о описывал Бальзак, - среды обитателей  богатых  кварталов,
на которые он  около  1822  года  с  жадностью  взирал  с  холма  кладбища
Пер-Лашез и куда в конце концов ему удалось  проникнуть.  В  "Человеческой
комедии" мы  чаще  встретим  герцогинь,  чем  гризеток.  "Цезарь  Бирото",
"Чиновники",  "Мелкие  буржуа"   являются   исключениями.   Журналисты   и
художники, фигурирующие в "Утраченных  иллюзиях",  связаны  через  газету,
театр и мир куртизанок со "сливками общества", живут в преддверии  высшего
света  времен  Реставрации.  Роман  "Кузен  Понс"  относится  ко  временам
Луи-Филиппа, действие в нем начинается в 1843 году на Ганноверской  улице,
у Камюзо де Марвиля, но очень быстро перемещается на Нормандскую улицу,  в
квартал Марэ, где в жалкой  квартирке  на  четвертом  этаже  живет.  Пояс,
создавший у себя  настоящий  музей  -  чудесное  собрание  шедевров.  Этот
облезлый, облупившийся дом - опасные джунгли, и перед нами мелькают  бегло
набросанные угрюмые фигуры их обитателей: гадалка с ее ассистенткой, жабой
Астартой; продажный стряпчий, ходатай по делам бедняков. Но каким чудесным
светом поэзии озаряет эту мрачную историю нежная  человеческая  дружба  (о
которой так мечтал Бальзак)! Да, он доказал своим хулителям, Что  "никогда
еще не был так велик".
   Роман  "Кузина  Бетта"  тоже  необыкновенно  разросся  в  процессе  его
создания. Первоначальную идею Бальзаку дала, как это уже  случалось,  Лора
Сюрвиль своим рассказом  "Кузина  Розали",  напечатанным  в  1844  году  в
"Журнале для детей". Брата и сестру с детских  лет  соединяли  родственные
черты воображения. Но там, где  Лора  бесхитростно  рассказывала  "простую
ясную историю, исполненную благонравия и добрых чувств",  Бальзак  создал,
по словам Пьера-Жоржа Кастекса, "сложную, не слишком пристойную и жестокую
книгу". Бетта - "инфернальная личность", сжигаемая пламенем ненависти, как
"виноградная лоза",  обратившаяся  в  изогнутый  огненный  прут.  Страшный
характер Бетты как будто сам собою создавался под пером писателя.  Бальзак
вновь  переживал  экстаз  стихийного  творчества,  к   действующим   лицам
"Человеческой комедии" прибавились новые персонажи: Лизбета Фишер,  Валери
Марнеф, бразилец Монтес, Аделина и Гектор Юло.
   Приемы письма остались те же,  что  и  в  "Утраченных  иллюзиях":  идея
опиралась  на  реальную  действительность,  элементы  которой  воображение
расширяло, создавая незабываемые чудовища. Так нарисован был и образ самой
кузины Бетты: Бальзак писал, что это и его собственная мать (у которой он,
конечно несправедливо, открыл, как  ему  кажется,  под  внешней  оболочкой
материнской привязанности  тайную  ненависть  к  нему),  это  и  Марселина
Деборд-Вальмор, и тетушка Розалия, его заядлый враг  в  семье  Ржевусских.
Можно   предположить,   что   и   госпожа   де   Бреньоль,   "взбесившийся
ньюфаундленд", тоже дала некоторые штрихи для этого образа. Лизбет  Фишер,
некрасивая, бедная, униженная, строит дьявольские планы, чтобы разорить  и
опозорить семейство Юло, восстает против него, так же как Сова  ополчилась
против Эвелины Ганской.
   Барон Юло (родной брат  маршала  Юло,  с  которым  мы  познакомились  в
"Шуанах"),  военный  интендант,  член  Государственного  совета,  командор
ордена  Почетного  легиона,  оказался  старым  распутником  и  все  глубже
опускался в адскую бездну похоти. Высказано было  предположение,  что  для
