, и Таратура застыл на левом боку, почти не  дыша.  Но
молодой человек  нагнулся,  поправил  полотенце  и  что-то  сказал  Гарду.
Комиссар согласно кивнул. "Наверное, извинился,  -  подумал  Честер.  -  О
Боже, как велики глаза у подозрительности!"
   Шло время. Появлялись еще какие-то люди, проходили мимо  Гарда  и  даже
обращались к нему с вопросами, неизменно вызывая напряжение мысли и нервов
у Честера и Таратуры - вероятно, у комиссара тоже, -  но  затем  исчезали,
подтверждая действительную случайность своего появления.
   Гард трижды выкупался  и  трижды  обсох,  прежде  чем  на  пляже  вновь
появился  человек  с  мольбертом.  На  этот  раз  он  был  не  один,  а  в
сопровождении высокого худого  господина,  чем-то  напоминающего  главного
героя из последнего нашумевшего романа Вайс-Вайса "Пришелец в никуда".
   Это были они, но, как часто бывает в таких случаях,  то,  что  ждешь  с
особенным нетерпением и настороженностью, является незаметно и буднично.
   Гард уже одевался, когда Таратура повернул себя в его сторону, а Честер
обратил внимание на вторичный приход человека с мольбертом. Что  произошло
в отрезок времени между их обращением к  комиссару  и  его  одеванием,  ни
Фред, ни инспектор не заметили. Аккуратно свернув полотенца и уложив их  в
пляжную сумку, Гард медленно пошел за  человеком  с  мольбертом,  даже  не
посмотрев в сторону своих помощников. Следом за  Гардом  шел  "пришелец  в
никуда".
   Пока Честер, танцуя на одной ноге, натягивал брюки, Таратура снял  себя
с вертела и исчез, будто его никогда  здесь  и  не  было.  Бейсболку  Фред
набросил уже на ходу.
   Набережная   пустовала.   Изредка   проносились    машины,    чуть-чуть
притормаживая у поворота, ведущего на трассу в глубь острова. Со  стоянки,
находящейся метрах в пятидесяти от пляжа, медленно сдвинулась  с  места  и
пошла в сторону Фреда белая "пантера". Когда  она,  уже  набрав  скорость,
проехала мимо. Честер заметил на переднем сиденье, рядом с шофером, Гарда.
За рулем был "художник", а за спиной комиссара - тот,  который  пришел  из
романа Вайс-Вайса.
   "Что делать? - лихорадочно подумал Честер, озираясь по сторонам. -  Что
делать?! Почему мы так плохое договорились?  -  Какой  же  я  болван,  что
пропустил самое главное! Где Таратура? Он-то куда пропал?!"
   Но в этот момент из подземного  гаража  отеля  буквально  вырвалась  на
мостовую машина. Это был американский "бьюик",  и  за  рулем  сидел  голый
инспектор. Фред еле успел  прижаться  к  стене  дома:  "бьюик",  стрельнув
непрогретым мотором, ушел за поворот.



        10. ДОРОГА В ЛОГОВО

   Когда Гард заметил возвращение  на  пляж  человека  с  мольбертом,  он,
внутренне сжавшись, замер в ожидании,  и  желая  и  не  желая  наступления
развязки. Да, судя по тому, как человек с мольбертом кругами приближался к
Гарду, это был он, да еще не один, а в  сопровождении  высокого  и  худого
типа. Аналогия с "пришельцем в никуда" почему-то не возникла у Гарда, и он
просто окрестил второго Худым в отличие  от  Мольберта,  как  он  мысленно
назвал первого. Вероятно, Мольберт сначала произвел разведку, зато  теперь
они будут действовать. Или  что-то  показалось  ему  подозрительным  и  он
пригласил начальника? Чего гадать? Ждать осталось совсем немного. "Главное
то, - подумал Гард, - что они явились наконец по мою  душу".  Оглядываться
на Честера с Таратурой уже не имело смысла: в  любом  случае  нельзя  было
выдавать их присутствия и хоть какого-то отношения к комиссару.
   Двое  остановились  в  нескольких  шагах  от  Гарда  и  о  чем-то  тихо
переговорили между собой. Сейчас, вероятно, они скажут пароль. Гард ничего
вразумительного не ответит,  возникнет  недоразумение,  и  чем  оно  может
кончиться, неизвестно. Так  решил  про  себя  Гард,  вовсе  не  готовый  к
разговору, который произошел в действительности.
   - Это ваши?  -  просто  спросил  Худой,  вплотную  подойдя  к  Гарду  и
показывая на полотенца.
   - Да, - коротко ответил Гард, продолжая сидеть в плетеном шезлонге.
   - Вы один?
   - Один.
   - Одевайтесь.
   И все? Гард не ждал такой лаконичности.
   Голос у Худого был противно-скрипучий,  как  будто,  прежде  чем  выйти
наружу, он пролезал через слишком узкое отверстие в горле, задевая  кости.
