а сжал  их  в кулак. Мимо  его щеки медленно проплыли в воздухе
несколько хлопьев пыли. Он перестал двигать рукой.
     И посмотрел на плывущую мимо пыль.
     Дуновение,  легче бриза,  пощекотало его руки  и  ноги.  Очень странно,
подумал он.
     * * *
     -- Я ничего не скажу,  --  заявила Йелсон и немного пошевелила ступнями
на  пульте,  -- кроме того,  что не считаю  хорошей твою идею отправиться на
поиски одному. Может случиться все что угодно.
     -- Я возьму  коммуникатор  и  буду регулярно  с  вами  связываться,  --
ответил  Хорза.   Он  стоял  со  скрещенными  руками,  прислонясь  к  панели
управления,   на  которой  лежал  шлем   Вабслина.   Инженер   знакомился  с
управлением. Оно было в принципе простым.
     -- Основное  правило, Хорза, -- сказала Йелсон, --  никогда  не уходить
поодиночке. Чему тебя учили в этой проклятой Академии?
     --  Если мне  будет позволено  заметить  по  этому поводу, -- вмешалась
Бальведа, сложила руки впереди и посмотрела на Оборотня, -- то я сказала бы,
что Йелсон права.
     Хорза с  выражением  недовольного  удивления  окинул  взглядом  женщину
Культуры.
     -- Нет, вам не  будет  позволено ничего  заметить, -- поставил он ее на
место. -- Как по-вашему, на чьей стороне вы стоите, Перостек?
     -- О  Хорза... -- Бальведа улыбнулась. -- Я с вами уже столько времени,
что чувствую себя почти членом отряда.
     На  пульте,  примерно  в  полуметре  от тихо  покачивающейся,  медленно
холодеющей головы  подкапитана Квейанорла Гайдборукса Стойрла Третьего очень
быстро  замигал  огонек.  Одновременно  высокий  вой  пронзил воздух  палубы
управления и переднего вагона. Он был передан по всему мчащемуся поезду и на
все центры управления других поездов. Квейанорл,  чье  крепко  заклинившееся
тело потянуло  центробежной силой в сторону по длинной дуге, как раз  мог бы
его услышать, будь еще жив. Но из людей на это были способны лишь немногие.
     Юнаха-Клосп пересмотрел  свое решение  совсем  отсечь  связь с  внешним
миром и  снова открыл канал  связи. Но с ним никто не захотел говорить. И он
острым  как бритва силовым полем начал отщелкивать один за другим  ведущие в
шахту кабели.
     Почему, сказал  он себе, я должен беспокоиться, что повреждаю эту штуку
-- после того, что было сделано с поездом на станции "шесть"? Если я затрону
что-то  важное, Хорза сразу  заорет. Кроме того, я без труда смогу все снова
отремонтировать.
     Поток воздуха?
     Только показалось, сказал себе Ксоксарл. Дело может быть в  том,  что в
циркуляцию  воздуха  недавно  включился   какой-нибудь   прибор.   Возможно,
дополнительной вентиляции потребовало тепло, выделяемое  лампами  и машинами
станции.
     Но воздушный  поток  усиливался. Медленно,  очень  медленно, чтобы быть
заметным, слабый постоянный поток набирал силу. Ксоксарл истязал  свой мозг.
Чем это могло быть? Только не поезд. Определенно не поезд.
     Он напряженно вслушивался, но ничего не слышал. Он посмотрел на старика
и увидел, что тот уставился на него. Тоже что-нибудь заметил?
     --  Ну, что,  кончились битвы  и победы,  о которых ты  мог бы  мне еще
рассказать? -- спросил Эвигер. Голос прозвучал устало. Он осмотрел идиранина
сверху донизу.  Ксоксарл засмеялся  -- излишне громко, даже  немного нервно,
если бы Эвигер получше  разбирался в идиранских жестах и  голосах, чтобы это
понять.
     -- Совсем нет! -- сказал Ксоксарл. -- Я как раз подумал о...
     И он ударился  в новую  историю о побежденных врагах.  Это была одна из
тех, которые он рассказывал своей семье, в корабельной столовой и в грузовых
помещениях военных шаттлов, и он мог бы рассказывать ее даже  во сне. И пока
его  голос  гремел в ярко  освещенной  станции, а  старик смотрел на ружье в
своих   руках,  мысли  Ксоксарла  были  далеко,  пытались   понять,  что  же
происходило.  Он  все  еще  ломал и  рвал проволоку вокруг руки. Что  бы  ни
произошло, для него было жизненно важно  иметь возможность двигать не только
ладонью. Поток воздуха усиливался. Но Ксоксарл по-прежнему ничего не слышал.
