алантов,
пророческий миг предвидения?  Потом  раздумья  Сарагосы  пришли  в  стройный
порядок,  и  он,  продолжая  следить  за  трепетавшими  щупальцами  монстра,
сосредоточился на главной проблеме.
   Итак, чего же О н и ищут на Земле? Что И  м  нужно?  Или  кто?  Вероятно,
люди, как подсказывал этот его сон. Но зачем? Что можно взять с человека как
такового?
   Все ту же плоть и кровь, подумал куратор, внутренние  органы,  сухожилия,
кости и мышечную ткань либо то, что содержится в ней - ничтожное  количество
йода и железа, немного кальция и прорву воды... Вот и все! Но вряд ли  такая
мелочь могла интересовать амебоподобное чудище - загадочный символ тех, кого
он искал на протяжении последних лет.
   Однако  имелось  и  кое-что  еще  -  к  примеру,  труд  человеческий.  Он
представлял собой великое богатство  и  иногда,  если  дело  касалось  умных
мыслей и новых идей, ценился весьма недешево - правда,  в  земных,  а  не  в
инопланетных мерках. Труд этот всегда похищали и отнимали,  с  древности  до
нынешних цивилизованных  времен;  отнимали  под  тем  или  иным  благовидным
предлогом, то ли во славу богов, то ли ради спасения отечества, то ли во имя
прогресса и грядущих поколений. Причин и  поводов  было  много,  суть  одна:
всегда находился хозяин, претендовавший на чужие мускулы и чужие  мозги.  Но
хоть мозги, конечно, стоили подороже мышц, вряд ли они  представляли  особую
ценность в галактическом масштабе. У тех,  кто  сумел  добраться  до  Земли,
преодолев пустоту, холод и мрак межзвездного пространства, головы тоже  были
устроены преотлично - разумеется, если у них были головы.
   Что же еще, кроме  силы  мышц  и  разума,  кроме  самой  жизни,  являлось
непреходящей   ценностью,   дарованной    человеку?    Быть    может,    его
индивидуальность, умение любить и ненавидеть, различать  добро  и  зло?  Его
отвага и трусость, эгоизм и гордость, любопытство и юмор, тяга к неведомому,
воинственность, благородство, религиозный экстаз? Все доброе и  дурное,  что
делает человека человеком, что переплетается в  его  душе  подобно  колючему
терновнику, проросшему  сквозь  розовый  куст?  Считалось,  что  это  нельзя
отделить от личности, нельзя отнять, нельзя похитить... Но так считали м  ы,
с ледяным спокойствием отметил куратор, считали, не зная  и  не  ведая,  как
подступиться  к  этакому  глобальному  грабежу.  Однако  те,  другие,  могут
оказаться похитрее...
   Итак, талант и труд человеческий можно отнять;  их  и  отнимали  не  раз,
калечили жизни,  ломали  судьбы,  обкрадывали  мозги...  А  душу?  Можно  ли
выкрасть душу?
   С этой мыслью он очнулся от наваждения.
   За окном разгорался рассвет, в висках гудело и давило, будто сам  Харана,
бог с жалом змеи, стоял за его плечом, предупреждая о  неведомой  опасности.
Куратор, еще погруженный  в  ночной  кошмар,  не  сразу  понял,  что  гулкие
назойливые трели вовсе не почудились ему, не выплыли из сна вместе с прочими
малоприятными воспоминаниями. Они, похоже,  существовали  сами  по  себе,  и
Сарагоса, распознав звонок, вначале дернулся к видеотелефону. Но  звонили  в
дверь, что показалось ему странным: для визитов было рановато.
   Он поднялся, пошарил в наплечной  кобуре,  свисавшей  со  спинки  кресла.
Пальцы обхватили ребристую цилиндрическую рукоять,  удобно  расположились  в
глубоких желобках; фиолетово-серый кристалл  ствольного  наконечника  словно
налился зловещим светом. Сняв  оружие  с  предохранителя  и  сбросив  туфли,
Сарагоса неслышно шагнул в коридор, к двери.