Комиссар не спеша оделся, свернул полотенца и положил их в сумку. Мольберт
и Худой спокойно ждали, не проявляя  ни  нетерпения,  ни  удовольствия  от
медлительности Гарда.
   - Вы готовы? - спросил Худой.
   Гард пожал плечами.
   - Тогда идите за ним.
   И комиссар пошел следом за Мольбертом. Никакой властности, ни даже тени
приказа не было в репликах Худого. Он говорил тихо и  просто,  спокойно  и
вежливо, но по-военному коротко. А голос его действительно был противным.
   Когда они вышли на набережную и  подошли  к  стоянке  автомашин.  Худой
тронул Гарда за плечо.
   - Груза, конечно, с вами нет?
   - Нет, - просто ответил Гард.
   - Ну и отлично. Садитесь.
   Потом мелькнуло растерянное лицо Фреда Честера  -  слава  Богу,  он  не
выкинул никакой глупости! - и машина свернула на трассу, ведущую  в  глубь
острова.
   Игра началась, но кто в этой игре  был  кошкой,  а  кто  выполнял  роль
мышонка, оставалось пока неясным. По крайней мере для  Гарда.  Уж  слишком
свободно они действовали, слишком уверенно и открыто! И хотя Гард  добился
своего и вышел на след очередного звена,  он  не  то  чтобы  трусил  -  он
побывал и не в таких переделках, - а здорово нервничал, с трудом  сохраняя
внешнее спокойствие.
   Дорога не пустовала, но и не была перегруженной. Навстречу  то  и  дело
попадались машины, а один лихой "норд-вест" - на острове, кстати, их  было
много -  даже  обогнал  "пантеру",  которая  шла  ровно,  без  напряжения.
Курортники, как видно, любили забираться в северную часть  острова,  чтобы
пощекотать себе нервы экзотикой мрачных акульих берегов,  а  затем  с  еще
большим удовольствием вкушать прелести цивилизованного юга.
   Все в машине молчали, молчал и Гард. В  его  положении  было  бы  глупо
задавать вопросы, между тем и ответов от него тоже не ждали. Но  по  всему
чувствовалось, что инициатива все же находится в ИХ руках.
   На одном из поворотов Гард бросил взгляд на боковое  зеркало  и  увидел
мелькнувший сзади "бьюик".  Ну  и  прекрасно!  Таратура  принес  комиссару
некоторое душевное равновесие.
   Наконец минут через пятнадцать, когда дорога стала чаще  петлять  среди
холмов, сидящий за рулем Мольберт нажал кнопку на приборной доске.  Тотчас
откинулась потайная крышка, открыв  панель  радиопередатчика,  и  Мольберт
повернул одну из ручек.
   - "Мираж" слушает, - почти мгновенно прозвучал в машине голос.
   Худой  приподнялся  с  заднего   сиденья,   наклонился   к   микрофону,
вмонтированному в приборную доску, и доложил:
   - Я "Пантера". Мы на подходе.
   - Груза нет? - спросил "Мираж".
   - Груза нет, - ответил Худой.
   - Ждите.
   Прошла минута, в течение которой Гард вновь  подумал  о  том,  что  они
ведут себя как хозяева этого острова, если не боятся  передавать  сведения
открытым текстом.
   Затем ожил приемник.
   - Следуйте в зону.
   Спокойный разговор, никаких восклицаний, ни малейших признаков суеты.
   Мольберт молча прибавил скорость. Теперь дорога запетляла над  берегом,
потом вдруг резко повернула в  сторону,  забралась  на  плоский  холм,  но
вскоре, как будто заблудившись  и  найдя  саму  себя,  вернулась  и  ровно
побежала вдоль прибрежных дюн. "Бьюик" Таратуры  пропал  где-то  сзади,  и
Гард стал опасаться, как бы инспектор не потерял белую "пантеру".
   Впереди показались какие-то строения, обнесенные высоким  темно-зеленым
забором. Машина свернула с шоссе, проехала  мимо  забора,  затем  миновала
странный  участок,  выложенный  квадратными  бетонными  плитами,  и  резко
замедлила скорость  на  площадке,  составляющей  примерно  сто  квадратных
метров, вокруг которой были скалы, и казалось, дальше пути нет,  -  тупик.
Но  в  правом  углу  квадрата  неожиданно  открылась  узкая  лента  шоссе,
достаточная для того, чтобы проехала одна машина в ту или в эту сторону, а
метров через пятьдесят "пантера" вошла в тоннель. Он не был освещен, ехали
как будто на ощупь, и Гард  понял,  что  посторонний  водитель  здесь  шею
сломает, и только тот, кто  наизусть  вызубрил  все  повороты  и  зигзаги,
сможет  беспрепятственно  проехать.  Наружу  машина   выскочила   так   же
неожиданно, как и нырнула под землю: сразу,  в  одно  мгновение,  появился
выход - ровный овал, наполненный чистым голубым небом. Еще сто  метров  по
бетонным плитам - и  "пантера"  остановилась  перед  массивными  воротами,
обшитыми стальными листами.
