Но точно - амнезия. Полная потеря памяти. -  Налил
себе "Абсолюта" и Ильину тоже в рюмку "Абсолюта" плеснул. - Ваше здоровье,
Иван Петрович! Кстати, вы по мужской части как?
   - Нормально, - не стал распространяться на скользкую тему Ильин.
   Надо будет, приспеет случай - он себя в  деле  покажет.  Хоть  бы  этой
сильфиде.
   Чокнулись. Выпили. Хорошо пошла. Заели по-разному. Борода  -  сморчком,
Ильин - соленым огурчиком.  Ильин  себе  на  тарелку  еще  мясного  салату
наложил - никто не упрекнул.
   - А что ж он такое забыл? - продолжала красавка, да так  и  ела  Ильина
глазами, так и расчленяла его по-вурдалачьи.
   - Атас! - успел вставить Ангел. - Пошел в штопор.
   - Все забыл. Откуда пришел - забыл. Зачем пришел - забыл. К кому пришел
- тоже забыл...
   Сказав  это.  Борода  усмехнулся  в   бороду,   подмигнул   Ильину,   а
викингу-боксеру шутейно ткнул пальцем в бок. Викинг даже не колыхнулся.
   Образа над Бородой смотрели на Ильина осуждающе. Особенно -  дружбан  с
индонезийским островом на башке. Чего они осуждали? Что Ильин  все  забыл?
Так его ли в том вина?
   - Его ли в том вина? - Красавка словно подслушала Ильина. - Может, он и
не приходил ниоткуда, ни за чем, ни к кому...
   - Да? - спросил Борода. - Ох уж эти мне бабы!  Не  скажу,  чем  думают,
дети кругом, да только уж не мозгами... А самолет  свой  он  в  озере  зря
притопил, зря?
   - Был самолет? Какой? "Боинг"? "Сесна"? "Мессершмитт"?
   - Если бы! Неизвестной конструкции, но  известного  конструктора,  если
верить сведениям, полученным от нашего человека в гебе.
   Все  смешалось  в  доме  Облонских,  не  соврал  Толстой.  "Наши"  люди
просочились всюду - от революции до ее гонителей, а может, и нойереволюцию
в России опять ковали спецы с Лубянки, 2? Их при Ильине  временно  прижали
послепутчевые лидеры четвертой революции, но, как уже было сказано и здесь
(и  много  раньше  -  подслеповатым  поэтом  соцреализма):  эту  песню  не
задушишь, не убьешь... А и верно, кому  в  здравом  уме  могла  помститься
очередная  соцреволюция  в  нормально  капиталистической  стране?   Только
психам, только провокаторам, только наймитам кое-кого...
   А кому в таком случае она помстилась в семнадцатом?.. Или  в  девяносто
первом, когда самые демократические лозунги легко  покрыли  своим  хотя  и
выцветшим, но еще крепким сатином абсолютно  р-революционно-большевистские
методы?..
   Вопросы риторические, ответа не имеют.
   Но молчать было глупо и подозрительно.
   - Интересно, кто этот ваш человек в гебе? Я его  знаю?  -  вроде  бы  в
никуда, вроде бы в пространство-время спросил Ильин.
   - Хороший вопрос, -  одобрил  Ангел,  -  провокационно,  я  бы  сказал,
отточенный. Можешь ведь...
   - Что значит знаете? - настороженно спросил Борода.
   - Встречал... - туманно об®яснил Ильин. - В гастштадте обедали. Оперу в
четыре руки писали. За зарплатой вместе стояли. Мало ли...
   - Какую оперу? За какой зарплатой?
   - Не какую оперу, а какому оперу. Оперуполномоченному гебе. Я ж к нему,
как в Москву приехал, прикрепленный. Отмечаюсь раз в  положенный  срок.  А
зарплата - это к слову, может, он, ваш человек, тоже зарплату получает.
   - Перебор, - с сожалением сказал Ангел. - Все-таки не можешь.