   Дверь в жилище Августа Мозеля была весьма основательной, бронированной  и
столь же надежной, как в квартирах журналиста Синельникова,  полковника  ФРС
Чардецкого и прочих кураторовых ипостасей. Глазков в ней не имелось; глазкам
он не доверял, памятуя,  сколько  неосторожных  конспираторов  словили  пулю
сквозь предательское отверстие. Что же касается монолитной двери, то вряд ли
б кто-нибудь ухитрился прострелить  ее  из  пистолета  либо  автомата;  лишь
"файрлорд", базука да еще, пожалуй, лазер справились бы с  броневой  сталью.
Но ручными лазерами на всей Земле располагали только  доверенные  сотрудники
Системы,  а  что  до  "файрлордов"  и  гранатометов,  то  их  владельцы   не
удосужились бы нажать звонок. Они скорей всего разнесли  бы  в  пух  и  прах
запоры и замки, а потом продырявили все, что есть  ценного  в  квартире,  не
исключая и хозяина.
   Однако ж звонили! Выходит,  хотели  поговорить...  И,  подумав  об  этом,
Сарагоса решительно распахнул дверь и  выскочил  на  площадку.  Массивный  и
тяжелый, он наверняка сбил бы с ног всякого поджидавшего за порогом;  ну,  а
если б тот предусмотрительно отступил к стене, то  и  здесь  имелось  немало
приемов и способов  расправиться  с  нежданным  визитером.  Каким-то  шестым
чувством куратор предвидел, что пришли к нему неспроста, и твердо  надеялся,
что не выпустит гостя из рук. Гостя или гостей - неважно! Никого не выпустит
- ни человека, ни зомби, ни даже ту жуткую тварь,  что  потревожила  сегодня
его сны!
   Он с грохотом врезался в  клетку  лифта,  присел,  перекатился  по  полу,
готовый  нажать  на  спуск,  вскочить,  нанести  оглушающий   удар,   ткнуть
напряженными пальцами в горло, дотянуться до виска...
   Но площадка была безлюдной.  Звонок,  заклеенный  клочком  липкой  ленты,
верещал по-прежнему, а  у  самого  порога  валялась  небольшая  ярко-красная
коробочка  величиной  с  сигаретную  пачку.  Бросив  взгляд  на  лестницу  -
разумеется, пустую, - Сарагоса резво поднялся, освободил звонок и  подхватил
оставленный ему дар.  Через  секунду  его  вновь  защищала  надежная  дверь;
щелкнули замки, встали на место засовы, лязгнула тяжелая задвижка. Привычным
движением он сунул лазер в карман и перевел взгляд  на  стиснутый  в  кулаке
подарок.
   Глянцевитая пачка, плотно закатанная в целлофан... на алой поверхности  -
золотой лист в обрамлении крохотных звездочек,  под  ним  -  четкая  надпись
латинскими буквами "Gold"... Куратор невольно вздрогнул, ощутив,  как  вдоль
позвоночника пробежала холодная волна.  Воспоминания  о  ночном  кошмаре,  о
монстре с  мириадами  щупалец,  о  всех  вчерашних  делах  и  делах  будущих
мгновенно испарились у него из головы.
   "Голд"!
   Похоже, тайное зелье, о коем ходили слухи среди поклонников  запредельных
странствий, добралось к нему само,  своим  ходом...  добралось,  ухитрившись
нажать кнопку звонка... Он искал эту штуку еще с  весны,  пытался  выйти  на
распространителей и через собственных агентов, и через службу  по  борьбе  с
наркотиками. От службы, впрочем,  толку  было  немного;  там  полагали,  что
"голд", он же "прадо", "лувр" и "эрмитаж" - одна  из  фантастических  легенд
сдвинутых любителей "травки". Но Сарагоса так не считал.
