ного человека, который мог
бы возглавить научную сторону столь сложного дела.  Переговорил с доброй
полусотней кандидатов и остановил свой выбор на  Курчатове.  И  академик
Иоффе, и другие своими рекомендациями отцу тогда, безусловно, помогли.
   С этим предложением отец и пришел к Сталину. Иосиф Виссарионович вни-
мательно выслушал и сказал:
   - Ну что ж,  Курчатов так Курчатов. Раз вы считаете, что этот человек
необходим, то пожалуйста.
   Самое любопытное, что тогда же Сталин предупредил отца:
   - Знай только, что Курчатов встретит очень сильное сопротивление мас-
титых ученых...
   И отец понял,  что параллельно, по каким-то своим каналам, Сталин уже
навел соответствующие справки о крупных ученых.
   Вообще, должен  сказать,  советская  система  была создана Владимиром
Ильичем, а впоследствии усовершенствована Иосифом Виссарионовичем на па-
раллелизме проверок.  Партийный аппарат и тогда, и позднее контролировал
всех и вся.  В государственном аппарате были специальные службы,  в  со-
ветском - госконтроль.  Проверяли друг через друга... Все было построено
на недоверии,  противопоставлении одних людей другим. Так видимо, было и
в данном случае...
   Словом, так Игорь Васильевич стал "отцом" атомной бомбы.
   Спустя какое-то время Сталин обратился к моему отцу: надо, мол, опре-
делиться с президентом Академии наук,  кто подходит?  Нельзя ли, сказал,
Курчатова на этом посту использовать?
   Мой отец был категорически против. Вызвал Курчатова, рассказал о раз-
говоре со Сталиным и сказал.
   - Решать тебе,  Игорь Васильевич.  Если надумаешь уходить - возражать
не буду, конечно. Останешься руководить проектом - буду рад.
   Курчатов был умный человек,  к славе относился равнодушно и прямо от-
ветил,  что президентство в Академии наук рассматривает нежелательным  и
хотел бы остаться в проекте.  Тогда,  сказал отец, сам Сталину об этом и
скажи.  Реакцию Сталина предугадать было нетрудно.  Иосиф  Виссарионович
очень резко реагировал, когда ктолибо отвергал в таких случаях его пред-
ложения.  Игорь Васильевич сам мне рассказывал, как Сталин рассердился и
обвинил в упрямстве и Курчатова, и моего отца. Мол, Берия тебя настроил,
вот и не хочешь идти в президенты академии.  И пригрозил,  что все равно
заставит его стать президентом.
   Примерно такая же история была и с Сахаровым. Рассказывать о масштабе
дарования этого ученого,  думаю,  сегодня не стоит. Он учился на третьем
или четвертом курсе университета,  когда попал в поле зрения моего отца.
У него уже тогда были интересные предложения, которые могли быть исполь-
зованы на второй стадии реализации проекта.
   Отец имел  довольно полную информацию о всех молодых людях,  успевших
так или иначе проявить себя в тех  областях,  которые  были  связаны,  в
частности, с обороной страны. Понятно, что сам отец не ездил по институ-
там и университетам, этим занимались другие люди. Были созданы специаль-
ные группы,  которые целенаправленно занимались подбором научных кадров,
в том числе и для ядерного проекта.  Это не  были  представители  высшей
школы или Академии наук. Помнится, такой важной работой активно занимал-
ся академик Тамм, физиктеоретик академик Фок и другие. Всех не припомню,
но  привлекали для отбора перспективной научной молодежи и таких извест-
ных ученых, как Ландау, Гинзбург. Не помню, кто именно, но Сахарова, как
претендента,  они... забраковали. Вывод сделали тогда такой: человек он,
наверное,  способный,  талантливый,  но неконтактный и так далее. Дело в
том,  что и в молодости Андрей Дмитриевич был убежденным в своей правоте
человеком.  Не имею в виду в данном случае его философские взгляды.  Так
вот,  с точки зрения науки, решили корифеи, с ним будет нелегко. Он выд-
вигал концепции,  которые пожилые,  много лет отдавшие науке, люди порой
не  воспринимали.  Так  бывает.  А Сахаров отстаивал зачастую свои идеи,
прямо скажем,  в резкой форме. Видимо, корифеи и решили: а зачем нам та-
кой, пусть и очень талантливый, но неудобный молодой человек.