   И красивая-умная Ангелу подыграла, о том не ведая:
   -  Чего  ты  его  слушаешь,  товарищ  Карлов?  Он  же  нас  дурит,  под
ненормального косит, а ты всерьез! Пусть  товарищ  Иван  с  ним  чуть-чуть
поработает, яйца ему на уши натянет, тогда он нам про свой "МИГ" все  вмиг
доложит.
   Насчет переспать можно  было  забыть:  товарищ  женщина  хотела  только
оперативных данных, но не  оперативных  удовольствий.  Причем  оперативные
данные в этом подполье выявлялись истинно р-революционными методами. Как в
семнадцатом и как в девяносто первом.  Товарищ  Иван,  человек-гора,  даже
очередную рюманьку отставил, понимая, что должен будет сейчас иметь чистые
руки, горячее  сердце  и  холодную  голову,  чему  шведский  "Абсолют"  не
способствует.
   -  Товарищи!  -  совершенно  искренне  напуганный,  вскричал  Ильин.  -
Камрады! О  чем  вы  таком  говорите?  Я  не  хочу  яйца  на  уши.  Я  сам
сочувствующий и даже сразу признал товарищей вон  там  Ленина  и  вон  там
Троцкого, хотя третьего товарища признать не могу, не  встречал.  Я  готов
рассказать все, что знаю, но  вот  вам  парадокс,  камрады:  я  вообще  не
понимаю, о чем рассказывать. Сначала гебисты с самого с ранья морочили мне
башку каким-то самолетом, но морочили, замечу, ничего толком не  об®ясняя:
что за самолет, откуда самолет, куда самолет, почему именно я о нем должен
вспомнить. Одни намеки. А теперь вот вы... Да растолкуйте мне все с начала
и  до  конца,  и  я  постараюсь  вспомнить,  если  сумею,  но  поподробнее
растолкуйте, поподробнее, я намеков не понимаю, у меня на сей счет справка
имеется...
   - Иван, - тихо и кратко произнес  Борода,  не  отвлекаясь,  однако,  от
осетринки с лимоном, наворачивая ее на вилку  и  отправляя  эту  скатку  в
пасть.
   Иван встал, и Ангел не удержался:
   - Ни фига себе!..
   Ильин  готов   был   простить   Ангелу   невольное   восхищение   перед
человеком-горой, Ильин и сам тащился от киноактера Арни Шварценеггера, как
там, в минувшем, тащился, так и здесь, где Арни совершил столь  же  крутую
карьеру, но тащиться - одно, а видеть, как человек-гора идет к тебе, чтобы
делать очень больно, - это, знаете, другое, тут, знаете,  не  до  праздных
восхищений. Посему Ильин  панически  заверещал,  адресуясь  единственно  к
Ангелу:
   - Придумай что-нибудь! Скорей!
   - Сдавайся, - философски посоветовал Ангел. И Ильин быстро сказал:
   - Сдаюсь.
   Иван остановился  рядом.  Ильин  глянул-таки  на  него  снизу  вверх  и
почувствовал, что кружится голова. Не сочтите сие метафорой: метр с кепкой
Ильина рядом с двумя с лихом метрами Ивана - как все  семь  холмов  Москвы
рядом с Джомолунгмой. Иван чуть покачивался над Ильиным, как  Останкинская
телебашня, и в этой  жизни  возведенная  над  усадьбой  графа  Шереметева:
видно, под потолком гуляли незаметные снизу турбулентные потоки.
   - Чего говорить? - спросил Ильин, опять наливая в  рюмку  "Абсолюта"  и
скоренько опрокидывая вкусное в рот.
   -  Закуси,  -  брезгливо  поморщился  Борода.  Ильин  послушно  закусил
салатом.
   - Давай все про самолет, - сказал Борода.
   - С нашим удовольствием, - услужливо согласился  Ильин  и  зачастил:  -
Значит, самолет. "МИГ", значит.  Я  на  нем,  видимо,  летел-летел,  потом
произошла авария, и я с него, видимо, упал-упал.  А  он  утонул,  как  мне
сказали. А я выжил и вот - перед вами. Хотя сам ничего не помню.  Амнезия.
