подследственным. Охрана Бе-
рия даже не увидела,  как его увезли в штаб Московского военного округа,
где он должен был дожидаться суда и приговора.  Танки,  стоявшие на мос-
ковских улицах, вернулись в свои части.
   Каких только  небылиц не рассеяла по миру пресса!  Утверждалось даже,
что Берия убит без суда и следствия прямо в автомобиле. В те же дни наши
газеты  сообщили  об образовании Специального Судебного Присутствия Вер-
ховного суда СССР,  которое возглавил популярный в народе маршал  И.  С.
Конев.  Состав суда был весьма представительным.  Следствие продолжалось
несколько месяцев. Судебный процесс проходил при закрытых дверях.
   ...Специальное Судебное  Присутствие  Верховного  суда  СССР,  изучив
представленные Прокуратурой СССР материалы и заслушав обвиняемых, приго-
ворило Берия как врага народа и партии и шесть его главных  подручных  к
высшей  мере  наказания  - расстрелу.  23 декабря 1953 года приговор был
приведен в исполнение".
   А вот как вспоминал о случившемся один  из  организаторов  "рубежного
события в нашей истории" и по словам самого же зятя бывшего Первого сек-
ретаря ЦК, главное действующее лицо "обезвреживания Берия".
   Из воспоминаний Н. С. Хрущева:
   "Как мы и условились,  я предложил поставить на Пленуме вопрос об ос-
вобождении  Берия  (это делает Президиум ЦК) от всех постов,  которые он
занимал.  Маленков все еще пребывал в растерянности и даже  не  поставил
мое предложение на голосование,  а нажал сразу секретную кнопку и вызвал
таким способом военных.  Первым вошел Жуков, за ним Москаленко и другие.
Жуков был тогда заместителем министра обороны СССР. К Жукову у нас тогда
существовало хорошее отношение...  Почему мы привлекли военных? Высказы-
вались такие соображения,  что если мы решили задержать Берия, то не вы-
зовет ли он чекистов,  охрану, которая была подчинена ему, и не прикажет
ли нас самих изолировать? Мы оказались бы бессильны, потому что в Кремле
находилось большое количество вооруженных  и  подготовленных  людей  Бе-
рия... Вначале мы поручили арест Берия Москаленко с пятью генералами. Он
с товарищами должны были иметь оружие, а их с оружием должен был провез-
ти в Кремль Булганин. В то время военные, приходя в Кремль, сдавали ору-
жие в комендатуре. Накануне заседания к группе Москаленко присоединились
маршал  Жуков и еще несколько человек.  И в кабинет вошло человек 10 или
более того.  Маленков мягко так говорит,  обращаясь к Жукову: "Предлагаю
вам как Председатель Совета Министров СССР задержать Берия".  Жуков ско-
мандовал Берия:  "Руки вверх!" Москаленко и другие обнажили оружие, счи-
тая, что Берия может пойти на какую-то провокацию. Берия рванулся к сво-
ему портфелю,  который лежал на подоконнике, у него за спиной. Я схватил
Берия за руку,  чтобы он не мог воспользоваться оружием, если оно лежало
в портфеле. Потом проверили: никакого оружия там не было, ни в портфеле,
ни в карманах. Он просто сделал какое-то рефлексивное движение.
   Берия взяли под стражу и поместили в здании Совета Министров, рядом с
кабинетом Маленкова. И тут же решили, завтра или послезавтра, так скоро,
как это будет возможно, созвать Пленум ЦК партии, где поставить вопрос о
Берия. Одновременно освободить от занимаемой должности Генерального про-
курора СССР,  потому что он не вызывал у нас доверия,  и мы сомневались,
сможет ли он объективно провести следствие. Новым Генеральным прокурором
утвердили Руденко и поручили провести следствие по делу Берия. Итак, Бе-
рия мы арестовали.  А куда его девать? Министерству внутренних дел мы не
могли  доверить  его  охрану,  потому что это было его ведомство,  с его
людьми.
   Тогда его заместителями были Круглов и,  кажется,  Серов. Я мало знал
Круглова, а Серова знал лучше и доверял ему. Считал, да и сейчас считаю,
что Серов - честный человек.  Если что-либо за ним и имелось,  как и  за
всеми чекистами, то он стал тут жертвой той общей политики, которую про-
водил Сталин.  Поэтому я предложил поручить охрану Берия именно  Серову.
