ан...
   - Скорее трое, - прервал его мистер Роумен и подошел к двери.
   - Мистер Берчел Фенн, не соблаговолите ли подняться к нам?
   И на этом позвольте мне остановиться. Есть на свете вещи, по крайнос-
ти, так я полагаю, столь презренные и жалкие, что они недостойны  описа-
ния; таково было и падение Алена. Возможно также, что истинно британское
чувство справедливости, присущее мистеру Роумену, на этот раз ему  изме-
нило, если он позволил себе прибегнуть к такому беспощадному оружию. Про
Фенна скажу только, что этот сладкоречивый негодяй вступил в комнату так
гордо и самоуверенно, точно давно уже намеревался  исполнить  свой  долг
перед обществом и лишь неблагоприятные обстоятельства помешали ему  сде-
лать это ранее. Он раболепствовал перед мистером Роуменом, потому что  у
того в руках оказалась вся цепь его преступлений. Он даже с каким-то по-
добострастным пылом спешил выдать своего собрата-изменника.  Я  убежден,
что, ежели бы ему как следует пригрозили, он предал бы и родную мать.  У
здоровяка Даджепа рот дергался, как у бультерьера при  виде  землеройки.
Ален очутился между молотом и наковальней, у него  не  осталось  никакой
надежды на спасение. И, уже не в первый раз, я невольно  едва  не  посо-
чувствовал своему кузену: свирепость, с какою  на  него  обрушились  его
противники, была мне отвратительна. По-видимому, мистер  Роумен  впервые
напал на след Алена именно через Фенна, и этот закоренелый негодяй утаил
тогда  некоторые  сведения  и  готов  был  продать  их  теперь   "любому
джентльмену, который предаст забвению мое прошлое, ибо меня совратили  с
пути истинного". И вот, видя, что Ален окончательно разбит и  унижен,  я
вмешался в разговор, выставил за дверь Берчела Фенна и вернул  беседу  в
спокойное, деловое русло. Кончилось тем, что Ален отказался от всех сво-
их притязаний и принял от меня шесть тысяч франков  ежегодного  содержа-
ния. Мистер Роумен поставил условием, чтобы нога Алена никогда более  не
ступала на английскую землю, но мне это показалось излишней предосторож-
ностью: я знал, что, ежели он высадится в Дувре, и суток не пройдет, как
его арестуют за долги.
   - Отлично поработали, - с удовлетворением заметил  поверенный,  когда
мм вышли на улицу.
   Я промолчал.
   - А теперь, мистер Энн, ежели вы окажете мне честь отобедать со мною,
скажем, у Тортони, мы заглянем по пути в мой - отель "Четыре времени го-
да", что за префектурой, и закажем коляску четверней.
 
 
   ГЛАВА XXXVI
   Я ЕДУ ЗА ФЛОРОЙ
 
   И вот я лечу на север на крыльях любви, отягощенный лишь присутствием
мистера Роумена. Впрочем, этот достойный муж взобрался в коляску с видом
отнюдь не столь постным, как обычно. Он - и это  вполне  простительно  -
откровенно торжествовал победу. В сумерках я различал, что он то и  дело
улыбается про себя или же, набрав полную грудь воздуха, воинственно  от-
дувается. А как только мы миновали заставу Сен-Дени, он заговорил, я  уж
тут-то в полной мере раскрылось красноречие нашего семейного  стряпчего.
Он откинулся на спинку сиденья с видом человека, который по меньшей мере
способствовал воцарению мира в Европе да еще вдобавок отлично  пообедал.
Одним взмахом зубочистки он в пух и прах  разбивал  вражеские  бастионы,
ехидно разглагольствовал об отречении императора, об измене герцога  Ра-
гузы, о будущем Бурбонов и характере мсье  Талейрана,  подтверждал  свои
умозаключения случаями и примерами, может быть, не слишком достоверными,
зато весьма пикантными.
   Когда мы проезжали Ла-Шапель, мистер Роумен вытащил табакерку и  про-
тянул ее мне.
   - Вы что-то молчаливы, мистер Энн.
   - Я все жду, когда вступит хор, - отвечал я. -
   "Правь, Британия"... Начинайте, не стесняйтесь!
   - Что ж, надеюсь, эта мелодия скоро и вам станет родной,  -  возразил
он.
   - Нет, уж, пожалуйста, не торопите меня, мой дорогой! Я видел, как  в
Париж входили казаки и как парижане нацепляли на  своих  пуделей  кресты
Почетного легиона. Я видел, как они поднимали какого-то негодяя на  Ван-
домскую колонну, чтобы тот разбил бронзовую голову героя  Аустерлица.  Я
видел, как весь зал Оперы стоя рукоплескал  жирному  горлодеру,  который
пел хвалу пруссакам, да еще на мотив "Да здравствует  Генрих  Четвертый!
