ся  остаться  на  Пекаре,  и  дело   не   в   плохих
воспоминаниях:  дело  в  злом  будущем.  Общество,  которое  создают   мои
companeros, злое и нездоровое. Мы захватили  планету  из  жадности  и  все
время  убивали  ее  жителей.  Я  не  видел  будущего  у  такого  общества.
Действительно, прошло четыре дня, а мы ничего не  делали.  Город  лежал  в
развалинах, и никто его  не  расчищал.  Никто  ничего  не  восстанавливал.
Наемники бродили  повсюду,  хлопали  друг  друга  по  спине  и  весь  день
бездельничали. По вечерам  они  сидели  у  костров,  пели  песни,  играли,
напивались и рассказывали анекдоты.
     Весь день меня преследовали тяжелые мысли. Я планировал свои действия
относительно Гарсона. Вечером пошел к костру, пил,  пел  и  вел  себя  как
придурок - как и все остальные. А когда Гарсон  отправился  спать,  толкая
перед собой коляску с Тамарой, я встал и пошел за ним, рассчитывая узнать,
где он ночует и как можно его  подстеречь.  За  ним  пошло  больше  десяти
химер, точно так же, как  меня  сопровождали  мои  химеры.  Я  понял,  что
справиться с Гарсоном будет нелегко, потому что он  никогда  не  оставался
один. Куда бы он ни шел, его сопровождали взгляды химер.
     Мы шли по городу к большому дому, где разместился  Гарсон,  когда  из
джунглей на холме появилась машина. Очевидно, одна из  наших,  потому  что
автоматическая защита пропустила ее к городу. Я решил,  что  это  один  из
наших патрулей. В ней сидели четверо оборванных  наемников;  когда  машина
вошла в город, один из наемников крикнул:  "Гарсон!"  Все  они  беспокойно
оглядывались. Явно были испуганы.
     Интересно, что случилось, подумал я. Может, они заметили  в  джунглях
отряд ябадзинов?
     Гарсон крикнул:
     - Сюда!
     Машина свернула к нему и остановилась в  нескольких  метрах.  Химеры,
сопровождавшие Гарсона, начали приближаться.  Им  тоже  хотелось  услышать
новость. Артиллерист на машине сорвал шлем. Это был японец.
     Он крикнул:
     - Я Мотоки Хотайо!
     И все они открыли огонь  из  лазерных  ружей  и  самострелов.  Гарсон
по-прежнему толкал перед собой коляску с Тамарой, и выстрел самурая прошел
прямо через нее. Плазма прожгла ее, Тамара вспыхнула, как факел, а выстрел
из самострела почти снес ей голову.
     Я  упал  на  землю,  вокруг  химеры  начали  доставать  свое  оружие.
Двигатель машины взвыл, она  повернула  и  устремилась  назад  в  джунгли,
самураи продолжали, отступая, стрелять, сеяли смертоносный  дождь.  Кто-то
успел дважды выстрелить по ним  из  самострела,  но  стрелы  отскочили  от
брони. Через несколько  секунд  машина  самураев  оказалась  за  городской
стеной и исчезла.
     Я встал. Химеры, ближе  всех  стоявшие  к  Гарсону,  были  убиты  или
ранены. Кто-то крикнул:
     - Убили Гарсона! Это был Мотоки Хотайо, сын президента!
     Из домов выбегали люди с оружием.
     Несколько  химер  подняли  останки  Гарсона  -  обгоревший  труп,  по
которому ползали огненные  змеи  плазмы,  пробитый  десятками  пуль,  -  и
бросились в больницу. Но остальные  посмотрели  им  вслед  и  поняли,  что
делать что-то уже поздно. И химеры,  привязавшиеся  к  Гарсону,  упали  на
землю и заплакали.
     Я медленно подошел к Тамаре.
     От нее практически ничего не осталось. Обожженное  тело,  без  волос,
вместо одежды пепел. Слишком ужасно, чтобы описывать. Я стоял и ждал, пока
тело не остыло, потом положил ее на траву.
     Глаза Тамары смотрели  в  ночное  небо,  словно  она  хотела  увидеть
звезды. Глазницы почернели.  Век  не  осталось.  Вокруг  кричали,  раненых
уносили в больницу, и я подумал, что нужно бы помочь. Подбежал  наемник  в
белье, в руке у него было ружье.
     - Она твоя подруга? - спросил он. Я долго не отвечал.
     - Нет, - сказал я наконец. - Она моя убийца. - Он  удивленно  кивнул,
потом снял рубашку и закрыл ее невидящие глаза. И произнес слова,  которые
говорят над своими мертвыми рефуджиадос: "Свободна наконец".
