мчивостью произнесла Эдипа, - ты и
Перри Мейсон - одного поля ягоды, у вас одно на уме. Крючкотворы.
     - Но  наше  преимущество, - объяснил Мецгер,  - состоит  как раз в этой
приспособляемости  к виткам.  Ведь адвокат  в зале  суда, перед  присяжными,
становится актером.  Реймонд  Бэр - это  актер,  играющий адвоката,  который
перед присяжными становится актером. Взять меня - бывший актер, который стал
адвокатом. На  телевидении сделали даже пробный  фильм, основанный  в  общих
чертах на моей карьере, с моим  другом  Манни Ди Прессо в главной роли, а он
был когда-то адвокатом,  но бросил  дело, дабы стать актером. Который в этой
пробе   играет   меня   -  актера,   ставшего   адвокатом   и   периодически
превращающегося  обратно  в  актера.  Тот  фильм  лежит  сейчас в специально
оборудованном склепе на одной из голливудских студий, от света с  ним ничего
не случится, и его можно крутить бесконечно.
     - Ты,  кажется, влип, - сказала Эдипа, глядя  на экран,  ощущая  сквозь
костюм Мецгера и собственные слаксы тепло его бедра. В настоящий момент:
     - Наверху - турки с прожекторами, - рассказывал  он,  разливая текилу и
наблюдая,  как  вода  заполняет  субмариночку, - с  патрульными  катерами  и
автоматами. Хочешь, заключим пари о том, что будет дальше?
     - Конечно нет,  - сказала  Эдипа, - ведь  фильм  уже  снят.  - Он  лишь
улыбнулся в ответ. - Один из бесконечных показов.
     - Но ведь ты  его не знаешь, - сказал Мецгер.  -  Ты еще не видела. - В
рекламной  паузе  оглушительными  похвалами  загремел  ролик  про   сигареты
"Биконсфилд", особо  привлекательные благодаря  фильтру  из костного угля  -
высочайший сорт.
     - А уголь из чьих костей? - поинтересовалась Эдипа.
     -   Инверарити   знал.   Он   контролировал   пятьдесят  один   процент
производства.
     - Расскажи.
     - В другой  раз. А сейчас у тебя последний шанс забить пари.  Выберутся
или нет?
     Эдипа  захмелела.  Ей  без  всякого  повода  пришло  в  голову, что это
отважное трио может в итоге и погибнуть. Она никак не  могла понять, сколько
осталось  до конца.  Посмотрела на часы,  но  они  стояли. -  Это  абсурд, -
сказала она, - конечно же, выберутся.
     - Почему ты так решила?
     - Все подобные фильмы хорошо кончаются.
     - Все?
     - Почти.
     - Это уменьшает вероятность, - самодовольно произнес он.
     Она искоса посмотрела на него сквозь стакан. - Ну так дай мне фору.
     - Если я дам фору, ты догадаешься.
     -  Итак,  - воскликнула  она, слегка,  пожалуй, нервничая,  - я  ставлю
бутылку чего-нибудь. Текилы, окей?  Спорим, у вас  ни хрена  не вышло. -  Ей
казалось, эти слова выскочили из нее сами.
     - Что у нас ничего не вышло.  -  Он задумался. - Еще одна бутылка, и ты
просто уснешь, - рассудил он. - Нет.
     - На что  тогда  ты  хочешь спорить?  - Она  и  так  знала.  Они упрямо
смотрели друг другу в  глаза  - казалось, минут пять.  Она  слышала,  как из
телевизора друг  за  другом вылетают рекламные ролики и влетают обратно. Она
злилась  все сильнее  - может,  от спиртного, а может, просто  не терпелось,
чтобы снова пустили фильм.
     - Ну что ж, прекрасно, - произнесла она как  можно  сдержаннее, в конце
концов сдавшись,  -  спорим. На все что  хочешь. У  вас ничего  не вышло. Вы
превратились в корм для рыб на дне Дарданелл - твой папа, твой песик и ты.