Пыль с опоры над его головой уже сдувало постоянно.
     Это, должно быть,  поезд. Не мог ли  он  стоять  где-нибудь включенным?
Невозможно...
     Квейанорл!  Неужели  мы установили регуляторы так,  что... Но ведь  они
даже не включали ток.  Они только пытались выяснить,  для чего служат разные
регуляторы,  и убедились, что для движения. Дальше они не продвинулись, да у
них и не было для этого времени.
     Это должен быть сам  Квейанорл. Это он. Должно быть, он еще жив. Это он
послал поезд.
     Целое мгновение  --  отчаянно дергая  державшую  его  проволоку,  ни на
мгновение не  переставая рассказывать  и  наблюдая за стариком  --  Ксоксарл
представлял, что его товарищ на станции "шесть" жив.
     Но  с  такими  ранами  это  невозможно. Еще  когда  Ксоксарл  лежал  на
посадочной  рампе,  ему  уже  приходила  в  голову  мысль,  что  Квейанорлу,
возможно, удалось уйти. Но  потом Оборотень приказал этому старику, Эвигеру,
вернуться и  прострелить  Квейанорлу голову.  Это должно было  означать  для
Квейанорла конец, но, возможно, оказалось совсем не так.
     Ты  подкачал,  старик! -- мысленно возликовал Ксоксарл.  Поток  воздуха
превратился  в  бриз. Слышался далекий писк, настолько  высокий, что  был на
грани восприятия. Он был приглушенным, шел от поезда и постоянно усиливался.
Сирена.
     Рука  Ксоксарла, которую выше локтя держала последняя проволока,  почти
освободилась. Он пожал плечами, и проволока сдвинулась вверх и  расслабленно
легла на плечо.
     --  Старик,  Эвигер,  дружище,  --  сказал  он. Эвигер  поднял  взгляд,
удивленный перерывом в монологе Ксоксарла.
     -- Что?
     --  Это звучит глупо, и я не упрекну  тебя, если  ты побоишься, но  мой
правый глаз  чертовски чешется.  Не почешешь его?  Я  знаю, солдат, которого
чуть не до смерти измучил зудящийся  глаз, выглядит  глупо, но за  последние
десять минут  он  едва  не свел меня с ума.  Почешешь? Возьми  ствол  своего
ружья,  если  хочешь; я постараюсь не шевелить ни одним мускулом и не делать
ничего  угрожающего,  только  не  отказывайся. Почеши стволом  или  чем тебе
удобнее. Сделаешь? Клянусь честью солдата, я говорю правду.
     Эвигер встал и посмотрел на голову поезда.
     Он не может  слышать воя сирены. Он стар. А остальные, помоложе, могут?
Или этот  звук слишком высок  для их ушей? А  машина? Ну иди же сюда, старый
болван! Иди!
     Юнаха-Клосп  растащил  обрезанные  кабели.  Теперь  он  мог  пролезть в
кабельную шахту и попытаться обрезать их дальше вверх, делая проход.
     -- Робот, робот, ты меня слышишь? -- Опять женщина, Йелсон.
     -- Ну, что у вас теперь? -- спросил он.
     -- Хорза  больше не  получает данных из  вагона-реактора.  Он  хотел бы
знать, что ты там делаешь.
     -- Это  уж точно, я чертовски хотел  бы знать, -- пробормотал на заднем
плане Хорза.
     -- Мне пришлось перерезать некоторые  кабели. Кажется, это единственный
путь в вагон-реактор. Потом отремонтирую, если вы настаиваете.
     Связь на мгновение прервалась. В  этот миг Юнахе-Клоспу показалось, что
слышится какой-то  высокий звук. Но  он не был  в этом уверен. По ту сторону
порога восприятия, подумал он про себя. Связь снова восстановилась.
     -- Хорошо,  -- сказала Йелсон.  -- Но Хорза  говорит, чтобы в следующий
раз, если  решишь  что-нибудь  перерезать,  ты ставил  его в  известность. И
прежде всего если это будут кабели.
     --  Ну ладно, хватит,  надоело! -- закричал  робот. --  Оставьте меня в
покое, пожалуйста!
     Канал  снова  отключился.  Робот на мгновение задумался. Ему  пришло  в
голову, что где-то включился сигнал тревоги, но по логике сигнал этот должен
был  дублироваться на палубе управления, а он, когда говорила Йелсон, ничего
не слышал,  кроме упрека Оборотня на заднем плане.  Поэтому никакой  тревоги
быть не могло.
     И робот снова полез режущим полем в реактор.