     И я пошел в больницу помогать в уходе за ранеными.


     Позже я отыскал Абрайру, пошел с ней погулять и рассказал, как Тамара
перепрограммировала нас. Рассказал Абрайре о том,  как  ее  насиловали  на
корабле и что я об этом помню. Абрайра взяла в руки мое лицо и  посмотрела
мне в глаза.
     - Это что, какой-то розыгрыш? - Она нервно рассмеялась. -  Ты  хочешь
избавиться от меня? Я ведь к тебе не  очень  пристаю.  Можем  продвигаться
медленнее, если хочешь. Я знаю, у тебя давно не было женщины.
     Мне хотелось рассмеяться. Не чувствовал ни радости,  ни  возбуждения.
Только печаль.
     - Это не розыгрыш, - ответил я. - Всего лишь честность. Можем пойти в
лабораторию, и я покажу тебе оборудование в ее голове с сонограммой,  если
хочешь.
     В голосе ее звучала угроза.
     - Что? О чем ты говоришь? Я не пойду  туда  с  тобой.  Ты  лжешь!  Ты
пытаешься обмануть меня! Ничего не произошло  на  борту  "Харона"!  Ничего
плохого не случилось!
     - Я не хотел причинять тебе боль. Но  я  не  лгу.  Воздерживаться  от
неприятной правды значит лгать. Я бы никогда не рассказал  тебе  об  этом,
Абрайра, потому что это причинит тебе боль. Но я знаю, что ты  испытываешь
ко мне определенные чувства и должна знать, что они  основаны  на  лжи.  Я
пытался спасти тебя от Люсио - и спас бы, если бы мог, - но  я  ничего  не
сделал. Я не тот человек, каким тебе кажусь.  Твои  воспоминания  об  этом
инциденте - фальшивка. Это программа, навязанная тебе. И многое другое  из
твоего прошло у тебя отобрано.
     Абрайра смотрела на меня. Я не знал, что она видит в  темноте  своими
серебряными глазами. И не понимал ее выражения.
     - Правда, что я испытываю к тебе чувства, Анжело, - сказала она. - Но
даже  если  твой  рассказ  правдив,  мои  чувства   основаны   на   тысяче
незначительных поступков: ты обращался со мной как с равной,  ты  страдал,
когда поступал неправильно, ты всегда был добр ко мне.
     Я отвел взгляд.
     - Ты можешь уверить себя в этом, но правды это не изменит.
     Она долго молчала. Наконец сказала:
     - Пошли! - и в голосе ее звучал страх.
     Когда мы вернулись в больницу,  один  из  техников  Гарсона  вскрывал
Тамару.  И  хоть  я  не  раз  присутствовал  при  вскрытии,   это   ужасно
подействовало на меня. Он вскрыл теменную и затылочную доли ее  черепа  из
извлекал платиновые провода из головы. Сотни тончайших  нейросинаптических
адаптеров были присоединены ко  всем  центрам  ее  мозга  -  к  слуховому,
зрительному, тактильному, эмотивному центрам, а сразу за затылочной вилкой
находился небольшой процессор.
     - Неплохое оборудование, - небрежно заметил техник словно резал салат
на завтрак а не  вскрывал  свою  знакомую.  -  Знавал  я  профессиональных
снотворцев, тех, что могут  создавать  подлинные  сновидения.  Ни  у  кого
такого оборудования не было. Ни у кого!
     Абрайра в ужасе отвернулась от операционного стола. Я не хотел, чтобы
она увидела правду в таком отвратительном обличье. Вид ее лица  вызывал  у
меня боль. Химеры всегда испытывают ужас, что с ними жестоко обойдутся.
     - Что ты будешь с этим делать? - спросил я у техника,  чтобы  отвлечь
Абрайру.
     -  Продам!  Рано  или  поздно  здесь   тоже   потребуются   создатели
сновидений. Из этого можно соорудить три хорошие соединения.
     И хоть меня тошнило от всего происходящего, я с  почтением  посмотрел
на серое вещество мозга Тамары. Она очень хорошо знала нас, понимала  наши
мысли, страхи и желания. Она была непревзойденным картографом мира мыслей.
И в этом мире была необыкновенно талантлива. Мне  неприятно  было  видеть,
как с ней обращаются.
     Я увел Абрайру из больницы, и она упала мне на руки  и  расплакалась,
потом вдруг оторвалась от меня и убежала. Я побежал  за  ней,  схватил  за
руку, остановил, и мы пошли дальше вместе. Абрайра  долго  плакала,  потом
сказала:
     - Перфекто часто расспрашивал меня  о  моем  прошлом  -  сразу  после
мятежа. Он говорил, что в прошлом со мной происходили  нехорошие  вещи.  Я
ему не верила.
