должен приспосабливать к себе другие планеты, не боясь того,
что планеты в какой-то мере будут приспосабливать человека к
себе.
   - Ты хочешь,  чтобы мы... чтобы часть человечества перес-
тала быть людьми?  - Глаза Баумгартена готовы были выскочить
из орбит.
   - Нет, - сказал Стэффорд. - Они приспособятся к новым ус-
ловиям,  что-то, возможно, в них изменится, но они не перес-
танут быть homo sapiens.
   - Что-то!  - Баумгартен саркастически  усмехнулся.  -  За
этим "что-то" ...м-м...  душевный мир человека!  - выкрикнул
он по-немецки.  - На Венере жить нельзя! Можно изменить кли-
мат планеты, но не ее воздействие на психику человека!
   - Послушай, Клаус...
   - Равнодушие ко всему, что прямо и непосредственно не ка-
сается тебя самого,  - что  может  быть  опасней!  Подумайте
только,  что может воспоследовать! Или вы забыли трудную ис-
торию человечества? Прогрессируя и усиливаясь из поколения в
поколение, это свойство станет источником величайшего зла!
   Меня коробило от пафоса Баумгартена,  и в то же  время  я
слушал его с жадным,  тревожным вниманием. Теперь он патети-
чески потрясал длинными жилистыми руками.
   - И кто же,  кто - сам Ирвинг Стэффорд, знаток рода чело-
веческого,  готов преспокойно санкционировать - да, да, я не
подберу другого слова... санкционировать превращение людей в
нелюдей!
   - Клаус, прошу тебя, успокойся!
   - Никогда!  Заявляю со всей ответственностью врача -  ни-
когда не примирюсь и не успокоюсь.  Для того ли самозабвенно
трудились поколения врачей,  физиологов, химиков, совершенс-
твуя и...  м-м... пестуя прекрасный организм человека, чтобы
теперь хладнокровно, да, да, хладнокровно и обдуманно обречь
его на чудовищный регресс! Одумайтесь, члены Совета!
   Баумгартен последний раз потряс руками и неуклюже  уселся
в кресло. Некоторое время все молчали.
   - Клаус,  - сказал коренастый человек,  который сидел  за
столом,  подперев кулаком массивный подбородок,  - ты можешь
быть уверен, что члены Совета отнесутся к твоему предостере-
жению внимательно.
   Его-то я знал - это был отец Робина,  специалист по межз-
вездной связи Анатолий Греков.
   - Да, да, - отозвался Баумгартен, - главное - без спешки.
Люди вечно торопятся.  Мы не думаем о последствиях! Забываем
элементарную осторожность!
   - О последствиях надо думать, - сказал Стэффорд после ко-
роткого молчания, - но, так или иначе, мы должны исходить из
того, что  возврат к временам изоляции невозможен.  Нам при-
дется побороть в себе страх.  Освоение других миров не может
быть  прекращено.  - Стэффорд энергично рубанул ладонью воз-
дух.

                        Глава третья

        "ОЛИМПИЙСКИЕ ИГРЫ"

   Хорош был лес, мягко освещенный утренним солнцем. Я смот-
рел из окна на зеленую стену и радовался,  что удачно выбрал
домик на окраине поселка космонавтов.  Никогда еще у меня не
было  такого превосходного жилья - залитого солнцем и лесной
тишиной.
   Нет лучшей для человеческого жилья планеты,  чем Земля. Я
вспомнил холодные марсианские пустыни,  вспомнил  сумрачное,
исполосованное молниями небо Венеры...
   Что знал я раньше? Мир, простиравшийся вокруг купола мое-
го родного поселка Дубова,  - плантации желтых мхов, бешеные
вихри, тепловые бури, угрюмые горные цепи на искаженном реф-
ракцией  горизонте  - этот мир был естественным,  привычным.
Напротив,  призрачной,  нереальной казалась земная жизнь,  о
которой мы, школьники Венеры, знали из учебников и фильмов.
   Помню одно из самых ранних впечатлений детства -  изумле-
ние, вызванное фотокарточкой. Эта фотокарточка, цветная, ве-
личиной чуть ли не с окно, висела в комнате моего деда. Дед,
молодой и совсем не похожий на себя,  каким я его знал,  ко-
ричневый от загара и мускулистый, стоял в полный рост на но-
су парусной яхты. Он улыбался. И улыбалась сидевшая на корме
яхты молодая красивая женщина - моя бабушка,  которую  я  не
помнил совершенно. Я зачарованно разглядывал синюю воду озе-
ра.  темно-зеленый лес и домик - белую башенку  под  красной
крышей-конусом - на дальнем берегу,  голубое небо с облаками
вразброс.  Может,  именно тогда впервые шевельнулось во  мне
желание увидеть этот странный мир воочию? Не знаю.