     -- Какой  глаз?  -- спросил  Эвигер издалека.  Бриз  сдул солому тонких
желтоватых волос  ему  на лоб.  Ксоксарл  ждал,  что  мужчина  заметит,  что
случилось, но  тот только  откинул волосы назад и с выражением неуверенности
на лице посмотрел на голову идиранина.
     -- Вот этот, правый. -- Ксоксарл медленно повернул голову. Эвигер снова
посмотрел на нос поезда, потом на Ксоксарла.
     -- Только не говори об этом сам знаешь кому, ладно? -- попросил старик.
     --  Клянусь.  Только  давай  скорее,  пожалуйста,  а  то  уже  никакого
терпения.
     Эвигер шагнул вперед, но все еще был вне досягаемости.
     -- Честно, без всяких фокусов? -- решил он удостовериться еще раз.
     -- Слово солдата. Клянусь  незапятнанным именем  моей  матери-родителя.
Моим кланом и моим народом! Пусть Галактика превратится в пыль, если я лгу!
     --  Ладно,  ладно.  -- Эвигер  поднял ружье  вверх.  --  Я хотел только
убедиться. -- Он приблизил дуло ружья к глазу Ксоксарла. -- Где там  у  тебя
чешется?
     --  Вот  здесь! --  прошипел  Ксоксарл. Его  свободная  рука  метнулась
вперед, схватила ружье  за  ствол и дернула. Эвигер, крепко державший ружье,
подлетел  вместе  с  ним и  ударился о грудь идиранина. Из  груди  его резко
вылетел  воздух.  Ружье метнулось  вниз и  ударило по черепу. Хватая  ружье,
Ксоксарл отвернул голову на тот случай, если оно выстрелит, но это оказалось
излишним: Эвигер держал его на предохранителе.
     В освежающем  бризе Ксоксарл опустил оглушенного человека на пол, потом
взял  лазерное  ружье в  рот  и  рукой  установил  регулятор  на минимальную
энергию.  Скобку спускового  крючка  он  оторвал, чтобы освободить место для
своих больших пальцев.
     Проволока плавилась легко.
     Подобно клубку змей, выползающих  из  дыры в полу, из шахты выскользнул
пучок кабелей, от которых  он отрезал примерно по метру. Юнаха-Клосп вплыл в
узкую трубу и ухватился за оголенные концы следующего метра кабелей.
     -- Нет, Йелсон, -- сказал Хорза, -- тебя я не  возьму ни в коем случае,
даже если решу идти вниз не один. -- Он улыбнулся. Йелсон нахмурилась.
     -- Почему? -- требовательно спросила она.
     -- Потому  что ты нужна мне  на корабле. Тебе придется  следить,  чтобы
Бальведа и наш командир отделения вели себя хорошо.
     Йелсон прищурилась.
     -- Твое счастье, если это все, -- промурлыкала она.
     Улыбка  Хорзы стала шире.  Он  отвернул  лицо, как  будто  ему хотелось
сказать больше, но он почему-то не мог.
     Бальведа сидела, болтая ногами, на слишком высоком сиденье и размышляла
о  том,  что могло  быть  между  Оборотнем  и  этой  темной, покрытой  пухом
женщиной. Ей показалось, что она заметила какую-то перемену в их отношениях,
выражавшуюся главным образом в  том, как с  ней обращался  Хорза.  Добавился
новый элемент: что-то новое определяло его реакцию на нее, но Бальведа никак
не могла это идентифицировать. Все это было довольно интересно, но  ничем ей
не помогало.  У нее хватало своих проблем. Бальведа  знала свои слабости,  и
одна из них беспокоила ее сейчас.
     Она по-настоящему  начинала чувствовать себя членом  этой  команды. Она
наблюдала за  Хорзой  и Йелсон,  которые  спорили, кто  должен  сопровождать
Оборотня после  их  возвращения  на "Вихрь  чистого  воздуха" при  следующем
посещении  Командной  Системы,  и  не  могла  не  улыбаться   украдкой.  Эта
решительная, деятельная женщина  была ей симпатична, даже если  не  отвечала
взаимностью  на  ее   чувства,  и  она  не  находила  в  своем   сердце  той
непримиримости, которую должна была ощущать по отношению к Хорзе.
     Это была  ошибка  Культуры. Она  считала себя слишком  цивилизованной и
умной, чтобы  ненавидеть своих врагов. Вместо этого она пыталась понять их и
их мотивы, чтобы получить духовное  превосходство.  После  победы она  умела
обращаться с побежденными  таким  образом, чтобы они не стали снова врагами.
