ов  компрессора
вручную - у нас заработают холодильники.  Приведение  в  действие  вручную
токарных станков. Шлифовки линз. Даже - на рабах можно пахать.  Существует
много видов работы, выполнять которую никому не хочется...
     - Но - рабство? - запротестовала Маурин. - Это ужасно.
     - Ужасно? Возможно, вам больше понравилось бы,  если  назвать  это  -
осуждение на каторжные работы? - Спросил Харди.  -  Намного  ли  в  худшую
сторону изменится их жизнь, по сравнению с той, которую они  вели,  будучи
членами Братства? Или: если б (до Молота) они были приговорены к тюремному
заключению?
     - Нет, - сказала Маурин. - Я беспокоюсь не о _н_и_х_. Я думаю о  НАС.
Значит, мы хотим стать рабовладельцами?
     - Тогда,  убьем  их  и  покончим  с  этим  делом,  -  рявкнул  Джордж
Кристофер. - Потому что выпустить их на волю мы, черт побери, не можем! Ни
выпустить их, ни принять к себе!
     - Почему мы не можем просто отпустить их? - спросила Маурин.
     - Я уже говорил вам, - ответил Джордж. - Они  вновь  присоединятся  к
каннибалам.
     - Представляет ли теперь Братство опасность? - спросила Маурин.
     - Для нас - нет, -  сказал  Кристофер.  -  _С_ю_д_а_  они  просто  не
полезут.
     - А к весне, я полагаю, от Братства останется не так много, - добавил
Эл Харди. - Они не слишком-то подготовились к зиме. Во всяком случае, тем,
кто попали к нам в плен, о такой подготовке ничего не известно.
     Маурин постаралась справиться с ужаснувшим ее видением.
     - Это страшно, очень страшно, - сказала она.
     -  В  каких  пределах  допустимы  наши  действия?  -  сказал  сенатор
Джеллисон. Голос его был очень тих, но в  нем  звучала  сконцентрированная
сила. - Цивилизации обладают теми нормами морали и этики,  которые  они  в
состоянии себе позволить. В настоящее  время  мы  владеем  слишком  малым,
поэтому и пределы допустимости наших  действий  ограничены.  Мы  не  можем
обеспечить требуемый уровень ухода  за  нашими  собственными  ранеными.  В
гораздо меньшей степени мы можем заботиться о раненых, попавших  к  нам  в
плен. Все, что мы в состоянии позволить себе - это, учитывая их состояние,
выпустить их на волю. Но что мы  вправе  позволить  себе  по  отношению  к
остальным пленным? Маурин права, мы не должны допускать нашего превращения
в  варваров,  но  наши  стремления,  возможно,  не   соответствуют   нашим
возможностям.
     Маурин погладила руку отца.
     - Это как раз то, над чем я размышляла всю прошлую неделю. Но... если
наши возможности очень ограничены, значит мы должны делать то,  что  можем
делать! Но что мы не  вправе  делать  -  это  _т_в_о_р_и_т_ь_  в  _с_в_о_ю
п_о_л_ь_з_у _з_л_о_!  Мы обязаны ненавидеть зло, даже если у нас нет иного
выхода.
     - Что никак не проясняет, что нам делать с пленными, - сказал  Джордж
Кристофер. - Я голосую за то, чтобы перебить их. Я это сделаю самолично.
     Он не откажется от своего намерения, поняла Маурин. И он не поймет  -
никогда не поймет. В обычной жизни Джордж - хороший человек. Он делился  с
другими всем, что у него было. Он проводил в труде больше времени, чем кто
угодно другой, и выбирал для себя наиболее тяжелую работу.  И  работал  он
вовсе не только для самого себя.
     - Нет, - сказала Маурин. - Прекрасно. Мы не  можем  отпустить  их  на
волю. И не можем принять их к себе в качестве полноправных сограждан. Если
все, что мы можем позволить себе - это обращение их в рабство, то сохраним
им жизнь в  качестве  рабов.  И  пусть  их  труд  будет  настолько  тяжел,
насколько мы вправе это позволить себе. Но только мы не должны называть их
рабами, поскольку тогда окажется слишком легким переход к тому, чтобы  наш
образ мыслей сделался образом мыслей рабовладельцев. Мы  вправе  принудить
их работать, но называть мы их будем военнопленными. И  относиться  к  ним
будем как к военнопленным.
     Харди поглядел на нее сконфуженно. Он и  не  подозревал,  что  Маурин
может  проявлять  такую  напористость.  Потом  Харди  перевел  взгляд   на
сенатора. Но увидел лишь уставшего до смерти человека.
     - Хорошо, - сказал Эл. - Эйлин, нам придется организовать лагерь  для
военнопленных.



