на улицу Тентюр. Зеленая краска на воротах дома  облупилась  и
осыпалась. Молоденькая  служанка  в  полотняном  чепчике  встретила  гостя
легким реверансом. Гостиная, обшитая панелью  из  полированного  орехового
дерева, выглядела довольно мрачно, "в  ней  были  симметрично  расставлены
штофные стулья и старинные кресла". Три окна выходили в обычный сад, каких
много в провинции. "Вокруг все сверкало поистине монастырской  чистотой  -
от тщательно натертого пола до  полотняных  занавесок  в  зеленую  клетку"
[Бальзак,  "Побочная  семья"].  Лора  оказалась  хорошей  хозяйкой.  Какую
радость он испытал, снова увидев свою Лоретту, свою любимую сестру,  столь
близкую ему по духу!
   Она  со  своей  стороны  была  в  восторге  от  его  приезда.   Как   и
приличествует истинной дочери квартала Марэ, Лора любила мужа. Но  в  Байе
она скучала. Ее появление в городе произвело настоящую сенсацию - она была
остроумна и уверена в себе. Однако Сюрвиль,  заурядный  инженер  ведомства
путей сообщения, получал, как известно, всего двести шестьдесят франков  в
месяц.  Государство  использовало  человека,  окончившего  Политехническое
училище, на замерах булыжника и щебенки для мощения дорог,  на  устройстве
водостоков, выравнивании откосов, рытье  канав.  Эта  однообразная  работа
нагоняла тоску на мужа, а серость  их  существования  приводила  в  уныние
жену. Она  мечтала  о  роскоши,  он  -  о  настоящих  больших  работах  по
строительству мостов и особенно каналов. Эх, прокладывать  бы  каналы!  Но
все эти огорчения не мешали  "милейшему  инженеру"  полнеть  да  жиреть  и
постоянно напевать за работой;  приезд  шурина,  чья  голова  была  набита
фантастическими  планами,  молодого  человека,  способного   с   восторгом
выслушивать и чужие планы, был приятным событием.
   С Лорой Оноре беседовал о своих книгах. Он подтверждал, что "Наследница
Бирага" - "сущее свинство", зато "Клотильда Лузиньянская", которая  должна
была вот-вот выйти в свет, - настоящий шедевр. Он и в Байе привез  работу:
начатый  роман  "Ванн-Клор"  и  план  нового  произведения  -  "Арденнский
викарий". У самой Лоры тоже не  было  недостатка  в  замыслах.  Они  будут
писать "Викария" втроем, и вся семья  разбогатеет;  а  потом  они  атакуют
театр. Все то время, пока Оноре гостил в доме сестры, там не умолкал  смех
и не утихала беседа. Бальзак валялся на оттоманке в старых панталонах, без
чулок и галстука. Брат и сестра болтали обо всем: о бабуле и о  родителях,
о бедной Лорансе, о "Клариссе Гарлоу", о "Юлии".  Сюрвиль  возил  Оноре  в
Кан, в Шербур. Лора знакомила его  с  местными  жителями.  Романист  копил
впечатления - запоминал окрестные пейзажи,  расположение  городских  улиц,
таинственное  мерцание  свечей  в  кафедральном  соборе,   знатную   даму,
покинутую любовником (графиню д'Отфей). По слухам, он даже попытался взять
приступом  эту  оставленную  крепость,  однако  ему  пришлось  с   позором
отступить.  Он  подробно  расспрашивал  о  жизни  разных  слоев   здешнего
общества.  Его  все  интересовало.   Удивительная   способность   Бальзака
определять, подобно натуралисту, различные социальные виды, позволила  ему
обнаружить в Байе ту же структуру общества, которая  была  характерна  для
всех  небольших  французских  городов  во  времена  Реставрации:   знатное
семейство, никому не ведомое за пятьдесят лье отсюда, но  связанное  узами
родства с самыми известными семьями Парижа; гораздо менее древний, но куда
более  богатый  род;  несколько  старых  дев  знатного  происхождения;  и,
наконец, благомыслящие буржуа,  которых  снисходительно  допускают  в  это
Сен-Жерменское предместье в миниатюре.
   Между тем "Клотильда Лузиньянская" вышла в свет, и  в  один  прекрасный
день от уважаемой мамаши прибыло грозное письмо, одно из тех, на какие она
была великая мастерица.