". Я видел также на примере моего кузена, на что способны отпрыски  бла-
городнейших родов Франции. Но видел я также  и  крестьянских  пареньков,
совсем еще зеленую молодежь, рекрутов  последнего  набора,  -  скошенные
картечью, они через силу приподнимались, чтобы с последним вздохом  воз-
дать хвалу Франции я маленькому человеку в сером сюртуке. Без  сомнения,
мистер Роумен, пройдет время, и в памяти  моей  эти  крестьянские  парни
смешаются с аристократами, а их матери -  со  знатными  посетительницами
Оперы; без сомнения, пройдет время - и я окажусь мировым судьей и правой
рукою главы графства Бакингем. Вы не ошиблись: я меняю свою родину, ведь
я сейчас ей не нужен. Но во имя ее я искал и  нашел  самое  лучшее,  что
есть на моей новой родине, - нашел в заточении, в темнице. И потому пов-
торяю: не торопите меня.
   Я пошарил в кармане, достал трутницу, серную спичку и зажег  потухшую
сигару.
   Спутник мой пощелкал языком.
   - Придется провести вас в парламент, мистер Энн. Вы прирожденный ора-
тор.
   Понемногу поток красноречия мистера Роумена стал иссякать, а когда мы
миновали Сен-Дени, он нахлобучил поглубже дорожную шапочку, уселся  поу-
добнее и задремал. Я же, сидя с ним рядом, и не помышлял о сне. Весенняя
ночь была прохладна, ветер относил назад пар от дыхания  лошадей,  и  он
затуманивал фонари нашей коляски и вставал завесой между мной и форейто-
рами. А в вышине, над черными шпилями выстроившихся в ряд тополей,  дви-
гались полчища звезд. Взгляд мой устремился вверх, к Полярной  звезде  -
знамени этого безмолвного парада, и к Кассиопее, что повисла под нею  на
севере, над самым горизонтом, над изголовьем моей Флоры - моей  Полярной
звезды и цели моих странствий.
   Мысли эти успокоили меня, и я тоже задремал; вообразите же мое  удив-
ление и досаду, когда, пробудясь, я ощутил томительную тоску и тревогу.
   С каждым часом на душе у меня становилось все неспокойнее. И на  пути
от Амьена до побережья мистеру Роумену, должно быть, пришлось со мною не
сладко. На постоялых дворах я, не  жуя,  проглатывал,  что  подавали,  и
беспрестанно требовал, чтобы поскорее сменили лошадей. В коляске я то  и
дело подскакивал, как рыба на горячей сковороде. Я проклинал все на све-
те: мне казалось, мы еле тащимся. Я издевался над табакеркой мистера Ро-
умена, и когда мы наконец прибыли в Кале, дело едва не кончилось дуэлью,
ибо я требовал, чтобы он тут же на дюнах с оружием в руках доказал  свое
право каждую понюшку превращать в некий торжественный обряд. По счастью,
пакетбот уже готов был отчалить, и мы второпях погрузились на  борт.  На
ночь мы заняли отдельные каюты, и неугомонные, бурные воды Ла-Манша ука-
чали меня, смыли с души моей желчь и досаду, и я забылся на своей койке,
безвольный, словно тряпка, послушная дуновению любого ветерка.
   Туманным утром мы сошли на берег в Дувре, и тут мистер Роумен  приго-
товил для меня сюрприз. Ибо в толпе носильщиков и  зевак  я  углядел  ни
много ни мало - сияющую физиономию мистера Роули! Поверьте мне, от одно-
го ее вида безжизненно-серые холмы Альбиона окрасились для меня в  розо-
вый цвет! Я едва не бросился ему на шею. А мой  верный  слуга  поминутно
снимал шапку и, не говоря ни слова, расплывался в  восторженной  улыбке.
Позднее он признавался мне, что "тут уж было либо держать язык за  зуба-
ми, сэр, либо кричать "Ура! ". Он выхватил у меня из рук саквояж и повел
нас сквозь толпу прямиком в гостиницу завтракать. Видно, все время,  что
Роули пробыл в Дувре, он направо и налево кричал  о  том,  какие  важные
прибывают гости, ибо хозяин гостиницы, отвешивая подобострастные  покло-
ны, вышел приветствовать нас на крыльцо, и, едва мы  переступили  порог,
все столь почтительно смолкло, что сам герцог Веллингтонский и  тот  был
бы польщен; лакеи же, кажется, с радостью стали бы на четвереньки,  если
б только это не мешало им подавать на стол.  Наконец-то  я  почувствовал
себя важной персоной, знатным британским землевладельцем, и, когда после
завтрака мы сквозь строй кланявшихся слуг выходили на крыльцо, у которо-
го нас ждала карета, я изо всех сил  старался  держаться,  как  подобает
столь высокой особе.
