о  момент  взгляд
поверх разбросанных по всему столу бумаг, заметил в углу около  библиотеки
книжку в темно-малиновом переплете формата одной восьмой; она валялась  на
полу, словно ее кто-то швырнул.
   Я подошел и поднял ее.  Обложка  оказалась  знакомой;  это  был  оттиск
статьи из журнала космической медицины - дипломная работа одного  из  моих
довольно далеких знакомых. Я не понимал, каким образом  она  оказалась  на
полу. Правда, принимаясь  за  работу,  я  был  погружен  в  свои  мысли  и
специально комнату не осматривал,  но  я  мог  бы  поклясться,  что  когда
входил, на полу у стены ничего не было.
   Я поставил ее на  полку  и  забыл  обо  всем,  но  сейчас,  после  слов
Мольтериса, малиновый переплет этой совершенно ненужной мне книжки  словно
сам втиснулся мне в руку, и я без слова ему подал ее.
   Он взял ее, взвесил на ладони, не глядя даже на название, поднял черную
крышку в средней части аппарата и сказал:
   - Пожалуйста, подойдите сюда...
   Я встал рядом. Бормоча что-то  себе  под  нос,  он  повернул  рукоятку,
похожую на регулятор громкости у радиоприемника, и нажал на вогнутую белую
кнопку рядом с ней. Свст всех ламп в комнате померк, в розетке, куда  была
вставлена вилка провода, ведущего  к  аппарату,  вспыхнула  сопровождаемая
пронзительным треском голубая искра.
   Я подумал, что сейчас он сожжет  мне  вес  предохранители,  но  в  этот
момент Мольтерис хрипло произнес:
   - Внимание!
   И сунул книгу внутрь аппарата. Затем повернул торчащую сбоку  небольшую
черную рукоятку. Свет ламп снова  стал  прежним,  и  одновременно  с  этим
картонная обложка темного томика на дне аппарата затуманилась. В мгновение
она стала прозрачной и мне показалось, что сквозь картон переплета я  вижу
бледные контуры страниц и сливающиеся строчки  печатного  текста.  Но  это
длилось очень недолго, в следующий миг  книга  расплылась,  исчезла,  и  я
видел лишь пустое, покрытое черным лаком дно аппарата.
   - Переместилась во времени, - сказал он, не глядя на  меня.  Он  грузно
поднялся с пола. На его лбу поблескивали мелкие, как  булавочные  головки,
капельки пота. - Или, если вас это больше устраивает, - омолодилась...
   -  На  сколько?  -  спросил  я.  Деловитость  этого  вопроса  несколько
прояснила выражение его лица.
   - Примерно на сутки, - отвечал он. - Точно я  еще  не  могу  вычислить.
Впрочем...
   Мольтерис вдруг замолк и посмотрел на меня.
   - Вы были вчера дома? - спросил он, не скрывая волнения, с которым ждал
моего ответа.
   -  Был,  -  медленно  произнес  я,  потому  что  пол  как  будто   стал
проваливаться у меня под ногами. Меня что-то осенило, и в  замешательстве,
которое нельзя сравнить ни с чем, кроме воспоминания о невероятном сне,  я
мгновенно  сопоставил  два  факта:   вчерашнее   совершенно   необъяснимое
появление книги точно  в  этом  же  месте  и  только  что  проделанный  им
эксперимент.
   Я сказал ему об этом. Он не покраснел от радости, как  это  можно  было
ожидать, а лишь молча вытер несколько раз лоб  платком.  Я  придвинул  ему
кресло, а потом сел и сам.
   - Может быть вы скажете мне теперь, что вы от меня хотите? - спросил я,
заметив, что он, по-видимому, успокоился.
   - Помощи, - пробормотал он. - Поддержки... нет, нет не милостыни. Пусть
это... будем считать ее авансом за  участие  в  будущих  прибылях.  Машина
времени... вы, вероятно, сами понимаете... - он замолк.
   - Да, - отвечал я. - Полагаю, что сумма, которая  вам  нужна,  довольна
значительна?
   - Весьма значительна. Видите  ли,  в  игру  входит  большое  количество
энергии, кроме того, временной прицел - устройство, нужное для того, чтобы
перемещаемое во времени тело достигло точно того  момента,  в  который  мы
желаем его перенести, - требует еще большой доработки.
   - Сколько на это нужно времени? - поинтересовался я.
   - По крайней мере год...
