щиеся Господу Богу сонмов! Слушайте:  Ангелы
Бога, ваша вера воплощена в  Армии.  Стратегия!  То,  что  делают  Ангелы,
определяется соображениями стратегии! Положитесь на Господа  Бога  Иегову!
Делайте его дело! О, народ мой, выполни  его  Волю!  Уничтожь,  как  хочет
этого Бог, Цитадель Сатаны. И тогда ты одержишь победу!
     Голос пророка хлестал словно бичом в уши Алима.
     - Не плачьте по павшим, ибо они пали  служа  Богу!  Великой  наградой
будет воздано им. О вы, Ангелы и Архангелы, услышьте меня! Сейчас не время
для печали! Сейчас время наступать во имя Бога!
     - Нет, - задыхаясь прошептал Алим, но никто его не услышал.
     - Это в наших силах, сказал неподалеку чей-то голос. Спустя мгновение
Алим понял, чей это голос. Джерри Оуэн. - У  тех,  кто  засел  на  ядерном
центре, нет отравляющего газа. А даже если он вдруг у них  появится  -  не
имеет значения. Мы установим на  барже  все  наши  мортиры  и  безоткатные
орудия, и нанесем удар  по  турбинам.  Этот  удар  будет  означать  гибель
ядерного центра.
     - Бейте во имя Божия, - прокричал Армитаж. Этот призыв нашел отклик.
     - Аллилуйя! - выкрикнул кто-то. -  Аминь!  -  послышался  еще  чей-то
голос. Одинокие вначале, по мере того, как Армитаж продолжал, эти возгласы
стали более многочисленными, в них зазвучал энтузиазм.
     - Дерь-мо, - это, наверняка, сержант Хукер.  Алим  не  мог  повернуть
голову, чтобы взглянуть на него. - Алим, ты меня слышишь?
     Алим чуть кивнул.
     - Он показывает, что слышит, - сказала Эрика. - Оставьте его в покое.
Ему нужно отдохнуть. Я настаиваю, он должен немного поспать.
     Поспать! Сон наверняка убьет его. Каждый вдох  давался  в  результате
усилий, за вдох нужно бороться. Если  Алим  перестанет  стараться  дышать,
через миг он будет мертвым.
     - Что, черт возьми, мне теперь  делать?  -  спросил  Хукер.  -  Ты  -
единственный оставшийся брат, с которым я могу посоветоваться.
     Губы Алима зашевелились, беззвучно произнося слова. Эрика переводила.
     - Он спрашивает, сколько братьев осталось?
     - Десять, - сказал Хукер.
     Десять чернокожих. Может быть последних чернокожих в мире? Разумеется
нет. Еще осталась Африка. Разве не так? А вот среди врагов,  чернокожих  -
ни одного - видно не было. Может быть, негров во  всей  Калифорнии  больше
нет. Алим зашептал снова.
     - Он говорит, что десять - это мало, - сказала Эрика.
     - Да, - Хукер наклонился поближе, чтобы  мог  говорить  прямо  в  ухо
Алима. Никто другой не должен его слышать.  -  Мне  предстоит  остаться  с
проповедником, - сказал он. - Алим, он сумасшедший? Или  он  прав?  Сам  я
никак не могу додуматься.
     Алим покачал головой. Ему не хотелось говорить на эту  тему.  Армитаж
начал вещать снова - о рае, который  ждет  павших.  Слова  перепутывались,
расплывались в тумане. Медленно ползли сквозь мозг Алима. Рай. Может  быть
это правда. Может быть, этот псих - проповедник прав. Лучше думать, что он
прав.
     - Ему известна истина, - задыхаясь, шепнул Алим.
     От тепла костра сделалось почти хорошо. Тьма сгущалась в голове Алима
- несмотря на проблеск солнечного света, который, как показалось Алиму, он
увидел. Слова проповедника плыли сквозь тьму, тонули.
     - Нанесите удар, Ангелы! Не медлите! Настал день, настал час!  Такова
воля Божия!
     Последнее, что услышал Алим, был выкрик сержанта Хукера: - Аминь!


     Когда Маурин добралась до госпиталя, ее перехватила Леонилла Малик  и
твердой рукой провела в одну из комнат.
     - Я пришла помочь, - сказала Маурин. - Но я еще хотела бы  поговорить
с ранеными. Один из сыновей Таллифсена был в моей группе, и он...
     - Он мертв, - без всяких эмоций перебила ее Малик. - Мне  нужна  ваша
помощь. Вам приходилось когда-либо работать с микроскопом?
     - Со времен колледжа, где нам преподавали биологию - нет.