   Говорили, что новый наркотик практически безвреден и  что  вкусившие  его
моментально излечиваются от пристрастия к опиуму и марихуане; говорили,  что
к нему привыкаешь чуть ли не с первой затяжки, а со второй мир  превращается
в эдемские сады; говорили,  что  он  не  вызывает  ни  ужасных  видений,  ни
мучительных припадков и судорог в период абстиненции;  говорили,  что  зелье
это,  сулившее  неземные  радости  и  полное  блаженство,   не   иначе   как
божественный дар погрязшему в грехах человечеству - быть  может,  не  совсем
божественный или  вообще  не  имеющий  отношения  к  Богу,  но  доставленный
издалека... из такого далека, что немыслимо  и  представить!  Эти  последние
слухи и подогревали  профессиональный  интерес  куратора;  он  полагал,  что
сведения о загадочном звездном подарке небесполезны для операции "Blank".
   Но слухи оставались слухами, а "голда"  так  никто  воочию  и  не  видел.
Возможно,  тот,  к  чьему  порогу  доставляли  эти  ярко-красные  коробочки,
погружался в такое блаженство, что забывал поделиться радостью с другим?
   Размышляя на эту тему, куратор содрал с пачки целлофан и осторожно втянул
носом сладковатый аромат. В голове у  него  слегка  просветлело,  словно  бы
чья-то милосердная рука отдернула темную шторку, обволакивающую мозг;  виски
больше не наливались тяжестью, крохотные  иголочки  нежно  покалывали  кожу.
Запах, исходивший от  красной  коробочки,  казался  ему  слабым,  но  вполне
заметным и приятным,  навевавшим  неторопливые  мысли  о  медоносных  лугах,
обласканных щедрым солнцем, о  пестроте  цветов  и  зелени  трав,  о  мерном
гудении пчел, о каплях золотистого нектара, о...
   Золотистый нектар!
   Золотистый  мед,  золотистое  таинственное  зелье,  золотистые  дурманные
деревья Амм Хаммата с гроздьями налитых сладким соком ягод... Эта ассоциация
возникла внезапно, и он, еще не догадываясь,  какой  в  ней  толк  и  смысл,
постарался отложить ее в памяти. Он знал, что в нужное время  она  всплывет,
а'сейчас мысли его, совершив резкий зигзаг, обратились к  событиям  недавних
дней, к нападению троицы зомби, с которого миновало немногим больше  недели.
Теперь, как мнилось куратору, кое-какие вопросы стали  ясны;  незримый  враг
сделал новый ход, и это давало информацию для размышлений.
   Синельникова пытались оглушить  электрошоком...  или  чем-то  похожим  на
электрошок... Августу Мозелю - или Ивахнову,  главе  фирмы  "Сэйф  Сэйв"?  -
подбросили к двери коробку с загадочным зельем... Не  значило  ли  это,  что
гибкий хлыст в руках зомби и ярко-красная коробочка с  обрамленным  звездами
листком преследовали одну и ту же цель? И  приводили  к  одному  и  тому  же
результату? Так сказать, кнут и пряник...
   Он посмотрел на этот пряник, все еще зажатый в кулаке и  распространявший
сладковатый медовый аромат. Он будто бы манил - вкуси меня! Попробуй!  Пусть
не для того, чтоб испытать райское  блаженство,  пусть  из  любопытства,  из
желания приобщиться к тайне, разглядеть первый проблеск света в сером тумане
неизвестности... Все так просто:  раскрой  пачку,  вытяни  ароматный  тонкий
цилиндрик, поднеси огонь, вдохни дым - и узнаешь...
   Узнаешь? О чем?
