- звали "Параноики".
     - Манни Ди Прессо, - узнал Мецгер. Без особого восторга.
     - Твой дружок актер-адвокат, - вспомнила Эдипа.
     - Эй, не так громко, - сказал Ди  Прессо, украдкой - насколько позволял
полиэтиленовый  конус  -  пробираясь  к ним  вдоль причала. - Они  следят. В
бинокль. - Мецгер подсадил Эдипу на почти угнанный катер - семнадцатифутовый
алюминиевый  тримаран  по имени "Годзилла-2",  - и потянулся за тем, что, по
идее, было  рукой Ди Прессо, но схватил лишь  пустой  пластик, дернул, после
чего  накидка  сползла, и на  свет Божий появился  Ди  Прессо  в  водолазном
костюме и полусферических темных очках.
     - Я все объясню, - сказал он.
     - Эй! - с  пляжа донеслись два голоса,  они кричали почти  в унисон. На
открытое место выбежал стриженный ежиком, загорелый коренастый человек, тоже
в очках, правая рука за пазухой, сложенная вдвое, как крыло.
     - Нас фотографируют? - сухо спросил Мецгер.
     -  Это  не шутки, -  тараторил Ди  Прессо,  -  поехали.  -  "Параноики"
отвязали "Годзиллу-2", отвели  ее  от пирса, развернулись и с дружным воплем
рванули  вперед, словно летучая мышь  из ада, едва  не выбросив Ди  Прессо в
веер брызг  за кормой. Оглянувшись,  Эдипа увидела, как  к их преследователю
присоединился  еще  один человек примерно того же  сложения. Оба -  в  серых
костюмах. Ей не удалось разглядеть, есть ли у них  в руках что-нибудь  вроде
пистолетов.
     - Я оставил машину на  том берегу, - сказал Ди Прессо, - но я знаю, что
его люди следят.
     - Кого "его"? - спросил Мецгер.
     - Энтони Гунгерраса, -  зловещим тоном ответил Ди  Прессо, - известного
под именем Тони Ягуар.
     - Кого-кого?
     - А,  sfacim',  -  пожал  плечами  Ди  Прессо и  сплюнул  в  кильватер.
"Параноики" запели на мотив Adeste Fideles:

      Эй, цивильный мужичок, мы свистнули твой ка-атер
     Эй, цивильный мужичок, мы свистнули твой катер...,

     прихватывая  друг  дружку   и  пытаясь  выпихнуть  за  борт.  Испуганно
отодвинувшись, Эдипа стала наблюдать за Ди Прессо.  Если он и  в самом деле,
как утверждал Мецгер, играл его роль в пробном фильме, то подбор актеров был
типично  голливудский: ни  внешностью, ни  манерами они ни капли не походили
друг на друга.
     -  Итак, -  сказал Ди Прессо. - Кто такой Тони Ягуар.  Большая шишка  в
коза ностре, вот кто.
     - Ты же актер, - удивился Мецгер. - Какие у тебя с ними дела?
     - Я  - снова адвокат.  - ответил Ди Прессо. - Тот пробный фильм, Мец, и
так никогда  бы  не  купили  -  разве  что сделать что-нибудь  по-настоящему
зрелищное,  в  духе  Дэрроу.  Чтобы вызвать интерес  у публики  -  например,
сенсационным процессом.
     - Типа чего?
     - Ну, скажем, типа тяжбы по  имуществу Пирса Инверарити. - Сохраняя, по
возможности,  спокойствие, Мецгер вытаращил  глаза. Ди  Прессо рассмеялся  и
стукнул Мецгера по плечу. - Верно, дружище.