     - Идет, - распевно  произнес  Мецгер, взял ее руку, якобы пожать в знак
сделки, а вместо этого поцеловал ладонь, и  его  сухой язык слегка прошелся,
как  жеребец  на  выпасе,  по  линиям   ладони  -  неизменный  штрих-код  ее
индивидуальности, который, подобно цыпленку, вместе  с солью проклюнулся  из
ее ладони. Она задумалась: неужели опять все  так же, как, скажем, когда они
впервые были в постели с Пирсом, покойником. Но тут пустили фильм.
     Папаша,  свернувшись,  лежал в  воронке  от  снаряда на  крутых  утесах
берегового  плацдарма  АНЗАКа, вокруг свистела турецкая  шрапнель.  Ни Детки
Игоря,  ни  собачки Мюррея на  экране  не  было.  -  Что  за  чертовщина,  -
произнесла Эдипа.
     - Боже! - Воскликнул Мецгер, - они наверное перепутали ролики.
     - Это раньше или позже? -  спросила она, протягивая руку за бутылкой, -
движение, приведшее ее левую грудь к носу Мецгера. Неугомонный  комик Мецгер
скосил глаза, прежде чем ответить.
     - Секрет.
     - Ну же, - слегка  задев  его  нос  кончиком чашечки бюстгальтера,  она
налила еще текилы. - Или пари завершено?
     -  Давай, - сказал Мецгер,  -  задавай вопросы. Но за  каждый  ответ ты
должна что-нибудь с себя снять. Назовем это "стриптиз Боттичелли".
     У  Эдипы родилась великолепная идея. - Прекрасно, - сказала она,  -  но
для начала  я  на  секунду выскочу в  ванную.  Закрой глаза,  отвернись,  не
подглядывай. -  На экране корабль-угольщик  "Река  Клайд"  с  двумя тысячами
человек на борту причалил, среди неземной тишины, в Седдюльбахире. Было лишь
слышно, как голос с фальшивым британским акцентом прошептал: "Все прекрасно,
ребятки". - Вдруг  раздался  одновременный залп из сотен турецких  орудий  с
берега, и началась бойня.
     - Я  помню  эту  часть,  -  сказал Мецгер  -  глаза  зажмурены,  голова
отвернута от телевизора. - На  пятьдесят  ярдов вокруг море алело от  крови.
Этого  не показывают. - Эдипа проскользнула в ванную,  где оказался огромный
стенной  шкаф, быстро разделась  и  принялась натягивать  на себя  как можно
больше вещей - она  захватила их  с собой:  шестеро  трусиков разных цветов,
пояс, три пары  нейлонок, три лифчика,  две пары слаксов  в обтяжку,  четыре
нижних  юбки, черное узкое платье,  два сарафана, полдюжины юбок "трапеция",
три  свитера,  две блузки, стеганый  халат, светло-голубой пеньюар и  старое
орлоновое муму. Потом - браслеты, брошки, серьги, кулон. Казалось, ушли часы
на то, чтобы все это надеть, и закончив, она обнаружила, что передвигается с
трудом. Эдипа совершила ошибку, посмотрев на  себя в высокое зеркало, -  она
увидела  ходячий  надувной  мячик  и   рассмеялась  столь   неистово,   что,
споткнувшись, навалилась  на  раковину  и спихнула баллончик лака для волос.
Тот стукнулся об пол,  что-то звякнуло, под нарастающим давлением содержимое
стало распыляться, и баллончик ракетой понесся по ванной. Ворвавшийся Мецгер
обнаружил  Эдипу на полу в тщетных попытках встать на  ноги  - среди  липких
миазмов благоухающего лака. - Боже  мой! - произнес он голосом  Детки Игоря.