Тяжелая болезнь.
   - Не прохонже, - заметил Ангел. Прав был, гад.
   - Иван, - повторил Борода.
   Чтобы описать происшедшее, придется потратить  времени  больше,  нежели
оно (происшедшее) заняло в реальности. А его, время, жаль. Посему  отметим
лишь начальный и конечный этапы. Начальный - это когда Иван резко и  грубо
схватил Ильина за плечи. Конечный - это когда  Ильин  выплыл  из  больного
небытия и обнаружил себя на стуле в другой - видимо, соседней  -  комнате.
Ильин был привязан к стулу капроновой веревкой, чтоб не упасть,  поскольку
ни  руки,  ни  ноги  не  работали,  позвоночник,  не   исключено,   совсем
развинтился и дико болел, а еще болели желудок, почки, печень,  селезенка,
поджелудочная железа, диафрагма и голова. Бит, похоже, был сильно и умело.
К слову, в комнате никого не наличествовало. - Ангел, - позвал  Ильин,  но
Ангел не откликнулся. То ли ему досталось больше, чем Ильину, и он  торчал
в бессознанке, то ли временно вообще слинял, не перенеся издевательств над
Ильиным; с ним, с хранителем фиговым, такое и раньше случалось.  Вернется,
поэтому не расстроился Ильин.
   Комната изобилием мебели не отличалась, стул вот в ней имелся, к  коему
Ильина приторочили, еще койка с  металлическими  шарами  на  спинках,  еще
крошечный письменный столик с перекидным календарем - и все, пустой совсем
стол! - а над ним висела карта Южной Африки плюс Мадагаскара.
   Дверь в комнату была закрыта, может даже  на  ключ,  и  никаких  звуков
из-за нее сюда не долетало. То ли звукоизоляция в квартире соответствовала
аудиостудийным параметрам, то ли гулянка в зале приумолкла. Сколько  Ильин
без сознания находился - один Ангел знает, а он, повторим, исчез.
   Ильин подергал руками: не прав был, двигались они, не отмерли. Но что с
того, что двигались?! Капроновая веревка прочно стягивала запястья  позади
спинки стула. Ильин повертел головой. Она хоть и  раскалывалась,  но  тоже
шевелилась. Над столом под картой  далекой  чужой  родины,  не  замеченный
поначалу Ильиным, а теперь к моменту увиденный, висел  африканский  кривой
меч или кинжал в  плетенных  из  какого-то  дерьма  ножнах.  Ильин  напряг
развинченный-товарищем Иваном позвоночник и запрыгал на стуле к стене. Тех
читателей, кто хотел бы подробнее ознакомиться с процессом передвижения  в
пространстве человека,  привязанного  к  стулу,  отсылаем  к  бессмертному
роману Джерома К.Джерома "Трое в одной лодке", там все это смачно описано,
повторяться смысла нет.
   Итак, Ильин допрыгал до стола. Стул, к коему его привязали, был венским
по типу и легким по весу. Ильин оперся на связанные в лодыжках ноги, встал
(если это действие можно обозвать таким точным  словом),  согнутый  буквой
"Г", уперся пузом о край стола  -  для  прочности  -  и  попытался  зубами
дотянуться до веревочки,  на  которой  держался  меч  или  кинжал.  Нежный
позвоночник не выдержал, Ильин клюнул носом вниз и  ткнулся  в  календарь.
Попал точно на металлические скобы, держащие страницы,  -  больно.  Но  не
заорал, сдержался. Собрался с духом и  силами,  рывком  дернул  скрюченное
тело вверх и тут же, пока не потерял инерции, резко прижал лицо к стене  -
вроде как дополнительный упор.  Хорошо  еще,  что  глазом  не  вляпался  в
гвоздь, на коем висел кинжал. Впрочем, до гвоздя надо было еще  добраться.