   Никто не вышел  к  ним  навстречу,  не  задал  никаких  вопросов  и  не
потребовал пропуска. Створки ворот бесшумно разошлись, и машина в®ехала на
территорию того, что они, вероятно, и называли "зоной". Затем  ворота  так
же бесшумно закрылись, отрезав обычный мир от Гарда, вернее, Гарда отрезав
от него.
   Ощущение какой-то  ирреальности  происходящего  не  покидало  комиссара
полиции. Оно возникло еще  утром  на  пляже,  когда  он  выложил  дурацкие
полотенца не менее дурацким крестом и стал ждать неизвестно чего. Во  всем
этом  было  что-то  от  фарса,  от  придуманной  игры,  от   той   дешевой
детективности, которую Гард не терпел, потому что никогда не встречался  с
ней в жизни. Если  учесть  при  этом,  что  полотенца,  крест,  человек  с
мольбертом, Худой, и этот мрачный тоннель, и  створки  стальных  ворот,  и
"зона" - все это имело отношение  к  совершенно  непонятному  исчезновению
детей с генетическим кодом АЦХ, - если учесть все это, можно понять Гарда,
который  нравственно  и   духовно   был   готов   сейчас   к   продолжению
таинственностей,  а  не  к  тому,  что  чей-то  громкий  голос  добродушно
провозгласит: "Стоп! Продолжение с®емки завтра. Всего хорошего, господа!"
   В действительности ни юпитеров,  ни  декораций  вокруг  не  было.  Была
таинственная вилла, исполненная в старинном стиле - со стрельчатыми окнами
и множеством резных башенок, - а из дверей виллы вышел к "пантере" пожилой
господин в  форменной  одежде,  напоминающей  то  ли  одежду  швейцара  из
Национального банка, то ли охранника  из  оперы  "Казнь  жизнью",  недавно
поставленной труппой Марчелло Пиронелли.
   - Добрый день, - сказал охранник-швейцар спокойным голосом. - Прошу.
   Мольберт остался в машине, а Гард  в  сопровождении  Худого  и  старика
поднялся по трем ступенькам. Они прошли с десяток метров темным  коридором
и очутились в просторной комнате без  окон,  но  ярко  освещенной  лампами
дневного света. Худой молчал, засунув руки в карманы брюк, а старик близко
подошел к Гарду.
   - Простите, - сказал он почти равнодушно, - оружие.
   И протянул раскрытую ладонь.
   Пистолет был спрятан у комиссара во внутреннем потайном кармане пиджака
и находился точно под мышкой. Раздумывать о том,  отдавать  его  или  нет,
было бы ошибкой. Гард по себе знал, что  малейшая  задержка  в  этом  деле
всегда производит  невыгодное  впечатление.  Или  -  или  -  или,  но  без
раздумий! Конечно, с пистолетом он бы чувствовал себя  уверенней,  но  это
была логика полицейского детектива, а не разведчика, в роли которого  Гард
теперь оказался. Отдать? Какие могут быть сомнения! Они и сами  вооружены,
чего бы тогда Худому держать в карманах руки, и пистолет у Гарда воспримут
как должное, тем более что прежде он принадлежал Бобу Лангеру.
   Все эти мысли шли параллельно с тем, что делал комиссар. Автоматическим
движением руки он вытащил блестящую игрушку,  подбросил  ее  на  ладони  и
протянул старику рукояткой вперед. Старик,  даже  не  глядя  на  пистолет,
сунул его  в  отворот  мундира,  а  Худой  тут  же  освободил  карманы  от
собственных рук.
   Дверь, обитая черной кожей, отворилась.
   В небольшом  помещении,  напоминающем  контору  обычного  коммерческого
предприятия, за письменным столом, отгороженным от вошедших стойкой, сидел
чиновник. Иначе его трудно было назвать, глядя на  грязно-серый  будничный
костюм, обильно посыпанный у воротника перхотью, и кожаные подлокотники на
рукавах. Лет ему было  не  более  пятидесяти,  выражение  лица  скучающее,
пальцы в чернилах.  Всей  пятерней  он  почесал  редкие  седые  волосы  на
шишковатом черепе и посмотрел на Гарда равнодушным взором.
   - Присаживайтесь, - сказал он, выдержав паузу.
   От всего увиденного на Гарда повеяло такой заурядной обыденностью,  что
настроение  комиссара  резко  изменилось.  На   какое-то   мгновение   ему
показалось даже, что нет никаких гангстеров и  рэкетиров,  что  перед  ним
вполне миролюбивые люди и что они, извинившись -  стоит  только  чуть-чуть
прикрикнуть на них, - приведут живого и невредимого Майкла,  об®яснив  его
появление на острове тем, что ребенок заблудился, а это  тихое  учреждение
из благотворительных побуждений подбирает заблудших.
   Гард досадливо поморщился и тихо выругал себя: шалили нервы.
   За его спиной астматически дышал старик. Чуть сбоку стоял Худой.  Слева
и  справа  подпирали  стены  странные  суб®екты  в  форме  конечно  же  не
швейцаров, а самых настоящих охранников!  Их  оттопырен