   Что было,  то было...  Сколько талантливых ребят тогда отыскали. И не
только физиков,  но и математиков. Их сразу же приглашали на собеседова-
ния,  семинары. Это была колоссальная работа. И, надо отдать должное на-
шим ученым,  они с ней справились,  в результате были  созданы  поистине
уникальные коллективы, способные реализовать ядерный проект.
   Много лет спустя я прочел,  как Андрей Дмитриевич вспоминал о встрече
с моим отцом.  "Только после того я испугался,  - писал Сахаров, - и по-
нял,  с кем имел дело". Чисто по-человечески читать все это неприятно. И
вот почему.  Как раз отец,  которого он якобы боялся относился к нему  с
большой  симпатией.  Сахаров сам ведь вспоминал,  как мой отец предложил
ему обращаться в случае необходимости.
   Отец отлично знал об отношении маститых ученых к  Сахарову.  Он  имел
полную  информацию об этом студенте,  явно талантливом молодом человеке,
который выдвигает собственные оригинальные концепции.  И если  на  боль-
шинство талантливых ребят он имел списки, какието материалы, то на Саха-
рова имел,  как я говорил,  довольно подробный материал. Знаю я это и от
Ванникова,  и от Махнева,  члена Комитета, генерала, помощника отца, ве-
давшего делопроизводством.  Так вот,  они вспоминали, как произошло зна-
комство моего отца с Сахаровым.  Заинтересовавшись "ершистым" студентом,
отец пригласил его на беседу. Разговор был откровенный.
   - Как думаете,  почему наши ученые не воспринимают ваши идеи? - спро-
сил отец.
   Сахаров откровенно рассказал, что думает по этому поводу.
   Независимость, неординарность  мышления отцу импонировали всегда.  Он
пригласил молодых расчетчиков-теоретиков и попросил ознакомиться с  теми
идеями, которые с жаром отстаивал университетский студент. Мнение их бы-
ло единодушным:
   - Лаврентий Павлович,  он ведь только студент,  но почти готовый уче-
ный.
   - Тогда так,  - сказал отец. - Помогите ему. Пусть заканчивает учебу,
свои расчеты и забирайте его к себе. Пусть занимается вашей темой.
   И довольно быстро,  попав в группу расчетчиков-теоретиков,  людей до-
вольно  молодых,  Сахаров ее и возглавил.  Непосредственного отношения к
конструированию бомбы,  получению необходимых  материалов  он,  как  фи-
зик-теоретик, не имел, но его расчеты были тогда использованы. Те самые,
что он начинал делать еще студентом.  Во всяком случае, в основу его ра-
боты были положены именно они.  Выдающийся ученый,  и жаль, конечно, что
свой потенциал он не реализовал в полной мере...
   Органам Сахаров был известен давно, и желание расправиться с ним тоже
было.  Андрей Дмитриевич был из тех людей, которые не скрывают свои мыс-
ли,  просто не умеют скрывать. Конечно, он не выражал свои взгляды столь
откровенно и тем образом, как это было потом, но органам хватало и того,
что было.  Оснований по меркам того времени для "привлечения" парня было
предостаточно. Если сказать прямо, мешал мой отец. Только это их и сдер-
живало.  Самое ужасное, что инакомыслие у нас всегда рассматривалось как
уголовное деяние против государства.  И тогда, и позднее. Какая разница,
или тебя в камеру тюрьмы НКВД засунут,  или в психбольницу, как это было
еще не так давно?
   Я уже говорил,  что отец всячески поощрял мое увлечение техникой.  По
его же совету я начал заниматься радиолюбительством.  С него и  началось
мое знакомство с радиолабораторией НКВД. Впрочем, название было довольно
условным - в этой лаборатории работали экспертные группы по самым разным
направлениям.  Один из специалистов, помогавших мне овладеть радиотехни-
кой,  помню,  знакомил меня с радиостанциями для разведчиков, созданными
нашими конструкторами,  немцами, англичанами. Можете представить интерес
мальчишки... Очень заинтересовала меня и группа людей, находившихся даже
в этой закрытой лаборатории на особом режиме.  К ним никого не подпуска-
ли, и довольно продолжительное время свое любопытство я удовлетворить не
мог.  Каково  же было мое разочарование,  когда я узнал,  что это "всего
лишь" засекреченные физики, которые анализируют какие-то материалы, пос-
тупающие из-за границы. Меня это нисколько не удивило, потому что подоб-
ных групп было немало.  Работали они по разным направлениям,  давая экс-
пертные оценки тем или иным материалам.