   Как одержимый накидывался я на книги. Трудная история че-
ловечества развертывала передо мной своп страницы,  я погло-
щал их с жадностью,  но безмерно далеко от меня  трубили  ее
беспокойные  трубы,  слишком  чужим казался земной водоворот
событий.  Более всего волновали меня  путешествия.  Плавания
Колумба и Магеллана,  капитана Кука и Беллинсгаузена, затер-
тые льдами нансеновский "Фрам" и  седовский  "Святой  Фока",
подвиг Миклухи-Маклая,  трагический исход экспедиции Скотта,
первые шаги пионеров космоса - вот что владело моим  вообра-
жением.  Дубов - так назывался поселок, в котором я родился,
памятник Дубову на плато Пионеров  был  такой  же  привычной
частицей детства,  как палисадник перед домом,  как огненные
сполохи полярного сияния.  Не сразу понял я, чем была Венера
для  Дубова и его товарищей,  первыми из землян ступивших на
ее поверхность.  "Злая", "бешеная" планета, "планета-чудови-
ще" - странно было читать эти слова: ведь тут был мой дом...
   Конечно, я понимал,  что люди,  сделавшие первые шаги  по
Венере, ничем не были защищены от бешенства черных теплонов.
Надежные куполы поселков появились миого  позже.  Я  понимал
это,  но...  Представьте  себе снежного человека,  о котором
много писали в прошлом веке,  а нашли  только  в  нынешнем,-
представьте, как он сидит у себя дома - в уютной снежной но-
ре на склоне Чомолунгмы - и преспокойно жует  корешки  како-
го-нибудь  гималайского  рододендрона,  и тут он видит,  как
сквозь вьюгу,  измученные,  обмороженные, полуживые, лезут к
вершине первовосходители...
   Отец пытался приохотить меня к агротехнике,  мать - к ме-
теорологии (это были едва ли не главные области деятельности
примаров), но я не испытывал ни малейшего желания возиться с
селекцией мхов и запускать радиозонды. Мне было тесно и душ-
но под толстым одеялом венерианской  атмосферы,  меня  ждали
звезды,  которые  я видел только в фильмах и атласах,  ждали
синие озера Земли, ждало распахнутое настежь пространство.
   Настало время  -  я  кончил школу и засобирался в дальнюю
дорогу.  Мать плакала,  отец хмуро помалкивал.  Мой друг Рэй
Тудор в последний момент смалодушничал - не устоял перед до-
водами своего отца,  решил остаться на Венере.  "Здесь  тоже
много интересной работы,  - сказал он мне. - Мы должны прод-
вигаться в ундрелы". "Ну и продвигайся, - ответил я. - Жаль,
что  ты  передумал,  Рэй..."  Мне  и в самом деле было жаль.
Вдвоем не так страшно покидать привычный мир.  "Может, оста-
нешься?"  -  спросил  Рэй по менто-системе.  Я покачал голо-
вой...
   Я улетел  на  Землю и поступил в Институт космонавигации.
Быстро промчались годы учения.  "Разве у вас не бывает кани-
кул?" - спросила тогда мать.  Наверное,  это было дурно - ни
разу не провести отпуск дома,  на Венере. Но Земля не отпус-
кала меня.  Я  носился  в аэропоездах с континента на конти-
нент,  забирался то в горы, то в тайгу, мне хотелось вобрать
в  себя  многообразие мира,  а более всего - найти то лесное
озеро, что было на фотографии у деда.
   Я перевидал  множество  озер,  иногда  говорил себе - вот
оно!  Но всякий раз что-нибудь оказывалось  не  так,  полной
уверенности не было, и зеленоглазый бес странствий гнал меня
все дальше и дальше.
   Сказочно прекрасна была Земля.
   Иногда я как бы примеривал к себе поступок деда.  Он  был
немногим старше, чем я, когда с первой волной колонистов по-
кинул Землю и обосновался на Венере.  В те  далекие  времена
прочно  была  обжита Луна,  полным ходом шло освоение Марса,
что же касается Венеры, то она пользовалась скверной репута-
цией планеты,  непригодной для жилья, активно враждебной че-
ловеку.  Мой дед и другие пионеры не вняли  трезвым  голосам
предостережений. Они высадились близ Северного полюса Венеры
и поставили первый купол на плато Пионеров.  Программа коло-
низации  была  составлена заранее со всей возможной тщатель-
ностью,  и едва ли не главным ее пунктом была  селекция  так
называемых венерианских мхов. Колонисты проделали изумитель-
ную работу:  опустили на поверхность планеты облака странных
микрорастений,  питавшихся  атмосферной влагой,  и скрестили
эту летучую аборигенную растительность с особо  жаростойкими
сортами земных кустарников.  Так появились на плато Пионеров
первые плантации желтых мхов.