Но другие товарищи высказались в том смысле, что нужно быть все-таки по-
осторожнее.  Круглову мы все же не доверяли.  И договорились,  что лучше
всего  поручить это дело командующему войсками Московского округа проти-
вовоздушной обороны Москаленко.  Москаленко взял Берия,  поставил вокруг
своих людей и перевез его к себе на командный пункт,  в бомбоубежище.  Я
видел,  что он делает это,  как нужно.  На этом заседание закончилось...
Потом  нам дали список,  в котором имелись фамилии более чем 100 женщин.
Их приводили к Берия его люди.  А прием у него был для всех один:  всех,
кто попадал к нему в дом впервые, он угощал обедом и предлагал выпить за
здоровье Сталина. В вино он подмешивал снотворное..."
   К слову,  "женскую" тему не обошел и Алексей Аджубей. Правда, в отли-
чие от тестя, он называет иную цифру. По его словам, в списке, о котором
так много говорили и который, как выяснилось, так никто никогда и не ви-
дел,  фигурировали фамилии 200 женщин. Что ж, бывает. Другие источники и
вовсе не размениваются на мелочи. Одни называют цифру 700, другие 800. И
я  бы никогда не обратил внимание на этот чистой воды вымысел в мемуарах
хрущевского зятя, если бы он спустя десятилетия не раскрыл, наконец, об-
щественности глаза на любовные похождения Булганина,  Абакумова...  Даже
если таковые и существовали в действительности,  вряд ли мог знать о них
в  то  время сам Алексей Аджубей.  Его стремительный взлет начался позд-
нее... Скорей всего, перед нами очередной пересказ. И не больше.
   К сожалению, грешит автор очередного бестселлера времен перестройки и
другими фактологическими неточностями.  Скажем,  я никогда не щеголял ни
на собственной свадьбе,  ни позднее в генеральской форме, потому что ни-
когда не был генералом.  Явная ложь и то,  что после расстрела отца мы с
Марфой уехали в Свердловск.
   "Когда Берия убили, Серго и Нина Теймуразовна послали письмо Хрущеву,
тронувшее его,  - пишет А.  Аджубей.  - Никита Сергеевич поверил Серго и
Нине Теймуразовне.  Они писали, что случившееся закономерно. Они не зна-
ли,  конечно,  многого, но видели, что этот человек катится в пропасть и
что в ту же пропасть они вынуждены катиться вместе с ним".
   Вспомни, читатель, и эту растиражированную в десятках тысяч экземпля-
ров  очередную  легенду,  когда будешь читать о трагической судьбе семьи
"врага народа и партии"...
   Кстати, если верить Аджубею, "перед казнью Берия отправил письмо в ЦК
Хрущеву - просил о пощаде, просил дать возможность искупить вину в каких
угодно,  пусть даже каторжных условиях"...  Здесь, как нам кажется, ком-
ментарии и вовсе излишни.  Ни в декабре, ни в ноябре, ни в октябре, ни в
сентябре, ни в июле мой отец Лаврентий Павлович Берия ни писать "покаян-
ных" писем рвавшемуся к власти товарищу Хрущеву,  ни соответствующих по-
казаний давать не мог,  потому что был убит 26 июня 1953 года  в  городе
Москве без суда и следствия. А было это так.
   Заседание в Кремле почему-то отложили,  и отец уехал домой. Обычно он
обедал дома.  Примерно в полдень в кабинете Бориса  Львовича  Ванникова,
генералполковника,  впоследствии трижды Героя Социалистического Труда, а
тогда ближайшего помощника моего отца по атомным делам, раздался звонок.
Я находился в кабинете Бориса Львовича - мы готовили доклад правительст-
ву о готовности к испытаниям.
   Звонил летчик-испытатель Амет-Хан Султан, дважды Герой Советского Со-
юза.  С ним и с Сергеем Анохиным,  тоже Героем Советского Союза, замеча-
тельным летчиком-испытателем,  мы в те годы вместе  работали  и  сошлись
близко.
   - Серго,  - кричит, - у вас дома была перестрелка. Ты все понял? Тебе
надо бежать, Серго! Мы поможем...
   У нас действительно была эскадрилья,  и особого труда скрыться,  ска-
жем, в Финляндии или Швеции не составляло. И впоследствии я не раз убеж-
дался, что эти летчики - настоящие друзья.