   Чем занимаются физики,  я,  естественно, не знал, что вполне понятно,
но кое-какие разговоры их в лаборатории слышать тогда  приходилось.  За-
помнилось, как эти люди обсуждали между собой новое сверхоружие, которое
появится в самое ближайшее время. Как я понял тогда, речь шла о создании
бомбы чудовищной разрушительной силы,  но не у нас, а за рубежом. Выска-
зывались опасения, что новое сверхоружие может получить Гитлер.
   О том,  что война с Германией будет,  сомнений ни у кого не было.  Об
этом я слышал постоянно. Конечно, кроме любопытства, ничего другого раз-
говоры о бомбе,  которую можно сделать,  у меня не вызвали. Отложилось в
памяти и то,  что немцы могут стать обладателями страшного оружия. Ника-
ких подробностей создания бомбы за рубежом я тогда не знал.
   Сегодня, спустя много лет,  я вспоминаю все эти разговоры в лаборато-
рии, встречи с "технарями", работавшими в НКВД, и думаю: а ведь мало кто
знает что даже тогда,  в тридцатые,  Народный Комиссариат внутренних дел
не был чисто карательной организацией. Специалисты высочайшей квалифика-
ции занимались здесь всей группой вопросов,  так или иначе связанных и с
военной техникой,  да и не только с военной. Соответствующие службы НКВД
интересовали транспорт, авиация, промышленность, экономика - словом, аб-
солютно все,  что было необходимо для оценки стратегических возможностей
нападения на СССР той или иной державы.  Этой оценкой в  широком  смысле
наша разведка и занималась. Были люди, и легалы, и нелегалы, которые до-
бывали за границей соответствующую информацию,  но был и целый аппарат в
системе НКВД,  который обрабатывал поступающие материалы. Потому что без
аналитического разбора все донесения разведки всего  лишь  ворох  бумаг.
Разведчик может сообщить,  например, дату нападения, но когда его инфор-
мация связана с техникой, экономикой, научными разработками, это требует
дальнейшей  колоссальной  по  объему работы.  Так было и тогда,  в конце
тридцатых,  в сороковые,  так и теперь. Не случайно ведь российскую раз-
ведслужбу возглавил Примаков.  Я не собираюсь оценивать его деятельность
и привожу этот факт всего лишь как пример, но пример показательный. При-
маков - ученый, аналитик.
   Тогда подобные  назначения  проходили менее помпезно,  но принцип был
тот же:  в разведке должны работать аналитики.  В истории атомной бомбы,
которая,  надеюсь, будет когда-нибудь написана, следовало бы сказать и о
них.  Имею в виду настоящую историю,  а не ту,  что мы имели вчера, да и
сегодня, к сожалению, мало что изменилось.
   Не так давно, правда, заговорил академик Юлий Харитон. Он, в частнос-
ти,  пишет, что задолго до получения какой-либо информации от наших раз-
ведчиков сотрудниками Института химической физики (ИХФ) Я. Зельдовичем и
самим Харитоном был проведен ряд расчетов по разветвленной цепной  реак-
ции деления урана в реакторе как регулируемой управляемой системе. В ка-
честве замедлителей нейтронов уже тогда эти ученые предлагали  использо-
вать тяжелую воду и углерод. В те же предвоенные годы, рассказывает ува-
жаемый академик, Г Флеровым и Л. Русиновым экспериментально были получе-
ны важные результаты по определению ключевого параметра цепной реакции -
числа вторичных нейтронов,  возникающих при делении ядер урана нейтрона-
ми.
   Тогда же Г Флеров и К.  Петржак открыли самопроизвольное, без облуче-
ния нейтронами, деление урана.
   Академик Харитон напоминает и о  других  научных  заслугах  советских
ученых - вместе с Я. Зельдовичем еще до войны он выяснил условия возник-
новения ядерного взрыва,  получил оценки его колоссальной разрушительной
силы, а уже в 1941 году с участием И. Гуревича была уточнена критическая
масса урана-235 и получено,  по словам самого академика, ее весьма прав-
доподобное, но из-за приближенного знания ядерных констант неточное зна-
чение...