     -  А  что, кто-то чего-то  хочет?  Хорошо бы тебе пообщаться и с другим
душеприказчиком.  -  Он  представил  Эдипу.  Ди  Прессо  в  знак  вежливости
прикоснулся к своим очкам. Воздух вдруг  стал прохладным, на солнце наползли
облака.  Они  втроем одновременно подняли глаза в поисках возможной угрозы и
взглядом   уперлись  в  бледно-зеленый  павильон   для  посетителей  -   его
островерхие окошки, кованые железные  цветы, тяжелая тишина,  -  создавалось
впечатление, будто  он их ждал. Дин, "Параноик" у штурвала, аккуратно подвел
катер к небольшому деревянному причалу, все спустились на берег, а Ди Прессо
нервной походкой направился к пожарной лестнице.  - Хочу проверить машину, -
сказал он. Эдипа и  Мецгер со  всякой утварью для пикника проследовали вверх
по ступенькам, по  балкону,  вышли из-под сени здания, и,  в  конце  концов,
поднялись по приставной  металлической лестнице на крышу.  Это  походило  на
прогулку по  коже барабана: внутри полого здания они  слышали  отзвук  своих
шагов  и восторженные  возгласы  "Параноиков". Сверкающий  скубо-костюмом Ди
Прессо вскарабкался  по стенке купола. Эдипа  расстелила покрывало и разлила
выпивку  по стаканчикам из белого  ноздреватого  пенопласта. -Пока стоит,  -
оповестил Ди Прессо, спускаясь. - Мне надо сматывать удочки.
     - Кто твой клиент? - спросил Мецгер, протягивая ему коктейль из текилы.
     - Тот мужик, что меня преследовал,  -  признался  Ди  Прессо, окинул их
лукавым взглядом и зажал стакан зубами, закрыв им нос.
     - Ты  бегаешь от  клиентов? - спросила  Эдипа. -  Спасаешься от "скорой
помощи"?
     -  Он пытался  занять  у  меня  денег, -  сказал Ди Прессо.  -  А  я  -
вытряхнуть из него аванс на случай, если проиграем.
     - Значит, вы оба готовы проиграть.
     -  У  меня  не больно-то  лежит  сердце к этому делу,  - согласился  Ди
Прессо. - Как я могу давать в долг, если даже не в состоянии рассчитаться за
"Ягуар XKE", купленный в минуту временного помешательства?
     - Временное, - хмыкнул Мецгер, - уже лет тридцать.
     - Я не настолько безумен, чтобы не ведать бед, - сказал Ди Прессо,  - и
Тони Я. приложил к этим бедам руку, друзья мои. Большей частью он занимается
игорным  бизнесом,  и еще говорит, что намерен объяснить  местному Престолу,
почему его нельзя за это наказывать. Мне эта головная боль на фиг не нужна.
     Эдипа одарила его свирепым взглядом. - Ты - эгоистичный подонок.
     - Коза ностра не дремлет, - умиротворяющим  тоном  произнес  Мецгер.  -
Конечно, им не нравится, когда помогаешь людям, которым,  с их точки зрения,
помогать не следует.
     - У меня есть родные на Сицилии, - сказал  Ди Прессо, пародируя ломаный
английский. На фоне  светлого неба появились "Параноики" со своими девочками
- из-за башенок,  фронтонов, вентиляционных каналов, - и тут же  набросились
на сэндвичи с баклажанами. Дабы отрезать им доступ к выпивке,  Мецгер уселся
на термос. Поднялся ветер.
     -  Расскажи  об  этом иске,  - попросил  Мецгер,  пытаясь рукой  спасти
прическу.
     - Ты же  рылся в  книгах Инверарити,  -  сказал Ди  Прессо. - Наверное,
знаешь об этом деле с "Биконсфилдом". - Мецгер скорчил уклончивую гримасу.
     - Костный уголь, - вспомнила Эдипа.
     - Ну  да. Так вот  мой клиент, Тони Ягуар, поставлял кости, - сказал Ди
Прессо, -  так, во всяком случае, он утверждает. Инверарити ему не заплатил.
В этом все и дело.
