снабжение  Города.  Технологический  управляющий
центр исчез неизвестно куда,  от  продовольственного  континуума  остались
лишь скотоводческая ферма и  склад  семенного  зерна.  Пришлось  сразу  же
ввести продовольственные карточки, а "дикие"  стали  первыми  поставщиками
хлеба, рыбы и мяса. Но и они не смогли предотвратить беды. Начался  голод.
Был обнародован закон, поощрявший охоту и рыболовство, а  также  обработку
земельных участков в новооткрытых районах.  Тысячи  людей  устремились  из
Города на реку и в прилегающие леса. Одно за другим  возникали  фермерские
хозяйства  и  скотоводческие  ранчо,  конные  заводы  и  рыбные  промыслы.
Необычайно вырос меновой  рынок,  где  обменивали  на  продукты  все,  что
угодно. Многие не перенесли голода, многие погибли,  не  сумев  преодолеть
трудностей на новых землях. Но Город оживал, он  уже  мог  сам  прокормить
себя.
   Вечером в каюте я повторяю Мартину рассказ Стила.
   - А мы при чем? Зачем мы здесь? - спрашивает Мартин.
   Дверь открывается без стука - может, и был стук, да мы не слышали, -  и
в каюту входит... Тур Мердок. Он в том же костюме,  только  без  цилиндра.
Волосы у него черные с серебряной проседью.
   - На последний вопрос могу ответить я, - говорит он. - Вы  кричали  так
громко, что было слышно сквозь полуоткрытую дверь. Вы здесь,  джентльмены,
для того, чтобы помочь мне, ну а я для того, чтобы помочь вам.
   Мы с Мартином не находим слов для ответа. Мы просто ждем, глупо  моргая
глазами. А Мердок, садясь на край нижней койки, спокойно продолжает:
   - Кто вы, я  знаю.  Прочел  ваши  имена  в  регистрационной  книге  для
пассажиров, кроме того, с мсье Ано я познакомился лично, а  мистер  Мартин
видел меня в ресторации Вильсона,  когда  выходил  из  игорного  зала.  Вы
записались как  путешественники,  но  я  бы  чуть-чуть  поправил:  скажем,
искатели приключений. Вас это не обижает, надеюсь. Ведь путь от  грузового
причала к верхней палубе "Гекльберри  Финна"  не  так  уж  короток,  чтобы
рядовой путешественник проделал его за два дня. Так вот,  у  меня  к  вам,
джентльмены, два предложения. Первое - на будущее, второе - только на  эту
ночь.
   - Что же вы предлагаете? - спрашиваю я.
   - На будущее? Участие в моих делах за достойное вас вознаграждение.
   - В каких делах? - перебиваю я.  -  Может  быть,  в  тех,  для  которых
используется мистер Пасква?
   Мердок улыбается, ничуть не смущенный.
   - У Пасквы свои обязанности и свой круг  знакомых.  А  вас  я  видел  в
обществе сенатора Стила. И разговор, судя по всему, был деловым и  добрым.
Вот это меня и привлекает.
   - Могу ли узнать почему, мистер Мердок?
   - Вполне, мсье Ано. Чем ближе вы или мистер Мартин  -  его  я,  кстати,
видел на палубе вместе с племянницей сенатора, и беседа, как мне  кажется,
также была достаточно дружеской...
   В глазах у Мартина злость - вот-вот прорвется, я незаметно наступаю ему
на ногу, но Тур Мердок опережает:
   - Дайте закончить, мистер Мартин, я не  хотел  вас  обидеть.  Я  просто
предполагаю, что знакомство мсье Ано и ваше с  сенатором  может  быть  еще
ближе... И  чем  ближе  -  тем  нужнее  вы  будете  для  меня.  О  деталях
договоримся в Городе - я сумею вас разыскать. Итак, ваш ответ?
   - Подумаем, - говорю я.
   - Надеюсь, что без участия сенатора Стила?
   - Допустим.
   - Теперь о предложении на эту ночь. Если услышите  шум  на  палубе  или
даже выстрелы, не выходите из каюты. Учтите, что ни сенатору Стилу, ни его
племяннице ничто не грозит.
   - А кому грозит? - хмурится  Мартин.  Он  явно  недоволен  и  не  хочет
скрывать этого.
   Но Мердок по-прежнему улыбается.
   - Не будьте так любопытны, мистер Мартин. Я лично  никому  и  ничем  не
угрожаю. Я просто кое-что знаю, о чем вам и  сообщу,  когда  все  стихнет.