   - Это еще что! - воскликнул я, увидев экипаж, и вопросительно  взгля-
нул на Роули.
   - С вашего позволения, сэр, я взял на себя  смелость  заказать  такой
цвет. Надеюсь, сэр, вы на меня не прогневаетесь.
   - Малиновый, а колеса зеленые... в точности такой же, только дырки от
пули не хватает.
   - На это я уж не осмелился без спросу, мистер Энн.
   - Мы воюем все под тем же флагом, дружок.
   - И уж на этот раз добьемся своего и победим, сэр, чтоб мне  посинеть
и почернеть!
   Пока мы катили на первых перекладных к Лондону - я и мистер Роумен  в
карете, а Роули на запятках, - я рассказал поверенному, как мы ехали  из
Эйлсбери в Керкби-Лонсдейл. Он засунул в нос понюшку табаку.
   - Этот ваш Роули, видно, добрый малый и не  так  глуп,  как  кажется.
Когда мне в другой раз придется путешествовать на перекладных с нетерпе-
ливым влюбленным, я последую его примеру и куплю себе флажолег.
   - Сэр, я вел себя, как самый неблагодарный...
   - Ладно, ладно, мистер Энн. Я был чересчур упоен своим успехом, вот и
все, и, пожалуй, был бы не прочь, чтобы меня  немного  похвалили...  так
сказать, погладили по головке. Не часто у меня бывало  такое  желание  -
должно быть, раза три за всю жизнь, оттого я и не опередил вас на  некой
стезе и не подыскал себе вовремя супругу. А ведь это  единственный  путь
для человека, если он желает, чтобы кто-то еще радовался его успехам.
   - И, однако же, готов поклясться, что вы бескорыстно  радуетесь  моей
победе.
   - Ничуть не бескорыстно, сэр: ведь вступи  ваш  кузен  в  права  нас-
ледства, он в два счета выставил бы меня за дверь. Впрочем, должен приз-
наться: он задел во мне еще иное чувство, почти столь же  глубокое,  как
своекорыстие, один вид его и запах его духов неизменно вызывали  во  мне
тошноту; меж тем как ваше неблагоразумие... - он поглядел на меня с  су-
ховатой улыбкой, - было, по крайности, симпатично мне и... короче  гово-
ря, сэр, хотя вы подчас и выводили меня из терпения,  служить  вам  было
приятно.
   Можете поверить, что от слов этих я только еще сильней ощутил раская-
ние.
   Мы приехали в Лондон поздно ночью, и тут мистер Роумен с нами распро-
щался. У него были неотложные дела в Эмершеме. Роули дал  мне  несколько
часов поспать и разбудил только для того, чтобы я выбрал двух мальчиков,
которые будут стоять на запятках моей кареты до Барнета, -  эту  высокую
честь оспаривали четверо: двое в синих куртках и белых цилиндрах и  двое
в светло-коричневых куртках и черных цилиндрах. Выбрав синих с белым,  я
утешил светло-коричневых с черным солидными чаевыми, и мы  снова  трону-
лись в путь.
   Теперь мы ехали по Большому северному тракту,  по  которому  почтовые
кареты неизменно катят со скоростью десять миль в час под далеко  разно-
сящиеся переливы рожка, и я полагал, что под простодушную песенку флажо-
лета мы будем делать уж никак не менее двенадцати миль. Но первым  делом
я пересадил моего верного слугу на прежнее место рядом со мною и принял-
ся с пристрастием допрашивать о его похождениях в Эдинбурге, о том,  как
поживают Флора и ее тетушка, мистер Робби, миссис Макрэнкин и все прочие
мои друзья. Оказалось, что моя дорогая Флора покорила Роули мгновенно  и
навсегда.
   - Она и вправду как цветочек, мистер Энн. Я так думаю, сэр, вы и сами
знаете, оно враз валит человека с ног.
   - Я не совсем тебя понимаю, друг мой?
   - Да вот, прошу прощения, сэр, это самое... как говорится,  любовь  с
первого взгляда.
   Он даже покраснел, лицо у него стало и смущенное и вместе лукавое.
   - Что ж, Роули, поэты на моей стороне.
   - А вот миссис Макрэнкин, сэр...
   - Сама Маргарита Наваррская, мистер Роули...