     - Грубо, - ответил Мецгер, - совсем не в духе Инверарити. В такого рода
делах он был скрупулезен.  Конечно, если дело  не  касалось взятки.  Ведь  я
видел  только налоговые  записи, а вся нелегальщина  проходила мимо меня.  С
какой фирмой работал твой клиент?
     - С одной строительной фирмой, - Ди Прессо прищурился.
     Мецгер  огляделся  вокруг.  Похоже,  "Параноики"  со   своими   герлами
находились  вне радиуса слышимости.  -  Человеческие кости, да? - Ди  Прессо
утвердительно закивал.  - Значит, вот как он их добывал.  Дорожные  компании
получали контракты,  как только  Инверарити покупал их. Все оформлено  самым
кошерным образом,  Манфред. Если и были какие-то  взятки,  сомневаюсь, чтобы
это где-нибудь фиксировалось.
     -  Но  как,  - поинтересовалась Эдипа, - могут быть  связаны  строители
дорог с торговлей костями, а?
     - Старые кладбища нужно сносить,  - объяснил  Мецгер. - Как с Восточным
Сан-Нарцисским шоссе  -  кладбище больше  не  имеет  права  там  находиться,
поэтому мы все быстро сделали, без заморочек.
     -  Никаких взяток, никаких  шоссе, - покачал  головой  Ди Прессо. - Эти
кости приехали из  Италии.  Прямая  продажа. Некоторые из  них, -  Ди Прессо
махнул  рукой  на озеро, - лежат там, украшают дно для фанов cкубы.  Как раз
этим я сегодня и занимался - изучал предметы спора. То есть, пока за мной не
погнался Тони.  Остаток костей использовали на проектно-изыскательской  фазе
той  программы с  фильтрами,  еще в  начале пятидесятых, тогда еще не было и
речи о раке. Тони Ягуар сказал, что собрал их на дне Лаго-ди-Пьета.
     - Боже  мой,  - сказал Мецгер,  как только вспомнил,  откуда слышал это
название. - Солдаты?
     -  Да,  один  отряд,  - ответил  Манни Ди  Прессо. Озеро  Лаго-ди-Пьета
располагалось неподалеку от  Тирренского  побережья где-то между Неаполем  и
Римом,  и являло собой поле  битвы, где в малом регионе во время наступления
на Рим проходила теперь уже забытая (а для 1943 года - трагическая) война на
истощение.  Несколько недель пригоршня  американских  солдат, отрезанная  от
внешнего  мира  и  оставшаяся  без  связи, сидела  на  узком  берегу чистого
спокойного озера, а с головокружительно нависающих утесов немцы поливали  их
продольным  огнем.  Вода  в   озере   была  ледяная:   человек  умер  бы  от
переохлаждения прежде, чем доплыть до безопасного берега. Деревьев для плота
там не росло.  Самолеты не летали,  кроме,  разве что, случайных  "Стук",  у
которых  на уме были лишь бомбардировки  с бреющего полета. Удивительно, что
эти  люди   продержались  так  долго.  Они  окопались,  насколько  позволяла
каменистая почва  берега; посылали  на утесы небольшие рейды,  но  те  почти
никогда не возвращались,  и  лишь однажды солдаты преуспели, принеся с рейда
пулемет. Патрули  искали обходные пути,  но те  немногие, что  возвращались,
приходили  ни  с чем.  Они делали все возможное, чтобы  прорваться, у них не
получалось,  и  они,  как  могли, цеплялись за  жизнь. Но  погибли,  все  до
единого,  безмолвно, не оставив после себя ни следа, ни слова. Однажды немцы
спустились с утесов, и их рядовые сбросили в озеро все тела, оружие и другие
ставшие бесполезными  предметы. Все  утонуло  и  оставалось  на  дне, пока в