   Но, что бы ни предстояло  узнать,  куратор  предпочитал  для  этого  иные
способы, более безопасные. Отправившись на кухню, он выгреб из  шкафа  пяток
полиэтиленовых пакетов, сунул в первый попавшийся красную коробку, завернул,
затем повторил это еще раз и еще... Он трудился так до тех пор,  пока  запах
не исчез совсем, усмиренный десятками слоев плотного пластика. Тогда,  сунув
подарок в карман, Сарагоса удовлетворенно хмыкнул  и  принялся  хлопотать  у
плиты.
   Хорошая кружка горячего кофе - вот что ему сейчас нужно! Кофе  и  трубка,
чтобы забыть  о  бетламине,  принятом  вчера,  и  об  этом  сладком  запахе,
дьявольском соблазне... Проклятые снадобья - и бетламин, и этот "голд"! Одно
другого стоит! Он торопливо раскурил трубку и вновь  принялся  размышлять  о
событиях последних дней.
   Теперь он был почти уверен, что на  Синельникова  вышли  через  агентство
"Пентаграмма" и пресловутую статью об  осеннем  лесе,  Ивахнова  же  достали
через любопытных клиентов. Взять  хотя  бы  ту  рыжую!  Красивая  девка,  но
ведьма, без сомнения, ведьма! И язык без костей!
   Догадывался он и о том, что собирались с ним сделать.  Детали  были  пока
смутными, но его явно стремились  нейтрализовать,  исключить  из  игры  либо
заставить  подчиниться  чужой  воле  -  тем  или  иным  способом.  Возможно,
неведомый противник еще не  ведал,  что  Петр  Синельников,  Павел  Ивахнов,
Август Мозель и все остальные - одно и то же лицо, но не стоило сомневаться,
что тайна сия будет раскрыта в ближайшие  дни.  На  это  намекал  пакетик  в
кармане куртки, словно бы поддразнивавший его: мол, знаем мы, что почем! Все
твои "точки" пересчитали - и первую, и вторую, и третью, и так далее!
   Но и он подергал тигра за усы! В "Пентаграмме", на  точке  "Четыре",  уже
готовились новые материалы и об осенних лесах, и о камешках, затерявшихся на
морском берегу, и о странном случае с журналистом Синельниковым -  вроде  бы
совсем фантастическом эпизоде, а может,  и  реальном...  Как  поглядеть!  Со
статьей этой возились уже пару дней, и куратор полагал,  что  к  завтрашнему
вечеру ее закончат. Тогда она и попадет на стол  к  Догалу...  Интересно  бы
узнать реакцию компаньона!
   Коль клюнут на статью, а заодно установят тождество всех его креатур,  то
следующий шаг вполне ясен...  Некая  активная  операция,  способная  вывести
любопытствующих прямиком на Доктора, на звено С, на филиал Системы!  Но  это
Сарагосу не пугало;  в  отличие  от  Винтера  он  предпочитал  стремительное
действие и быстрый удар медленному и осторожному  прощупыванию  затаившегося
во мгле противника. Собственно, все развивалось по плану: его "Осенний  лес"
и другие материалы, направленные в "Пентаграмму",  его  игры  с  любопытными
клиентами, его настойчивые розыски "странных" - все  это  преследовало  одну
цель. Вызвать огонь на себя! Вспышки выстрелов в тумане обнаружат врага!
   Невзирая на мрачные пророчества "слухачей", он считал, что почти готов  к
ответным контрмерам. Оставалось лишь  дождаться  информации  от  Винтера,  а
затем выяснить одно последнее и самое важное обстоятельство: кто  же  клюнул
на крючок? И об этом куратор  надеялся  разузнать  у  своего  компаньона  по
агентству "Пентаграмма".
   * * *
   К щекам Джамаля прихлынула кровь, глаза метали молнии.
   - Нет, дорогой, так не пойдет! Мы  договаривались  на  месяц,  верно?  На
месяц! А сколько я там пробыл? Сколько, спрашиваю?  -  Он  поднял  взгляд  к
потолку, словно на ровной беленой поверхности были написаны  ответы  на  все
вопросы, и гневно закончил: - Всего девять дней! Девять вместо тридцати!