   - Хорошо, - сказал я. - Понятно. Только, видите ли, я  должен  буду,  в
свою очередь, обратиться за помощью... к третьим лицам. Попросту говоря  -
к финансистам. Думаю, вы ничего не будете иметь против...
   - Нет... разумеется, нет, - сказал он.
   - Хорошо. Я открою перед вами карты. Большинство людей, оказавшихся  на
моем месте, посчитало бы, увидев вашу машину, что имеют дело с  трюком,  с
ловким мошенничеством. Однако я вам верю. Верю вам и  помогу,  чем  смогу.
Чтобы достать денег, потребуется, конечно, время.  В  настоящий  момент  я
весьма занят, кроме того, мне придется обратиться за советом...
   - К физикам? - вырвалось у него. Он слушал меня с величайшим вниманием.
   -Нет, зачем же? Я вижу, что всякое воспоминание о физиках  вас  душевно
травмирует, давайте не будем говорить о них. Я  ни  о  чем  не  стану  вас
расспрашивать... Совет нужен мне для того, чтобы выбрать подходящих людей,
которые были бы готовы...
   Я запнулся. И у него наверное в этот момент мелькнула та же мысль,  что
и у меня, глаза его заблестели.
   - Тихий, - сказал  он,  -  вам  не  нужно  обращаться  к  кому-либо  за
советом... я сам скажу вам, к кому обратиться...
   - С помощью своей машины, не  так  ли?  -  бросил  я.  Он  торжествующе
усмехнулся.
   - Конечно! Как мне раньше это не пришло в голову... ну и осел  же  я...
Вы уже путешествовали во времени? - спросил я.
   - Нет. Машина заработала у меня лишь недавно, с  прошлой  пятницы...  Я
посылал только кошку...
   - Кошку? Ну и что, она вернулась?
   - Нет. Переместилась в будущее примерно на пять лет - шкала  времени  у
меня еще  несовершенная.  Чтобы  точно  определить  момент  остановки  при
путешествии  во  времени,  нужно  создать   дифференциатор,   который   бы
координировал вибрирующие поля. Дело в том, что десинхронизация, вызванная
квантовым эффектом туннелирования...
   - Для меня пустой звук - все, о чем вы говорите, - прервал я его.  -  А
почему вы сами не попробовали?
   Мне это казалось странным, чтобы не сказать больше. Мольтерис смутился.
   -  Я  намеревался,  но  знаете,..  я,..  мой  хозяин  выключил  у  меня
электричество в воскресенье...
   Его лицо покрыл румянец.
   - Я задержался с квартирной платой и поэтому,.. - бормотал  он.  -  Но,
разумеется, сейчас... Да, да, вы правы. Я сделаю это  сейчас.  Встану  вот
здесь, видите, приведу аппарат в действие и... окажусь в  будущем.  Узнаю,
кто финансировал мое предприятие, узнаю фамилии людей, и  благодаря  этому
вы сможете сразу же без промедления...
   Говоря это, он раздвигал  в  стороны  перегородки,  делящие  внутреннее
пространство аппарата на части.
   - Подождите, - остановил я его, -  нет,  так  не  пойдет.  Ведь  вы  не
сможете вернуться: аппарат-то останется здесь, в моей квартире!
   Он усмехнулся:
   - Нет, что вы, я буду передвигаться во времени вместе с аппаратом.  Так
тоже  можно  -  у  него  есть  две   степени   регулировки.   Вот   здесь,
посмотрите-ка, вариометр. Если я высылаю  какой-то  предмет  в  будущее  и
хочу, чтобы  аппарат  остался,  то  фокусирую  поле  здесь,  на  небольшом
пространстве под крышкой. Когда  же  я  сам  собираюсь  путешествовать  во
времени, то  расширяю  поле,  чтобы  оно  охватило  весь  аппарат.  Только
потребление  энергии  будет  при  этом  больше.   У   вас   предохранители
многоамперные?
   - Не знаю, - ответил я, - боюсь, однако, что они  не  выдержат.  В  тот
раз, когда вы... пересылали эту книгу, свет ламп померк.
   - Пустяки, - сказал он, - я заменю предохранители на более мощные, если
вы, разумеется, позволите...
   - Пожалуйста.
   Он принялся за дело.  В  его  карманах  была  целая  электротехническая
мастерская. Через десять минут все было кончено.
   - Я отправляюсь, - заявил он, вернувшись в комнату. - Полагаю, что  мне
следует передвинуться во времени по крайней мере на тридцать лет вперед.