Упираясь животом в стол, а лбом - в стену,  Ильин  начал  рывками  двигать
голову к веревке, к заветному гвоздю, тихонько постанывая, поскольку рывки
эти болезненно отдавались во всех вышеперечисленных поврежденных  органах.
Ко терпения ему было не занимать стать. И ведь добился  своего.  Ухватился
зубами за мохнатую веревку, потянул ее на себя и стащил-таки меч-кинжал  с
гвоздя.
   Картиночка со стороны  выглядела,  вероятно,  мило:  скрюченный  в  три
погибели, притороченный к стулу клиент с кинжалом в зубах. Кинжал к тому ж
- на вервии простом. Джигит. Воин. Еще бы кремневое ружье между ног...
   Однако план следовало довести до ума.
   Ильин сел, то есть поставил стул вместе с собой на пол, чуть  раздвинул
колени - насколько позволили путы, и сунул рукоять  кинжала  (меча)  между
ног. Зажал крепко - тут уж путы позволяли, отпустил  веревочку  и  ухватил
зубами кончик ножен. Ножны были сплетены в знойной Африке из каких-то лиан
или змеиных хвостов - черт его разберет. На вкус - гнусно. Стащил ножны  с
лезвия, выплюнул их на пол и, не разжимая ног, с кинжалом торчком поскакал
к койке. Там он повалился на бок - на ворсистое  синтетическое  покрывало,
ухитрился уложить кинжал посередке и Заполз на него  спиной  -  связанными
кистями. Ловил веревкой острое лезвие, пилил, елозя стулом  по  покрывалу,
калеча не только веревку, но и руки.  Резал  их  почем  зря.  Но  боли  не
чувствовал. Не верите - попробуйте привязать себя к стулу и покувыркайтесь
на пружинном матрасе: болеть будет все. Как писал  поэт:  от  гребенок  до
ног...
   Боль в руках он ощутил, когда, наконец, веревка пала. Выхватил,  вырвал
руки из-под спинки стула - кровь капала на рубаху, на свитер,  на  светлое
покрывало. Лег на бок,  нашарил  кинжал  и  разрезал  путы  на  ногах.  Не
выпуская из окровавленных рук кинжала (ну, прямо  чистый  фильм  ужасов!),
подкрался к двери  и  прислушался.  По-прежнему  тишина  обитала  в  доме.
Приоткрыл дверь, увидел полутемный коридорчик, нырнул в  него,  прошел  на
цыпочках (ноги все ж ныли) и остановился у другой двери. Куда она вела?..
   - Куда она ведет? - машинально поинтересовался. И невесть откуда  -  не
из рая ли? - вернувшийся Ангел тотчас отреагировал:
   - В столовую ведет, куда ж еще.
   - Ты где это был? - строго спросил Ильин.
   -  Дела...  -  сильно  затемнил  Ангел.  -  То  да   се,   понимаешь...
Гиммельсгевольб, как говорится, гешефт, небесные, значит, делишки, тебе не
понять...
   - Где уж нам! - вроде как согласился Ильин. - Мы ж люди темные...  -  И
рявкнул: - Струсил, гад? Слинял, дампф поганый?.. Какие у тебя дела, кроме
меня? Нету! Взялся охранять - охраняй. Неотлучно. А то откажусь от тебя  к
едрене фене, и ты сдохнешь без тела... - Ангел помалкивал, вину  за  собой
ведал: Ильин подуспокоился, перешел к делу: не век  же  орать?  Все  равно
Ангела не переделать... - Кто за дверью, чуешь?
   - Один персонаж. Спит.
   - Кто именно?
   - Не знаю. Я их там особо не разглядывал, не  успел,  верзейх  мир.  Уж
очень быстро тебя повязали.
   - Ладно, смотри... - непонятно сказал Ильин  и  медленно,  остерегаясь,
повернул ручку двери. Пахло дурным детективом.