     - Вы не могли забыть как следует обращаться с микроскопом, -  сказала
Леонилла. - Сперва мне нужно взять пробу крови. Сядьте сюда, пожалуйста. -
Она вытащила из скороварки иглу и шприц. - Это мой автоклав,  -  объясняла
она. - Пусть и не очень хорошо, но свое назначение выполняет.
     Маурин захотелось спросить, а на что употребили остальные скороварки,
бывшие в доме. Игла вошла в  ее  руку  -  Маурин  вздрогнула.  Кровь  была
темной. Леонилла осторожно направила струйку в пробирку (пробирку отыскали
в детском наборе для опытов по химии).
     Потом Леонилла вложила пробирку в носок. Привязала  к  носку  отрезок
веревки и начала вращать его над головой.
     - Центрифугирую, - пояснила она. -  Я  показываю  вам,  как  все  это
делается, и потом эту работу вы сможете выполнять сами. Нам в  лаборатории
очень нужны помощники, - говоря это, она продолжала вращать пробирку.
     - Итак, - сказала она, - мы отделили клетки крови от  плазмы.  Теперь
плазму мы переливаем в другой сосуд, а кровяные клетки помещаем в  соляной
раствор - действовала Леонилла очень быстро. - Вот на  этой  полке  у  нас
образцы кровяных клеток и плазм тех,  кому  требуется  переливание  клеток
крови. Проверим, как реагирует ваша кровь с их кровью.
     - Разве вам не нужно заранее знать,  к  какой  группе  относится  моя
кровь? - спросила Маурин.
     - Нужно. Но чуть попозже. Я должна в любом случае проверить  реакции.
Я на знаю к каким группам относится кровь раненых. Так что выбранный  путь
наиболее надежен. Хотя и гораздо более неудобен.
     В этой комнате раньше помещался кабинет.  Стены  были  не  так  давно
выкрашены. И  теперь  выскоблены  до  блеска.  Стол  за  которым  работала
Леонилла, был пластмассовым - и очень чистым.
     - Итак, сказала Леонилла, - ваши кровяные клетки я вношу в  сыворотку
крови раненого, а его кровяные клетки в вашу сыворотку. Вот таким образом,
а теперь посмотрим в микроскоп.
     Микроскоп тоже был из детского набора. Кто-то  поджег  местную  школу
раньше, чем Харди догадался послать туда людей за научно-исследовательским
оборудованием.
     - Работать с этим микроскопом очень трудно, -  сказала  Леонилла,  но
работать с ним все же можно. Будьте очень осторожны, наводя фокус,  -  она
поглядела в микроскоп.  -  Ага.  Эритроциты  слипаются  в  так  называемые
монетные столбики. В доноры для этого раненого вы не годитесь.  Поглядите,
вы сами все поймете.
     Маурин поглядела в микроскоп. Сперва она ничего не увидела. Но  потом
настроила фокус, пальцы еще не забыли, как это делается...  Леонилла  была
права, подумала Маурин. Если когда-то было умение, то этого  по-настоящему
уже не  забудешь.  Когда  изображение  полностью  сфокусировалось,  Маурин
увидела красные кровяные тельца.
     - Вы имели в  виду  эти  маленькие  скопления,  словно  состоящие  из
покерных фишек? - спросила она.
     - Покерных фишек?
     - Да. Это и есть монетные столбики эритроцитов. Выявляется  слипание,
что же касается группы крови, какая у вас?
     - А, - ответила Маурин.
     - Хорошо. Я это отмечу. Мы должны  составить  картотеку  на  всех.  В
вашей карточке я отмечу, что ваша кровь не годится для Джейкоба  Винга,  и
то же самое отмечу в его карточке, - Леонилла проделала те же  манипуляции
снова, потом еще раз.
     - Ага. Вы можете быть донором для Билла Дардена. Я отмечу это в вашей
и его карточках. Далее процедура вам известна теперь. Здесь пробы крови  с
ярлычками. Каждую пробу нужно проверить на совместимость с другими - кровь
доноров и  кровь  тех,  кому  понадобится  переливание.  Когда  это  будет
сделано, мы проверим кровь доноров на  взаимную  совместимость.  Хотя  это
сейчас менее важно. Но если  кому-нибудь  из  вас  в  будущем  понадобится
переливание крови, мы уже будем располагать необходимой информацией...
     - Разве вы не будете у меня сейчас брать кровь для Дардена? -  Маурин
попыталась вспомнить, кто это - Дарден. Вспомнила: он появился в  Твердыне
чуть ли не позже всех, и был принят, поскольку  здесь  жила  его  мать.  В
сражении он участвовал в составе отряда Шефа Хартмана.