Злобно  шипя, баллончик  отскочил  от  унитаза и  просвистел  у правого  уха
Мецгера, промазав  где-то  на четверть  дюйма. Мецгер шлепнулся  на  пол  и,
прикрыв Эдипу, съежился, а баллон продолжал свои высокоскоростные карамболи;
из комнаты доносилось медленное низкое крещендо морской бомбардировки, залпы
гаубиц  и  стрелкового  оружия,  автоматные  очереди,  вопли  и подрубленные
молитвы гибнущей пехоты. Эдипа устремила взгляд кверху  - мимо его бровей, к
яркой лампочке на потолке, - ее поле зрения кроилось вдоль и поперек дикими,
вспышкообразными полетами баллона, чье  давление казалось неисчерпаемым. Она
испугалась,  но не  протрезвела. У нее было  чувство, что баллон знает, куда
лететь, или, может, нечто быстродействующее - Бог или компьютер - просчитало
заранее  всю сложную паутину его  передвижений; но  ей  быстродействия  явно
недоставало, она знала  одно: баллон может  поразить  их в любую  секунду, с
какой  бы  скоростью он ни  мчался,  хоть  сотни  миль  в час. -  Мецгер,  -
застонала она  и  погрузила  зубы ему в плечо  сквозь блестящую  ткань.  Все
вокруг  пропахло   лаком.   Столкнувшись   с  зеркалом,  баллон  отскочил  -
серебристый сетчатый  стекляный цветок, повисев еще секунду, с жутким звоном
ухнул  в раковину,  -  сделал "свечку" в  душевую,  где  вдребезги разгромил
панель матового стекла, затем,  покружив среди трех кафельных  стен, взмыл к
потолку,   пронесся  мимо   лампочки   над   двумя   распростертыми  телами,
сопровождаемый гулом - искаженным ревом телевизора  и собственным жужжанием.
Она  уже  отчаялась  увидеть,  как  полету  придет конец,  но вдруг  баллон,
обессилев, рухнул  на пол, в футе от носа Эдипы.  Она лежала, уставившись на
него.
     - Вот так  так! - послышались британские замечания. -  Ну и ну! - Эдипа
освободила Мецгера от своих  зубов, огляделась,  и в дверях  увидела Майлза,
-того самого,  с челкой  и  в мохеровом костюме, но помноженного  на четыре.
Это, скорее всего, была группа, о которой он говорил - "Параноики". Эдипа не
отличала  их  друг от друга  -  они  стояли,  разинув  рты, а  трое  держали
электрогитары. Тут появились лица девушек, выглядывающие  из-за  подмышек  и
колен. - Как эксцентрично, - сказала одна из них.
     - Вы из Лондона? - поинтересовалась другая. - Там сейчас  такая мода? -
В  воздухе  туманом  висел  лак для  волос,  пол был усыпан  поблескивающими
осколками.
     - Господь любит пропоиц, - подвел итог парень с ключом  в руке, и Эдипа
решила,  что  Майлз - это он. Преисполненный почтения, он, дабы развлечь их,
принялся рассказывать  об оргии  серфингистов,  в которой  участвовал неделю
назад, -  там  фигурировали пятигаллоновая  банка почечного сала,  небольшой
автомобиль со стеклянным верхом и дрессированный тюлень.
     - В сравнении это, конечно, блекнет, - сказала Эдипа, которая уже могла
слегка шевелиться,  - но почему  бы вам,  знаете,  не выйти  на улицу?  И не
спеть? Без  музыкального  сопровождения  ничего  не  получится.  Спойте  нам
серенаду.
     - Может, позже, - пригласил один из "Параноиков", - вы присоединитесь к
нам в бассейне?
     - Это, ребятки, зависит от того, насколько жарко будет  здесь, - весело
подмигнула Эдипа. Ребятки шеренгой вышли,  предварительно воткнув удлинители
во все имевшиеся в комнате розетки и спустив пучок шнуров из окна.