                           ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

                     Крестьянин есть существо вечное и независимое от всех
                культур,  к  которым  он  принадлежит.   Вера   настоящего
                крестьянина древнее христианства. Его боги  древнее  любых
                богов более развитых религий.
                                           Освальд Шпенглер. Закат Европы.

     Ко дню падения кометы  Фургон  уже  не  был  новым.  А  за  последние
несколько месяцев он состарился на много  лет.  Он  быком  упрямо  пер  по
бездорожью, по побережью недавно возникшего моря. Он весь провонял  рыбой.
Техническое обслуживание теперь  -  вещь  невозможная,  из-за  непрерывных
дождей он насквозь проржавел - будто  ржавел  на  протяжении  многих  лет.
Сохранилась лишь одна фара, и фургон казался ослепшим на половину... И еще
казалось: фургон знал, что его время закончилось. Он ревел  и  продвигался
вперед, как бы прихрамывая. И каждый раз, когда он  подпрыгивал,  трясясь,
будто  в  смертельной  муке,  в  бедро   Тима   Хамнера   вонзалась   игла
пронзительной боли.
     Хуже всего было то, что машиной следовало управлять. Правая  нога  не
доставала до педали  сцепления.  Тиму  приходилось  действовать  левой,  и
каждый раз казалось, будто в кость втыкается ледяной зазубренный штырь. Но
все же Тим продолжал вести машину - по изуродованной рытвинами  дороге  на
скорости. Чем больше скорость, тем меньше тряски.  На  посту  у  баррикады
находился Кэл Кристофер. Вооружен он был автоматом армейского  образца.  В
другой руке он держал бутылку "Оулд Федкал". Он весь лучился  от  радости,
он чуть не лопался от важности, ему хотелось разговаривать.
     - Хамнер! Рад вас видеть, - он просунул  бутылку  в  окно  машины.  -
Выпейте-ка... Эй! Что случилось с вашим лицом?
     - Песок, - ответил Тим. - Послушайте, у меня в кузове  трое  раненых.
Может кто-нибудь вести машину дальше вместо меня?
     - Да, но нас здесь только двое. Остальные празднуют. Ваши парни  тоже
одержали победу, а? Мы  уже  знаем,  что  у  вас  там  была  драка,  и  вы
расколошматили их...
     - Раненые, - сказал Тим. - В госпитале кто-нибудь есть?
     - Остается надеяться, что да. У нас тут  тоже  есть  раненые.  Но  мы
победили! Они не ожидали этого, Тим, это было прекрасно! Варево Форрестера
их попросту уничтожило. Они будут удирать без остановки, пока...
     - Они уже остановились. И, Кэл, у меня нет времени на разговоры.
     - Да. Ладно. Все празднуют,  это  в  Городском  Совете,  а  госпиталь
совсем рядом, так что вам помогут. Может, там вы и не  найдете  ни  одного
трезвого, но...
     - Баррикада, Кэл. Я не смогу помочь вам разобрать ее. Я и сам ранен.
     - О... Плохо, - Кэл отодвинул бревно, ни в одном из  домов  не  горел
свет. Тим на дороге не видел ни одной души. Ехать здесь  было  легче:  все
рытвины засыпаны. Тим проехал поворот и увидел город.
     Неярко светилось во тьме здание Городского Совета. В  каждом  окне  -
свет зажженной свечи или керосиновой лампы. Этот свет не слишком впечатлял
после ослепительного сияния атомной электростанции, но все  же  он  служил
несомненным признаком, что здесь - празднуют. Народу собралось так  много,
что в здании все не поместились. И потому, несмотря на мелкий сыплющийся с
неба снег, люди толпились на улице. Поскольку было холодно  и  дул  ветер,
люди жались друг к другу, образуя  тесные  группки,  но,  все  равно,  Тим
услышал, как громко они смеются. Он  остановил  машину  поблизости,  возле
здания бывшего городского санатория.
     Он начал вылезать из кабины, навстречу ему хлынули люди,  толпившиеся
возле дома Городского совета. Кто-то бежал, неуклюже раскачиваясь. Эйлин -
это ее солнечная улыбка. Улыбка широкая и знакомая.
     - Осторожнее! - закричал Тим, но было поздно. Она стремглав  кинулась
к нему, крепко обняла, смеясь. А он старался сохранить  равновесие,  чтобы
оба они не упали. Боль скрежещуще заплясала в кости. - Осторожнее! Господи
Иисусе. У меня в бедре кусок металла.
     Она отскочила от него, будто ужаленная.
     - Что случилось? - и увидела его лицо. Улыбка ее  пропала.  -  _Ч_т_о
с_л_у_ч_и_л_о_с_ь_?
     -  Снаряд  мортиры.  Он  разорвался  как  раз  перед  нами.  Мы  -  с
радиоаппаратурой  -  находились  на  верхушке  башни  охлаждения.  Осколки
разнесли радио на куски, а  полицейского...  э...  да,  его  фамилия  была
Уингейт - тоже в клочки, а я, Эйлин, стоял как раз  между  ними.  Как  раз
между ними. Но все,  что  досталось  на  мою  долю  -  это  горсть  песка,
выброшенного взрывом из мешка мне в лицо и осколок в бедре. У тебя  все  в
порядке?
     - О, конечно. И с тобой все в порядке, так ведь? Ты можешь ходить. Ты
жив. Слава Богу, - и раньше, чем Тим успел прервать ее, Эйлин  продолжала.
- Тим, мы победили! Мы, должно быть, перебили половину людоедов, а те, кто
уцелел, все еще удирают. Джордж Кристофер гнался за ними пятьдесят миль!
     - Они никогда не полезут к нам снова, - хвастливо крикнул  кто-то,  и
Тим понял, что вокруг него столпились. Мужчина, крикнувший  это,  выглядел
странно. По виду похоже индеец. Он сунул Тиму бутылку:
     - Последнее ирландское виски в мире.
     - Хорошо бы поберечь его для кофе по-ирландски, - засмеялся кто-то, -
но кофе больше не будет.
     Бутылка была почти пуста. Тим не стал пить.