     - Я уже перелила  ему  пинту,  -  ответила  Леонилла.  -  Кровь  Рика
Деланти. Мы не можем  делать  запасы  крови.  Единственный  путь,  который
используется сейчас... кровь хранится в самом доноре. Если  Дардену  опять
понадобится переливание крови, я вас извещу. Теперь мне пора  в  палату  к
раненым. Если вы действительно хотите нам  помочь  -  продолжите  за  меня
исследования крови на взаимную совместимость.
     Первая самостоятельная проба  у  Маурин  не  удалась.  Но  потом  она
обнаружила, что если действовать осторожно и тщательно, то все это не  так
уж  и  трудно.  Просто  скучно  и  утомительно.  Запахи  доносившиеся   от
расположенных  поблизости  сооружений  системы  переработки   испражнений,
работу отнюдь не облегчали. Но тут уж особого  выбора  не  было.  Больница
нуждается в тепле, образующемся в бойлерах, где происходит брожение. Кроме
того,  проходя  по  канализационным  трубам,  проложенным   через   здание
городского совета и госпиталя, уже сбраживаются, выделяя тепло. Но за  это
надо расплачиваться: запахи...
     Вошла  Леонилла  и  отодвинула  в  сторону  одну  из  проб  крови   и
соответствующую карточку. Она ничего не объясняла, да в  этом  и  не  было
необходимости. Маурин взяла карточку и прочитала написанное  на  ней  имя.
Одна из дочерей Арамсона, шестнадцатилетняя девочка. Была ранена, бросая в
наступающих динамитную гранату.
     - Будь у  нас  пенициллин,  я,  наверное  спасла  бы  ее,  -  сказала
Леонилла. - Но пенициллина нет, и никогда уже не будет.
     - Мы не сможем самостоятельно производить его? - спросила Маурин.
     Леонилла покачала головой.
     - Может быть,  сможем  производить  сульфамидные  препараты.  Но  все
остальные антибиотики - нет.  Для  этого  потребовалось  бы  оборудование,
которого в ближайшие годы у нас не  будет.  Необходимо  точно  выдерживать
температурные режимы. Необходимы  высокоскоростные  центрифуги.  Нет,  нам
придется научиться жить без пенициллина,  -  Леонилла  сморщилась.  -  Что
означает, что вовремя незалеченный порез может послужить причиной  смерти.
Люди должны понять это.  Мы  не  вправе  игнорировать  правила  гигиены  и
оказания первой помощи. Любой порез должен быть  промыт.  И  скоро  у  нас
кончатся запасы противостолбнячной вакцины. Хотя, может быть, нам  удастся
наладить ее изготовление. Может быть.


     Арбалет был большой и  установлен  на  поворотном  устройстве.  Гарви
Рэнделл с некоторым усилием развернул его,  установил  на  тетиве  длинную
тонкую стрелу. Глянул на Брэда Вагонера:
     - У меня такое ощущение, что следовало бы надеть черную маску.
     Вагонера передернуло.
     - Кончай, - сказал он.
     Гарви тщательно выбрал цель. Арбалет помещался  на  большой  треноге.
Видимость была хорошая. Арбалет был установлен на холме, возвышающемся над
Долиной Битвы. Так ее и будут теперь называть, подумал Гарви. Он  наставил
арбалет на видневшегося внизу человека.  Человек  лежал,  чуть  шевелился.
Гарви снова проверил прицел, потом отшагнул в сторону.
     - Годится, - сказал и несильно дернул за идущий к спуску шнур.
     Стальная тетива издала  жужжащий  звук,  замок  спускового  механизма
щелкнул. Стрела вылетела - тонкий стальной  прут  свыше  ярда  в  длину  с
металлическим  оперением.  Стрела  пролетела  по  пологой   траектории   и
вонзилась в лежащего внизу человека. Его руки конвульсивно дернулись  -  и
замерли. Гарви и Вагонер так и не увидели его лица. Этот, по крайней мере,
не кричал.
     - Еще один, примерно в сорока ярдах влево, - сказал Вагонер. - Его  я
беру на себя.
     - Спасибо, - Гарви отошел в сторону. В том, что  они  вынуждены  были
делать, оказываешься чересчур вовлеченным _л_и_ч_н_о_.  Винтовка  была  бы
лучше. Или пулемет.  Стреляя  из  пулемета,  не  чувствуешь  такой  личной
причастности. Если стреляешь в человека из пулемета, можешь убедить  себя,
что убиваешь не ты, а оружие. Но когда  арбалет  -  ты  все  делаешь  сам.
