хватит,  иначе  завтра   не
встанете". И платит каждому по три франка. Мартин  угрюмо  молчит,  а  мне
даже весело: на целый франк в первый же день Пита и Луи переплюнули.
   Вечером   расплачиваемся   с   Вильсоном,   мгновенно   подобревшим   и
расплывшимся в улыбке. Даже лысина его, кажется, сияет ярче. Нас заботливо
приглашают к столу и  вместо  холодных  котлет  подают  жаркое  из  свиной
тушенки с бобами. "По заказчикам и заказ", - повторяет хозяин.  Но  мне  и
такого изобилия мало: надо восстанавливать силы, и я тут же заказываю  еще
одну порцию жаркого и пива.
   - Жаль только, что Луи и Пит уезжают, - говорю  я.  -  Теряем  надежный
источник информации.
   - И надежных друзей, - добавляет Мартин.
   Ресторация  постепенно  заполняется,  вскоре  все  столы  уже   заняты.
Портовики и матросы в тельняшках, усатые парни в соломенных, как и у  нас,
сомбреро, фермеры в грязных широкополых шляпах, женщины с белыми от густой
пудры лицами. Из соседней комнаты доносится стук бильярдных шаров,  чей-то
смех и возгласы: "Пять", "Десять", "Плюс десять", "Отвечаю".  Похоже,  там
идет игра.
   Мартин лениво встает.
   - Подожди минутку. Пойду взгляну.
   Третий стул за нашим столом пуст, к нему подходит худощавый человек лет
сорока в синем сюртуке и цилиндре, с вьющейся бородкой, как у  голландских
матросов.
   - Место свободно? - спрашивает он.
   Я равнодушно киваю, не замечая,  что  все  кругом  за  столиками  сняли
шляпы.
   - Вы, наверно, новичок в Сильвервилле? - Незнакомец садится напротив.
   - Допустим, - отвечаю я.
   - И меня, конечно, не знаете?
   - Нет.
   - Тогда прошу вас не удивляться тому, что сейчас последует.
   Хозяин не успевает подать ему бутылку пива, как раздается выстрел и мое
простреленное сомбреро слетает на пол. Стрелял верзила с нависшей  на  лоб
челкой, сидящий метрах в пяти от меня. Я подымаю с  пола  шляпу  и  говорю
соседу:
   - Ну и нравы у вас в Сильвервилле!
   - Просто люди привыкли, что в моем присутствии снимают шляпу. Я  бывший
шериф на серебряных рудниках.
   - То, что вы шериф и тем более бывший, мне безразлично.  Я  не  нарушаю
законов. Жаль только, оружия у меня нет.
   - А зачем? - улыбается он. - Что бы вы сделали?
   - Наказал бы этого громилу.
   - Каким образом? Он же сидит без шляпы.
   - Но с бутылкой.
   Бывший шериф любезно протягивает мне пистолет, очень похожий на  земной
"вальтер".
   - Стреляйте. Он заряжен. Только если вы убьете или раните  кого-нибудь,
вас тут же повесят, прямо на улице.
   Я беру пистолет. Позади верзилы с челкой виден пустой угол зала и косяк
входной двери: пуля наверняка никого не заденет, если  стрелять  метко,  а
стрелять я умею, золотые медали имел. Не долго думая нажимаю на  спусковой
крючок. Бутылка со звоном разлетается на куски, обливая верзилу  остатками
пива.
   - Молодец! - одобряет сосед. - Отлично стреляете. Профессионал?
   - Скорее, любитель. Охотник. Жорж Ано.  Сейчас  работаю  на  причале  у
Фляшона.
   -  Тебе  придется  самому  платить  за  разбитую  бутылку,  Пасква,   -
оборачивается бывший шериф к подскочившему верзиле с челкой, - научись  не
проявлять самодеятельности до моего приказа.
   Верзила, не взглянув на меня, почтительно отступает.