   Что налицо - заговор против отца,  я понял сразу что еще могла  озна-
чать  перестрелка  в нашем доме?  Об остальном можно было только догады-
ваться.  Но что значит бежать в такой ситуации? Если отец арестован, по-
бег  -  лишнее доказательство его вины.  И почему и от кого я должен бе-
жать,  не зная ни за собой, ни за отцом какой-либо вины? Словом, я отве-
тил отказом и тут же рассказал обо всем Ванникову.
   Из Кремля вместе с ним поехали к нам домой, на Малоникитскую. Это не-
подалеку от площади Восстания.  Жили мы в одноэтажном особняке еще доре-
волюционной  постройки.  Три комнаты занимал отец с матерью,  две - я со
своей семьей.
   Когда мы подъехали, со стороны улицы ничего необычного не заметили, а
вот  во  внутреннем дворе находились два бронетранспортера.  Позднее мне
приходилось слышать и о танках, стоявших якобы возле нашего дома, но сам
я видел только два бронетранспортера и солдат Сразу же бросились в глаза
разбитые стекла в окнах отцовского кабинета. Значит, действительно стре-
ляли...  Ох  рана личная у отца была - по пальцам пересчитать.  Не было,
разумеется,  и настоящего боя.  Все произошло, насколько понимаю, неожи-
данно и мгновенно.
   С отцом  и  я,  и Ванников должны были встретиться в четыре часа.  Не
встретились...
   Внутренняя охрана нас не пропустила.  Ванников потребовал объяснений,
пытался проверить документы у военных,  но я уже понял все. Отца дома не
было.  Арестован? Убит? Когда возвращался к машине, услышал от одного из
охранников:  "Серго, я видел, как на носилках вынесли кого-то, накрытого
брезентом..."
   В Кремль возвращались молча.  Я думал о том,  что только что услышал.
Кто лежал на носилках,  накрытых брезентом? Спешили вынести рядового ох-
ранника? Сомнительно.
   Со временем я разыскал и других свидетелей, подтвердивших, что видели
те носилки...
   В кабинете  Ванникова нас ждал Курчатов.  Оба начали звонить Хрущеву.
Догадывались,  видимо,  кто за всем этим может стоять. При том разговоре
присутствовало человек шесть.
   Ванников сказал, что у него в кабинете находится сын Лаврентия Павло-
вича и они с Курчатовым очень надеются, что ничего дурного с ним не слу-
чится. Хрущев тут же их успокоил. Пусть, мол, Серго едет к родным на да-
чу и не волнуется.
   Прощался я с этими людьми в твердой уверенности, что мы больше никог-
да не встретимся. Мы обнялись с Ванниковым, и я ушел.
   У выхода меня уже ждал вооруженный конвой.  Несколько человек сели со
мной в машину,  другая,  с вооруженными солдатами,  пошла следом.  Когда
подъехали к даче, я увидел, что и она окружена военными. Во дворе стояли
бронетранспортеры.
   Не останавливаясь,  прошел в дом.  Все - и мама,  и Марфа,  и дети, и
воспитательница  -  собрались в одной комнате.  Здесь же сидели какие-то
вооруженные люди.
   И мама, и жена вели себя очень сдержанно. Меня явно ждали.
   - Ты видел отца?  - это был первый вопрос мамы.  Я ответил,  что,  по
всей вероятности, его нет в живых, и в присутствии охранников рассказал,
что увидел недавно дома.
   Мама не заплакала, только крепче обняла меня и тут же принялась успо-
каивать Марфу: моя жена ждала третьего ребенка.
   Не прошло и получаса, как в комнату вошел человек, одетый в армейскую
форму:
   - Есть указание вас, вашу жену и детей перевезти на другую дачу.
   Мама оставалась здесь.
   - Ты только не бойся ничего,  - сказала очень тихим и спокойным голо-
сом. Впрочем, возможно, мне показалось, что она говорила очень тихо, по-
тому что Марфа тоже услышала.  - Человек умирает один раз,  и, что бы ни
случилось,  надо встретить это достойно. Не будем гадать, что произошло.
Ничего не поделаешь,  если судьба так распорядилась.  Но знай  одно:  ни
твоих детей,  ни твою жену никто не посмеет тронуть. Русская интеллиген-
ция им этого не позволит...
   Как и я,  мама была уверена,  что мы больше не увидимся.  Вновь обня-
лись, расцеловались. Что будет с нами завтра - никто не знал.