Лично.
     А ничего иного не оставалось делать.  Долина  превратилась  во  врата
смерти. Ночью, когда холодно, горчичный  газ  конденсировался,  и  кое-где
сейчас  можно  было  разглядеть  струйки  желтого  цвета.  Никто  не   мог
безнаказанно войти в эту долину. Можно  было  бы  просто  оставить  в  ней
раненых врагов - на медленную смерть, или сразу  убить  их.  (Благодарение
Господу, раненых защитников  Твердыни  до  начала  газовой  атаки  удалось
перевезти в тыл. Но Гарви знал, что Эл Харди приказал бы начать атаку и  в
том случае, если бы этого сделать  не  сумели.)  Тратить  винтовочные  или
пулеметные патроны на то, чтобы прикончить умирающих врагов  -  нельзя.  А
арбалетные стрелы можно впоследствии подобрать. После первого же  хорошего
дождя газ рассеется. То же  произойдет,  если  на  несколько  дней  подряд
установится теплая погода.
     Трупы превратятся в удобрение. В хорошее удобрение. Следующей  весной
Долина Битвы сделается отличным местом для посева. А сейчас -  это  место,
где завершается бойня.
     Мы победили. Победа. Гарви постарался вызвать в  памяти  то  ощущение
радости, которое он ощутил прошлой ночью.  И  испытанное  поутру  сознание
того, что ты - жив. Он знал, что он способен на это. То,  чем  они  сейчас
занимаются, ужасно.  Но  необходимо.  Нельзя  оставлять  раненых  Братства
умирать в муках. В любом случае эти раненые скоро  умрут.  Гуманнее  убить
их, чтобы смерть была легкой.
     Эта война - последняя. Больше  войн  не  будет.  Можно  сказать,  что
Братство  оказало  Твердыне  определенную  услугу:   окружающая   Твердыню
местность  почти  полностью   обезлюдела.   Не   нужно   теперь   высылать
многочисленные отряды на  поиски  имущества,  оборудования  и  т.д.  Гарви
заставил  себя  думать  только  на  эту  тему:  что  может  быть,  удастся
разыскать, какими чудесными окажутся находки. Найти их, потом  переправить
в Твердыню...
     Услышав звон тетивы, Гарви повернул обратно, теперь  его  очередь.  А
Брэд на какое-то - пусть и недолгое время - побудет наедине с самим собой.


     Исследование крови было закончено, и Маурин  отправилась  к  раненым.
Смотреть на них было тяжело - но не настолько тяжело, как она предполагала
заранее. Она знала, почему это так, но принудила себя об этом не думать.
     Не настолько тяжело как предполагала прежде - потому, что те, у  кого
были наиболее страшные раны - уже умерли. Маурин подумала:  а  если  б  их
лечили?... Леонилла, доктор Вальдемар и его жена -  психиатр,  Рут,  знали
насколько  ограничены  их  возможности.  Врачи  понимали,  что   те,   кто
наглотался горчичного  газа  или  получил  ранение  в  брюшную  полость  -
обречены. Потому что нет лекарств и оборудования,  необходимых,  чтобы  их
спасти. В любом случае, большинство тех, кто отравлен газом, даже  если  б
их удалось выходить, должны неминуемо ослепнуть. Может быть, врачи решили,
что смерть для этих людей - лучший выход? Спрашивать Маурин  не  стала.  И
покинула госпиталь.


     В здании  городского  совета  готовились  к  празднеству.  Готовились
праздновать победу. Мы заслужили этот праздник, подумала Маурин,  еще  как
заслужили. Мы можем горевать о погибших,  но  сами  мы  должны  продолжать
жить. И те, кто пали, кто в госпитале, слепли и умирали  ради  этого  дня.
Ради праздника означающего, что война закончена, что худшее из  того,  что
принес  с  собой  Молот,  позади,  и  что  настало  время   приступить   к
восстановлению.
     Джоанна и Роза Вагонер радостно закричали. Стоявшая перед ними  лампа
горела.
     - Получилось! - сказала Джоанна. - Привет,  Маурин.  Смотрите,  лампа
светит, а заправлена она метанолом.
     Лампа давала свет не слишком яркий, но все  же  это  был  -  свет.  В
дальнем конце большой,  заставленной  книгами  комнаты,  дети  расставляли
пуншевые чаши. Мульберское вино, по настоящему превосходное вино (ну, если
говорить совсем честно, не очень скверное вино). Ящик, добытой  неизвестно
кем, кока-колы. И еда - в основном тушеное мясо.  Не  нужно  допытываться,
что это за  мясо.  Крысы  и  белки  -  вовсе  не  какие-то  совсем  особые
разновидности животного мира, а кошачье мясо на вкус не так уж  отличается
от крольчатины. Овощи в мясо добавлялись  лишь  в  небольших  количествах.