   - А вы стоите больше, мсье Ано. Это я вам  говорю,  Тур  Мердок,  глава
партии "реставраторов". Правда, пока еще не легализованной.
   - Крайне сожалею, но ни я, ни мой  друг,  который  сейчас  находится  в
соседнем зале, не интересуемся политикой и совсем не разбираемся в  борьбе
политических партий. Возьмите ваш пистолет, мсье или мистер Мердок. - И  я
отдаю оружие собеседнику.
   Он приподымает цилиндр, чуть склонив голову.
   - А мне это даже нравится, мсье Ано. Разыщите меня в Городе. Я придумаю
для вас что-нибудь получше Фляшона.
   Мой сосед встает и, бросив на стол горсть мелочи, идет к выходу. Мартин
возвращается тут же, глядя ему вслед.
   - Кто это?
   -  Некий  Тур  Мердок.  Кажется,  очень  полезное   знакомство.   Глава
политической партии.
   - Здесь, в Сильвервилле?
   - Нет, в Городе.
   - Порядок! - смеется Мартин. - Значит, пора ехать в Город.
   - На твою  сдачу  от  пирожков?  А  дальше?  Будем  откладывать  даяния
Фляшона?
   - Мы не вернемся к Фляшону. У нас с  тобой  уже  пятьсот  франков  плюс
остаток после покупки пирожков и двух шляп.
   - Играл?
   - Да как!
   И Мартин живописует историю еще более неожиданную, чем мое знакомство с
Мердоком.
   В игорном зальчике, куда он зашел, было дымно и шумно. Мартин посмотрел
карамболь на бильярде, постоял возле  покеристов,  посчитал,  сколько  раз
выпадает пятерка в игре в кости,  и  пошел  к  разменной  кассе  вслед  за
каким-то фермером в  кожаной  куртке,  от  которой  пахло  коровником  или
конюшней. Фермер бросил в окошечко на стол серебряную  монету  в  двадцать
пять франков, достаточно уже истертую. Кассир, не  вглядываясь  в  монету,
смахнул ее лопаточкой в кассу. "Пять по пяти",  -  сказал  фермер.  Мартин
тотчас вспомнил ошибку пирожника: тот тоже не разглядывал знакомую ему  по
размеру и весу монету. И Дональд решил рискнуть: заметит или  не  заметит?
Если заметит, можно выкрутиться, сославшись на  то,  что  сам  получил  ее
где-нибудь, извиниться и заменить серебряной мелочью.  Так  он  и  сделал.
Небрежно бросил на стол два полтинника, побывавшие до  этого  на  Земле  в
сотнях рук, так что на них  при  беглом  взгляде  трудно  было  разглядеть
какое-либо изображение, и сказал: "Мне столько же плюс еще  пять".  Кассир
не глядя смахнул деньги в кассу и отсчитал Мартину десять  зеленых  фишек.
Облегченно вздохнув, Мартин уже смело подошел к  покеристам,  игравшим  не
крупно, а скорее прижимисто. Один из них уступил ему  свое  место.  Мартин
играл, все увеличивая ставки, выиграл пятьсот с лишним франков и встал. "С
меня хватит, ребята", - сказал он.
   - А если б ты на шулеров налетел? - спрашиваю я.
   - Бросил бы после второго или третьего  проигрыша.  Ведь  начали-то  по
маленькой. Не пошла бы карта, значит, не пошла. Да и ребята на шулеров  не
похожи. Либо старатели с рудников, либо здешние скотоводы.
   - Что будем делать?
   Мартин загадочно усмехнулся.