супругов Юло могли быть взяты черты  реальной  супружеской  пары:  Виктора
Гюго (Гектор Юло)  и  Адель  Фуше  (Аделина  Фишер).  Кроме  удивительного
звукового сходства имен, Гюго, пэр Франции, за год до написания романа был
уличен в любовной связи с Леони Биар, как Юло  -  с  Валери  Марнеф.  Надо
сказать, что отношение Бальзака к  Гюго  всегда  было  двойственным;  Гюго
восхищался им,  Гюго  поддерживал  его  кандидатуру  в  Академии;  Бальзак
восторгался Гюго как поэтом, но довольно  несправедливо  осуждал  его  как
человека. Возможно, что инцидент с Леони Биар  был  использован  в  романе
"Кузина Бетта", как и многое другое.
   Бернар  Гийон  полагает,  что  и  в  самом   себе   Бальзак,   которого
преследовали тогда неотвязные эротические мысли, мог найти кое-какие черты
для создания образа Юло.  Говорили  также,  что  прототипом  Юло  послужил
отчасти некий граф д'Ор, член Государственного совета, умерший за  год  до
написания романа.  В  области  художественного  творчества  все  возможно.
Мужчины, женщины, друзья, любовницы, распутство, наслаждения и  сам  автор
становятся материалом, который бросают в горнило.  Говорит  ли  Бальзак  о
себе или о Гекторе  Юло,  когда  пишет:  "Ежедневно,  разглядывая  себя  в
зеркале,  в  конце  концов,  по  примеру  барона  Юло,  люди  приходят   к
заключению, что они мало изменились и все еще  молоды,  тогда  как  другие
видят,  что  наша  шевелюра  уже   напоминает   мех   шиншиллы,   на   лбу
треугольниками врезались над  бровями  морщины,  а  живот  выпятился,  как
большая тыква". Центральной темой книга напоминает  романы  "Отец  Горио",
"Евгения  Гранде",  "Поиски  абсолюта",  ибо  и  там  и  тут  говорится  о
разрушении семьи и ее достояния  из-за  всепожирающей  страсти  (в  данном
случае - старческого  эротизма).  Семья  Юло  долго  и  упорно  борется  с
безумцем; но страсть,  восставшая  против  природы,  нахлынула  чудовищной
волной и все затопила.
   После смерти Валери Юло живет с фигуранткой  театра,  с  работницей  и,
наконец, с очень  юной  девушкой,  почти  ребенком,  которую  ему  продали
родители. Напрасно домашние пытаются держать его взаперти. Он  убегает  по
ночам к безобразной неряхе служанке, живущей в мансарде их дома. Не только
он сам становится слабоумным и гнусным стариком, он увлекает  за  собою  и
свою жену, святую женщину, тянет ее на тропу,  ведущую  к  бездне.  "Скажи
мне, - молит она, - что они делают, эти женщины, чем они так влекут  тебя?
Я постараюсь...". Однако "бесноватые счастливы на своем гноище".  Из  всех
произведений  Бальзака  это  самое  жестокое  и   самое   прекрасное.   Но
сверхчеловеческие усилия, которых оно стоило ему (книга написана  была  за
два месяца), окончательно подорвали его здоровье.
   Ева наконец извещает о скором своем прибытии. Бальзак должен  ехать  во
Франкфурт встречать ее. Благодаря вспышке работоспособности  у  него  есть
немного денег. Идет переиздание "Человеческой комедии"; он продал  "Кузена
Понса" и "Последнее воплощение Вотрена" и даже едва начатый роман "Депутат
от Арси". В Париже Ганская возьмет на себя расходы по  хозяйству,  Бальзак
должен предоставить постельное и столовое белье и  серебро.  Однако  нужно
внести  вперед  квартирную  плату  за  два  месяца  (шестьсот   шестьдесят
франков), нанять кухарку, уволить Сову и рассчитаться с ней.  Но  все  это
неважно!  "Как  мало  значат  деньги  в  сравнении  с  любовью!"   Будущее
прекрасно!
   И он пишет Ганской:

   "Теперь я живу только той мыслью, что на этой неделе увижу тебя, я  уже
впиваю твое дыхание, сжимаю тебя в объятиях, ощущаю ткань  твоего  платья!
Думается,  я  по  меньшей  мере  полдня  не  буду  сводить  с  тебя  глаз,
наслаждаясь счастьем смотреть на тебя..."

   Он добавляет:

   "В первый раз мы будем вместе, и одни, совсем одни. Нам ни перед кем не
придется сдерживаться, и мы оба дадим волю  своему  дурному  характеру.  Я
тебя стану колотить, а ты - бранить меня..."

   Четвертого февраля 1847 года он поехал во  Франкфурт  и  привез  оттуда
"добрую,  пышную,  нежную  и  сладострастную  Еву".  Сладострастную?   Да,
несомненно.  Нежную?  Не  всегда.  Она  истерзала  ему  сердце,  когда  он
показывал ей особняк на улице Фортюне. Он ждал восторженных  возгласов,  а
она все раскритиковала. Слишком  много  столов  наборной  работы,  слишком
много   бронзы,   слишком   много   мрамора,   слишком    много    шкафов,
инкрустированных медью и черепахой. Зачем он потратил целое  состояние  на
убранство такого, "мрачного и нелепого" дома? Хороша награда  за  все  его
труды и любовную заботу! Да и как она может судить об этом особняке, когда
он весь в лесах и еще не закончили свою работу штукатуры?
   На то время, пока Ганская гостила у него, он забросил почти всю работу,
чтобы водить свою Еву в Пале-Рояль к Вери (где Люсьен де Рюбампре, приехав
в Париж, дерзнул пообедать и заплатил за обед столько, что мог бы  прожить
на эти деньги в Ангулеме целый месяц); водил  он  ее  и  в  другие  модные
рестораны, на Выставку изящных искусств,  в  Варьете,  где  она  превесело
хохотала. Дома они держали очень  скромный  стол.  "Целых  два  месяца,  -
читаем мы в его письме к Ганской, - я видел,  как  очаровательная  женщина
ежедневно ест рагу из остатков  вчерашнего  жаркого,  а  свежие  бифштексы
оставляет своему волчку, и ни разу я не сказал ей нежного  спасибо!  Но  я
это видел и был этим тронут..."
   Прошло два с половиной месяца жизни с глазу на глаз, и  Ева  уехала  из
Парижа; он проводил ее до Франкфурта и вернулся один, "как тело без души".

   "Прощай, моя дорогая, любимая, сокровище мое! Вверимся надежде, как  ты
говоришь. Это  последняя  буря,  последние  наши  невзгоды...  Тысячу  раз
обнимаю, тысячу раз целую тебя, мой  миленький  Эвелино.  Люблю  тебя  еще
больше, чем прежде. Хочу, чтоб ты стала моей женой, а без тебя и жить  мне
не хочется..."

   Произведения,  созданные  Бальзаком  после  расставания  с  его   Евой,
подернуты дымкой грусти. С 1829 по 1842 год его несла волна  воспоминаний,
он рассказывал о своей юности  и  радовался  своим  удачам.  После  смерти
Венцеслава Ганского мир воображаемый потускнел. Вместо туманных мечтаний о
славе и  любви,  которые  его  вдохновляли  и  поддерживали,  существовало
одно-единственное и четкое желание, неотвязно преследовавшее его, - брак с
любимой женщиной. В некоторых написанных тогда романах ("Онорина", "Альбер
Саварюс") отражена тоска мужчины, сомневающегося в том, что его любят, или
же    пессимизм    разочарованного    человека    ("Крестьяне",    "Бедные
родственники"). Бальзак надеется закончить свое грандиозное творение. "Вот
уже шестнадцать лет я работаю над ним, и мне надо еще  восемь  лет,  чтобы
его завершить", - пишет он Зюльме Карро. Этот моралист  хотел  бы  придать
"Человеческой комедии" (с помощью "Аналитических этюдов") глубокий  смысл,
не оставить свой монумент непонятым.  Хватит  ли  у  него  на  это  сил  и
времени?



XXXVII. ТЕЛО БЕЗ ДУШИ

   Видали вы когда-нибудь, как лев
   зевает в зоологическом  саду?  Это
   грустное зрелище.
   Бальзак