   Небезынтересны, как мне кажется, и рассуждения Юлия Борисовича о том,
что запрет на разглашение самого факта получения подобной информации был
суров. И уж кому-кому, а нашим "атомным" разведчикам должно быть особен-
но ясно, почему советские физики не обсуждали эту тему.
   Я не  собираюсь  вступать в полемику ни с академиком Харитоном,  ни с
кем-либо другим.  Но поговорить на эту тему стоит. Ведь так и не сказано
главное  -  о  роли моего отца в создании ядерного оружия.  К тому же он
умолчал о некоторых деталях своей биографии...
   Из официальных источников:
   Юлий Харитон. Академик. Трижды Герой Социалистического Труда, лауреат
Ленинской и нескольких Государственных премий.
   Родился в 1904 году в Петербурге. Окончил Ленинградский политехничес-
кий институт.  С 1921 года работал  в  Ленинградском  физико-техническом
институте под руководством академика Н.  Н.  Семенова. В 1926-1928 годах
был командирован в Кавендишскую лабораторию Э.  Резерфорда (Великобрита-
ния), где получил степень доктора философии. С 1931-го - в Институте хи-
мической физики АН СССР,  других научно-исследовательских учреждениях. В
1939-1941 годах совместно с Я.  Б. Зельдовичем впервые осуществил расчет
цепной реакции деления урана.  Основатель и глава новой школы  в  теории
взрывчатых веществ.
   Более 45 лет академик Ю. Б. Харитон возглавлял Российский федеральный
ядерный центр - ВНИИ экспериментальной физики - знаменитый Арзамас-16. В
возрасте 88 лет ушел с официальной должности и стал почетным научным ру-
ководителем важнейшего научно-исследовательского центра России.
   Один из "отцов" советской атомной бомбы.  До недавнего времени жил  и
работал в условиях строжайшей секретности, никогда не выступают в откры-
той печати. Впервые публично заявил о своем участии в реализации атомно-
го проекта в декабре 1992 года.
   В свое  время  Юлия  Борисовича  дважды пытались отстранить от работ,
связанных с созданием ядерного оружия,  и даже обвиняли в шпионаже. Были
люди, которые с самого начала не хотели, чтобы Харитон занимался научной
деятельностью.  Главный аргумент,  который использовали его  противники,
был такой - Харитон работал в Англии, а следовательно, верить такому че-
ловеку нельзя. А Юлий Борисович действительно работал в Кавендишской ла-
боратории у Э.  Резерфорда. По тем временам "компромат" достаточно серь-
езный...
   Так вот,  к этим работам Харитон был допущен по настоянию моего отца.
Я понимаю,  почему Юлий Борисович об этом не вспоминает и, поверьте, ни-
каких претензий к нему не имею.  Он замалчивает этот факт по той же при-
чине, почему не говорят всю правду и остальные. Я это понимаю...
   К счастью, тогда все обошлось, и академик Харитон продолжил работу. А
спустя несколько лет, отец к тому времени уже не имел и косвенного отно-
шения к органам безопасности, его вызвал Сталин:
   - Это материалы на Харитона... Убеждают меня, что английский шпион...
Что скажешь?
   Не берусь точно утверждать,  кто именно возглавлял тогда  госбезопас-
ность  -  Абакумов или Игнатьев,  - но "дело" было состряпано в этом ве-
домстве.  Материалы на Харитона были собраны и представлены  Сталину.  А
коль ядерный проект курировал отец, Сталин вызвал его.
   Отец хорошо помнил предыдущие попытки "убрать" Харитона и не особенно
удивился, что вновь зашел разговор о работе академика на английскую раз-
ведку.
   - Все  люди,  которые  работают над этим проектом,  - сказал отец,  -
отобраны лично мною.  Я готов отвечать за действия каждого из них. Не за
симпатии и антипатии к советскому строю, а за действия. Эти люди работа-
ют и будут честно работать над проектом, который нам поручен.
   Разговор происходил в кабинете Сталина,  дело на  академика  Харитона
лежало на столе Иосифа Виссарионовича,  и можно только догадываться, что
там было написано.