   Госпожа Бальзак - Лоре Сюрвиль, 5 августа 1822 года:
   "Вот уже несколько дней, милая Лоретта, новые огорчения терзают меня...
И виновник этого - Оноре, милейший, дражайший Оноре, который, сам того  не
желая, вонзил мне нож в сердце; ты еще не знаешь, милый мой друг, до какой
степени чувствительно самолюбие  матери,  ибо  его  порождает  неукротимое
желание, присущее всем настоящим матерям, - желание видеть,  что  их  дети
чего-то достигли в жизни; именно  такие  надежды  я  возлагала  на  своего
Оноре; но пока мои упования не находят отклика.
   Вы, верно, скажете: "На что сетует наша милая матушка?  Зачем  она  все
это нам говорит?" Сейчас объясню.  Я  медлила  с  этим  письмом,  которое,
надеюсь, вы обратите ему на  пользу,  ибо  хотела,  чтобы  Оноре  закончил
книгу, ту, что по его словам, он пишет у вас; полагаю, к вашим  замечаниям
он отнесется более внимательно, чем к тем, какие, я высказывала по  поводу
злополучной "Клотильды".

   Госпожа  Бальзак,  которой  сын  в  свое   время   читал   "Клотильду",
настоятельно просила его самым тщательным образом исправить текст;  теперь
она обнаружила, что Оноре  совершенно  не  посчитался  с  ее  замечаниями.
Опубликованный роман приводил ее в ужас. Что думают Сюрвили о такого  рода
выражениях: "хрупкий луч", "бархатистые движения", "животворящие соки"?  А
как им нравится, что чуть ли  не  на  каждой  странице  повторяется  слово
"пленительный"? Многие погрешности трудно было уловить на слух, ибо  Оноре
читал с жаром, с душою. "При  трезвом  чтении"  родители  замечали  теперь
серьезные недостатки романа. План был хорош, сюжет очень  мил,  но,  когда
автор пробовал блеснуть своим умом и обращался к  читателю,  он  выказывал
дурной вкус. "Я ждала похвал. Полный провал!" А для госпожи Бальзак важнее
всего  "общественное  мнение".  Друзья  признают,  что  у  Оноре   богатое
воображение, но тут же прибавляют, что ему не хватает трезвости  суждений.
Рабле немало ему повредил, Стерн - еще больше, а особенный ущерб  принесло
частое общение с молодыми людьми, которые портят друг другу вкус. "Словом,
я сильно огорчена, повторяю еще и еще раз". Однако она не решается все это
сказать сыну, потому что он легко падает духом: "Оноре считает  себя  либо
всем,  либо  ничем".  Вот  почему  она  ожидает,  что  Сюрвили   со   всей
осторожностью передадут ему ее замечания.

   "Вы должны поговорить с Оноре и о другой  вещи,  не  менее  важной:  он
полагает, что все превзошел, и такая самоуверенность возмущает окружающих.
Господин Даблен питает к нему  слабость,  но  и  он  сурово  порицает  его
скороспелые речи, зависящие от настроения... Оноре совсем не  умеет  вести
себя в обществе; язык у него как бритва. Госпожа де Берни, весьма  к  нему
расположенная, ибо она потеряла сына, которому было бы сейчас  столько  же
лет, сколько нашему Оноре, на днях говорила мне, что у них в доме он часто
ведет себя просто нелепо и его там не жалуют... "Я к нему очень привязана,
- признавалась она, - и много бы дала, чтобы он следил за своими словами и
тоном, за своим внешним видом".