Если вы не возражаете, считайте, что с сегодняшнего вечера вы  у  меня  на
службе. - Он встает и, открывая дверь в коридор, заканчивает: - До встречи
ночью.



        4. НАПАДЕНИЕ

   Минуту или две мы не произносим ни слова.  Наконец  Мартин  спрашивает,
тупо глядя в одну точку:
   - Ты понял что-нибудь?
   - Как не понять. Все ясно. Мердок предлагает нам  непыльную  работенку.
Вероятно, связанную с элементарным шпионажем.
   - Ты же слышал, где?
   - Ну и что?
   - И сказал: подумаем.
   - А почему бы и не подумать? Ведь мы собираемся работать со Стилом.
   - И предавать его? Я не узнаю тебя, Юри.
   - Не торопись. Общение с Мердоком еще не предательство. Может, и  Стилу
будет небезвыгодно это.
   - Не понимаю.
   - Мы должны быть в эпицентре этой игры. Нельзя  познать  нынешний  "рай
без памяти", работая загонщиком скота или грузчиком.
   - Так завтра же расскажем все Стилу?
   - Опять торопишься. Спектакль Мердока еще не окончен.
   Мартин крупными шагами меряет длину каюты по диагонали. Нервничает.
   - Ты имеешь в виду эту ночь?
   - Хотя бы.
   - И мы должны отсиживаться в каюте, когда на палубе начнется стрельба?
   - А у тебя есть оружие?
   - Иногда можно защищаться и без оружия. Ты  думаешь,  ей  действительно
ничто не угрожает?
   Мне вдруг становится ясным намек Мердока.
   - Ни ей, ни тем более сенатору, -  говорю  я.  -  И  вообще  никому  из
пассажиров.  Кроме  тех,  конечно,  кому   тоже   вздумается   пострелять.
Перестрелка будет с охранниками у кормового люка.
   Мартин все-таки не понимает: вижу по  его  глазам.  Ему  очень  хочется
узнать, почему именно у кормового люка.
   - Да потому, что в этот люк загружали серебряные слитки. Помнишь? Какой
же ты, к черту, репортер? - Заметил, так сделай вывод. Самый ценный металл
в Городе - серебро. Вероятно,  основа  его  денежной  системы.  Золото  на
планете пока не обнаружено. Если так, то как раз серебряные слитки и могут
быть целью потенциальных грабителей. Не пароходную же  публику  потрошить:
много риска и добыча невелика. А серебра в трюме  две  тонны,  не  меньше.
Могу допустить, что банда уже на пароходе,  учитывая  сказанное  Мердоком.
Сам он, разумеется, в стороне:  нельзя  пачкать  репутацию  главы  будущей
партии, но для роли закулисного организатора  ограбления  наш  джентльмен,
несомненно, подходит. Его партии нужны деньги, а когда  легальных  средств
не  хватает,  прибегают   к   нелегальным.   Впрочем,   это   только   мое
предположение. Поживем - увидим.
   - Гангстер, - говорит Мартин.
   - Возможно.
   - Что же делать?
   - Ждать.
   Мартин взбирается на верхнюю койку и ни о чем уже больше не спрашивает.
Ему, как и мне, есть над чем подумать. Я мысленно перебираю в  памяти  все
случившееся за день. Самое существенное -  появление  Мердока  и  то,  что
последует. Встреча со Стилом. Его рассказ заполнял белые пятна  в  картине
неузнаваемо  изменившегося   Города-государства.   Свои   традиции,   свое
житье-бытье, свои моды, свой  путь  к  знаниям.  Пятьдесят  лет  назад  ни
истории, ни географии не было - сейчас  к  истории  обращаются  не  только
школьники, но  и  политики,  и  географию  дописывают  местные  Магелланы.
Конечно, кое-что и не дотянули. Алгебру в школах изучают, а  до  квантовой
механики, наверно, не доросли. И в экономике, должно быть,  то  же  самое.
Как в конце девятнадцатого. Соображай, Анохин, раздумывай.  Промышленности
здешней ты еще не знаешь,  но  она  есть,  если  газопровод  построили.  И
миллионеры уже есть; значит, кончился период  первоначального  накопления.
Вышли на сцену, как у нас говорят в учебниках, помещики и капиталисты.  Ну
а рабочий класс? Коммунистов, судя по рассказу Стила, в стране  пока  нет,
но не  может  же  его  партия,  столь  разношерстная,  сохранять  во  всем
трогательное единомыслие.  Должны  же  быть  у  популистов  свои  "левые",
способные правильно оценить производственные отношения в стране. Вот их-то
и надо найти...