     Грудь ее вздымалась, Абрайра тяжело дышала, словно вот-вот ее вырвет.
     - Люди, которых я знала всю жизнь, говорили мне,  что  я  изменилась.
Что я впервые в жизни могу быть счастливой! -  Она  остановилась  и  долго
смотрела вперед, словно видела что-то такое, что мне не видно.
     - Наверно, они говорили правду, - сказал я.
     - Ты сказал, что эта женщина уничтожила тебя. Но меня  она  старалась
спасти!
     - Ты не чувствуешь себя обманутой? - спросил я. - Ведь я не спас тебя
от Люсио.
     - Да, я чувствую себя обманутой! Но не ты меня обманул!  Все,  что  я
помню о твоих поступках, ты бы сделал, если бы  мог.  В  глубине  души  ты
именно такой человек, каким я тебя считаю.
     И я понял, что она говорит правду. И моя честность - я надеялся -  не
отвратила от меня Абрайру, хотя и причинила ей боль.


     Все ночь шел сильный дождь, а на следующий  день  в  полдень  Абрайра
пришла в больницу. Она приготовила еду и попросила меня  пойти  с  ней  на
пикник. Я согласился, и она отвела меня к машине. Мы двинулись  на  юг  от
города,  и  на  нас  не  было  брони.  Абрайра  отыскала  платье  с  ярким
многоцветным цветочным узором. Я надел свое  белое  кимоно.  Чувствовал  я
себя неуверенно, оказавшись за пределами города без защиты. Одежда у  меня
такая тонкая, что сквозь нее пробиваются лучи солнца. Мы говорили о разных
пустяках, и Абрайра попросила меня рассказать о своей семье. Ее  очаровала
сама мысль о принадлежности к семье. К югу от города, километрах в сорока,
мы нашли длинный полуостров с несколькими дюнами на нем,  остановились  на
его северной оконечности и поели.
     Когда еда кончилась, Абрайра сказала:
     - Пойдем за дюны. У меня есть для тебя сюрприз.
     Мы пошли по белым дюнам, шли легко и неторопливо. Песок  после  дождя
промок и отяжелел, и идти  было  нетрудно.  Остро  и  чисто  пахло  морем,
гораздо лучше, чем от разлагающихся океанов Земли, и Абрайра взяла меня за
руку. Я подумал, что  она  захочет  лечь  со  мной  на  землю  и  заняться
страстной любовью, и эта мысль опечалила меня.
     - Ты снова думаешь о чем-то печальном, - сказала Абрайра. - О чем?
     - Я решил улететь с Пекаря на "Хароне", - ответил  я,  -  и  отыскать
свою семью. Корабль улетает через три недели. Я думаю, что  мне  будет  не
хватать тебя.
     Абрайра крепко сжала мою руку.
     - Ты не можешь возвратиться! Тебя никто не ждет на Земле! Разве ты не
понимаешь? Ты не представляешь себе, как там все изменилось.  У  тебя  нет
там будущего. Как ты можешь об этом думать?
     - Но и здесь я не вижу будущего, - сказал я. - Тут слишком много злых
воспоминаний.
     - Но мы можем получить и хорошие  воспоминания,  -  сказала  Абрайра,
продолжая крепко держать меня за руку. Я подумал, какова может быть  жизнь
с чилийкой-химерой.
     - Дело не только в воспоминания, больше в семье,  -  сказал  я.  -  Я
всегда хотел служить обществу, но теперь вижу, что общество вовсе  не  так
хорошо, каким я его считал. И не думаю, что на Пекаре будет приятно  жить.
Когда улетят японцы-мужчины, наши люди сойдутся с их женщинами.  Возможно,
не сразу, но через несколько лет это произойдет. И когда  это  произойдет,
наши два общества безнадежно смешаются. Наша любовь к убийству и  их  -  к
самоубийству. Не думаю, чтобы получилась хорошая смесь. Не думаю, чтобы  я
смог служить обществу, которое не одобряю.
     - Но... но... - Абрайра говорила с трудом. - Но  ты  можешь  изменить
общество, сделать его лучше. Это твоя моральная обязанность.  Помнишь  Сан
Мигеля де Мадрид?
     Я ответил:
     - Я не знаком с католическим пантеоном святых.