   Но он до того забылся, что даже перебил меня:
   - Миссис Макрэнкин, сэр, сколько лет привыкала к своему мужу. Она са-
ма мне говорила.
   - Я припоминаю, что и мы не один день привыкали к  миссис  Макрэнкин.
Правда, ее стряпня...
   - Вот и я говорю, мистер Энн: это не то, чтобы пустяк - и какие...  и
хотите верьте, хотите нет, сэр... а может, вы и сами приметили... у  ней
ведь и ножки хороши.
   Он покраснел как рак и дрожащими пальцами  принялся  свинчивать  свой
флажолет. Я глядел на него, и глазам не верил, и с трудом подавлял улыб-
ку. Без сомнения, я и прежде знал, что Роули во всем пытается мне подра-
жать, да и по традиции позволительно, более того, даже полагается, чтобы
верный слуга влюблялся, хотя бы из сочувствия, когда влюблен его  госпо-
дин. И если кавалер шестнадцати лет от роду, еще новичок в науке страсти
нежной, избирает себе в дамы сердца особу, которой стукнуло пятьдесят, -
что может быть естественней? А все же - подумать только! - Бетия Макрэн-
кин!
   Я с трудом сохранил серьезность.
   - Друг мой Роули, - сказал я, - если музыка питает твою  любовь,  так
играй же!
   И Роули поначалу робко, а затем, разошедшись, с чувствительностью не-
вообразимой заиграл "Ту, что осталась дома".
   Потом оборвал мелодию, глубоко вздохнул и начал сызнова, я же отбивал
такт ногою и тихонько подпевал:
   А нынче приказ: шлют в Брайтон нас,
   Путь дальний, незнакомый...
   Гак пусть же господь меня вновь приведет
   К той, что осталась дома.
   Эта вдохновляющая мелодия сопровождала нас всю дорогу. Она нам никог-
да не приедалась. Стоило нашему разговору иссякнуть, как  с  моего  без-
молвного согласия Роули доставал флажолет и  принимался  ее  наигрывать.
Под эту песенку веселым галопом скакали лошади, в  такт  ей  позвякивала
упряжь и подпрыгивали в седле форейторы... А ликующее presto [74], кото-
рым она завершалась, как только мы подъезжали к постоялому двору, предв-
кушая, что сейчас нам сменят лошадей, и описать невозможно: до того  оно
было веселым и стремительным.
   Итак, лошади мчали меня домой, в открытые окна кареты врывалась  бод-
рящая вешняя свежесть,  и  душа  моя  тоже,  словно  окно,  распахнулась
навстречу молодости, здоровью и долгожданному счастью. Как всякий истин-
ный влюбленный, я был полон нетерпения и все же не  утратил  способности
радостно дивиться превратностям судьбы, ведь  я  ехал  как  какой-нибудь
лорд, с карманами, полными  денег,  по  той  самой  дороге,  по  которой
ci-devant [75] Шандивер в страхе удирал, петляя и заметая следы, в  кры-
той повозке Берчела Фенна!
   И все же нетерпение так обуревало меня, что, когда мы галопом проска-
кали по Келтбн-Хиллу и новой лондонской дорогою,  где  пахнущий  апрелем
ветер, веселый и свежий, дул нам прямо в лицо, спустились в Эдинбург,  я
отправил Роули с чемоданами к нам на квартиру, а сам забежал  умыться  и
позавтракать к Дамреку и оттуда, уже один, поспешил в "Лебяжье гнездо".
   Дни ли, годы - пусть! Все равно вернусь,
   Любовью своей влекомый,
   И уж больше вовек не расстанусь, нет,
   С той, что осталась дома!
   Как только из-за холма выглянул конек хорошо знакомой кровли,  я  от-
пустил кучера и пошел далее пешком, весело насвистывая все ту же  песен-
ку, но, дойдя до садовой ограды, умолк и принялся искать то  место,  где
когда-то через нее перелез. Я нашел его по густым ветвям бука,  нависшим
над дорогой, и, как тогда, бесшумно взобрался на ограду под их прикрыти-
ем, вернее, они прикрыли бы меня, ежели бы я вздумал там ждать.
   Но я не собирался ждать, зачем? Ведь в нескольких шагах от меня стоя-
ла она! Она, моя Флора, моя богиня, с непокрытой головою, окутанная  ут-
ренним узорчатым покрывалом солнечных бликов и зеленых теней, в сандали-
ях, влажных от росы и, как тому и быть должно, с охапкою цветов - пунцо-
вых, желтых, полосатых тюльпанов. А перед нею, спиной ко мне, все в  той
же куртке с памятной заплатой на спине, опершись обеими руками на  лопа-
ту, стоял Руби, садовник, и выговаривал своей молодой госпоже.