Картошка превратилась в очень дорогой и редкий деликатес.  А  вот  овес  -
был. В Твердыню пришли двое из скаутов Горди Ванса, с собой  они  принесли
овес, тщательно отсортированный. Зерна похуже - для еды, а отборные -  для
будущего посева. Сьерра из края в край заросла диким овсом.
     Национальная  кухня  шотландцев  -  сплошь  овес.   Сегодня   вечером
выяснится, каково  на  вкус  шотландское  блюдо  -  рубец  с  потрохами  и
приправой...
     Маурин прошла через  главный  холл.  Женщины  и  дети  украшали  его,
развешивали яркие ткани - вместо настенных ковров.  Украшали,  чем  только
возможно,  лишь  бы  создать   максимально   праздничную   атмосферу.   На
противоположном конце холла - дверь в кабинет мэра.
     В кабинете  находились  отец  Маурин,  Эл  Харди,  мэр  Зейц,  Джордж
Кристофер  и  Эйлин  Хамнер.  Когда  Маурин   вошла,   разговор   внезапно
прекратился. Маурин поздоровалась с Джорджем, он ей ответил, но вид у него
сделался несколько встрепанный, будто при ее появлении он ощутил за  собой
какую-то вину. Или Маурин это только показалось? Но тишина, воцарившаяся в
комнате, ей уж явно не показалась.
     - Продолжайте, не надо из-за меня прерываться, - сказала Маурин.
     - Мы просто разговаривали о... о кое-чем, - сказал Эл Харди. -  Я  не
уверен, будет ли вам это интересно.
     Маурин рассмеялась:
     - На этот счет не беспокойтесь. Продолжайте, - и подумала: если, черт
побери, вы считаете меня принцессой, то я, опять же черт  побери,  выясню,
что здесь происходит.
     - Хорошо... Ну, предмет  нашего  обсуждения  несколько  неприятен,  -
сказал Эл Харди.
     Вот как? - Маурин села  рядом  с  отцом.  Выглядел  сенатор  неважно.
Вернее - выглядел он просто плохо, и Маурин знала,  что  эту  зиму  он  не
переживет. Врачи Бечесды говорили  Маурин,  что  сенатор  должен  избегать
волнений - а сейчас это было невозможно. Она  накрыла  своей  ладонью  его
ладонь, улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.
     - Скажите Элу, что буду молодцом  и  неудобств  ему  не  доставлю,  -
сказала Маурин.
     Улыбка Джеллисона сделалась шире:
     - Ты уверена в этом, котенок?
     - Да. Я за себя отвечаю.
     - Эл, - сказал Джеллисон.
     - Хорошо, сэр. Разговор идет о пленных. Что нам с ними делать?
     - В госпитале раненых пленных немного, сказала Маурин. Мне  казалось,
что их должно быть больше...
     Харди кивнул.
     - Остальные в... за  ними  обеспечен  уход.  Тревожит  вот  что:  нам
сдались сорок один мужчина и шесть женщин. Я вижу следующие возможности, -
он поднял руку, начал загибать пальцы. - Первая. Мы  можем  принять  их  в
свою среду как равных...
     - Никогда, - прорычал Джордж Кристофер.
     - Вторая. Мы можем принять их в  качестве  рабов.  Третья.  Мы  можем
отпустить их. Четвертая. Мы можем убить их.
     - Отпустить  их  -  тоже  исключено,  -  сказал  Джордж.  -  Если  их
отпустить, они опять присоединятся к Братству. Куда  еще  им  деваться?  А
Братство все еще более  многочисленно,  чем  мы.  Не  забывайте  об  этом.
Отступив миль на десять-пятнадцать, они вновь полезли в драку - и  дрались
еще как неплохо. У них  по-прежнему  еще  есть  вожди.  Есть  грузовики  и
мортиры... Конечно, мы  захватили  значительную  часть  имеющегося  у  них
вооружения, но и осталось у них совсем не так  мало.  -  Джордж  по-волчьи
оскалился. - Хотя, готов спорить, к нам они более носа не посмеют сунуть -
никогда, - взгляд его сделался задумчивым. - Рабы. Я могу придумать  много
дел, которые смогут нам удастся, если использовать труд рабов.
     - Да, - Харди кивнул, соглашаясь. - Я  тоже  могу  представить  много
таких дел. Работы со скотом. Приведение  в  действие  насос