   Помимо всего прочего, Оноре дал честное слово книгопродавцу, что  после
появления "Клотильды" он добьется рецензий в  газетах  на  эту  книгу.  По
словам  матери,  он  рассчитывал  на  помощь  своих  приятелей,   "молодых
бахвалов, которые торчат здесь уже второй  день";  но  они  не  пользуются
никаким влиянием. "Нужно покровительство, и очень сильное". А покровителей
не сыщешь, потому что в книге слишком  много  погрешностей.  Даже  славный
доктор Наккар и тот сказал: "Ведь Оноре знает, как я его люблю, почему  он
не прочел мне хотя бы начало своего романа? Там  уже  на  первой  странице
полно ошибок!"
   Госпожа Бальзак высказывала и другие  претензии.  Ей  пришла  в  голову
великолепная мысль - приобрести первый экземпляр  "Клотильды"  и  подарить
его мужу, которому исполнилось семьдесят шесть лет (22 июля 1822 года). Не
правда ли, она мило придумала? А Оноре даже не поблагодарил  ее  за  такой
знак внимания! Все это  ужасно  отражается  на  ее  нервах.  Наконец,  она
надеется, что до отъезда  Оноре  Сюрвили  найдут  случай  отчитать  его  -
разумеется, не обескураживая - и дружески дадут ему понять, что он  должен
следить за собою, не думать, будто он уже все знает и во всем разбирается.
И главное, пусть не забудут, что пятнадцатого - день рождения бабули.
   Лора весьма тактично справилась с возложенной на нее  миссией:  "Бедная
мамочка, когда я читала твое письмо, слезы выступили у меня на глазах, и я
подумала: "До чего грустно быть матерью!" Лора соглашалась, что они -  все
четверо детей - причиняют немало огорчений мамочке.  Однако  юная  госпожа
Сюрвиль, как известно, сторонница теории,  что  "все  к  лучшему",  и  она
старается видеть создавшееся положение в более радужном свете.  Во-первых,
"Клотильда" - не такая уж плохая книга, она куда  лучше,  чем  "Наследница
Бирага" и "Жан-Луи", которые ее, Лору, просто "сразили". Разумеется,  и  в
"Клотильде"  встречаются  повторения,  небрежности;  но   эти   недостатки
объясняются  тем,  что  Оноре  за  два  месяца  пишет  четыре  тома.  Зато
попадаются  целые   главы,   которые   звучат   превосходно.   Незаурядное
воображение  автора  многое   обещает.   Оноре,   конечно   же,   признает
справедливость критики. И для начала Лора, отбросив дипломатию, прочла ему
без  всяких  пропусков  письмо  матери,  "такое  сдержанное,  разумное   и
справедливое"...

   "Оноре ничего не ответил, только пробормотал, что  все  правильно,  при
этом вид у него был очень растроганный и грустный; он уселся на  оттоманку
и предоставил мне комментировать твое письмо.  Если  бы  я  посмотрела  на
него, то, верно, не произнесла бы больше ни слова, такие печальные были  у
него глаза; я бы сама расплакалась и выбежала из комнаты.
   Если хочешь к чему-нибудь склонить Оноре, надо  воздействовать  на  его
чувства, лаской от него можно добиться чего угодно; а потому, милая  мама,
уж если ты вздумаешь его журить, то делай это только по серьезному поводу,
предоставь  ему  полную  свободу  в  мелочах.  Разве  так  важно,  как  он
одевается? Какая важность,  если  он  и  допускает  какую-либо  пустяковую
оплошность или даже иной раз пренебрегает некоторыми своими обязанностями?
Разве можешь ты сомневаться в его чувствах? Кто сравнится с ним в доброте?
Правда, у Оноре переменчивый нрав, он то печален, то весел, ну  и  что  из
того? Ведь у каждого свои слабости! Не обращай  внимания,  что  он  бывает
неровен, тогда и ему будет лучше, да и тебе самой тоже".

   Впрочем, "милая мамочка" видит все в слишком мрачном  свете.  Книга  не
подписана именем Бальзака, стало быть, фамильной чести ничто не  угрожает;
а распродаваться "Клотильда" будет, верно, хорошо. Романы,  которые  пишут
ради заработка, не надеясь, что они  принесут  славу,  никогда  не  бывают
шедеврами. "Оноре не собирается  стать  ни  новым  Ричардсоном,  ни  новым
Филдингом, ни новым Вальтером Скоттом; это  не  его  жанр...  Вы  придаете
больше значения его роману, нежели он сам".
   Это прозорливые слова. Верно, что Оноре в ту пору не столько  стремился
создать шедевр, сколько жаждал заработать побольше денег. Правда,  он  уже
понимает, в чем истинное величие в литературе и что такое прекрасный слог,
однако, не умея достичь совершенства, он притворяется, будто нарочно пишет
небрежно. Ему суждено стать "гением поневоле".
   Существует ли на свете писатель,  продолжает  Лора,  который  сразу  же
начал писать хорошо? Нужен опыт, и Оноре с каждой книгой пишет все лучше и
лучше. Затем она переходит к другим делам: рассказывает о планах  Сюрвиля,
который хотел бы  перебраться  поближе  к  столице.  Они  с  мужем  сильно
опечалены тем, что Оноре на следующий день (9 августа 1822 года) уезжает.

   "У нас просто сердце сжимается: мы провели вместе два чудесных  месяца.
Так непривычно будет больше не видеть милого Оноре, нашего дорогого брата,
но, быть может, мы скоро опять свидимся. Это меня утешает".