начале  пятидесятых  Тони  Ягуар, служивший на  Лаго-ди-Пьета в  итальянском
подразделении и знавший о происшедшем,  вместе с коллегами ни решил поискать
там  трофеи.  Все,  что  им удалось  собрать, - это  кости. Исходя  из неких
смутных   соображений,  -  возможно,  включавших  в   себя  тот   факт,  что
американские  туристы,   число  которых  стремительно   росло,  готовы  были
заплатить  хорошую цену за  любую безделицу; или истории о кладбище  "Форест
Лон" и американском культе мертвых; или смутные  надежды на то,  что сенатор
Маккарти и иже с ним, добившиеся в  те дни определенной  власти над богатыми
кретинами из-за  океана,  сосредоточат  свое внимание на  павших  во  Вторую
мировую, особенно  на  тех, чьи тела так и не  были найдены,  -  в общем, по
некоему  резону  - какому, можно  лишь догадываться, -  из  этого  лабиринта
мотивов  Тони  Ягуар вынес  одно: он сможет  выложить  урожай  какому-нибудь
американцу через свои связи в "семье", известной  в те времена под названием
"коза  ностра".  И оказался прав. Кости  купила одна  внешнеторговая  фирма,
потом  продала  их производителям  удобрений,  которая  провела лабораторные
испытания пары-тройки бедренных, но потом  решила полностью переключиться на
менхаден, и  оставшиеся несколько тонн передала  одному  холдингу, где товар
положили  на склад  неподалеку  от Форт-Вейна,  штат  Индиана,  -  было  это
примерно за год до того, как костями заинтересовался "Биконсфилд".
     -  Ага, - подскочил  Мецгер.  - То  есть,  купил их "Биконсфилд". А  не
Инверарити.  Он  владел  только акциями  "Остеолизиса  Инк." -  компании  по
разработке фильтра. А не самого "Биконсфилда".
     - Знаете, чуваки, - заметила одна из девушек  -  хорошенькая, с длинной
талией и каштановыми волосами, в черном трикотажном леотарде и остроконечных
кроссовках, - все это причудливым образом напоминает ту дурацкую якобианскую
пьесу о мести, что мы смотрели на прошлой неделе.
     - "Курьерская трагедия", - сказал Майлз, - да, точно. Та же самая штука
с  вывертами. Кости  пропавшего  батальона  в озере,  их  выуживают,  делают
уголь...
     - Эти ребята все слышали! - завопил Ди Прессо. - Постоянно какая-нибудь
ищейка подслушивает; жучки в квартирах, в телефонах...
     - Но мы никогда не рассказываем, что слышали, - сказала другая девушка.
-  Да и потом никто  из нас  не  курит "Биконсфилд". Мы больше  по травке. -
Смех.  Но это была не шутка:  ударник Леонард пошарил в  кармане  купального
халата, вытащил пригоршню косяков, и раздал приятелям.  Мецгер закрыл глаза,
повернул голову и пробормотал: - Хранение наркотиков...
     -  На помощь! - сказал Ди Прессо,  оглядываясь через плечо  на берег, -
дикий взгляд и разинутый рот. Появился моторный катерок и  направился к ним.
За ветровыми  стеклами пригнулись две  фигуры  в серых костюмах. - Мец,  для
меня это дело жутко важно. Если он здесь остановится, не стращай  его,  он -
мой клиент. -  Ди  Прессо спустился  по лестнице и исчез. Эдипа вздохнула  и
откинулась на  спину, глядя сквозь ветер  на  пустое синее  небо. Вскоре она
услышала мотор "Годзиллы-2".
     -  Мецгер!  -  вдруг  дошло  до  нее.  -  Он что,  забирает  катер? Нас
надинамили.