     Пошатываясь, она с помощью Мецгера встала  на ноги. - Есть желающие  на
"Стриптиз  Боттичелли"? - Телевизор в комнате трубил рекламу турецких бань в
центре  Сан-Нарцисо - если  там вообще  был  центр  - под  названием "Сераль
Хогана". - Тоже собственность Инверарити, - сказал Мецгер. - Ты знала?
     - Садист, - закричала Эдипа, - еще раз скажешь что-нибудь подобное, и я
надену этот ящик тебе на голову!
     - Ты и в самом деле с приветом, - улыбнулся он.
     Ничего  она не с приветом, в  самом деле.  Эдипа спросила: - Существует
ли, черт побери, хоть что-нибудь, чем бы он не владел?
     Подняв бровь, Мецгер взглянул на нее: - Вот ты бы мне и рассказала.
     Если  она и собиралась что-то рассказать, у нее все равно  ничего бы не
вышло,  ибо   на  улице,  в  вибрирующем  потоке  низких  гитарных  аккордов
"Параноики"  разразились  песней.  Ударник  опасно  уселся на трамплине  для
ныряния, остальных видно  не было. Сзади к ней подошел Мецгер, явно планируя
положить ладони ей на груди, но не смог их  сразу найти  за всеми  одежками.
Они стояли у окна и слушали пение "Параноиков".

        "СЕРЕНАДА"

      Я лежу на берегу
     Тихом, одиноком.
     По волнам плывет луна -
     Серебряное око.
     Тянет на меня прилив
     Безликая луна.
     Мертвым светом - тенью дня -
     Укрыла пляж она.
     Ты, как и я, лежишь одна
     В доме на берегу -
     Одинокая девочка в доме пустом, и я мечтаю о том,
     Как к тебе прибегу,
     Море вспять поверну, и погаснет луна.
     Но собьюсь я с пути, мне к тебе не дойти, ведь ночь так темна.
     Мне лежать одному,
     Пока прилив не придет
     И не заберет
     Меня, и небо, и песок, и море,
     Одинокое море........ и т.д. (затихая)

     - Ну, что теперь? - Эдипа весело передернулась.
     - Первый  вопрос, - напомнил  Мецгер. Из телевизора рявкнул  сенбернар.
Эдипа посмотрела и увидела  Детку  Игоря, переодетого турчонком-попрошайкой,
который  вместе  с собакой  крался  среди  декораций,  изображавших,  по  ее
разумению, Константинополь.
     - Снова не тот ролик, - произнесла она с надеждой.
     - Я не могу позволить такой вопрос, -  сказал Мецгер. Подобно тому, как
мы ставим  молоко, дабы  умилостивить  злых эльфов,  "Параноики"  оставили у
двери бутылку "Джека Дэниелса".
     - Боже,  - воскликнула  Эдипа. Она плеснула себе выпить. - Может, Детка
Игорь добрался до Константинополя в целой и невредимой подлодке "Джастин"?
     - Нет, - ответил Мецгер. Эдипа сняла серьгу.
     -  Тогда,  может быть,  он  приплыл  на  этой,  как  это  называется? -
субмарине второго класса?
     - Нет, - ответил Мецгер. Эдипа сняла вторую серьгу.
     - Может, он пробрался туда по суше, через Малую Азию, например?
     - Может быть, - сказал Мецгер. Эдипа сняла третью серьгу.
     - Как, еще одна серьга!? - спросил Мецгер.
     - А если я отвечу, ты тоже что-нибудь снимешь?
     - Да я сделаю  это и без  вопроса, - заревел Мецгер, сбрасывая  пиджак.
Эдипа  снова наполнила стакан,  а Мецгер приложился к бутылке.  Потом  Эдипа
сидела и минут пять смотрела  телевизор,  позабыв, что от нее ждут вопросов.
Мецгер с серьезным видом  стянул с себя  брюки.  Отец, похоже,  стоял  перед
трибуналом.
     -  Да, -  сказала она, -  не тот ролик. Сейчас его  того, до  последней
капли крови, ха-ха.