     - В кузове раненые! - закричал он. - Нужны те, кто понесет носилки! -
и повторил снова. - Кто понесет носилки. И сами носилки тоже нужны кстати.
- Кое-кто из празднующих направились к больнице. Славно.
     Эйлин нахмурилась - не столько горестно, сколько изумленно.  Она  все
смотрела на Тима - чтобы до конца увериться, что он здесь. И что он жив.
     - Мы знаем, что АЭС была атакована, - сказала она.  -  Но  вы  отбили
нападение. Никто из наших не убит, не ранен...
     - Это была первая атака, - сказал Тим.  -  Потом  они  напали  снова.
Сегодня днем.
     - Сегодня днем? - недоверчиво переспросил индеец. - Но они же  бегут.
Мы их преследовали.
     - Они уже не бегут, - сказал Тим. - Остановились.
     Эйлин приблизила губы к его уху.
     - Маурин захочет узнать, как дела у Джонни Бейкера?
     - Он мертв.
     Эйлин потрясенно смотрела на Тима.
     Подошли люди с носилками. Раненые находились в  кузове,  -  они  были
завернуты в одеяла - словно в коконы. Одним из них был Джек Росс.  Мужчин,
принесшие носилки, остановились в изумлении глядя на двух других: оба были
чернокожими.
     - Полицейские мэра Аллена, объяснил Тим. Он захотел было помочь нести
носилки. Но все, что ему кое-как удалось - это "нести" самого себя.  Да  и
то пришлось сперва взять палку, которую вместо костыля  дал  ему  один  из
рыболовов Харри Джексона. Ковыляя, Тим вошел в больницу.
     Леонилла Малик распорядилась доставить раненых в гостиную. Здесь было
тепло,  комната  обогревалась.   И   стоял   огромный   письменный   стол,
используемый в  качестве  хирургического.  Носилки  поставили  на  пол,  и
Леонилла быстро и внимательно  осмотрела  Раненых.  Сперва  -  Джек  Росс.
Леонилла  приставила  стетоскоп  к  его  груди,   нахмурилась,   несколько
передвинула стетоскоп. Подняла руку Джека  и  сильно  надавила  на  ноготь
большого пальца. Ноготь побелел и остался белым. Леонилла  молча  натянула
одеяло на лицо Джека и подошла к следующим носилкам.
     Полисмен был в сознании.
     - Вы слышите меня? - спросила Малик.
     - Да. Вы русская женщина - космонавт?
     - Да. Сколько у вас ранений?
     - Шесть. Шрапнель. Кишки как в огне горят.
     Пока Леонилла прослушивала его пульс, Тим, ковыляя вышел из  комнаты.
Вслед за ним, крепко вцепившись в его руку - Эйлин.
     - Ты ранен! Твое место здесь, - говорила Эйлин.
     - Кровотечения нет.  Мне  нужно  туда.  Кто-то  ведь  должен  сказать
Джорджу о его зяте. И  еще  мне  кое-что  нужно  сделать.  Нам  необходимы
подкрепления. Как можно быстрее.
     Поглядев в лицо Эйлин, Тим  все  понял.  Никому  здесь  не  захочется
услышать такого рода известие.  Люди  сражались,  победили,  и  никому  не
захочется узнать, что нужно снова сражаться.
     - Врача на электростанции не было, - сказал Тим. - И никто не пожелал
выковыривать из меня этот осколок.
     - Немедленно возвращайся в операционную, - приказала Эйлин.
     - Вернусь. Но сперва - полицейские. Они ранены более тяжело,  чем  я.
На АЭС была санитарка, она залила мою  рану  сульфамидными  препаратами  и
наложила стерильную марлевую повязку. Со мной пока что все в порядке.  Мне
нужно переговорить  с  Харди.  -  Было  трудно  заставить  свои  мысли  не
разбегаться. Бедро горело словно в огне, от боли в  голове  все  путалось.
Путь  до  здания  городского  совета  был  короток.  Тим  не  мешал  Эйлин
поддерживать его, пока они шли. Черт, снова их окружили.
     - Хамнер, что случилось? - спросил Стив Кокс,  управляющий  поместьем
Джексона. - Не приставайте к нему, сейчас он нам все расскажет, - промычал
еще кто-то. И кто-то третий спросил: - Хамнер, вы собираетесь выпить это?
     Тим обнаружил, что в его руке еще зажата полупустая бутылка. Он сунул
ее спросившему.
     - Эй! - крикнул Стив  Кокс.  Отдайте  бутылку  ему  обратно.  Ну  же,
дружище, выпейте с нами, мы победили!
     - Не могу. Мне нужно поговорить  с  сенатором.  И  Харди.  Нам  нужна
помощь, - он ощутил, как при этих словах Эйлин  вся  замерла,  напрягшись.
Людям ненавистны плохие новости. - Следующие атаки  нам  не  выдержать,  -
сказал Тим. - Наши потери слишком велики.
     - Нет. Война закончилась, - прошептала Эйлин.
     - Это ты считаешь, что она кончилась, - сказал тим.
     - Все так считают, - на лице Эйлин появилось  выражение  невыносимого
страдания. Это  должно  было  размягчить  сердце  Тима  Хамнера  -  но  не
размягчило. - Никому не хочется идти в бой снова, - сказала Эйлин.
     - И не пойдем! -  тонким  пронзительным  голосом  выкрикнула  Джоанна
Макферсон. - Мы уже перебили этих сучьих детей, Тим! - она пододвинулась к
нему, подставляя свое плечо ему подмышку, чтобы он  мог  опереться.  -  Их
осталось слишком мало, чтобы опять воевать. Они  разгромлены,  и  те,  кто
спаслись будут утверждать, что никогда и не слышали о Братстве. И это тоже
у них не получится. Мы их всегда узнаем, - Джоанна сделалась  кровожадной,
потом она вдруг спросила: - С Марком все в порядке?
     - У Марка все хорошо, - лишь теперь Тим начал осознавать, какую  гору
пытается он свернуть. Невыполнимая задача. Но ведь нужно же  это  сделать,
должны же его понять. И Тим добавил: - Он более здоров, более  счастлив  и
чище телом, чем любой из вас. На АЭС имеются действующие душевые с горячей
водой и стиральные машины.
     Может быть, хоть это подействует.