   - А насчет Харитона могу сказать следующее, - доложил отец. - Человек
это абсолютно честный,  абсолютно преданный тому делу, над которым рабо-
тает, и на подлость, уверен, никогда не пойдет. Отец изложил свое мнение
в  письменной форме и отдал бумагу Сталину.  Иосиф Виссарионович положил
ее в сейф:
   - Вот и хорошо, будешь отвечать, если что...
   - Я головой отвечаю за весь проект,  а не только за Харитона, - отве-
тил отец.
   Бумага, написанная отцом,  так и осталась у Сталина, а Харитон благо-
получно дожил до наших дней, плодотворно проработав в науке многие деся-
тилетия.
   Таких случаев, кстати, было немало, когда ученым предъявлялись вздор-
ные обвинения.  Одних подозревали в шпионаже, других во вредительстве. И
точно так же, как в случае с академиком Юлием Борисовичем Харитоном, мо-
ему отцу приходилось в письменной форме гарантировать их лояльность.
   Были случаи и посерьезней,  скажем, в 1939-1940 годах, когда отец был
наркомом внутренних дел.  Точно так же ему удалось тогда "вытащить" мно-
гих военных,  специалистов. Разумеется, ни в чем эти люди не были винов-
ны,  но те же Ворошилов, Жданов всячески препятствовали их освобождению,
потому что сами были повинны в массовых репрессиях.
   В 1936-1938 годах в результате повальных арестов страна, по сути, ли-
шилась цвета технической интеллигенции.  Туполев, Мясищев, Петляков, Ко-
ролев,  Томашевич, один из заместителей Поликарпова... Десятки и десятки
людей. А вместе с ними и их ближайшие помощники. Фактически в этот пери-
од была парализована техническая элита, занятая разработкой военной тех-
ники. Аресты охватили самолетчиков, специалистов по двигателям, танкост-
роителей.  Пострадали и те,  кто впоследствии  участвовал  в  реализации
ядерного,  ракетного проектов. Кто отправлял этих людей в тюрьмы и лаге-
ря, я уже говорил. Да и они сами хорошо об этом знали...
   Когда отец стал наркомом внутренних дел,  ему, вполне понятно, потре-
бовалось какое-то время, чтобы изменить ситуацию. Нелепо было бы утверж-
дать, что до прихода в НКВД он не знал, что творится в стране. Знал, ко-
нечно.  Знал и понимал, к чему все это ведет. Обстановка была такая, что
были обезглавлены целые научные направления.
   Конечно, проще всего сказать сегодня,  что тут же следовало выпустить
всех  репрессированных  и  тем самым восстановить и попранную справедли-
вость,  и решить возникшие проблемы.  К  сожалению,  даже  нарком  такой
властью не обладал. Лучше бы было вообще не подвергать людей арестам, но
коль так случилось до его прихода на должность главы НКВД,  отец начал в
меру сил поправлять дело. И тут же столкнулся с колоссальным сопротивле-
нием партийной бюрократии.
   Скажем, Туполева, как ни стремился, освободить он сразу не смог. Уда-
лось  это лишь тогда,  когда Туполев закончил один из проектов самолета.
Был такой самолет Ту-2.  И только потом,  через Сталина,  хотя партийная
верхушка и мешала всячески этому,  Туполева удалось освободить. Мало то-
го, конструктор и его помощники тогда же получили высокие награды, воин-
ские звания. Туполев получил генеральское звание, к примеру, а через ка-
кое-то время за второй самолет - звание Героя Социалистического Труда.
   Коль мы уже заговорили о советских ученых,  конструкторах, работавших
в оборонных отраслях, давайте проследим судьбу того же Туполева. Пример-
но такими же трагическими были и судьбы многих других  ныне  широко  из-
вестных людей.
   Так называемое "Дело Туполева" от начала до конца было выдумано. Отец
это понял.  Но было признание самого  осужденного.  Какими  способами  в
тридцать седьмом получали такие признания, известно...
   Когда мой  отец впервые вызвал его на беседу,  был потрясен.  Туполев
находился в тяжелейшем физическом и психическом состоянии.
   - Я был буквально ошеломлен тем,  что говорил Лаврентий  Павлович,  -
рассказывал мне уже позднее сам Туполев. - Откажитесь, сказал, от своего
признания Вас ведь