Это была  хорошая  идея,  пока ты не слишком  сближаешься с врагом.  Но если
проведешь с ним некоторое время, такая  эмпатия может обернуться против тебя
же. Рука об руку  с  этим деятельным  сочувствием должна была идти  какая-то
отстраненная, нечеловеческая агрессия, но  Бальведа чувствовала, что от  нее
она как-то ускользала.
     Возможно,  я  чувствовала  себя слишком в  безопасности,  подумала она.
Возможно,  дело  в  том,   что   в  настоящее  мгновение   не  было  никакой
непосредственной угрозы. Борьба за Командную Систему  позади, поиски утекали
в песок, напряжение последних нескольких дней спадало.
     Ксоксарл работал быстро. Тонкий и  узкий луч лазера коротко жужжал  над
каждой  проволокой,  заставляя ее  раскалиться  докрасна,  потом пожелтеть и
побелеть, и когда идиранин напрягал  мускулы, она с треском рвалась. Старик,
лежавший под ногами идиранина, зашевелился и застонал.
     Бриз  все  усиливался.  Из-под  поезда  начало  выдувать  пыль,  и  она
кружилась  у ног Ксоксарла. Он приставил лазер к следующему пучку проволоки.
Оставалось еще несколько. Он  посмотрел  на нос поезда.  Там по-прежнему  не
было заметно никаких признаков людей или машины. Он посмотрел через плечо  в
другую сторону, на последний вагон и просвет между ним и отверстием туннеля,
откуда  дул ветер.  Не  было видно никаких огней и  не слышно никакого шума.
Воздух холодил глаза.
     Он продолжил свою работу. Ветер  подхватывал искры  и бросал  их на пол
станции и на спину скафандра Эвигера.
     Типично: как обычно,  вся  работа достается мне,  думал Юнаха-Клосп. Он
вытащил  из  шахты  очередную  связку  кабелей.  Проход  за  ним  постепенно
заполнялся обрезанными кусками и блокировал путь назад из этой узкой трубы.
     Оно подо  мной. Я чувствую. Я могу слышать. Я не  знаю, что это такое и
что  оно  делает,  но  я  могу  чувствовать и слышать. И  там еще  что-то...
какой-то другой звук...
     Поезд   был   длинным,   расчлененным   зарядом   в  гигантской  пушке,
металлическим криком  из чудовищного  горла. Он  мчался  по туннелю  подобно
поршню величайшей из когда-либо построенных машин, обходил повороты и прямые
отрезки,  прожектора на мгновение  затопляли  светом путь  перед ним,  и  он
двигал  перед  собой километровую колонну воздуха,  как будто это и был  его
воющий и рычащий голос.
     * * *
     С перрона поднялась пыль и  облаком повисла в  воздухе. С поддона,  где
сидел Эвигер, упала пустая банка  из-под напитка и со  стуком  покатилась по
перрону  к носу поезда, натыкаясь на стены.  Ксоксарл видел это. Ветер тянул
его, проволока рвалась. Он освободил одну ногу, потом вторую. Вот на свободе
вторая рука; с нее упали последние витки проволоки.
     С поддона большой, плоской и черной птицей  поднялся кусок  пластиковой
пленки  и запорхал вслед за банкой,  которая  уже прокатилась через половину
станции. Ксоксарл быстро  нагнулся, схватил Эвигера поперек  туловища и, без
труда  держа  его  одной рукой, а лазер другой,  помчался вниз по перрону  к
стене рядом с заблокированным отверстием туннеля, где ветер стонал и свистел
мимо скошенной хвостовой части поезда.
     --  ....а этих двоих запереть здесь внизу. Знаешь,  мы могли  бы...  --
сказала Йелсон.
     Мы  близки к  цели, думал  Хорза. Он  отсутствующе кивал  и  совсем  не
слушал, как Йелсон  доказывала,  почему при поисках мозга  ему  нужна именно
она. Мы  у цели,  я уверен в  этом. Я чувствую, что  мы рядом. И  мы... я...
держались все вместе. Но  она  еще не достигнута,  и  достаточно  крошечного
заблуждения, недосмотра, единственной  ошибки -- и крах, неудача, смерть. До
сих пор все получалось, несмотря на ошибки, но ведь так легко сделать что-то
не  так, не  заметить какой-нибудь мелочи  в массе  данных, которая потом --
если  забыть о ней, повернуться спиной --  выползет наверх  и  расправится с
тобой. Загвоздка в том, что приходится думать обо  всем сразу -- и Культура,
по-видимому, была права, что  это в буквальном смысле под силу только машине
-- и быть настроенным  на происходящее так,  чтобы  автоматически думать обо
всех важных и потенциально важных вещах и игнорировать остальное.