   - Так много? Зачем? - спросил я. Мы стояли рядом с аппаратом.
   - Через несколько лет суть  дела  будут  знать  только  специалисты,  -
ответил он, -  но  спустя  четверть  века  она  станет  известной  каждому
ребенку. Этому станут учить в школе, и имена людей, которые способствовали
воплощению моего замысла в жизнь,  я  смогу  узнать  буквально  у  первого
встречного.
   Он тряхнул головой и обеими ногами встал на платформу внутри аппарата.
   - Свет померкнет,  -  сказал  он,  -  но  это  пустяки.  Предохранители
наверняка выдержат. Правда... при возвращении у меня могут быть  кое-какие
трудности...
   - Какие же?
   Он бросил на меня взгляд.
   - Вы меня здесь никогда не видели?
   - Что вы имеете в виду? - Я его не понимал.
   - Ну... скажем, вчера или позавчера или неделю назад, месяц... или даже
год назад... вы меня не видели?  Здесь,  в  этом  углу,  не  появлялся  ли
неожиданно человек, стоящий обеими ногами на аппарате?
   - О! - вскричал я, - понимаю, вы опасаетесь, что,  возвращаясь,  можете
не попасть в нужное время, а минуете его  и  появитесь  где-то  в  далеком
прошлом, так? Нет, я никогда  вас  не  видел.  Правда,  я  возвратился  из
путешествия около девяти месяцев назад; до этого дом был пустой...
   - Ну, - прервал он меня, - в конце концов это не  так  уж  важно.  Если
даже я возвращусь слишком далеко назад, то смогу сделать  поправку.  Самое
большее - мое возвращение  немного  задерживается.  В  конце  концов,  это
первый опыт... я прошу у вас терпения...
   Он наклонился и нажал первую кнопку.  Свет  ламп  сразу  стал  тусклым,
аппарат издал слабый высокий звук, как при ударе  по  стеклянной  палочке.
Мольтерис поднял руку в прощальном жесте, а другой рукой  повернул  черную
рукоятку, одновременно выпрямляясь.
   В этот момент лампы снова запылали с прежней яркостью, и я увидел,  что
его фигура начала меняться. Одежда потемнела и стала расплываться. Но  еще
более удивительное происходило с ним  самим:  становясь  прозрачными,  его
черные волосы белели, его фигура в одно  и  то  же  время  расплывалась  и
корчилась, так что когда он исчез с моих  глаз  вместе  с  аппаратом  и  я
оказался перед пустым углом в комнате, пустым  местом  на  полу  и  белой,
нагой стеной с розеткой, в которой  не  было  вилки,  когда,  повторяю,  я
остался один, с открытым от изумления ртом, перед моим взором все еще было
это поразительное превращение: ведь исчезая, захваченный потоком  времени,
он одновременно старел с головокружительной быстротой  -  десятки  лет  он
пережил за долю  секунды!  Я  подошел  на  колеблющихся  ногах  к  креслу,
передвинул его, чтобы лучше видеть пустынный, ярко освещенный угол, уселся
и стал ждать. Я ждал всю ночь, до утра.
   Ну так вот, с тех пор прошло семь лет. Думаю, что  он  уже  никогда  не
вернется,  ибо,  поглощенный  своей  идеей,  он  забыл  об  одном  простом
обстоятельстве, которое, не знаю почему - сознательно или из невежества, -
упускают все авторы фантастических гипотез. Ведь, путешествуя во  времени,
и уйдя на двадцать лет вперед, на столько же лет станешь старше,  ибо  как
же может быть иначе? Он представлял это  путешествие  таким  образом,  что
настоящее человека может быть  перенесено  в  будущее  и  его  часы  будут
показывать время отлета, в то время как все часы вокруг  будут  показывать
время будущего. Но это, как вы понимаете, невозможно. Чтобы было  так,  он
должен был бы выйти из времени и вне его  каким-то  образом  добираться  к
будущему, а найдя подходящий момент, войти в него...  извне...  как  будто
существует что-то такое, что лежит  вне  времени.  Ничего  такого  нет,  и
поэтому несчастный Мольтерис собственными руками  создал  машину,  которая
убила его, заставив мгновенно постареть, и когда она остановилась  там,  в
выбранном им моменте будущего, в ней находился лишь его скорченный труп  с
шапкой седых волос...