   - Считаешь, виноват твой проводник?  -  Нахмурившись,  Сарагоса  принялся
уминать табак в трубке. Выглядел куратор звена С мрачным, ибо Скиф и в самом
деле был виноват. Не столь уж сильно, ибо шок  после  амнезии  не  следовало
сбрасывать со счетов, но все-таки виноват. И у клиента имелись все основания
для претензий.
   - Вах, Нилыч! Виноват, не виноват - кому то интересно?  Не  мне,  клянусь
могилой матери! Этот твой Скиф -  хороший  парень,  красивый,  смелый!  Вах,
какой смелый! И делал он все как надо! Я его не  виню...  Он  меня  из  моря
вытащил, от собачек полосатых защитил, от разбойников спас... Чего ж еще?
   - Вот видишь, сколько неприятностей, - сказал Сарагоса, никак не реагируя
на последний вопрос. - Шторм  на  море,  да  дикая  степь,  да  собачки  эти
полосатые и разбойники... Страх один! И к чему тебе это, князь? Придумал  бы
что другое, э? Повеселее, поприятнее! Как с теми крылатыми, куда вы ходили с
Самураем.  Вполне  цивилизованные  существа,   пристойный   мир,   ни   тебе
разбойников, ни полосатых псов...
   Лицо Джамаля выразило крайнюю степень отвращения.
   - Они ж не люди, Нилыч! Кожаные бурдюки с крыльями, и все! Я хочу...
   - ...к амазонкам, - закончил куратор, усмехаясь. - Ну так  отправляйся  в
Шардис! В том сне полно амазонок, одна другой  краше.  И  любят  они  мужчин
удачливых и видных, вроде тебя с Сингапуром. Райские острова, казино, игрища
да зрелища... Отличная компенсация за все тяготы с собачками и разбойниками!
Ну, договорились?
   Однако  Джамаль,  раздраженно  сморщившись,  лишь  помотал   черноволосой
головой.
   - Нет! Не хочу!
   "Куда ж тебя несет? - подумал Сарагоса.  -  Чего  ты  забыл  в  этом  Амм
Хаммате?"  Ему  решительно  не  хотелось  пускать  туда   торгового   князя:
во-первых, перспективный клиент мог сгинуть в диких степях вместе  со  своим
проводником, а во-вторых, как он и предполагал, на  особо  ценную  добычу  в
амм-хамматском  фэнтриэле  рассчитывать  не  приходилось.   Все,   чем   мог
похвастать Скиф, - ухо гиены да россказни о  виноградных  рощах,  демонах  и
дурных снах! Впрочем, ощупав плотный пакетик в кармане, куратор признал, что
было и в Амм Хаммате кое-что любопытное, о чем  стоило  бы  поразмыслить  на
досуге. Золотистый "голд", золотистые дурманные деревья, медовые  ароматы...
да еще этот  купол,  гладкий,  как  яйцо,  и  странная  амнезия,  поразившая
эс-ноль-пятого... Такие вещи -  особенно  купол  -  не  слишком  вязались  с
амазонками  на  лихих  скакунах,  степными   разбойниками   да   чародейными
заклятиями.
   Куратор взглянул на своего клиента, отметив, что тот уже не гневается, не
хмурит брови, не сверкает глазами, а скорее погружен в  печальные  раздумья.
Он сидел на диванчике - там, где обычно устраивался Доктор, - и  с  грустным
видом  рассматривал  цилиндрический  сейф,  торчавший  у  письменного  стола
Сарагосы подобно огромному  тупорылому  артиллерийскому  снаряду.  Но  мысли
торгового князя витали где-то далеко-далеко  -  быть  может,  в  степи,  где
высился  город  с  двадцатью  башнями,  быть  может,  в  иных  пространствах
выдуманного им мира. Или не выдуманного, а существовавшего в реальности?  Об
этом Сарагоса знал не больше, чем его агенты, его начальники и сам Доктор.