   Надо признать, что в отчаянии Бальзака,  лишившегося  своей  любовницы,
есть нечто от барона Юло. Возбуждающие,  чувственные  воспоминания  мешают
ему работать. Пребывание любимой в Париже не  дало  ему  того,  о  чем  он
мечтал: Ганская устраивала ему такие тяжелые сцены, что он  помнил  их  до
конца жизни. Но он уже не может обойтись без  нее.  "Мой  милый  волчишка,
если б я не любил тебя до обожания, меня уже давно не было бы на свете.  Я
все делаю только ради тебя и только благодаря  тебе!  У  меня  больше  нет
своего собственного существования..." Он чувствует себя глубоко одиноким -
нет у него ни друзей, ни семьи. Как-то раз, перебирая свои вещи, он  нашел
вышитые домашние туфли и записку, написанную  карандашом:  "Я  вышила  эти
туфли в те часы, когда оставалась одна, а  вы  где-то  бегали".  Он  вдруг
разразился  слезами  и  два  часа  плакал,  запершись  в  своем  кабинете.
Рассказал он об этом Ганской не для того, чтобы растрогать  "грефин"  (как
он говорил, передразнивая немца-лакея, всегда так называвшего Ганскую),  -
нет, это душевная реакция изнуренного, больного человека, ставшего  крайне
чувствительным.
   И все же ему приходится бегать  по  всему  Парижу.  Во-первых  (Бальзак
по-прежнему любил такие перечисления), Сова,  перед  тем  как  убраться  с
улицы Басе, украла  любовные  письма  Эвелины  к  Бальзаку  и  соглашалась
вернуть их только за весьма большой выкуп. Она грозилась написать дочери и
зятю госпожи Ганской (вернувшимся в Польшу) и послать им копии  похищенных
писем. Для матери это было бы ужасным унижением. Стряпчий  Гаво  советовал
пойти на мировую и выкупить компрометирующие письма.  Бальзак  вступает  в
переговоры, предлагает пять тысяч франков - сумма для него  огромная,  так
как он кругом в долгах.  Прокурор  и  комиссар  полиции  тоже  уговаривают
Бальзака взять обратно его жалобу в суд по обвинению госпожи де Бреньоль в
воровстве и в шантаже. Судебный процесс обошелся бы не  в  пять  тысяч,  а
дороже, да еще дело получило бы отвратительную огласку.  Непомерно  дорого
обходится и правосудие, и нарушение законов.
   Встречи с этим ядовитым созданием, переговоры с ней приводят Бальзака в
лихорадочное, нервное  состояние.  Наконец  в  июле  госпожа  де  Бреньоль
возвратила письма в обмен на плату чистоганом. Разумеется, она  попыталась
сохранить одно-другое письмо, касающиеся Виктора-Оноре. Бальзак  со  своей
стороны хранил  письмо,  в  котором  негодяйка  признавалась,  что  украла
переписку, а на основе этого признания она всегда могла быть привлечена  к
суду. Лишь только письма были возвращены, он  сжег  их,  в  последний  раз
взглянув на  дорогие  пожелтевшие  листочки,  приходившие  с  Украины,  из
Швейцарии, из Италии, Германии, потом посмотрел на пепел и снова заплакал:
"Я затрепетал, увидев, как мало места занимают пятнадцать лет  жизни.  Что
ж, огнем души они написаны, огнем  земли  погублены!.."  После  тягостного
эпизода с Совой Эвелина потребовала уничтожения всех своих писем.
   Во-вторых,  пришлось  переселиться  на  улицу  Фортюне  и  там   самому
расставлять по полочкам и по этажеркам статуэтки из  саксонского  фарфора,
вазочки  с  бледно-зеленой   глазурью,   большие   китайские   вазы.   Эта
механическая работа утомляла его, зато спасала от отчаяния. Да и что могло
сравниться с тишиной, царившей на улице Фортюне: там  он  чувствовал  себя
совсем как в деревне. Он обещал Еве больше ничего не покупать  и  старался
сдержать обещание. Но ведь что надо, то надо! Кухня, да и буфетная тоже не
оборудованы.  А  тут  представляются  "потрясающие  случаи".  Как  же   их
упустить! Например, он нашел комод, творение Ризнера, с  выдвижным  верхом
наборной работы - верх очень пригодится, из него можно сделать  прекрасный
стол. К сожалению, этот великолепный комод, кажется, стоит тысячу, а то  и
две тысячи франков. Бальзак входит в  магазин,  спрашивает  цену:  "Триста
сорок франков!" Как тут устоять? Было бы безумием отказаться  от  него!  К
тому же, приобретя комод, покупатель обнаружил (как он говорит), что  вещь
эта принадлежала  сестре  Наполеона,  Элизе  Бонапарт.  "Вещь  уникальная,
оригинальная, королевская", - восхищался Бальзак в письме к Ганской.
   Но пусть Ева  не  тревожится.  Он  стал  рассудительным  и  осторожным.
Пожалуй, даже чересчур. Видел, например, две замечательные  вазы,  которые
очень подошли бы к его кабинету, но отказался от мысли купить их. Зато  он
приобрел портрет, по-видимому,  набросок,  сделанный  Тицианом;  старинную
китайскую вазу темно-синего цвета; консоль работы Буля; кариатиду  в  виде
скульптуры из дерева. "Вы, конечно, полагаете,  что  я  совсем  разорился,
погубил себя? - оправдывается он перед Ганской. - Но  я  заплатил  за  все
лишь триста пятьдесят франков!" А удовольствия от этих покупок он  получил
на шесть тысяч  франков.  "Нужно  еще  приобрести  три-четыре  вещицы  для
ватерклозета, превосходного ватерклозета..." Ох уж этот ватерклозет!

   "Пришлось купить для этого  потайного  уголка,  во-первых,  хорошенькую
кушетку; во-вторых, за пятьдесят франков угловой шкафчик; чтобы убирать  в
него известный вам предмет, а на него ставить кувшин;  в-третьих,  полочку
для  подсвечника;  в-четвертых,  три  консоли  палисандрового  дерева  для
вазочек с цветами. Вы меня спросили в Майнце, что  я  собираюсь  делать  с
купленной чашей  из  китайского  фарфора.  Ее  употребляют  на  то,  чтобы
стряхивать в нее воду со щетки. Надо, чтобы в  этом  уголке  было  приятно
находиться, и у меня там красиво, как в будуаре, но  видите,  сколько  это
стоило!"