   А теперь о самом страшном. Эта машина остановилась там, в  будущем,  но
этот дом, вместе с квартирой, с этой комнатой и пустым местом в углу  тоже
ведь  плывет  по  времени,  пока   не   постареет   настолько,   насколько
переместилась в будущее машина Мольтериса, и тогда  она  появится  там,  в
пустом углу, а в ней - Мольтерис... то, что  от  него  осталось...  и  это
будет наверняка!



    Станислав Лем.
    Как Микромил и Гигациан разбеганию туманностей начало положили

   -----------------------------------------------------------------------
   Stanislaw Lem. Jak Mikromil i Gigacyan ucieczke mglawic wszczeli (1964).
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Астрономы учат, что все на свете  -  туманности,  галактики,  звезды  -
бежит друг от друга во  все  стороны  и  от  этого  непрерывного  убегания
вселенная уже миллионы лет расширяется.
   Многих весьма изумляет  это  повальное  бегство,  и,  обращаясь  мыслью
вспять, приходят они к выводу,  что  когда-то,  давнымдавно,  весь  космос
сосредоточен был в одной точке,  вроде  звездной  капли,  и  по  неведомым
причинам произошел в ней взрыв, который продолжается поныне.
   И когда они так рассуждают, охватывает их  любопытство.  что  же  могло
быть до взрыва, и не могут они разгадать эту тайну.
   А дело было так.
   В предшествующей вселенной жили два конструктора, мастера  несравненные
в космогоническом ремесле, и  не  было  вещи,  которой  они  не  могли  бы
сделать. Но ведь что бы там ни строить, сперва надо иметь план этой  вещи,
а план следует вымыслить, иначе откуда же его  взять?  И  потому  оба  эти
конструктора, Микромил  и  Гигациан,  все  совещались,  каким  бы  образом
дознаться, что еще можно сконструировать,  кроме  тех  чудес,  которые  им
приходят в голову.
   - Изготовить я могу все, что придет мне в голову,- сказал Микромил,- но
ведь не все в нее приходит. Это ограничивает меня,  как  и  тебя,  ибо  не
можем мы подумать обо всем о чем возможно подумать, и может случиться так,
что именно другая вещь, а не та, о которой мы подумали и  которую  делаем,
окажется более достойной осуществления! Что ты скажешь об этом?
   - Вероятно, ты прав,- ответил Гигациан,- но какой же тут выход?
   - Что бы мы ни делали, мы делаем из материи,- сказал Микромил,- и в ней
заложены  все  возможности;  если  задумаем  дом,   возведем   дом,   если
хрустальный дворец - создадим дворец; если  мыслящую  звезду,  пламенеющий
разум  вымыслим  -  и  это  сможем  сконструировать.  Однако  больше  есть
возможностей в материи, нежели в головах наших; и следовало  бы  приделать
материи уста, дабы сама она сказала нам, что еще можно создать из нее, что
нам и в голову не приходило!
   - Уста нужны,- согласился Гигациан,- но их  недостаточно,  ибо  они  то
выражают, что разум в себе содержит. Итак, не только уста надлежит материи
приделать, но и к мышлению ее приучить, и тогда уж  наверное  откроет  нам
она все свои тайны!
   - Хорошо ты сказал,-  одобрил  Микромил.-  Дело  это  достойно  трудов.
Понимаю я его так: поскольку все сущее является энергией, из нее-то и надо
мышление строить, начиная с  мельчайшего,  то  есть  с  кванта;  заключить
следует квантовое мышление в наименьшей клеточке, из атомов  построенной,-
значит, мы, как инженеры атомов, должны пустить дело в ход,  не  прекращая
притом забот об уменьшении. Когда я смогу сто  миллионов  гениев  насыпать
себе  в  карман  и  они  там  легко  поместятся,  цель  будет  достигнута:
размножатся эти гении, и тогда любая горстка мыслящего песка объяснит тебе
не хуже, чем совет, из неисчислимого количества членов  состоящий,  что  и
как делать!
   - Нет, не так,- возразил на это Гигациан.- Наоборот надлежит поступать,
ибо все сущее является массой. Изо всей  массы  вселенной  следует  посему
один мозг построить, необычайной величины, мыслью полный; когда спрашивать
его буду, все секреты мироздания он мне откроет, он один. Твой  гениальный
порошок - это урод бесполезный, ибо если каждое  мыслящее  зернышко  будет
свое говорить, ты потеряешься в этом и знаниями не обогатишься.
   Слово за слово, жестоко поссорились  конструкторы,  и  нечего  уж  было
говорить о том, чтобы вместе им работать над этим заданием. Разошлись они,
друг над другом насмехаясь, и каждый принялся за дело по-своему.