   - Понимаешь, Нилыч, - вдруг промолвил Джамаль, -  мне  хочется  вернуться
туда... очень хочется! Ты не думай, тут не в девушках дело. Они-то, конечно,
хороши, вах, как  хороши!  На  конях  мчатся,  песни  поют,  саблями  рубят!
Тигрицы, а не женщины! И еще  на  лесные  орешки  похожи...  сверху  твердая
броня, будто скорлупа, а под ней все мягкое и нежное... сладкое, как ядрышко
ореха... Но не в них дело! Клянусь, не в них! - Он поднял голову, и куратора
поразили его глаза - темные, глубокие, застывшие, точно гладь лесного  озера
в безветренный вечер.  Такого  Джамаля,  сына  Георгия,  он  еще  не  видел.
Казалось, его капризный клиент пребывает сейчас в странной растерянности,  в
тоске, а может быть, и в горе.
   "Чего ж он там потерял, в этом своем Амм Хаммате?  -  вновь  промелькнула
мысль. - Не нанюхался ли медовых запахов, пока вытаскивал Скифа из дурманной
рощи? Только этого не хватало!"
   Сарагоса еще раз ощупал пакетик в кармане и угрюмо  свел  брови.  Ему  не
хотелось продолжать этот неприятный разговор; были вещи поважнее, иные  темы
для раздумий и хлопот. К примеру, сегодняшний подарок, подброшенный к порогу
Августа Мозеля... или предстоящая беседа с Догалом... Но он понимал, что так
просто от Джамаля не отделается: князя отличали не только финансовый гений и
странные фантазии, но и редкостное упрямство.  С  другой  стороны,  Сарагоса
боялся обещать ему что-то определенное - скажем, скорое  возвращение  в  Амм
Хаммат. Слишком опасным и непредсказуемым был  тот  мир,  дикий  и  грозный,
будто оскаленная волчья пасть.
   Джамаль словно подслушал мысли куратора. Склонившись к нему,  он  вытянул
руку и проникновенным тоном произнес:
   - Подумай, генацвале, разве тебе  самому  не  любопытно?  Ну,  не  хочешь
посылать меня с этим своим эх-пердом, так пойдем вместе!  Ты  да  я!  И  без
всяких опасных штучек... без бомб твоих и ружей,  с  одними  ножиками...  Ты
ведь представь, сколько там интересного! Какие  чудеса,  а?  -  Он  принялся
перечислять, загибая пальцы: - Кони, девушки да песни - раз, город с башнями
на скале - два, белые звери, что умеют говорить - клянусь  мамой,  умеют!  -
это три... Да еще дичь непуганая, да...
   - ... Да зомби, полосатые псы, демоны, степные бандиты  и  наркотик,  что
бьет по мозгам почище кувалды, - подхватил Сарагоса, пытливо всматриваясь  в
лицо Джамаля. Но, судя по всему, наркотики князя не интересовали. Он  только
пожал плечами и произнес:
   - Скиф тебе порассказал, ты и напугался, да? Ну так никаких таких  зомбов
и демонов мы не встречали, а от собачек да разбойников отбились без  всякого
убытка. Разве то разбойники! - Джамаль пренебрежительно махнул рукой. - Ты в
банк загляни, дорогой, на биржу сходи,  ко  всяким  брокерам-покерам  -  вот
разбойники! Хоть на конях не скачут, саблями не машут, а оставят без штанов!
Волки, натуральные волки!
   - Ну, так ты в этих делах  сам  волкодав,  -  не  без  ехидства  произнес
куратор, однако Джамаль пропустил это замечание мимо ушей. Глаза  его  вдруг
озарились отблеском новой идеи.
   - Слушай, Нилыч, дорого