     -  Он  жил  в  двадцать  первом   столетии.   Выжил   после   ядерной
бомбардировки Мадрида. После того как упали атомные бомбы,  он  выполз  из
развалин, и руки его обгорели, как  головешки.  Вокруг  люди  отказывались
сопротивляться, сдавались, умирали, потому что были убеждены, что наступил
конец света. Но святой Мигель считал себя обязанным выжить и создать такой
мир, в котором это  больше  никогда  бы  не  случилось.  Он  прожил  всего
несколько недель, но его мужество спасло много жизней. Он тоже  видел  зло
общества, но служил не ему, а будущему.
     И я понял правду ее слов. Если я последую учению дона Хосе Миранды, я
буду служить обществу ради наград, которые  оно  может  мне  дать.  И  вся
мораль при этом ни к чему. Но если я служу еще не существующему  обществу,
какую награду я могу надеяться получить? Единственная награда - надежда на
то,  что  когда-нибудь  такое  общество   возникнет.   Выбор   Абрайры   -
единственный правильный выбор.
     - О, я вижу, ты улыбаешься. Тебе понравилась моя мысль?
     - Si.
     - Значит ты останешься? Нам понадобятся такие люди. Нужен  человек  в
серебряными волосами, к которому привязались бы дети Перфекто. У нас будет
свой дом, усадьба, и ты будешь пользоваться большим влиянием...  -  И  она
продолжала говорить, сочиняя планы на мое будущее.
     "Нет, ты морфогенетический  фармаколог,  -  подумал  я,  -  и  можешь
отыскать  ген,   управляющий   этим   свойством   химер   -   способностью
привязываться. И через  неделю  по  всей  планете  распространится  вирус,
который  уничтожит  этот  ген.  И  ты  создашь  вирус,  который  уничтожит
социопатические склонности химер и даст им возможность жить в мире.  И  ты
будешь жить на планете, удаленной от других, и сможешь  создавать  на  ней
общество по своему выбору. - Не знаю, кто я: Анжело из сновидений  Тамары,
Анжело, убивший Эйриша. Не знаю, смогу ли я стать таким  человеком,  каким
хочу быть. Но знаю одно. Каковы бы  ни  были  источники  зла  в  обществе:
генетическая предрасположенность к  территориализму,  химизм  мыслительных
процессов, глубокое программирование, закладываемое в нас, когда мы учимся
думать, - у меня есть средства уничтожить их. Но возникает вопрос  морали.
Изменять сознание других средствами социальной инженерии, как это делалось
на Пекаре, - сама эта мысль вызывала во мне отвращение. Я подумал,  почему
это так, и тут же вспомнил теорию Перфекто о природе зла. Попытка навязать
другим свои мысли  -  это  нарушение  территории  мозга.  -  Но  никто  не
советовался с тобой, создавая твой деформированный мир, - подумал я.  -  И
ты не  можешь  спросить  у  нерожденных,  каковы  их  желания.  Ты  должен
поступать так, как считаешь правильным".
     Мы миновали последнюю  песчаную  дюну  и  посмотрели  на  джунгли.  В
удалении виднелась белая гора, словно вырубленная из соли, а  за  ней  ряд
пурпурных гор. И я понял, что вижу ту самую белую гору, которую  видел  на
маленькой голограмме, когда в шаттле летел на станцию Сол с Земли. И  стою
точно на том месте, откуда была сделана фотография!
     - Абрайра, покидая Землю, я видел  изображение  этой  белой  горы!  Я
тогда с ума сходил от страха и шока. Бормотал что-то. Сказал  Тамаре,  что
увезу ее туда, и верил, что мы отправляемся в рай!
     Абрайра ответила:
     - На всех рекламных афишах изображают эту белую гору.  От  нее  город
Хотоке но За получил свое название - гора Хотоке но За, Трон  Будды.  Если
хочешь, можем пойти в  земельное  управление  и  затребовать  участок.  Ты
имеешь право на большой участок, и сейчас еще только начало,  так  что  ты
получишь все, что хочешь.
     Меня возбуждал вид этой горы. И я почувствовал,  что  на  самом  деле
стою на пороге рая. И внутренний голос сказал мне: "Помни, помни: что бы с
тобой ни случилось, лучшее  еще  впереди".  Волосы  мои  встали  дыбом,  я
почувствовал сильнейшее возбуждение и понял, что, может быть, это  правда.
Сердце забилось  сильно,  и  я  достиг  состояния  Мгновенности  -  такого
состояния, когда за мгновение проживаешь целую жизнь. Я  увидел  все  свои
планы, все мечты, увидел долгую извилистую  дорогу,  по  которой  придется
пройти, чтобы стать человеком сочувствия, жить жизнью страсти  и  изменить
мир, а в конце это тропы старик Анжело, человек, которым мне еще предстоит
стать. Когда-нибудь наступит мир. Когда-нибудь я прощу себя.  Когда-нибудь
вернется страсть.