        3. "ГЕКЛЬБЕРРИ ФИНН"

   В воскресенье в десять утра по местному времени мы  с  Доном,  стоя  на
самой высокопоставленной в буквальном  и  переносном  смысле  пассажирской
палубе парохода, молча наблюдали церемонию отплытия. Она такая же, как и в
любом порту. Чьи-то проворные руки снимают  канаты,  которыми  подтянут  к
причалу пароход, плеск  воды  у  ватерлинии  -  здесь  он  еще  громче  от
взбивающих воду лопастей двух огромных бортовых колес, пассажирская толчея
на палубе, провожающие на причале, возгласы на английском и французском  -
и вот уже пароход поворачивается боком к берегу...
   Мы с Мартином приоделись специально  для  "высокопоставленной"  палубы:
Дон - в новенькой клетчатой куртке, с  красным  платком  на  шее,  я  -  в
скромном синем сюртуке и светло-сером цилиндре  с  твердыми,  как  железо,
полями. Ничего, кроме каюты первого класса, мы достать не смогли: второй и
третий были проданы, оказывается, еще накануне.
   Ключи нам выдал стюард, не очень уважительно  нас  встретивший:  должно
быть,   наше   новое   платье   все   же   недостаточно    соответствовало
"высокопоставленной" палубе парохода. Да и багажа у нас не было,  так  что
не знаю, за кого он нас принял: за гастролирующих шулеров или охотников до
серебряных слитков, только вчера погруженных в трюм  парохода.  Мы  видели
эту погрузку. Полицейские с автоматами выстроились на  причале  вплоть  до
бортовых дверей трюма. Другие полицейские,  без  оружия,  тащили  один  за
другим  небольшие,  но,  надо  полагать,  не  легкие  ящики  со  слитками.
Полицейских было много. Своими зелеными мундирами, строгой  выправкой  они
скорее походили на солдат, а четкости их движений могли позавидовать  даже
профессиональные грузчики.
   Сейчас полиции на пароходе не видно, но поскольку на  кормовую  палубу,
где находится верхний люк "серебряного" трюма, никого не пускают,  значит,
все они там.
   Я иду к корме. Рыжий матрос в тельняшке преграждает мне  путь:  "Дальше
нельзя. Запрещено". Покорно бреду назад вдоль борта, рассматривая гуляющих
пассажиров. Женщины - в длинных шелковых платьях и  соломенных  капорах  с
цветными бантами у подбородка, мужчины -  в  аккуратных,  как  у  Мартина,
курточках или цветных камзолах, как у меня, только  из  лучшей  материи  и
лучше сшитых. На ногах или узкие шевровые ботинки, или длинные шнурованные
башмаки, какие до сих пор носят в Канаде и северных штатах Америки. Старый
джентльмен,  прогуливающийся  с  красивой  девушкой  в   голубом   платье,
посмотрел на меня слишком внимательно. Я даже оглянулся, заинтересованный.
Оглянулся и он, взгляды наши встретились. "Вероятно,  сбит  с  толку  моим
сходством с каким-то своим знакомым", - подумал я.
   Мартина нахожу в каюте. Он  лежит  на  койке  и  дымит  сигаретой  явно
местного производства.  Я  осматриваю  каюту.  Древняя  обивка  -  вот-вот
рассыплется шелк, древние, хотя  и  начищенные  до  блеска  медные  ручки,
истертый коврик под ногами.
   - Давненько существует старина "Гек", - сочувственно говорю я.
   - У них есть и винтовые суда, - откликается Мартин. - Ходят до Ойлера и
каких-то островов в океане.  Кое-кто  рисковал  уплыть  и  дальше,  но  не
вернулся. Другие вернулись, не обнаружив других континентов. Здешние карты
изображают Город как единственное государство одного материка, окруженного
океаном. Кстати, Городом называют и столицу и все государство.
   Может быть, это действительно так, но откуда Мартин знает об этом?
   - От корабельного механика, - охотно поясняет он. - Познакомился с  ним
в баре. Я прикинулся человеком, не постигшим  основ  науки  и  техники.  В
Городе таких много - школ  не  хватает.  Оказывается,  здесь  и  двигатель
внутреннего  сгорания  открыли,  только  автомобили  делают  кустарно,   в
маленьких мастерских, как у нас некоторые гоночные машины.  Чертовски  они
дороги - я о здешних говорю, - только миллионеры и покупают.