   Что ожидает его в Вильпаризи? Госпожа Бальзак приютила у  себя  в  доме
племянника - Эдуарда Малюса, двадцатидвухлетнего довольно богатого  юношу;
круглый сирота, он болен скоротечной чахоткой [Эдуард Малюс был сыном Софи
Саламбье (сестры госпожи Бальзак, умершей в 1810 году) и Себастьяна Малюса
(скончался в 1816 году); Эдуард, единственный ребенок в семье,  оставшийся
в живых, родился 12 марта 1800 года и умер в Вильпаризи  25  октября  1822
года, в доме тетушки, которой  он  завещал  все  свое  состояние;  словом,
госпожа Бальзак приютила племянника с наследством (прим.авт.)]. У него уже
почти не осталось легких, и бедняга, проводивший  ночь  в  комнате  Оноре,
днем лежал на складной кровати возле дома в саду. Бабуля, верная сообщница
Оноре, во время отсутствия внука служила тайным посредником  между  ним  и
госпожой де Берни. "Мы, как обычно, видим "соседок с  околицы",  -  писала
своему любимцу почтенная вдова, - и эти дамы  оказывают  множество  знаков
внимания нашему бедному страдальцу... С большим  интересом  справляются  о
том, что слышно у  тебя".  "Дама  с  околицы"  приносила  со  своей  фермы
сливочное масло для несчастного Эдуарда, и это служило для нее благовидным
предлогом узнать,  что  новенького  у  Оноре.  "Твое  письмо  вручено",  -
сообщала ему заботливая бабушка.
   Перед отъездом в Байе Оноре отправил госпоже Де  Берни  меланхолическое
послание.

   "Я не решаюсь сказать,  как  вы  меня  огорчаете  тем,  что  больше  не
вкладываете цветы в свои письма. Туалетная вода у меня кончилась, и,  если
бы не томик Шенье, я бы остался без амулета... Есть люди,  родившиеся  под
несчастной звездой, я из их числа".

   Этот веселый малый испытывал приступ меланхолии в духе  юного  Вертера.
Сколько горьких разочарований в себе самом и в своем искусстве!  "Господи,
уж лучше бы я вообще не появлялся на  свет!"  Напрасно  госпожа  де  Берни
сообщала ему, что она "вновь обрела свободу воли", - этим она  давала  ему
понять, что отныне муж предоставляет ей  полную  свободу.  "Я  добровольно
отказываюсь видеть вас", - с  грустью  писал  Оноре.  Неудача  "Клотильды"
угнетала его.

   Бальзак - госпоже де Берни, 30 июля 1822 года:
   "Я заблуждался на свой счет; больше того, я заблуждался  во  всем,  что
касается моей жизни... Отныне я удовольствуюсь тем, что буду жить в  вашем
сердце, если только мне отведено там такое же место, какое вы занимаете  в
моем: я стану тешить себя воспоминаниями, иллюзиями, мечтами,  стану  жить
воображаемой жизнью; впрочем, отчасти я уж давно так живу".

   Госпожи Саламбье - Лоре Сюрвиль:
   "Стало быть, твой  брат  возвращается  домой.  Дай-то  Бог,  чтобы  его
великие планы не развеялись, как это обычно с  ним  бывает;  он,  увы,  не
всегда приносит радость лучшей из матерей".

   Бабуля не понимала, что, строя  свои  "великие  планы",  Оноре  пытался
таким образом вознаградить себя за  несправедливость  судьбы  и  забыть  о
разочарованиях, которые постигали его в реальной  жизни.  Действительность
разрушает иллюзии; литературное творчество вновь оживляет их. И "над всеми
иллюзиями, этими изящными дочерьми слишком живого воображения, - писал  он
"даме с околицы", - будет вечно сиять  немеркнущая  звезда,  указывая  мне
путь. Этой звездой будете вы, милый  мой  друг".  Но  не  следует  ли  ему
удовольствоваться лишь созерцанием своей звезды?

   Бальзак - госпоже де Берни:
   "Когда ты - человек заурядный, когда все твое богатство  -  незлобивая,
но бездеятельная натура, ты обязан взглянуть  на  себя  трезвыми  глазами;
посредственность не сулит больших радостей, и тот, кому не дано  волновать
сердца и щедро расточать  сокровища,  которыми  наделяет  человека  слава,
талант и душевное величие, обязан уйти со сцены, ибо не следует обманывать
других. В противном случае он совершит нравственное мошенничество, подобно
плуту,  расхваливающему  дом,  который  вот-вот   рухнет.   Превосходство,
присущее  гению,  и  преимущества,  отличающие  людей  выдающихся,  -  вот
единственное, что невозможно присвоить. Карлик не в силах  поднять  палицу
Геракла.
   Как я уже говорил вам, я умру от горя в тот  день,  когда  окончательно
пойму, что надежды мои неосуществимы. Хотя до сих  пор  я  еще  ничего  не
сделал, я предвижу, что этот  роковой  день  приближается.  Мне  предстоит
стать жертвой собственного воображения. Вот почему я заклинаю  вас,  Лора,
не думать обо мне; умоляю, порвите все нити, связывающие нас".