   Маме разрешили проводить нас к машине. Когда прощались, я и предполо-
жить не мог, что впереди меня ждет еще и разлука с детьми, женой.
   Ехали мы в двух машинах.  В одну почему-то посадили, несмотря на наши
протесты,  дочерей - старшая родилась в 1947,  младшая в 1950 году,  - в
другую - нас с Марфой.
   Куда нас везли,  я мог только догадываться.  В стороне осталась  дача
Сталина в Кунцево, так называемая "Ближняя", но мы ее проехали, не оста-
навливаясь. Минут через двадцать свернули на какую-то проселочную дорогу
и  остановились  у одной из государственных дач,  на которой тоже иногда
бывал Сталин.  Мне же здесь раньше бывать не приходилось. Небольшой, как
и все государственные дачи той поры,  деревянный домик. Здесь нам предс-
тояло провести в неизвестности почти полтора месяца.
   Внешнюю охрану дачи,  где я теперь находился с семьей, несло какое-то
воинское подразделение, вооруженное автоматами и винтовками. Внутри дома
тоже круглосуточно находились вооруженные люди, но в штатском. Во дворе,
как и на нашей даче, стояли бронетранспортеры.
   Лишь это  да еще выведенные из строя телефоны напоминали нам,  что мы
лишены свободы.
   Обычное питание,  прогулки по территории, довольно корректное поведе-
ние охраны...
   - Чего  вам  волноваться?  -  парировал мои вопросы начальник охраны,
когда я поинтересовался своим нынешним статусом и  нельзя  ли  разрешить
жене с детьми уехать.  - Вы,  Серго Лаврентьевич,  официально задержаны.
Если вашей жене потребуется медицинская помощь,  мы врача доставим сюда.
Других указаний у меня нет.
   Что произошло с моим отцом?  Что с моей мамой?  Что,  в конце концов,
произошло в стране? Все мысли были заняты только этим.
   Окружающие нас люди старались в контакт не вступать,  а  когда  мы  о
чем-то  пытались спросить,  тут же вызывали старшего,  у которого на все
случаи жизни был стандартный ответ: "Других указаний у меня нет".
   Несколько раз просил дать мне газеты "Не положе но".  Стало ясно, что
и впредь нас намерены держать здесь в неведении.  Ни телефона, ни радио,
ни газет. Полная изоляция от внешнего мира.
   Однажды, гуляя с детьми по саду, увидел оставленную на скамейке газе-
ту.  Умышленно это было сделано или нет,  не знаю,  но находка оказалась
весьма кстати. В газете были опубликованы обвинения в адрес отца, и если
я еще сомневался в чем-то до этого,  то теперь окончательно понял, что в
стране произошел государственный переворот,  направленный против опреде-
ленной группы людей.  Честно говоря,  я думал, что жертвой заговора стал
не только мой отец, но и другие члены высшего руководства страны. Теперь
все окончательно прояснилось.
   Сообщению об аресте отца я, разумеется, не поверил, сопоставив прочи-
танное с тем, что увидел своими глазами на Малоникитской.
   Месяца через полтора в три часа ночи к нам в комнату вошли  вооружен-
ные люди и объявили,  что я арестован. Что ж, решил я, по крайней мере с
неопределенностью наконец покончено.
   Взглянул на часы и усмехнулся:  надо было ждать глубокой ночи,  чтобы
объявить мне об аресте.
   Как мог, успокоил плачущую жену: все, мол, будет хорошо. Хотя сам ко-
нечно же в это не верил.
   Под конвоем меня доставили в какую-то тюрьму,  я догадался по маршру-
ту, что это Лефортово. Так впоследствии и оказалось.
   Не успел я переступить порог тюрьмы, как меня попытались обыскать. Но
тут я уже не выдержал и проявил свой характер в полной мере.
   Связали, надели наручники.  Попытались переодеть в тюремную одежду  -
не подошел размер. Таким было начало.
   В свое время,  слушая рассказы Ванникова, Минца, Туполева, других из-
вестных и малоизвестных людей, прошедших, как они говорили, "коммунисти-
ческие университеты",  я конечно же и подумать не мог, что окажусь в та-
ком положении.  Но все эти тюремные "фокусы" мне были уже знакомы. Обыч-
ные приемы тюремщиков - как можно сильнее унизить заключенного и тем са-
мым сломить его волю к сопротивлению.