   - Но мне нравится  срезать  тюльпаны  на  длинном  стебле,  вместе  с
листьями, Руби!
   - Дело ваше, мисс, а мое дело вам сказать: луковицы-то вы начисто за-
губите.
   Ждать долее я уже не мог. Едва садовник нагнулся и вновь принялся ко-
пать землю, я схватил обеими руками ветку бука и тряхнул ее. Флора услы-
хала шелест листьев, подняла голову и, увидав меня, тихонько вскрикнула.
   - Что это вы, мисс?
   Руби мигом выпрямился, но она уже оборотилась  и  глядела  вдаль,  на
огород.
   - Там какой-то малыш забрался в арти... то есть в клубнику.
   Садовник швырнул лопату и заспешил к огороду.
   Флора оборотилась ко мне, тюльпаны упали к ее ногам, и о, как радост-
но она вскрикнула, какой восхитительный румянец залил ее щеки!  Ее  руки
протянулись ко мне! Все повторилось снова, все было точно так же, как  в
первый раз, с тою лишь разницей, что теперь и мои  руки  протянулись  ей
навстречу.
   Все странствия кончаются
   Свиданием влюбленных.
   Садовник успел пробежать уже ярдов двенадцать и вдруг остановился: то
ли услышал, как я слезал со стены, то ли смутно припомнил,  что  однажды
его уже подобным образом провели. Как бы то ни было,  он  оглянулся  как
раз вовремя, чтобы увидеть Флору в моих объятиях.
   - Боже милостивый! - воскликнул он и с минуту стоял, точно  окаменев;
потом вперевалку заторопился к дому, к черному ходу.
   - Надобно сей же час сказать тетушке! Она... куда же ты, Энн? - воск-
ликнула Флора, хватая меня за рукав.
   - В курятник, конечно, - отвечал я.
   Через минуту, взявшись за руки и заливаясь счастливым смехом, мы  уже
бежали по дорожкам к дому. И, помнится, на бегу я подумал:  "Не  странно
ли, что сейчас я впервые войду в этот дом через парадный ход!"
   Мы застали миссис Гилкрист в столовой. На диване, набитом конским во-
лосом, лежала груда полотна, на коврике  перед  камином,  гордо  выпятив
грудь, стоял Рональд, а достойная тетушка расхаживала вкруг него с  мер-
кою в одной руке и ножницами в другой. Она оглядела меня поверх  лорнета
в золотой оправе, переложила ножницы в левую руку,  а  правую  протянула
мне.
   - Гм, - произнесла она. - Доброе утро, мусью. Так зачем же вы  к  нам
пожаловали на этот раз?
   - Сударыня, - отвечал я с поклоном, - надеюсь, это совершенно ясно!
   - Поздравляю вас от всего сердца, Сент-Ив, - сказал Рональд,  подходя
ко мне. - И вы тоже можете меня поздравить. Я получил офицерский чин.
   - Ну, тогда я поздравлю Францию с тем, что войне конец, - пошутил  я.
- Нет, право, мой дорогой, сердечно за вас рад. Какой же полк?
   - Четвертый.
   - Полк майора Шевеникса!
   - Шевеникс - человек порядочный. Он вел себя отлично, просто  превос-
ходно.
   - Да, превосходно, - кивнув, подтвердила Флора.
   - Это он умеет. Но если вы ждете, что от этого я стану лучше  к  нему
относиться, то...
   - Майор Шевеникс всегда напоминает  мне  ножницы,  -  по  обыкновению
бесстрастно вставила миссис Гилкрист.
   Она лязгнула ножницами, которые держала в руке, и, должен признаться,
как нельзя наглядней изобразила тем самым  суровость  и  непреклонность.
"Но, боже мой, сударыня, неужто вы не могли подыскать другой предмет для
сравнения! ", - мысленно воскликнул я.
   Вечером того счастливейшего дня я отправился назад в Эдинбург. Шел  я
некоей воздушной тропою, усеянной розами и не обозначенной ни  на  одной
карте. Каким-то образом тропа эта все же привела  меня  к  дверям  моего
временного жилища, и тут ноги мои коснулись земли, ибо дверь мне отвори-
ла Бетия Макрэнкин.
   - А где же Роули? - спросил я через минуту, оглядывая гостиную.
   - Он-то? - Миссис Макрэнкин язвительно усмехнулась. - Он когда  прие-
хал, уж так закатывал глаза. Я сразу поняла: простыл, того гляди, задох-
нется. Ну, и пришлось влить в него полную ложку мятных капель