   Микромил принялся кванты ловить, в  атомные  клеточки  их  запирать,  а
поскольку тесней всего было им в кристаллах, приучал он к мышлению алмазы,
халцедоны, рубины - и с рубинами лучше всего получалось: столько он в  них
проворной энергии заключил, прямо искры сыпались. Но было у него немало  и
другой самомыслящей минеральной  мелочи  -  зелено-расторопных  изумрудов,
желто-шустрых топазов; и все же красная мысль  рубинов  больше  всего  ему
нравилась.
   Пока Микромил трудился так в хоре пискливых малюток, Гигациан великанам
посвящал свое время: величайшими усилиями подтягивал друг к другу солнца и
целые галактики, расправлял их, смешивал, паял,  соединял  и,  работая  до
упаду, создал космотитана, массой своей такого всеобъемлющего, что,  кроме
него, почти ничего уж и не осталось, только щелка, а в ней -  Микромил  со
своими драгоценностями.
   Когда оба они труд свой закончили, речь шла уж не  о  том,  кто  больше
узнает тайн материи от созданного им существа, а лишь о том,  кто  из  них
был  прав  и  лучше  выбрал   путь.   И   решили   они   устроить   турнир
соревновательный. Гигациан ждал Микромила бок о бок с космотитаном  своим,
который на веки веков световых растянулся вдоль, ввысь и вширь, и  тело  у
него состояло из темных пылевых облаков, дышал он излучением солнц, ноги и
руки его были составлены из галактик, скрепленных гравитацией, голова - из
ста триллионов железных метеоритов, а на ней - шапка  косматая,  пылающая,
из  шерсти  солнечной.  Когда  настраивал  Гигациан  космотитана   своего,
пришлось ему бегать от ушей  его  к  губам,  и  каждое  такое  путешествие
продолжалось шесть месяцев.
   Микромил же прибыл на поле боя один-одинешенек, с пустыми руками; был у
него в кармане маленький  рубин,  который  собирался  он  противопоставить
колоссу.
   Рассмеялся Гигациан, увидев это.
   - Да что же скажет такая крошка? -  спросил  он.-  Чем  может  быть  ее
знание   против   этой   бездны   мышления   галактического,   рассуждения
туманностного, где солнца  с  солнцами  мыслями  обмениваются,  гравитация
мощная их подкрепляет,  взрывающиеся  звезды  замыслам  блеск  придают,  а
межпланетная тьма усиливает рассуждения?
   - Вместо того чтоб свое хвалить да хвастаться, приступай лучше к делу,-
ответил на это Микромил.- Или знаешь что? Зачем же нам эти  свои  создания
спрашивать? Пускай они  сами  с  собой  поведут  беседу  соревновательную!
Пускай мой  гений  микроскопический  сразится  с  твоим  звездотитаном  на
ристалище этого турнира, где  щитом  будет  мудрость,  мечом  же  -  мысль
проворная!
   - Пусть будет так.- согласился Гигациан.
   И отошли они от созданий своих, чтобы те одни  на  поле  боя  остались.
Покружил-покружил во тьме рубин красный над океанами  пустоты,  в  которых
горы звезд плавали, над телом светящимся, неизмеримым и запищал:
   -  Эй  ты,  не  в  меру  большой,  нескладеха  огненный,  черт  те  что
несоразмерное, да можешь ли ты вообще хоть что-нибудь подумать?!
   Лишь через год дошли эти слова до мозга колосса, в  котором  небосводы,
соединенные искусной гармонией, вращаться  начали,  и  удивился  он  тогда
словам дерзким и захотел увидеть, кто же это смеет к нему так  обращаться.
И начал он поворачиваться в ту  сторону,  с  которой  задали  ему  вопрос,
однако  прежде,  чем  повернулся  он,   два   года   минули.   Глянул   он
глазами-галактиками светлыми во тьму и ничего в ней не увидел, ибо  рубина
там давно уже не было - он из-за спины его попискивал:
   - Ну, и увалень же ты, звезднооблачный мой, солнцеволосый, ну и  лентяй
же ты, раэлентяй! Чем головой крутить солнцекосмой, скажи  лучше,  сможешь
ли ты два к двум прибавить, прежде чем половина голубых гигантов  в  твоей
тупой башке выгорит и от старости погаснет?
   Разгневали  эти   насмешки   бесстыдные   космотитана,   и   начал   он
поворачиваться как