   Земля поддерживала  нечеловечески тяжелый труд венерианс-
ких пионеров всей своей индустриальной мощью. В полярной об-
ласти  возникла  целая  промышленная зона - энергоустановки,
опытные  теплоотводные  башни,  предназначенные  для  отвода
внутреннего,  подоблачного  тепла  вертикальными  потоками в
верхние слои  атмосферы.  Впоследствии,  когда  селекционеры
стали  выращивать  на плантациях венерианские дыни в масшта-
бах,  превзошедших внутреннее  потребление,  были  построены
фабрики пищеконцентратов.  Теперь Венера не только потребля-
ла, но и посылала на Землю плоды трудов своих колонистов.
   Я пытался  представить  себя на месте деда,  променявшего
зеленые леса и озера Земли на раскаленную каменную  пустыню,
иссушенную адским дыханием черных теплонов. Прекрасное голу-
бое небо - на вечно клубящиеся угрюмые тучи,..  на  жизнь  в
скафандре.. Не знаю, решился бы я на такой шаг...
   Да, я был по рождению примаром.  Примаром второго поколе-
ния. Но нити, связывавшие меня с Венерой, были теперь разор-
ваны навсегда.  Моя переписка с родителями почти заглохла  -
лишь  по праздникам мы обменивались поздравительными радиог-
раммами.  Конечно,  я мог бы попросить Самарина,  начальника
космофлота, перевести меня на линию Луна-Венера. Но этого-то
мне и не хотелось.  В печати и по радио продолжали много го-
ворить и спорить о примарах,  об их обособлении,  о каких-то
сдвигах в психике. Я прислушивался к этим спорам не то чтобы
со страхом, но с холодком жути. В голову приходили тревожные
мысли,  невольно я начинал отыскивать в себе примарские чер-
ты...
   Тудор не услышал призыва о помощи или услышал.  но не по-
мог, - но я-то тут при чем?
   Хватит, хватит! Не хочу больше думать об этом...
   Хорошо на Земле:  нормальная комната с окнами.  Не то что
крохотная каморка на Луне. Ну и теснотища там, в Селеногорс-
ке!
   Я погладил оконное стекло.  Потом как бы увидел  себя  со
стороны и поспешно убрал с лица улыбку,  потому что чувство-
вал,  что она тупая-претупая.  Во всяком случае,  не к  лицу
межпланетному волку.
   "Бен-бо!" - вспомнилось мне почему-то.  Я знал,  где  тут
начальное  звено  ассоциации,  но углубляться в это не хоте-
лось. Просто я сказал себе: "Бен-бо! Почти два года ты мота-
ешься  на линии Земля-Луна.  Вот так межпланетный волк!  Ту-
да-сюда, туда-сюда -как маятник гравиметра. Бен-бо! Ты добь-
ешься  перевода на линию Луна - Юпитер или уйдешь из космоф-
лота. Ведь взяли Антонио вторым пилотом на линию к Марсу..."
   Но я знал, что все это ох как не просто! Пилотов с каждым
годом становится больше, а линий больше не становится.
   Даже наоборот:  закрыт один из рейсов к Венере, а ежегод-
ный облет Плутона заменен полетом раз в два года.  Остальное
там делают автоматы.

            Дальние линии, дальние линии...
            ...Плещутся о берег, очерченный Плутоном,
            Звездные моря...

   Я опять  погладил стекло и только тут вспомнил,  что могу
открыть окно. Вот что значит отвыкнуть от земного уюта!
   Вместе с  лесной свежестью в распахнутое окно влетела да-
лекая песня.
   Пять дней праздников на Земле!  Отосплюсь.  Всласть почи-
таю.
   Я подошел было к коробке инфора, чтобы узнать код ближай-
шей библиотеки и заказать себе книг,  но тут загудел  видео-
фонный вызов.
   Робин подмигнул мне с круглого экранчика:
   - С земным утром, Улисс. С праздником.
   - С праздником, Робин. Когда ты успел наесть такие щеки?
   - Просто опух со сна. Поехали на Олимпийские?
   - Нет, - сказал я.
   - Зря. А что будешь делать?
   - Читать.