     Так они и оставались, пока не село солнце, и Майлз, Дин, Серж и Леонард
вместе со своими герлами, вычерчивая в темном воздухе буквы  С и О, как люди
с флажками на футбольных трибунах, не привлекли  внимание  "Охранной  группы
Лагун Фангосо" - ночного гарнизона, состоящего из бывших вестерновых актеров
и  лос-анжелесских  копов-мотоциклистов.  Они  коротали время, слушая  песни
"Параноиков",   выпивая,  скармливая   куски  баклажановых  сэндвичей   стае
глуповатых чаек, перепутавших "Лагуны Фангосо" с  Тихим океаном, - и  слушая
сюжет "Курьерской трагедии" Ричарда Варфингера в невнятном  пересказе восьми
памятей,  которые,  по прогрессии, петлями заплывали  в  регионы,  столь  же
расплывчатые,  как  и  облака-колечки от их косяков. История была  настолько
путаной, что Эдипа решила сходить  в театр  сама, и даже устроила так, чтобы
Мецгер ее как бы пригласил.
     "Курьерскую  трагедию"  ставила  труппа  под  названием  "Танк-актеры":
"Танк" - театрик с круглой сценой, разместившийся между маркетинговой фирмой
и подпольной компанией по выпуску приемников, в прошлом году ее здесь еще не
было,  а  в  следующем  уже  не   будет,  но   пока  она   загребала  деньги
экскаваторами,  опустив   цены  ниже  японского   уровня.  Эдипа   и  насилу
согласившийся Мецгер  вошли  в полупустой  зал.  К  началу  спектакля  число
зрителей  не  увеличилось. Но  костюмы  отличались роскошью,  а  подсветка -
воображением,  и  хотя текст  произносился  на Адаптированном Среднезападном
Театральном Британском Языке,  Эдипа обнаружила,  что  поглощена  ландшафтом
зла,  который  Ричард  Варфингер создал  для  аудитории  семнадцатого века -
предапокалиптической,   исполненной    инстинктом    смерти,    эмоционально
утомленной, не готовой  - пожалуй,  к сожалению -  к той бездне  гражданской
войны,  холодной и всепроникающей, которая  начнется  всего через  несколько
лет.
     Лет  этак  за  десять  до  начала действия некий Анжело  - злой  герцог
Сквамульи - убил соседа, доброго герцога Фаджио, намазав ядом ноги на образе
Святого  Нарцисса, Епископа  Иерусалимского,  в домовой часовне,  ибо герцог
имел  обыкновение прикладываться устами  к сим ногам  на  каждой  воскресной
мессе.  Это  дает возможность  злому  незаконнорожденному  сыну  последнего,
Паскуале, стать регентом сводного  брата  Никколо -  законного наследника  и
главного  героя, - пока тот не достигнет совершеннолетия. Надо ли  говорить,
что Паскуале вовсе не имеет  намерений позволить Никколо задержаться на этом
свете.  Будучи  закадычным  другом  герцога  Сквамульи,  Паскуале  замышляет
покончить с юным Никколо,  предложив ему сыграть в прятки  и потом хитростью
заманить его в огромную пушку,  из которой должен был выстрелить оруженосец,
взорвав  дитятю,  -  как  позднее,  в  третьем акте,  с  горечью  вспоминает
Паскуале:

      На кровавом дожде, питающем поле,
     Средь воя менад, песнь селитры поющих
     И серы кантус фирмус.

     С  горечью,  поскольку оруженосец  -  симпатичный  заговорщик  по имени
Эрколе, -  будучи  тайно связан  с диссидентскими элементами  двора  Фаджио,
которые хотят сохранить Никколо  жизнь, ухитряется запихнуть в дуло козленка
вместо  Никколо,  а  самого  тихонько  переправляет  из  герцогского  замка,
переодев его престарелой сводней.
     Все  это  выясняется  в первой  сцене,  когда  Никколо  повествует свою
историю одному  другу, Доменико. К  тому времени уже  повзрослевший  Никколо
бездельничает при  дворе  герцога Анжело, убийцы отца,  под личиной  особого
курьера  от семейств Турн  и  Таксис, которые в то  время  владели  почтовой
монополей  чуть ли ни во всей  Священной Римской  империи. Он, якобы, прибыл
для  освоения  нового рынка, ибо злой герцог Сквамульи наотрез  отказался  -
несмотря на низкие тарифы и прекрасную оперативность системы Турна и Таксиса
-  пользоваться  их  услугами,  признавая  лишь  собственных  посыльных  для
сообщения  со своей марионеткой Паскуале в соседней Фаджио. Но всем понятно,
что на самом деле Никколо ждет подходящего момента расквитаться с герцогом.