     - Это может  быть ретроспективная сцена, -  сказал  Мецгер.  - Или  его
осудили дважды. -  Эдипа сняла  браслет.  Так все  и шло: последовательность
кадров  по телевизору,  прогрессия  снятых  предметов  одежды,  оставлявшая,
впрочем, Эдипу  в  не  менее  одетом  виде,  глоток  за глотком,  неустанный
"кошачий концерт"  голосов и гитар  с площадки  перед  бассейном.  То и дело
вставляли рекламу, и всякий раз  Мецгер произносил "Инверарити" или "крупный
пакет акций", и потом сводил все к кивкам и улыбкам. Она в ответ злилась, но
по мере того, как где-то позади ее  глаз распускался цветок головной боли, в
ней   росла  уверенность,   что  они   из   всевозможных   видов   поведения
новоиспеченных   любовников,   нашли   единственный,    заставляющий   время
замедляться  само  по  себе.  Ясность происходящего уменьшалась. В  какой-то
момент Эдипа вышла в ванную, попыталась найти свое изображение в зеркале, но
не смогла.  Она  пережила  настоящий ужас.  Но  тут  вспомнила, что  зеркало
разбилось  и  упало в раковину. - Теперь  семь лет  неудач,  -  подумала она
вслух. - Мне будет тридцать пять.  -  Она заперла  дверь  и  воспользовалась
случаем, чтобы наощупь, почти бессознательно, натянуть еще одну комбинацию и
юбку, а  также пояс  и  несколько пар гольфов. Ее поразила вдруг  мысль, что
если  солнце  когда-нибудь  взойдет,  то  Мецгер  исчезнет.  У нее  не  было
уверенности,  что  она  этого  хочет. Вернувшись  в комнату, она  обнаружила
крепко спящего Мецгера в боксерских шортах  - член стоит, а голова лежит под
кроватью.  Она  заметила  животик,  ранее  скрываемый  костюмом.  На  экране
новозеландцы  и  турки  насаживали друг  дружку  на штыки.  Эдипа  с  криком
бросилась к нему,  упала сверху,  пытаясь  разбудить поцелуями. Его  сияющие
глаза  распахнулись и  пронзили  ее взглядом,  ей показалось, что она смутно
чувствует  между  грудями  острие.  С  глубоким  вздохом,  который,  подобно
волшебной жидкости, смыл с нее всю строгость, она опустилась и легла рядом -
настолько ослабев, что  не  смогла даже  помочь ему раздеть  себя,  двадцать
минут он переворачивал, пристраивал  ее то так, то сяк, и она  подумала, что
он похож на  увеличенную  стриженую  девочку, которая невозмутимо возится  с
куклой Барби. Она даже пару раз засыпала. Проснувшись, Эдипа увидела, что ее
уже  трахают;  она  включилась в  сексуальное  крещендо - подобно монтажному
кадру  в  сцене,  которую  снимают  движущейся  камерой. На  улице  началась
гитарная фуга, и Эдипа считала  каждый вступающий электронный голос, пока не
дошла до шести  или около того, но вспомнив, что только трое из "Параноиков"
играют на гитарах, решила, что к ним, наверное, подключились другие.
     Так оно и было. Совместный оргазм  совпал с тем,  что весь свет в доме,
включая телевизор, неожиданно погас, все стало мертвым и черным.  Любопытное
переживание.  Короткое замыкание устроили "Параноики". Когда свет включился,
Эдипа  с Мецгером  лежали обнявшись  среди  разбросанных одежек  и пролитого
бурбона, а в телевизоре высветились отец, собака  и Детка Игорь, заключенные
внутри "Джастин",  темнеющей по  мере  того,  как вода неумолимо  прибывала.