   - Значит, и миллионеры есть?
   - Говорит, есть.
   - Все-таки шагнули вперед за полсотни лет.
   - Даже бипланы строят, как братья Райт. Тут, пожалуй, и  мне  работенка
найдется - как-никак бывший летчик.
   Стук в дверь - стюард вежливо приглашает нас к обеду.
   В кают-компании так же шумно и пестро, как и  на  палубе.  Официанты  в
белых сюртуках, похожие на санитаров в больничных халатах, принимают у нас
и у соседей заказы. Кормят отлично. Румяный бифштекс с поджаренным,  мелко
настриженным луком, рыба под белым  соусом,  розовое  терпкое  сухое  вино
"Эдем".
   Два  места  за  нашим  столом  свободны.  Рядом   останавливается   уже
примстившийся мне седой джентльмен  с  белокурой  девушкой.  Случайно  или
нарочно?
   - Не разрешите ли присоединиться к вам старику с дамой?
   Мартин, даже не взглянув на меня, вскакивает, предлагая девушке стул.
   - Будем только рады, мадемуазель.
   - Мисс, - поправляет она. - Мисс Стил или просто Минни. А это мой дядя,
сенатор Стил. -  Последние  слова  она  произносит  подчеркнуто,  вероятно
полагая, что они не могут не произвести впечатления.
   Но ни фамилия, ни положение сенатора в первый момент не вызывают у меня
интереса. Я встаю и любезно кланяюсь элегантному старцу.
   - К вашим услугам, сенатор. Жорж Ано.
   - Дональд Мартин, - вслед за мной представляется Дон.
   Разительная перемена происходит вдруг со спокойным сенатором.  Он  весь
как бы освещается изнутри.
   - Я так и думал, джентльмены! Вы оба дети или внуки моих старых друзей.
Совсем как они в молодости - так похожи! И даже имена те же. А ведь с  Ано
и Мартином мы были в  подполье  и  вместе  освобождали  Город  от  тирании
Корсона Бойла. Только потом они куда-то исчезли. Куда? -  И  он  задумчиво
добавляет после минутной паузы: - Так же странно и непонятно исчезли,  как
и появились у нас.
   Вот эта пауза и помогла мне сымпровизировать ответ. Признаться,  сперва
я растерялся.  Ведь  то  был  Джемс  Стил,  первый  человек,  которого  мы
встретили пятьдесят лет назад в этом мире, тогда еще двадцатилетний юноша,
добрый и верный товарищ.  Но  не  мог  же  я  сразу  сказать  ему  правду.
Требовалось время, уединение,  взаимное  доверие,  взаимное  понимание  и,
главное, воображение для того, чтобы поверить, чтобы попытаться  осмыслить
непостижимое. И я нашелся.
   - Вы не ошиблись, сенатор, но боюсь, что об®яснить  все  сейчас  мы  не
сможем. Это не застольная беседа. Лучше мы с вами встретимся после  обеда,
скажем, вдвоем. И я расскажу вам, что знаю. Устраивает?
   Сенатор немного рассеянно заказывает обед. Мартин  тактично  предлагает
тост "за прекрасную амазонку",  девушка  краснеет,  сенатор  улыбается,  и
опасный момент об®яснения счастливо откладывается.
   - В Город? - спрашивает сенатор, поглаживая вьющуюся седую бородку.
   - В Город, сенатор.
   - Дела?
   - Пожалуй. В связи с ними у  меня  к  вам  вопрос,  -  пользуюсь  новой
возможностью отвлечь старика от воспоминаний.  -  Мы  с  Доном  далеки  от
политики. Так уж случилось - не знаем ни партий, ни их вождей.  А  вы  нам
кое-что наверняка сможете об®яснить.