   Что это? Сомнения влюбленного?  Или  смутное  предчувствие  непрочности
любви, которую время неизбежно должно было разрушить? Гораздо  позднее  он
напишет:

   "Эти  наслаждения,  внезапно  открывающие  нам  поэзию   чувственности,
создают те крепкие узы,  которые  привязывают  молодых  людей  к  женщинам
старше их возрастом, но эти узы, подобно оковам  каторжника,  оставляют  в
душе неизгладимый след, рождают в ней преждевременное равнодушие к  чистой
свежей... любви" [Бальзак, "Лилия долины"].

   Но пока что любовное желание отгоняло все сомнения.
   В том же письме к госпоже де Берни - всего несколькими строками ниже  -
он задает множество нежных вопросов. Гуляет ли она на лугу?  Бывает  ли  в
саду? Сидит ли на их скамье? Выходит ли за живую изгородь?  Играет  ли  на
фортепьяно, поет ли? Когда он  писал  это  письмо,  Сюрвиль  рядом  с  ним
напевал: "Как медленно теченье дней". Великий Боже, как  он  фальшивил!  И
какое холодное небо в Нормандии!
   Когда  Бальзак  проездом  оказался  в  Париже,   его   перехватил   там
Шарль-Александр  Полле,  издатель  и  книгопродавец;  он   предложил   ему
подписать  договор  на  два  романа:  "Столетний  старец"  и   "Арденнский
викарий",  каждая  из  этих  книг  будет  выпущена  в  количестве   тысячи
экземпляров, за что автор получит две тысячи франков, из  них  -  шестьсот
франков наличными, так сказать, "звонкой монетой", а остальные - векселями
сроком на восемь месяцев. Таким образом, дела обстояли не так уж плохо. Но
оба произведения надо было вручить издателю не  позднее  первого  октября.
Между тем Бальзак оставил рукопись "Викария" в Байе: супруги  Сюрвиль,  не
сомневавшиеся в собственных талантах, собирались работать над нею.

   Бальзак - Лоре Сюрвиль, Вильпаризи, 14 августа 1822 года:
   "Итак, у нас остается сентябрь месяц для работы над "Викарием".  Боюсь,
что каждому из нас невозможно писать по две главы в день, а ведь только  в
этом случае я получу "Викария" к 15 сентября; но  и  тогда  у  меня  будет
всего две недели для переделок и исправлений. Посоветуйтесь между собой...
Если вы хоть немного  меня  жалеете,  непременно  пришлите  в  срок  этого
чертова "Викария", а коли вы думаете, что я вас ввожу в заблуждение, то  я
пришлю договор, подписанный с Полле:  там  предусмотрена  неустойка,  если
книга  не  увидит  свет  в  ноябре  по  вине  автора...   Пожалуй,   такой
нечеловеческий труд тебе не по силам, Лора. Не думаю, что ты можешь писать
по шестьдесят страниц романа в день. Впрочем, если справитесь, если вы мне
твердо обещаете прислать рукопись к 15 сентября, - в добрый час!  Но  если
17 сентября у меня ее еще не будет, то, памятуя о проклятой  неустойке,  я
сам примусь за дело: как вам известно, написать роман для Полле можно и за
месяц".

   Между  тем  семейство  Бальзаков  собиралось  уезжать  из   Вильпаризи.
Владелец дома, кузен Антуан  Саламбье,  продал  свою  недвижимость  брату,
Шарлю Саламбье, а тот вознамерился увеличить  арендную  плату  до  пятисот
франков в год. Возмущенные Бальзаки решили вновь  перебраться  в  столицу.
Подыскали подходящую "нору" на улице Руа-Доре, где молодому писателю  была
выделена отдельная комната. Однако Эдуард Малюс доживал последние  дни,  и
его нельзя было тронуть с места.  Прикованный  к  своему  креслу,  больной
учился вышивать. Бернар-Франсуа, напротив, чувствовал себя превосходно,  и
его остроты вызывали бурные приступы смеха у Оноре. Госпожа  Бальзак,  как
всегда энергичная и деятельная, то и  дело  ездила  в  Париж  "обхаживать"
приятельницу  со  связями  (госпожу  Делануа),  надея