   Тут я снова возвращаюсь к визиту Мердока. Зачем  ему  наша  близость  к
сенатору - понятно: агентурная информация  о  сенатской  возне.  Вероятно,
кое-какая информация у него уже имеется.  Но  вдруг  нам  удастся  копнуть
поглубже? С тигриной хваткой человек, что и говорить. Знает, что, если  на
выборах опять победят популисты, никаких надежд на  легализацию  партии  у
него не останется. А вдруг будут? Неоднородна ведь партия  Стила,  есть  в
ней многие,  которым,  наверное,  симпатичен  Мердок.  Не  на  них  ли  он
рассчитывает? Да и на Стила с нашей  помощью  поднажать  можно.  Вот  этой
тактике мы должны противопоставить свою. Если уж помогать, то не Мердоку и
не Стилу, быть может, а кому - мы это еще увидим.
   Ждем, когда стрелять начнут. А выстрелов так и не слышно.  Только  шаги
по  коридору,  частые  тяжелые  шаги.  Потом  тишина.  Пароход   почему-то
замедляет ход, и я вижу в предрассветной  полутьме  за  окном  каюты,  как
приближается черная стена леса на берегу. Значит, подходим к  причалу.  Но
где?
   - Что происходит? - спрашивает, спустив ноги с верхней койки, Мартин.
   - Кажется, останавливаемся.
   Пароход действительно причаливает к пристани - летит мимо  окна  черная
змея швартового каната, и "Гекльберри Финн" замирает, покачиваясь у самого
берега.
   Вот тут-то и раздаются первые выстрелы. Несколько сразу, потом один  за
другим, как будто кто-то  рядом  открывает  десятки  бутылок  шампанского.
Перестрелка, как я и думал, доносится с кормовой палубы.
   Кто-то осторожно стучит в дверь каюты.
   - Войдите.
   Входит Мердок в сером пальто-крылатке.
   - Ну вот и все, джентльмены, - говорит он.
   - А что случилось?
   - Какие-то пьяницы затеяли перестрелку на палубе. Их усмирили.
   - Вы же знали об этом.
   - Предполагал, - пожимает плечами Мердок.
   - А где мы сейчас?
   - На полпути от Вудвилля. На лесной пристани.
   - Но ее нет в маршруте парохода.
   - Должно быть, недавно построили.
   - Специально, чтобы выгрузить серебро? - Я  не  могу  скрыть,  пожалуй,
опасной иронии.
   Мердок по-прежнему невозмутим.
   - Вы догадливы, мсье Ано.  Только  не  всегда  следует  показывать  это
другим. - Он приоткрывает дверь, чтобы уйти, и добавляет: -  К  сожалению,
должен вас огорчить, джентльмены. Пароход не пойдет в Вудвилль.
   - А куда?
   - Вероятно, обратно.
   - Но у парохода свой маршрут.
   - Он изменен.
   - И капитан согласился?
   - Его убедили.
   - Понятно, - говорю я.  -  Некто  заинтересованный  старается  выиграть
время. Вы, конечно, сходите здесь?
   - Увы, я вынужден, как и все  пассажиры,  отплыть  обратно.  Приходится
подчиниться необходимости.
   - У сенатора другие намерения, - дерзко вмешивается Мартин.
   -  Это  учтено.  Поместье  сенатора  поблизости,  вверх  по  Реке.  Ему
предоставят лодку и гребцов, чтобы он смог добраться туда.
   - Зачем гребцов? - протестует Мартин. - Мы с Ано охотно сядем на весла.
   Я, видимо, недооценивал Мартина:  он  сообразительнее.  И  Мердока  его
предложение явно устраивает.
   - Превосходно, - соглашается он, - я поговорю с капитаном.
   Так мы оказываемся на борту лодки, достаточно вместительной  и  ходкой,
чтобы преодолеть неторопливое  течение  реки,  которую  здесь  по-прежнему
называют Рекой, без имени. Она памятна нам еще с прошлого посещения.
   Сенатор Стил с племянницей Минни, укутанные в одеяла, сидят  на  корме,
не понимая, что случилось. Я не рискнул рассказать им о визите Мердока и о
государственном серебре, выгруженном на этой пристани. Очевидно,  операция
была давно задумана и подготовлена, капитана купили, а пароход  вернули  в
Сильвервилль, чтобы выиграть время, как я и сказал Мердоку. Любопытно, что
лодку спускали на воду не матросы, а молчаливые парни  в  темных  коротких
куртках и широкополых шляпах.
   - Погляди внимательно, - шепнул мне Мартин.
   - На что?
   - На повязки.
   - Какие повязки?
   - На рукавах.