     Мы стояли на холме, и Абрайра указала вниз, на основание дюны.  Здесь
в океан впадала река, был прилив. Множество скал, покрытых густым  голубым
мхом, и среди мха тысячи гигантских голубых полночных  крабов  с  панцирем
длиной в метр. Я узнал в них  manesuru  onna,  дразнящих  женщин.  Абрайра
рассмеялась и  сказала:  "Позволь  мне  первой  произнести  слово",  и  мы
побежали по песку к дразнящим женщинам,  спустились  к  ним.  Они  щелкали
клешнями подбирая обрывки  водорослей  и  держа  их  перед  собой,  словно
прятались от нас.
     Абрайра закричала:
     - Счастлива!
     И тысячи дразнящих женщин повторили:
     - Счастлива! Счастлива! Счастлива! - и с треском, шорохом и щелканьем
ушли в море.



                   ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА. О "МОЕМ ПУТИ В РАЙ"

     Я начал писать "Мой путь в рай" весной  1986  года  после  того,  как
увидел сон: мне снилась пыльная улица рынка, ярко  светит  солнце,  вокруг
толпятся крестьяне в белой одежде, и ко мне идет ужасающе  худая  женщина,
ее темные глаза сверлят меня, и на правой руке у нее окровавленная культя.
Мне отчаянно хочется помочь ей, дать ей что-нибудь. И когда  я  проснулся,
этот сон преследовал меня, пока я не решил  написать  рассказ,  в  котором
дать ей новую руку.
     Действие я решил развернуть в Панаме, хотя сам там  никогда  не  был.
Всю свою жизнь я  знаю  латиноамериканцев  -  как  соседей,  товарищей  по
комнате в колледже,  подруг,  сослуживцев,  когда  я  работал  в  тюремной
охране.  Я  изучал  карты  Панамы,  разглядывал   фотографии   и   пытался
представить себе, каково там  жить.  Однажды,  рассматривая  карту  района
озера Гатун, я заметил, что на  южном  берегу  озера  никто  не  живет.  Я
представил себе, что там живут обезьяны, и, когда гудит  проезжающий  мимо
поезд, обезьяны начинают кричать. Через  несколько  дней  я  встретился  с
человеком, который только что  вернулся  после  двухлетнего  пребывания  в
Панаме, и спросил его, был ли  он  когда-нибудь  на  Гатуне.  Он  проезжал
однажды поездом из Панама-сити в Колон и  помнил  только,  что  когда  они
подъехали к Гатуну, машинист засвистел, и на южной стороне озера в  страхе
закричали тысячи обезьян. И я понял, что готов начать писать.
     На той  же  неделе  я  встретил  друга,  который  рассказал  о  своем
племяннике в Португалии, который только что пошел в первый класс. В первый
день он отказался надеть белую школьную  форму,  и  другие  дети  так  его
преследовали, что он потом вообще никуда не хотел выходить без формы.  Мне
показалось  интересным,  что  дети  так   отчетливо   проявляют   инстинкт
территориализма, и поэтому решил в  своем  рассказе  рассмотреть  проблему
территориализма. И так как мой рассказчик  должен  был  быть  панамцем,  я
хотел использовать стилистические приемы, которые могли бы быть  для  него
характерны,   и   написал   рассказ,   сочетая    стиль    киберпанка    и
латиноамериканского реализма.  И  послал  рассказ  на  конкурс  "Писателей
будущего".
     Но пока я ожидал результатов конкурса,  мне  начали  сниться  сны  об
Анжело: наемники в защитной броне под чуждым небом рассказывают анекдоты и
случаи из прошлых сражений. Гигантские  крабы  в  окутанном  туманом  лесу
шепчутся женскими голосами.  Пустынный  владыка,  похожий  на  гигантского
богомола, выползает из своей песчаной норы и  бросает  камни.  И  я  решил
превратить рассказ в роман.
     В одном из журналов я прочел статью "Почему я  ненавижу  японцев".  Я
удивился, зачем печатают такие статьи. Может, Америка еще не избавилась от
чувства ненависти времен второй мировой войны? Я решил ввести в свой роман
японцев и сделать их достойными противниками. С пятнадцати  лет  я  изучал
древнюю литературу, пытаясь понять, как возникают  и  развиваются  идеи  в
различных культурах и субкультурах. Никто  не  писал  книг  на  э