     В комнате, примыкающей к конференц-залу Городского совета Рик Деланти
защищал свою честь, отбиваясь  от  Джинджер  Доу.  Джинджер  вознамерилась
увести Рика к себе. Ее несомненно забавляло происходящее  -  что  было  уж
совсем неприлично.
     - И знаете, вам совсем не обязательно жениться на мне.
     Рик ничего не ответил, и  она  рассмеялась.  Джинджер  была  крепкого
телосложения  матрона  лет  тридцати  с  лишним.  Ее  темные  волосы  были
приглажены так, что даже  чуть  светились.  Вероятно,  она  причесалась  в
первый раз со дня Падения Молота.
     - Хотя, если вам все равно, можете ко  мне  совсем  переехать.  А  не
захотите, так утром уйдете. Никого это не взволнует. Сами понимаете, здесь
не Миссисипи. На тысячу миль в округе вы не  отыщете  чернокожей  женщины,
разве что у людоедов.
     - Ну, допустим, что от этого факта я могу почувствовать себя неуютно,
- отбивался Рик. - Но все обстоит не так просто. У меня горе.
     Он бы меньше  нервничал,  если  бы  ему  и  Джинджер  не  приходилось
говорить так громко. Но нужно было перекрикивать  пение,  доносившееся  из
зала. Мелодии у песни, похоже, вовсе не было, этот недостаток  восполнялся
громкостью исполнения.