   Из Верховни он получает суровую отповедь. "Довольно!" - восклицает  Eva
furiosa. Хорошо. Однако нужно  купить  будильник,  старый  испортился,  не
ходит; Бальзак видел в лавке добротный красивый будильник, стоивший только
сто франков, но не решился приобрести его. "Я теперь не куплю и за  десять
су то, что стоит тысячу франков... С тратами покончено". Раз его  божество
полагает, что у Бильбоке страсть к покупкам, что это своего рода порок,  а
не благоразумие и осторожность, то он вернется к  строжайшей,  "квакерской
простоте". Он не заглянет ни в одну лавку.

   "Ваше величество, не снимете ли вы запрет с приобретения  ларя,  самого
обыкновенного рундука красного дерева, в каковой рундук буду  ставить  мои
башмаки и сапоги, а также запрет с приобретения комода для хранения  моего
белья в гардеробной? Ежели  сии  покупки  являются  нарушением  закона,  я
по-прежнему буду засовывать свои башмаки в жардиньерки  на  лестнице  -  в
пустующие жардиньерки, поскольку покупать цветы мне не по карману: я  ведь
ничего не пишу, ничего не зарабатываю, а  потому  не  имею  права  тратить
деньги".

   В-третьих,  с  финансами  дело  обстоит  очень  плохо.  Акции  Северных
железных дорог все падают, несмотря на чудодейственные  биржевые  рецепты.
Бальзак (вернее, Ева Ганская) потеряет на них 60000 франков. Чтобы покрыть
убыток, нужно было бы прикупить еще двести семьдесят пять акций по низкому
курсу, и, когда он поднимется до 650  франков  (сейчас  он  560  франков),
получится выигрыш в 25000 франков вместо потери в  сумме  50000.  Вот  что
могут сделать богатые люди. Но несчастные волчки и волчишки, не обладающие
капиталами,  получат  одни  только  убытки.  С  ума  сойти!  "У  меня  нет
философического отношения к таким делам". Эта операция с акциями  Северных
железных дорог,  считая  и  предстоящие  взносы,  обойдется  им  в  130000
франков. "Неудивительно, что я жалею, зачем связался с  несчастным  домом,
за который еще надо платить и  платить".  Однако  ж  этот  особняк,  такой
маленький, такой скромный, полон прекрасных произведений  искусства.  "Нам
необходимо приобрести два горностаевых покрывала  для  постелей...  Только
горностай и гармонирует с этой артистической, вавилонской и даже восточной
пышностью убранства..." Понадобится десять "Лилий долины", чтобы  оплатить
столько чудес. Он их и напишет будущей зимой в Верховне.
   Он дает себе слово потрудиться как следует на  Украине,  а  в  особняке
Божона  работа  у  него  не  спорится.  "Мой  ум  ни  на  чем   не   может
сосредоточиться; я затрагиваю множество сюжетов, и все они становятся  мне
противны... Целыми часами я предаюсь воспоминаниям  и,  право  же,  совсем
отупел". Его гложет тоска, на него нападает хандра, и напрасно он пытается
"подхлестнуть обессилевший мозг". Мозг работает вяло... А ведь у  Бальзака
есть обязательства, он дал  обещания  и  должен  их  выполнить:  докончить
"Крестьян", написать роман "Депутат от Арси".

   "Как трудно засесть за работу! Однако нужно добыть 18000 франков  ренты
и выплатить 55000 долгу - на все это требуется капитал в  600000  франков.
Работай,  несчастный  автор  "Человеческой  комедии",   пиши   "Воспитание
государя", сочиняй  романы,  сочиняй...  грошовые  пьесы.  Плати  за  свою
роскошь, искупи свои сумасбродства и жди свою  Еву  в  аду  мучений  перед
чернильницей и девственно чистой бумагой..."

   Надо отослать "Крестьян" в "Ла Пресс", но его тошнит, когда он  пробует
перечесть   рукопись.   Единственный   труд,   доставляющий   ему   теперь
удовольствие, - это сочинение писем, длиннейших  писем  к  своей  "далекой
принцессе". "Ну что ж вы хотите! Мысли мои следуют за сердцем,  и  как  же
мне писать "Крестьян"?.."  У  него  теперь  другая  идея:  написать  пьесу
"Оргон" - продолжение мольеровского "Тартюфа"