   - Например?
   - Кто такой Тур Мердок?
   - Тур Мердок? - удивленно повторяет  Стил.  -  Вас  он  интересует  как
личность или как политическая фигура?
   -  И  то  и  другое.  Я  познакомился  с  ним  в  кабачке  Вильсона   в
Сильвервилле.
   Рассказываю историю своего знакомства с Мердоком.
   - Значит, одним выстрелом разбили бутылку? - смеется сенатор. -  А  что
же сказал Тур Мердок?
   - Он предложил  бродяге  прекратить  самодеятельность,  и,  представьте
себе, этот громила отступил, как побитая собачонка.
   - Подобных собачонок у  Мердока  -  десятки  тысяч.  И  это  не  просто
разбойничьи шайки, хотя и таких  у  него  немало,  -  это  костяк  будущей
партии. К счастью, еще не легализованной.
   - Какой партии? - спрашиваю я.
   - Реставраторов свергнутого нами полицейского государства.
   Мне смешно.
   - Он и не родился еще в то время... Что он знает о нем?
   - Есть свидетельства очевидцев. Мердок умный  и  образованный  человек.
Бывший шериф на серебряных рудниках. Шериф жесткий и  требовательный.  Его
заметили,  пригрели  и  даже  предложили  какой-то  пост   в   руководстве
рудниками. Но он  вышел  в  отставку  и  занялся  политикой.  Сначала  был
"популистом", как и мы, потом откололся: наш демократизм его не устраивал.
Для партии "джентльменов" у него не было ни состояния, ни  положения,  вот
он и попробовал основать третью партию, еще правее. Крупным  собственникам
обещал снижение налогов, мелким - расширение торговли и земельных  угодий,
бродягам и неимущим - свободное освоение новых земель. Наша страна, как вы
знаете, огромна и необжита, но все новое, что  вы  откроете  и  захватите,
будь то земля или участки рыбачьих  и  охотничьих  промыслов,  вы  обязаны
оплатить государству - это доход и прибыль казны.  Мердок  требует  отмены
закона. Никаких доходов казне! На открываемых новых  землях  каждый  волен
захватить столько, сколько сумеет обработать и обжить. По  идее,  неплохо.
Но аграрный миллионщик может захватить и обработать в тысячи  раз  больше,
чем фермер-сотенник. А ликвидация сената и единоличная диктатура освободят
Мердока от любых обещаний.
   - На что же он рассчитывает?
   - На сенатские выборы. Но по нашим законам  кандидатов  в  сенат  имеет
право выставить только легализованная партия. Юридически  такой  партии  у
него нет. Билль о ее легализации мы провалили большинством голосов. А  для
военного путча у Мердока еще мало силенок.
   - Господи, как скучно! - восклицает белокурая соседка Мартина. - Вы все
о политике... Мистер Мартин слушает, а я скучаю.
   Мартин мгновенно находится:
   - Может быть, мы с вами пока посидим на палубе?
   - Конечно, погуляйте,  -  поддерживает  его  сенатор,  -  а  мы  с  Ано
продолжим наш разговор.
   - Он обещает быть долгим, - говорю я.
   - Тем лучше.
   Мартин с племянницей Стила уходят. Мы в  столовой  почти  одни.  Только
кое-где официанты убирают посуду.
   - Не удивляйтесь, сенатор, - перехожу я к решительному об®яснению. -  Я
мог бы даже сказать: не удивляйтесь, Джемс. Перед вами не сын Жоржа Ано, а
тот самый Ано, который боролся бок о бок с вами против  Корсона  Бойла.  Я
могу напомнить все подробности наших встреч, начиная  с  первой  на  Реке,
когда вы подстрелили из арбалета черную птицу. И последнюю, когда из  того
же арбалета вы пустили зажженную стрелу в ложу Корсона Бойла.  Вы  знаете,
откуда мы тогда пришли. И сейчас мы оттуда - с Земли.