   - Зря, - повторил он. - Твой могучий интеллект не постра-
дает, если два-три дня не почитаешь.
   - Что ты понимаешь в интеллектах? - сказал я. - Поезжай и
прими участие. Может, лавровый венок заработаешь.
   Где-то здесь, в лесу, вспомнил я, должно быть озеро. Нет,
не то,  что на дедовской фотографии, но тоже хорошее. Пойти,
что ли, поискать его - и весь день в воде, в пахучих травах,
в колыхании света и тени...  А ночью - костер, прохлада, да-
лекие звезды, звезды, звезды...
   Набрать книг, еды - и пять дней блаженной тишины и одино-
чества...
   В следующий миг я схватил видеофон и набрал код Робина.
   - Ты еще не ушел? - Я перевел дух. - Я еду с тобой.
   - Вот и прекрасно!  - Робин пристально смотрел на меня. -
Что-нибудь случилось?
   - Ничего не случилось.  Встретимся через полчаса у  стан-
ции, ладно?
   Ничего не случилось.  Решительно ничего. Пилот линии Зем-
ля-Луна желал провести праздник Мира, как все. Желал принять
участие в Олимпийских играх и веселиться вовсю,  как все лю-
ди.
   Мы встретились с Робином у станции трансленты.  Сразу пе-
рескочили с промежуточной полосы на среднюю,  быструю, и по-
неслись мимо лесного приволья, мимо мачт инфор-глобус-систе-
мы, мимо домиков из гридолита, так умело подделывающего фак-
туру древесного ствола и шершавого гранита.
   Робин принялся  расхваливать  своего мажордома - это ста-
ринное словцо,  обозначающее домашний автомат, недавно вошло
в интерлинг.
   - Настроился на сверхзаботу,  - говорил Робин,  посмеива-
ясь. - Непременно хотел мне всучить дождевик и шляпу.
   - А мне ленивый попался, - сказал я. - По-моему, он бесп-
робудно спит.
   - Ты просто его не включил.
   - Может быть.
   Транслента широким полукругом огибала старый город. Скуч-
ные  ряды  одинаковых  домов-коробок.  Серые,  многоэтажные.
Странно,  подумал я:  предки были энергичны и умны,  а вот в
строительстве жилья не хватало им,  что ли,  фантазии. Впро-
чем,  не в фантазии дело. Дворцы и монументы они умели стро-
ить.  Помню, какой восторг охватил меня в старом Ленинграде.
А старую Венецию не так давно - всю как есть - поставили  на
новые сваи,  теперь уж навечно.  Я не любитель музеев,  но в
Венеции хотел бы побывать. Нет, не в отсутствии фантазии де-
ло. Уж очень много других забот было у предков. А строитель-
ные материалы были просто ужасны.
   Впрочем, забот и нашему поколению хватает...
   В старом городе ритмично бухало, что-то рушилось, взлета-
ли столбы пыли,  и вибраторы быстренько свертывали их. У ав-
томатов не бывает праздников.
   Никогда, наверное,  не кончится работа по благоустройству
Земли.  Сейчас вот поветрие - прочь из городов,  покончим  с
уплотненностью, скученностью, зеленая мантия планеты. Своего
рода культ зеленого дерева.  Но настанут другие  времена,  и
кто знает,  какие новые идеи будут обуревать беспокойный род
человеческий...
   На миг сверкнула далеко внизу яркой синью река,  и мы въ-
ехали в новую часть города.
   Мы высадились  на  центральной площади и попали в людской
водоворот.
   Куда они вечно торопятся, эти девчонки? И почему им всег-
да весело?  Вот бежит навстречу стайка - в глазах  рябит  от
ярких  полосатых  юбок.  Увидели  пузатый  кофейный автомат,
плеснувший кофе мимо подставленной чашки,- смех. Попалась на
глаза  реклама  нового синтетика - смех.  Увидали нас,  одна
шепнула что-то другим,- смех.
   Я невольно оглядел себя.  Ничего смешного как будто. Кос-
тюм, правда, не новый, пластик пообтерся, потерял блеск.
   - Ты прав,  пора выбросить,  - сказал догадливый Робин. -
Пошли в рипарт.
   В зале рипарта - полно парней. Разглядывают образцы, спо-
рят о расцветках.  Дивное времяпрепровождение! Хотя - празд-
ник.  По праздникам рипарты всегда забиты.  Ну,  где тут мои
размеры?
   Я вспомнил  Стэффорда  -  серый биклоновый костюм,  синий
платок.  Недурно он выглядел.  Вот нечто похожее. Цвет хоро-
ший, серый, как дома в старом городе.