   За дверью и впрямь была  давешняя  столовая  комната,  и  стол,  как  и
раньше, был накрыт:  революционный  народец  выпил,  закусил  и  на  потом
оставил. Однако сам народец куда-то исчез, может, пошел на  баррикады  или
"Искру" печатать, а на диване мирно похрапывал бородатый вождь  и,  вполне
вероятно, видел во сне сильно светлое будущее.
   Честно говоря, Ильину все было непонятно.  Какой-то  пошлый  сюрреализм
сопровождал его с самого утра, когда  свихнувшийся  "мере"  чуть  не  сшиб
убогого на Большом  Каменном  мосту.  Потом,  вместо  того  чтобы  забрать
подозреваемого в лубянские подвалы, учинить там интеллигентную и  надежную
(фирма "Блаупункт" гарантирует!..) электронную пытку и вынуть  из  больных
мозгов все про самолет, гебисты возили Ильина  на  экскурсию  в  психушку,
кормили дорогими улитками в "Максиме", нежно  уговаривали  расколоться,  а
потом легко сдали в  какое-то  тухлое  подполье,  которое,  не  исключено,
гебистами и слажено. И ведь в подполье на Пресне тот  же  сюрреализм  имел
свое место. Ну, врезали по мозгам, вырубили на время из  действительности,
ну, приторочили к стулу - так и ждите, когда клиент очухается, берите  его
тепленьким и расслабленным от страха. Нет, они частью ушли,  частью  спать
легли. Необ®яснимо!.. Спавшая часть подполья хрюкнула во сне  и  почмокала
губами. Спавшая часть спала крепко. Ленин, Троцкий  и  псевдоиндонезийский
дружбан смотрели со стены одобрительно.
   Наклюнулась дилемма: то ли рвать  когти,  то  ли  пробудить  спящего  и
малость попытать его насчет отмеченного выше сюрреализма.
   - Как поступим? - спросил Ильин.
   - Пока опасности не вижу, - отозвался заметно приободрившийся Ангел.  -
Время вроде имеется.
   На полу возле дивана валялась газетка: видно, Борода почитал масс-медиа
чуток и сморило его. Ильин поднял газетку, развернул: впервые в этой жизни
видал такую, да и в прежней  жизни  ее  не  было.  Название  -  "Свободная
правда", текст - на русском  языке.  Под  названием  -  пояснение:  "Орган
Центрального Комитета Африканской  партии  труда  и  свободы.  Издается  с
апреля 1942 года".  Фотография  на  три  колонки:  мужик  с  индонезийским
островом  на  башке  жмет  лапу   какому-то   черному   типу,   мучительно
напоминающему бывшего узника совести Нельсона Манделу.  Только  моложе.  А
рядом  улыбается  еще  один  белый.  Над  фотографией  -  шапка:   "Мирная
конференция   в   Иоганнесбурге:   лидеры   сторон   накануне   подписания
межреспубликанского экономического соглашения".  Передовая:  "Приватизация
набирает темпы". Колонка информации: "Вести со  всего  света".  В  вестях:
американский  империализм  опять  наращивает  свое  присутствие  в  районе
Персидского  залива;  президент  Ирака  Задам  Хувсем  посетил  завод   по
производству   бактериологического   оружия,   построенный    с    помощью
специалистов из Южно-Африканской республики;  вождь  Ливийской  джамафигии
Захренар Муддафи отрицает причастность  своих  спецслужб  к  нападению  на
аэропорт  Шарля  де  Голля   в   Париже;   российский   нефтяной   концерн
"Шелл-Сайбириа" нагло диктует странам -  членам  ОПЕК  цены  на  нефть;  в
Восточной Пруссии ожидают визита папы Иоанна-Павла VI;  восстание  узников
совести в страшном пермском лагере N_354-бис в России;  Германия  отказала
Анголе в просьбе о продаже партии оружия; еще из России: в Москве с помпой
готовится очередной, XII по счету, шабаш  русских  национал-социалистов...