                     Он никогда не сбривал усов
                     Со своего лица.
                     И в пьяной драке всегда был готов
                     Насмерть стоять до конца.

     Улыбка Джинджер несколько увяла.
     - Все мы горюем по кому-нибудь, Рик. Но  мы  не  должны  поддаваться.
Джил, мой муж, поехал в Портервилль, у него  был  намечен  завтрак  с  его
адвокатом. И больше я его не видела. Он уехал, а потом - бах! Я думаю, что
оба они остались под рухнувшей плотиной.

                     Мой любимый идет, снег дробя плечом
                     Под очень опасным углом.
                     Но все преграды ему нипочем -
                     Он нервы связал узлом.

     - Сейчас не время предаваться горю,  -  сказала  Джинджер.  -  Сейчас
время праздновать, - она недовольно скривила губы.  -  Мужчин  у  нас  тут
много. Гораздо больше, чем женщин. И никто никогда не говорил мне,  что  я
урод.
     - Вы не урод, - согласился Рик. Хочет ли  она  присоединить  к  своей
коллекции скальп космонавта или ей нужен скальп чернокожего? Или это охота
за мужем? Рик вдруг выяснил, что начинает  гордиться.  Но  воспоминания  о
доме в Эль Лаго были слишком яркими и свежими. Он открыл дверь к соседям.

                     Крепчает ветер, на землю валя,
                     Мороз нагоняет страха.
                     При 100 градусах ниже нуля
                     Мой друг застегнул рубаху.

     В здании Городского совета размещалась  также  городская  библиотека,
полицейский участок и тюрьма.  Огромный  -  вдоль  стен  книжные  полки  -
конференц-зал был украшен драпировками и картинами. Они в какой-то степени
поглощали звук, но все равно празднование получалось чертовски  шумным.  В
дальнем конце зала Рик наткнулся на Брэда Вагонера.  Вагонер  рассматривал
что-то, находящееся с стеклянной витрине.
     - Откуда это здесь взялось? - спросил Рик. -  Кто-то  коллекционирует
стьюбеновский хрусталь?
     Вагонер пожал плечами.
     - Не знаю. Прямо настоящий кит, не правда  ли?  -  Лоб  Вагонера  был
замотан бинтом. Выглядела повязка  очень  внушительно  -  прямо  сцена  из
"Красной повязки храбреца". О том, как она появилась Брэд, впрочем, никому
не   рассказывал.   Швыряя   термитную   гранату,   он   переусердствовал,
поскользнулся и, упав, покатился вниз по склону. Он уже думал, что попадет
в газовое облако, но повезло - не отравился. Сейчас, кстати, он был вполне
отравлен - "Бурбоном" с водой.
     - По крайней мере, больше такие вот вещицы производиться не будут,  -
сказал Брэд Рику. Он повторял эту фразу уже не в первый раз.
     Ощущение счастья заразительно.  Рику  тоже  захотелось  почувствовать
себя счастливым. Если б только не мешали тревога - что происходит на  этом
проклятом ядерном центре? Как там Джонни? И еще - забыть об  Эль  Лаго.  И
Рик решил пойти в госпиталь, чтобы помочь там. Находясь в госпитале, он не
будет никому своим видом портить праздник. Он пошел к двери, и в это время
в зал вошел поддерживаемый с двух сторон Эйлин и Джоанной  Тим  Хамнер.  А
вместе с ним целая толпа, что-то галдящая одновременно.
     Рик попытался пробиться  к  Хамнеру.  Шум  в  зале  усилился.  Хамнер
двинулся к дальнему концу конференц-зала, туда, где дверь в кабинет  мэра.
Рик пошел следом. Раздалось множество  выкриков,  требующих  тишины  -  от
этого шум только  увеличился.  Эйлин  Хамнер  увидела  Рика,  выскользнула
из-под руки Тима и подошла к нему.
     - Я должна вам кое-что сообщить, - сказала она.
     Рик мгновенно все понял. Его обдало обморочным холодом.
     - Из-за чего погиб Джонни? - спросил он.
     - Тим сказал, чтобы спасти их задницы. Это все, что я знаю.
     Он почувствовал, что колени  его  трясутся,  обмякают.  Но  стоял  он
по-прежнему прямо, не сгибаясь.
     - Я должен был заставить его взять меня