   Сказать, что сенатор удивлен, значит, ничего не сказать -  он  потрясен
до немоты.
   - Но ведь прошло уже пятьдесят лет, а вы... вы все тот же, - шепчет он.
   - На Земле другое время, Стил. Другое его течение. У вас проходит  год,
у нас - месяц. Да и этот подсчет приблизителен. Не знаем мы и того,  какая
сила перебрасывает нас на вашу планету. Несколько дней назад мы с Мартином
были еще на Земле, а сейчас плывем с вами на  "Гекльберри  Финне".  Трудно
поверить.
   - У нас не изучают латынь, - тихо говорит сенатор,  -  не  знают  этого
языка. Но отец знал. И я запомнил слова, которые он сказал мне,  когда  вы
появились у нас впервые: "Кредо квиа абсурдум", и перевел:  "Верю,  потому
что это бессмыслица".
   Я смотрю на постаревшее лицо Джемса, на незнакомую вьющуюся бородку, на
седые, зачесанные назад волосы и только по каким-то  неуловимым  признакам
узнаю старого друга.
   - Надолго к нам? - спрашивает он.
   - Все зависит от того, с какой целью  мы  опять  переброшены.  В  любом
случае я хочу выяснить, как изменился ваш мир. Уже то,  что  мы  видели  в
Сильвервилле, говорит о многом. О другой жизни, другой  экономике,  других
традициях, других нравах.
   - Сильвервилль - это окраина, Ано.
   - Тогда и его не было.
   - Многого не было. И нефти, и серебряных рудников. И не ловили тунца  в
океане. Не разводили скот. Не было  ни  боен,  ни  холодильников.  -  Стил
задумчиво перебирает пальцами и  вдруг  сжимает  их  в  кулак.  -  Мы  уже
старики,  третье  поколение  переживает  зрелость,  а  четвертое  начинает
растить детей. Кого интересует сейчас легенда о прародительнице Земле,  от
которой мы якобы оторвались? Только авторов школьных учебников.
   Я вспоминаю наш первый разговор пятьдесят лет назад по здешнему  счету.
"Вы говорите по-английски и по-французски. А слыхали о таких государствах,
как Англия и Франция?" - "Нет".  -  "А  о  частях  света,  о  материках  и
океанах?" Джемс и Люк, его брат, непонимающе смотрели на нас. "Вы в  школе
учились?" - "Конечно",  -  хором  ответили  оба.  "Есть  такой  предмет  -
география", - сказал я. "Нет такого  предмета",  -  перебил  Люк.  "Что-то
было, - остановил его брат, - что-то  рассказывали  нам  о  мире,  где  мы
живем. Кажется, это называлось географией, потом ее запретили".
   - Значит, воскресили все-таки географию? - спрашиваю я не без ехидства.
   - Давно, - говорит Стил. - На стапелях Ойлера  строятся  морские  суда.
Уже удалось обойти вдоль берегов весь наш  континент.  А  вот  по  суше  к
границам его еще не добрались. На  севере  и  северо-востоке  непроходимые
леса. Природа не меняется. Меняются люди.
   - Странно у вас теперь одеваются, - замечаю я.
   - Каприз моды. Разве  у  вас  она  не  изменчива?  Лет  двадцать  назад
какой-то художник изобразил людей в цветных камзолах и  шляпах  с  высоким
верхом. С тех пор и пошло. Хотя молодежь у нас предпочитает незамысловатые
штаны и куртки. Ну а мастеровым и фермерам просто нельзя иначе.
   - Фермерам? - переспрашиваю я. - Когда-то их называли "дикими"?
   - "Диких" давно нет. Они прародители нашего  сельского  хозяйства.  Кто
сейчас кормит Город? Фермеры и ранчмены.
   И Стил подтвердил то, что мы  с  Мартином  уже  сами  поняли.  "Облака"
уничтожили искусственное