Начало большой - похоже, установочно-теоретической - статьи "Кому  выгодна
изоляция  ЮАР?"...  И  как  топором  по  темечку:   "Новый   сверхзвуковой
истребитель поступил в военно-воздушные силы ЮАР". И на маленькой фотке  -
его,  Ильина,  "МИГ".  Утонувший  в  болоте.  Сочиненный  в  Той  жизни  в
конструкторском бюро имени Артема Ивановича Микояна.  Испытанный  Ильиным.
Уже взятый кое-где  на  вооружение  -  в  Приволжском,  например,  военном
округе, опять-таки в Той жизни. А в Этой - построенный в ЮАР.  В  том  же,
как явствует из подписи под фоткой, КБ имени Микояна.
   - Вот оно, оказывается, в чем дело, - сказал Ангел.
   -  С  опозданием,  однако,  работают  в  Африке   авиаконструкторы   из
одноименного кабэ, - сказал Ангел.
   - Лажа-то, блин, какая, - сказал Ангел. - Если  они  открыли  в  болоте
твою тачку, то ты - шпион ЮАР. Без всяких сомнений. И  судить  тебя  будут
как  в  прежней  твоей  жизни  -  американского  летчика-шпиона   Пауэрса.
Пятнадцать лет в страшном пермском лагере N_354-бис. Узником совести.
   - Рви когти, - сказал Ангел, - пока Борода не прочухался.
   - Куда рвать-то? -  откликнулся  наконец  Ильин.  С  великой  тоской  в
голосе.
   -  Пока  прямо.  А  там  поглядим.  Я  с  тобой,  кореш,  где  наша  не
пропадала!..
   Ильин уронил на диван "Свободную  правду",  посмотрел  на  Бороду.  Тот
спал. Ильин встал и порулил к выходу, машинально цапнул со стола пирожок -
тот с мясом оказался. Так ведь нигде толком и  не  поел,  просто  заклятье
какое-то, тоже машинально подумал Ильин, жуя  на  ходу  холодный  пирожок.
Прошел через прихожую, отпер входную дверь и  очутился  в  знакомом  тихом
переулочке, еще, оказывается, день был, хотя и смеркалось.
   Ильин пошустрил по переулку, который неожиданно  быстро  вывел  его  на
Большую Грузинскую, а тут к тротуару, к остановке, очень вовремя  подкатил
автобус под номером 76, открыл дверцы с гидравлическим  ффуком,  Ильин  на
порог и запрыгнул. Сказал громко:
   - Абонемент.
   Он у него был - месячный, на службе выдавали. Прошел вперед,  посмотрел
на схемку на стекле водительской  кабины.  Конечная  у  семьдесят  шестого
номера была на кругу в Сокольниках.  Сокольники  так  Сокольники,  подумал
Ильин и сел на ближайшее сиденье: пустым был  автобус.  Сокольники  -  это
даже символично, подумал Ильин, поскольку там они с  Ангелом  сегодня  уже
были. Оттуда началась фантасмагория, которая пока заканчиваться не желала.
   Все по-прежнему оставалось непонятным, хотя кое-что и прояснилось. Если
гебисты выловили "МИГ" из болота (а они, похоже, его выловили), то для них
он - типичный пришелец из вражеской страны. А Ильин, без памяти  найденный
у кромки болота,  неизбежно  должен  быть  связан  с  вражеским  аппаратом
тяжелее воздуха. Иначе какого хрена он там оказался и при  сем  ничего  не
помнил? Тут даже в гебе служить не надо, чтоб до такого дотумкать.  Другое
дело, как это радарщики и слухачи из ПэВэО  проморгали  самолет?  Летел-то
он, по размышлениям гебистов, издалека, посадки неизбежно делал - ну пусть
в Ливии, ну пусть в Ираке, но потом-то он границу  пересек,  полдержавы  с
юга отмахал. И упал. И никто о нем  -  ничего.  Это  точно.  Когда  Ильина
допросами мурыжили - ни слова о воздушном транспорте сказано не  было.  Не
знали тогда про "МИГ" гебисты.
   Т