   У автомата узколицый парень моего роста старательно наби-
рал  код  этого  самого костюма.  Потом вдруг отменил заказ,
стал набирать другой. Я терпеливо ждал.
   - Как  думаешь,  -  обернулся он ко мне,  - не взять ли и
тот, полосатый?
   - Возьми  обязательно,  -  сказал я.  - И тот,  в розовую
клетку, возьми. Ты будешь в нем неотразим. Хватай все, какие
есть.
   Парень нахмурился:
   - Ты со всеми так разговариваешь?
   - Только с едоками, - отрезал я.
   На нас  стали оборачиваться.  Парень хмуро меня разгляды-
вал, задержал взгляд на моем значке.
   - Ты болен, - сказал он, с сожалением покачав головой.
   - Чем это я болен?
   - Космической спесью.
   Робин потащил меня к другому автомату,  ворча нечто в том
смысле,  что  я  одичал  на Луне и разучился разговаривать с
людьми.  Мне стало немного не по себе,  но я был уверен, что
дело  тут не в "одичании",  а в том,  что просто я не люблю,
когда набирают больше, чем нужно.
   - Откуда ты знаешь,  сколько ему нужно? - урезонивал меня
рассудительный Робин.  - Тебе достаточно одного  костюма,  а
этому человеку понадобилось два - что ж тут такого?
   - Вот-вот, - не сдавался я. - Типичная психология едока.
   Мы переоделись в кабинах, а старые костюмы сунули в пасть
утилизатора. Я взглянул в зеркало - вылитый Стэффорд, только
потоньше  и  ростом  пониже и,  уж если говорить всю правду,
совсем некрасивый. Носатый, с обтянутыми скулами.
   Мы вышли на улицу как раз в тот момент,  когда из женской
половины рипарта выпорхнула пестрая стайка девушек. Конечно,
беспричинный  смех и волосы по последней моде - в два цвета.
Нам было по дороге,  и Робин стал перекидываться с ними  шу-
точками. Я тоже иногда вставлял два-три слова. И посматривал
на одну из девушек, что-то в ее тонком смуглом лице вызывало
неясно-тревожные ассоциации.  Это лицо связывалось почему-то
с беспокойной толпой.
   Вдруг она с улыбкой взглянула на меня и спросила:
   - Не узнаешь?
   И тут меня осенило.  Но как она переменилась за два года!
Ведь была совсем девчонкой - с надежной отцовской  рукой  на
хрупком плече.  А теперь шла, постукивая каблучками, высокая
девушка,  и на ней сиял-переливался золотистый лирбелон,  на
котором теперь помешаны женщины, и зеленые полосы на широкой
юбке ходили волнами.
   - Здравствуй, Андра, - сказал я.
   - Здравствуй, Улисс. Будешь участвовать в играх?
   - Еще не знаю. Ты теперь живешь здесь?
   - У нас дом с садом в спутнике-12.  Это к  северо-востоку
отсюда.
   - Как поживают родители? - спросил я.
   - Они... - Андра  запнулась. - Отец снова на Венере.
   Я читал,  что Холидэй улетел на Венеру в составе комиссии
Стэффорда. Значит, он еще не вернулся. Что-то затянулась ра-
бота комиссии, и никаких сообщений оттуда...
   - Как он там?  - спросил я как бы вскользь.  И тут же по-
нял, что ей не хочется отвечать.- Ну, а что ты поделываешь?
   - О, я после праздников улетаю в Веду Гумана.
   Веда Гумана - гигантский университет, в котором было сос-
редоточено  изучение наук о человеке,- находилась неподалеку
от нашего Учебного центра космонавигации.
   - Я поступила на факультет этнолингвистики. Ты одобряешь?
   Я кивнул.  Шла огромная работа по переводу книг со старых
национальных языков на интерлинг, и если Андра намерена пос-
вятить себя этому делу, ну что ж, можно только одобрить.
   Я понял, что ей хочется расспросить обо мне, но рассказы-
вать ничего не стал. Да и, в сущности, не о чем было расска-
зывать.
   Мы сели в аэропоезд и спустя десять  минут  очутились  на
олимпийском стадионе.
   Это был не самый крупный стадион в  Европейской  Коммуне,
но и не самый маленький. Его чаша славно вписывалась в доли-
ну, окаймленную зелеными холмами. С одной стороны к стадиону
примыкала  Выставка искусств - буйный взлет фантазии,  зага-
дочная улыбка.  радостный сон ребенка,  уж не знаю,  как еще
назвать эти легкие строени