   Действительно, у каждого из этих людей на рукаве  блестела  повязка  из
позументной  тесьмы  не  то  золотого,  не  то  серебряного  цвета.  "Знак
принадлежности к партии реставраторов",  -  сообразил  я.  В  причастности
Мердока к экспроприации можно было не  сомневаться.  Охранников  подавили,
матросов загнали в кубрик, выскочивших пассажиров - в  каюты,  а  серебро,
вероятно, уже начали грузить  в  обоз,  поджидающий  на  лесной  дороге  у
пристани. Хорошо, что Стил так ни о чем и не догадался, иначе не  избежать
бы ему стычки с Мердоком.  Не  вызвал  у  него  подозрений  и  растерянный
шепоток  капитана,  уверявшего   в   необходимости   вернуть   пароход   в
Сельвервилль,  поэтому  он  сравнительно  легко  принял  наше  с  Мартином
предложение добраться до его поместья на лодке.
   - Скоро? - спрашиваю я у него.
   Сенатор вглядывается в неясные очертания берега.
   - Думаю, через полчаса доберемся до устья... А что все-таки произошло с
пароходом? - возвращается он к мучившему его вопросу.  -  Капитан  твердил
какую-то несуразицу, пассажиры, выбежавшие со мной, тоже ничего не поняли.
Какие-то выстрелы, какая-то суета. Кто это стрелял?
   - Мало ли у вас в Сильвервилле стреляют? - говорю я. Открывать сенатору
суть происшедшего пока не следует.
   - В Сильвервилле - да, -  соглашается  он.  -  В  Городе  же  право  на
огнестрельное оружие имеет только полиция.
   - Когда-то вы стреляли в полицию, - не без иронии замечает Мартин.
   - То была совсем другая полиция. А эта служит народу.
   - Вы хотите сказать - государству, - поправляю  я.  Мне  очень  хочется
полнее раскрыть Стила.
   - Государство - это народ  и  его  хозяйство,  -  заявляет  он,  как  с
сенатской трибуны.
   - Но ведь народ - неоднородная масса. - Я  ищу  слова,  подходящие  для
понимания Стила. -  Это  богатые  и  бедные,  аграрии  и  мелкие  фермеры,
заводовладельцы  и  рабочие,  хозяева  и  слуги.  И  народным   хозяйством
управляют, увы, не слуги, а хозяева.
   - А как же иначе? - искренне удивляется Стил. - Правда, хозяева  бывают
разные. Одни больше заботятся о благе  народа,  другие  меньше.  У  нас  в
сенате больше Двух третей популисты - защитники народа.
   - Но не все же  популисты  единомышленники?  -  снова  подбираюсь  я  к
главному.
   Сенатор не принимает вызов.
   - Есть, конечно, горячие головы, их  приходится  остужать...  -  нехотя
цедит он. - Кстати, за этим мыском и  находится  устье  канала,  а  там  и
поместье недалеко, - меняет он  тему.  И  только  после  нескольких  наших
гребков добавляет: - По своему состоянию и положению я мог бы  вступить  в
партию "джентльменов". У меня несколько тысяч акров земли,  скотоводческое
ранчо, молочная ферма и прочные связи с оптовиками.  Но  я,  как  и  отец,
предпочитаю быть популистом. Народником.
   Нет, это был не Стил-отец,  занимавшийся  сельским  хозяйством  вопреки
полицейским   законам,    не    Стил-революционер    и    подпольщик,    а
Стил-землевладелец, Стил-сенатор, хорошо усвоивший разницу между хозяевами
и слугами.
   Так мы еще ближе подошли к пониманию современного "рая без памяти".



        5. ПРОГРЕСС ИЛИ РЕГРЕСС?

   Итак, я в том же доме, куда мы приехали пятьдесят лет назад по здешнему
времени. Тогда шел десятый год первого  века,  ныне  -  шестидесятый.  Дом
причудливой деревянной архитектуры с разновеликими окнами и дверьми  стоит
на  холме  над  бывшим  ериком.  Он  словно  совсем  не  постарел.  Та  же
кораллового цвета жимолость на стенах,  та  же  обегающая  дом  деревянная
галерея,  только  крыша  подновлена  толстым  слоем  недавно  срезанной  и
спрессованной  соломы,  выдвинутой  длинным  козырьком  над  этой  обвитой
цветущим вьюнком галереей, да вместо ступеней  из  плоских,  вдавленных  в
землю валунов к дому ведет широкая лестница из тесаного камня. И забора из
высоких нетесаных бревен с узкими бойницами уже нет, его заменил  чугунный
рисунок насквозь просматривающейся ограды.