     Тем временем герцог  Анжело плетет  интриги, дабы объединить герцогства
Сквамулья и Фаджио, выдав замуж единственную имеющуюся в  наличии  при дворе
женскую  особу, свою сестру Франческу, за узурпатора Паскуале.  Но для этого
союза есть  одно препятствие: Франческа  - мать Паскуале, и  более  того, ее
тайная любовная связь с добрым экс-герцогом Фаджио послужила одной из причин
для  отравления  последнего.  Далее  -   забавная  сцена,  где  Франческа  в
деликатных выражениях пытается напомнить  братцу  насчет  общественных  табу
относительно  инцеста.  Но  Анжело  отвечает  на   это,  что  подобные  табу
ускользали от ее внимания в течение последних десяти лет,  пока у них длился
собственный роман. Будь то хоть инцест, хоть что, но свадьбе быть,  ведь она
жизненно  важна  для  его  стратегических  планов.  Церковь никогда не  даст
санкции на такой брак, возражает Франческа. Тогда,  говорит герцог Анжело, я
подкуплю  кардинала.  Он  ласкает  сестру,  покусывает  ее  за  шею,  диалог
модулируется  в  лихорадочную пантомиму  пылкого  желания, и  в конце  сцены
парочка валится на диван.
     Сам  же акт заканчивается тем, что Доменико, которому  наивный  Никколо
выболтал  свою  тайну,  пытается  пробраться  во дворец, дабы  поговорить  с
герцогом Анжело  и предать сердечного друга.  Герцог в апартаментах, конечно
же, занят своим любимым делом, и Доменико ничего не остается, как обратиться
к помощнику коменданта, коим оказывается тот самый Эрколе, что когда-то спас
жизнь юному Никколо и помог ему сбежать  из Фаджио. В этом он  и  признается
Доменико,   правда,   предварительно   соблазнив  безрассудного  информатора
нагнуться  и  засунуть   голову  в  любопытный  черный  ящик  -   там,  мол,
порнографическая   диорама.   Над  головой  вероломного   Доменико   тут  же
захлопывается  стальной  зажим,  крики о  помощи заглушаются ящиком.  Эрколе
связывает  его  по  рукам  и  ногам алыми шелковыми веревками,  рассказывает
Доменико, на  кого  тот  имел  несчастье напороться,  лезет в ящик  клещами,
выдирает оттуда домеников язык, наносит  пару  ударов ножом, выливает в ящик
чашу  царской  водки,  перечисляя  при  этом и  другие  приятности,  включая
кастрацию, которым подвегнется Доменико прежде  чем ему позволят умереть,  -
все  это  среди  воплей,  безъязыких  попыток молить  о пощаде и мучительных
усилий вырваться. Насадив  язык на  рапиру, Эрколе бежит  к факелу на стене,
поджигает язык и, размахивая им, как умалишенный, заключает акт, вопия:

      Твоим злодействам грязным путь закрыт.
     Так мыслит Эрколе - фигляр и параклит.
     Несвятый Дух повержен силой правой.
     Ты - гость пятидесятницы кровавой.

     Потушили свет, и  кто-то в  другом конце зала отчетливо икнул. - Хочешь
уйти? - спросил Мецгер
     - Я хочу досмотреть до костей, - сказала Эдипа.
     Ей  пришлось  ждать  четвертого  акта.  Второй же  большей  частью  был
посвящен  затяжным  пыткам,  завершившимся  смертью  князя  церкви,  который
предпочел мученичество санкционированию свадьбы между Франческой и ее сыном.
Сцена  прерывалас