     Через  сознание  Хорзы шоком  пронеслась  мысль,  что  его  собственное
стремление никогда не делать ошибок и думать обо всем сразу не так уж сильно
отличалось от  того  фетишистского  стремления,  которое  отталкивало его  в
Культуре.  Культура хотела  сделать все равным и справедливым и исключить из
жизни  случайность. Он  не удержался  от  улыбки над скрытой  в  этой  мысли
иронией,  потом бросил  взгляд на  Бальведу,  которая смотрела,  как Вабслин
экспериментировал с регуляторами.
     Стараться  быть  похожим на  своих врагов, думал Хорза.  Может,  в этом
что-то есть.
     -- ...Хорза, да ты меня слушаешь? -- спросила Йелсон.
     -- Хм-м? Ну конечно, -- сказал он с улыбкой.
     Пока Хорза и  Йелсон продолжали  разговаривать,  а Вабслин ковырялся  в
регуляторах поезда, Бальведа хмурилась. Ей почему-то было очень неуютно.
     Снаружи,  у переднего вагона, вне  поля зрения Бальведы, вдоль  перрона
прокатилась маленькая банка и ударилась в стену возле отверстия туннеля.
     Ксоксарл  мчался  к задней  части станции. Рядом с входом в  пешеходный
туннель, ведущий под прямым  углом  в скалу за перроном, находился тот самый
туннель,  из  которого  недавно  вышли  Оборотень и  женщины  после  осмотра
станции.  Идеальная площадка  для наблюдения. Там можно избежать последствий
столкновения  поездов  и  держать  под  обстрелом  голову  поезда,   подумал
Ксоксарл. Он  может оставаться в своем укрытии, пока не наедет второй поезд,
а  если  люди попытаются выскочить -- они в его  руках. Он  проверил ружье и
поставил регулятор на максимальную энергию.
     Бальведа  спрыгнула с сиденья, скрестила руки и медленно направилась  к
боковому окну, неотрывно глядя в пол и ломая голову, почему ей так неуютно.
     В   зазоре  между  краем  туннеля  и  поездом  завывал  ветер;  он  уже
превратился в шторм. Ксоксарл встал на колено, поставив вторую ногу на спину
лежащего без  сознания  Эвигера.  В  двадцати метрах дальше последний  вагон
начал шататься и раскачиваться.
     Робот оборвал резку на полпути.  Ему пришли две  мысли: во-первых, черт
возьми,  действительно  слышался  какой-то  забавный звук,  а во-вторых,  он
предположил,  что  на  палубе  управления  выла  сирена,  и  не  только люди
неспособны слышать ее,  но и  шлемофон  Йелсон не  воспринимал  этот высокий
визг.
     Но разве не должно быть и визуального предупреждения?
     Бальведа  повернулась  спиной к  окну,  так  и  не  выглянув в  него, и
привалилась к стоящей там консоли.
     -- ...от того, насколько серьезно ты намерен найти эту проклятую штуку,
-- говорила Йелсон Хорзе.
     -- Не беспокойся, -- ответил тот и кивнул в ответ. -- Я ее найду.
     Бальведа посмотрела в окно на станцию.
     Как раз в это  мгновение шлемы  Йелсон  и Вабслина  ожили  возбужденным
голосом робота. Бальведу отвлек кусок черного материала,  быстро  порхавшего
по полу. Она распахнула глаза. Рот ее приоткрылся.
     Шторм превратился  в ураган.  Из туннеля  доносился шум, как от далекой
лавины.
     Потом  над  длинными прямыми  рельсами, ведущими  от  станции "шесть" к
станции "семь" появился свет.
     Ксоксарл  не мог видеть света, но он  слышал  шум.  Он поднял  ружье  и
прицелился вдоль  стоящего  поезда.  Скоро эти  глупые  люди должны  кое-что
заметить.
     Стальные рельсы запели.
     Робот  задом  наперед  быстро  выбирался  из шахты, отшвыривая к стенам
обрезанные куски кабелей.
     -- Йелсон! Хорза! -- кричал он в коммуникатор.
     Он пробрался вниз по низкому проходу и когда  огибал угол,  от которого
недавно отколол кусок, услышал слабый, высокий, пронзительный вой тревоги.
     -- Это тревога! Я  слышу! Что случилось? В низеньком проходе он уже мог
чувствовать и слышать и воздух, который шумел вокруг поезда.
     -- Снаружи  шторм! -- быстро сообщила Бальведа,  как только  стих голос
робота. Вабслин взял с пульта свой шлем.
     Там, где