   Одно из окон нашей комнаты выходит в густой фруктовый сад, другое  -  в
ясеневую рощицу, полукольцом охватывающую дом, - единственный лесной оазис
среди выкорчеванного на километры леса, вместо которого гектар за гектаром
тянутся пшеничные и кукурузные поля. Стил уже показал нам их, прокатив  по
проселку  в  открытой   двухколесной   "американке",   запряженной   парой
породистых рысаков. Видели мы и птицеферму, и  скотный  двор,  которому  в
свое время позавидовал бы любой российский помещик,  вместительные  амбары
для зерна, огороды и молочное хозяйство с маслобойками и сыроварней.
   Что изменило Стила, превратило из двадцатилетнего романтического парня,
почти дикого, как индеец времен колонизации  Американского  континента,  в
крупного хозяина,  знающего  цену  каждому  истраченному  и  заработанному
франку? Я застал его после поездки по имению над  бухгалтерскими  книгами,
которые он проверял в присутствии своего  ровесника-управляющего.  Но  как
различно выглядели они в этой беседе: один - жесткий и властный, другой  -
покорный и робкий...
   Когда Стил  закончил  дела  с  управляющим,  у  нас  наконец  произошел
разговор, которого я ожидал.
   - А все-таки потянуло к политике? - спросил я его.
   - Потянуло, - согласился Стил.  -  Сказалась,  должно  быть,  отцовская
кровь. Да и здешние фермеры, когда на кантоны новые  земли  разбили,  меня
сначала кантональным судьей выбрали, а потом все, как один, - кандидатом в
сенат. Так и прошел без соперников. И каждые выборы выдвигали заново, даже
если большинство в сенате переходило к "джентльменам".
   - Точнее, к правым?
   - Пожалуй.
   - Значит, вы - левые?
   - Мы - центр. Левые не сформировали собственной партии. Пока это - наше
левое крыло, обязанное подчиняться решению  большинства,  хотя  по  многим
вопросам оно и не согласно с нашей политикой.
   - По каким же вопросам?
   Стил замялся.
   - Трудно сказать, не заглядывая в протоколы  заседаний  сената.  Назову
главные. Они, например, за снижение пенсионного возраста и  за  увеличение
пенсий, а мы на это не идем - не позволяет бюджет. Они - за национализацию
железных дорог, нефтяных и газовых разработок, ну а  мы,  естественно,  не
хотим  ограничивать  инициативу  хозяев.  Интересам  государства  она   не
угрожает.
   - А интересам народа?
   - Я уже говорил, что государство - это народ и его хозяйство, -  упрямо
повторил Стил.
   Я решил не затевать спор. Еще не время. Спросил примирительно:
   - Ваши консерваторы-"джентльмены", вероятно,  не  возражали  бы  против
Мердока?
   - Возможно. Но мы сдержим и Мердока, и Донована.
   - Кто это - Донован?
   - Глава левых. Они еще называют себя марксистами. До сих  пор  не  могу
понять это слово. У них  даже  язык  какой-то  чудной.  Классовая  борьба,
производительные    силы,    производственные    отношения,    прибавочная
стоимость...
   Я не возражал сенатору, только спрашивал:
   - А кто может быть президентом?
   - Глава победившей на выборах партии становится одновременно  и  главой
государства. За истекшие полстолетия на этом посту побывали и Фляш  и  мой
отец...
   Невольно мне вспомнился  Фляш,  подпольщик.  Именно  ему,  возможно,  и
досталась та  пачка  книг,  которую  я  положил  на  грань  двух  миров  -
галактического, откуда мы вернулись на Землю,  и  нашего,  земного.  Среди
этих книг были и философский словарь, и однотомная энциклопедия, и учебник
политической экономии для советских вузов. В  них  хватало  материала  для
того, чтобы уяснить сущность капитализма  и  социализма,  их  экономики  и
политики. Однако подробно расспрашивать Стила о левом крыле  популистов  я
не стал. Его могло насторожить такое любопытство.
   - Почему популисты почти всегда побеждают  на  выборах?  Мелких  хозяев
больше, чем крупных? - так прозвучал мой новый вопрос к сенатору.
   Он ответил не сразу, чуть-чуть подумал и отрицательно покачал головой.
   - Не потому. Конечно, за нас голосуют батраки и мастеровые,  их  много.
Но хотя заводчики  в  своем  районе  вкупе  с  цеховыми  старостами  умеют
протащить  своего  депутата,  любой  фермер-хозяин,  независимо  от  того,
сколько у него земли и скота, всегда за нас. Мы страна аграрная, аграрии и
у власти.