   Тюрьма, в которую меня привезли,  с точки зрения тюремной архитектуры
- у меня хватило времени это оценить - явно была высшего класса... Пост-
роили ее еще при Ежове.  Подобные частенько  показывают  в  американских
фильмах: шесть-семь этажей и общий коридор. Впечатляет...
   Спустя много лет другой узник Лефортова,  Александр Солженицын, напи-
шет:  "Знаменитый лефортовский корпус буквою "К" - пролет на все  этажи,
металлические галереи,  регулировщик с флажками.  Переход в следственный
корпус. Допрашивают попеременно в разных кабинетах..."
   Сколько же судеб изломано в твоих стенах,  Лефортово?.. В первой моей
тюремной камере ждала неожиданность:  двое охранников. Это что-то новое,
решил я.  В рассказах друзей и знакомых такого не было. У двери тоже был
выставлен пост. Камера представляла собой клетушку шесть шагов в длину и
метра два в ширину.  Зарешеченное окно было довольно высоко,  и увидеть,
что происходит за ним - невозможно.  Привинченная кровать, умывальник и,
так сказать, санузел. Обычное "жилище" заключенного.
   "Соседи" мои примостились на табуретках рядышком. Оба были в штатском
и менялись через каждые четыре часа. Мне до сих пор непонятно, зачем все
это было нужно: двойной пост в камере, двойной - у двери...
   Ордер на арест мне так и не предъявили.  На допросы тоже не вызывали.
Несколько раз пытался заговорить с охранниками. Безрезультатно. Лишь од-
нажды один из них не выдержал:
   - Ну, что ты к нам пристаешь? Мы - охрана. Сказали нам сидеть тут, мы
и сидим. Мы же тебя не беспокоим?
   Я понял,  что говорить бесполезно. Скорей всего они действительно ни-
чего не знали.  Недели через две мне все это надоело и я поднял скандал:
"Почему  я здесь нахожусь?  Почему мне до сих пор не предъявлен ордер на
арест?"
   Спустя некоторое время дверь открылась, и в камеру вошел капитан:
   - Чего вы добиваетесь?
   - Если мне не будет предъявлен ордер на арест,  я начну вести себя не
так, как вел до сих пор, - отвечаю.
   - Попробуйте...  - прошипел он угрожающе. И я не выдержал. Сказалось,
наверное,  нервное напряжение последних месяцев. Я ударил, а он не успел
отшатнуться.
   Меня тут же избили и связали. Через час пришли люди в белых халатах и
развязали меня, предупредив, что посадят в карцер.
   Я решил больше ни с кем не разговаривать и отвернулся к стене.
   В это время в камеру вошли несколько человек в штатском и два полков-
ника:  - Вот постановление о вашем аресте. Я взял протянутую мне бумагу.
"В связи с участием в  антигосударственном  заговоре..."  Перечитал  еще
раз. Ни подписи, ни печати... По тем же многочисленным рассказам я знал,
что в таких документах непременно должна быть подпись прокурора.  -  Это
филькина грамота, а не документ. Полковник побагровел:
   - Будете шуметь,  придется повторить все сначала.  И я решил, что те-
рять мне больше нечего: - Хотите бить - бейте, а чтобы вам было легче, я
начну первым.
   Я действительно ударил первым, но ответа, как ни странно, не последо-
вало.
   Оба полковника вместе с сопровождающими ушли.  Часы у  меня  отобрали
раньше,  и я даже не знаю,  когда меня повели на первый допрос.  Четверо
охранников шли рядом. Мы прошли какими-то коридорами, и я понял, что по-
пали в другое здание.  Впереди шел человек с флажками и периодически по-
давал какие-то сигналы,  надо полагать,  чтобы никто нам не  встретился.
Это тоже, я знал, обычная тюремная практика.
   Пройдя мимо многих дверей, попали в большой кабинет. Письменный стол,
кресло,  рядом - маленький столик.  В стороне сидели несколько человек -
генералы и люди в штатском.
   Предложили сесть. Я промолчал.
   - Вы привлекаетесь по делу контрреволюционного заговора, направленно-
го на свержение советского строя и восстановление капитализма...
   Весь смысл случившегося лишь начинал в полной мере доходить до  меня.
"Террористическая организация",  "шпионаж в пользу английской разведки",
"аппаратура связи нами изъята", "нелегальные связи", "вы изобличены"...
   Выходит, я заговорщик и английский шпион.  Неужели они сами  верят  в
то, что сейчас говорят? Тогда кому и зачем все это надо?
   По