Первой утонула собака, оставив огромное скопление пузырей. Камера  перешла к
крупному плану рыдающего Детки  Игоря,  одна рука на панели управления. Цепь
замкнуло,  и заземленного  Детку  Игоря,  бьющегося  в  конвульсиях  и жутко
орущего,  прибило  током.  Из-за  голливудского искажения  всяких понятий  о
вероятности ток пощадил отца,  дав ему возможность произнести заключительную
речь - попросить прощения у Детки и пса за то, что он  впутал их в это дело,
и посожалеть, что  они не встретятся на небесах: "Твои глазки видели папу  в
последний раз. Тебе уготовано спасение, мне же  - преисподняя." В финале его
страдающий   взгляд  заполнил   экран,   звук  прибывающей   воды   сделался
оглушительным,  нарастающей   волной  зазвучала   эта   странная  киномузыка
тридцатых годов с массивной сакс-секцией, наплывом появился титр КОНЕЦ.
     Эдипа  вскочила  на  ноги  и  бросилась к  противоположной  стенке, там
повернулась и уставилась на Мецгера. -  У них  ничего не вышло!  - закричала
она. - Ах ты негодяй, я выиграла.
     - Ты выиграла меня, - улыбнулся Мецгер.
     - Так что сазал Инверарити? - спросила она в конце концов.
     - Что с тобой будет нелегко.
     Она расплакалась.
     - Иди сюда, - сказал Мецгер. - Ну же, успокойся.
     - Иду, - произнесла она немного погодя. И пошла.

        "3"

     События,  между  тем, не замедлили принять любопытный  оборот.  Если  и
существовало нечто, связанное с "Системой  Тристеро", как Эдипа назовет  это
позднее,  - или чаще просто Тристеро (словно некое тайное  имя) - призванное
положить  конец  ее  изоляции  в  башне, то, рассуждая  логически,  измена с
Мецгером  явилась отправным пунктом.  Рассуждая логически. Пожалуй, как  раз
это и будет тревожить ее сильнее всего -  то, как все логически складывается
один  к одному.  Словно  (как  уже показалось ей по  прибытии в Сан-Нарцисо)
вокруг нее совершается некое откровение.
     Главной  составляющей  этого  откровения  суждено  было  явиться  через
оставленную Пирсом коллекцию марок,  которая нередко заменяла  ему Эдипу,  -
тысячи  цветных  окошек  в  глубокие  перспективы  пространства  и  времени:
саванны, изобилующие антилопами и  газелями; галеоны, плывущие на запад  - в
никуда;   головы   Гитлера;   закаты;    ливанские   кедры;   несуществующие
аллегорические лица  - он  мог  часами разглядывать их, игнорируя Эдипу. Она
никогда не понимала его очарованности. Мысль об инвентаризации и оценке лишь
прибавляла головной боли. Но не давала повода думать, будто коллекция сможет
о  чем-то  поведать. Не  будь Эдипа  определенным  образом подготовлена  или
настроена  -  сначала одним эксцентричным совращением,  потом другим, всякий
раз  почти  экспромтом,  -  что  смогли  бы   рассказать  ей   немые  марки,
обернувшиеся  экс-соперницами, у  которых та же  смерть отняла  любовника, и
которым  предстояло  быть  разбитыми  на  лоты и отправиться  к  сонму  пока
неведомых новых хозяев?
     Это  настроение стало превращаться в нечто большее - то ли после письма
от  Мучо, то  ли в  тот вечер,  когда  они с  Мецгером заглянули  в бар  под
названием  "Скоп".  Оглядываясь назад,  она  не  могла вспомнить,  какое  из
событий   произошло  раньше.  Само   по  себе  письмо  не  содержало  ничего
особенного, оно  пришло в  ответ на одну из ее записок - так, о пустяках,  -
которые Эдипа посылала ему дважды в неделю и в которых так и не рассказала о
той сцене с Мецгером,  ибо чувствовала,  что Мучо  все  поймет. А  потом, на
танцульках в ЙУХ, его взгляд скользнет через поблескивающий пол спортзала и,
остановившись на ней -  какой-нибудь Шарон, Линде или Мишель  -  в одной  и