сожаления следующим мартом, а иначе  и
жизнь - не жизнь.
   Боги, боги мои! Как тяжко давит мне плечи  память  тысячелетий,  и  я
снова проклинаю ту дав-нюю весну, когда мир был еще совсем новеньким,  и
так хотелось обустроить его для детей,  что  мы,  за-хлебываясь  делами,
поделились властью с одним энергичным пар-нем, назвав это время  мартом,
потому что в марте, когда пепел тел наших, развеянный по полям и  лесам,
уходил вглубь в сырую землю, а мы, прорастая снова  и  снова,  впитывали
его из земли как веру и силу и силились выйти из черноты, мир  оставался
без при-смотра, и было нам тяжко и страшно - как они там живут без нас?
   И, выйдя однажды на свет, мы не увидели своих сыновей - Марс увел  их
в поход, и они обнажили мечи, потому что чужое  уже  казалось  им  слаще
всего на свете, и дятлы отбивали  сол-датам  барабанную  дробь,  и  быки
ревели от ужаса, и кони неслись  вперед,  пока  их  мертвые  го-ловы  не
застывали на копьях в знак победы над детьми из соседней деревни,  и  мы
смотрели в пустые глаза сыно-вей, и пепел мучений наших стучал в  сердце
- убей оборотня, убей того, кто теперь сладко ест и сладко спит,  потому
что ему не жаль детей - ни своих, ни  чужих.  А  потом  время  двинулось
дальше, и минуты сложились в тысячелетья, а мы так и не убили его -  мы,
ко-нечно, старались, но мы так рьяно сражались за  правое  дело,  что  и
понять уже было сложно, то ли результат нам так уж важен,  то  ли  запах
сражения приятен и сладок, и все дела!
   А потом историю расцветили фарсом, и тупая  злобная  баба  Масленица,
мыслящая ско-вородкой "Tefal"
   - это то, чем мы стали в рекламе, и каждый год, в марте,  когда  всех
ведьм уже  сожгли  с  опережением  графика,  все  дружно  ратуют  за  их
экономическое, социальное и полити-ческое  равноправие  и  успокаиваются
еще на год, и только уцелевшие от огня водяницы  нервно  вздрагивают  от
пожелтевших  к  Троице  газетных  статей,  оставленных  туристами  после
завтрака на траве.
   Но на этих кострах сгорают только куклы, а мы, раство-рившись в  этом
мире под чу-жими именами, сжигаем себя сами в  надежде  обрести  веру  и
силу, но обретаем только кругово-рот пепла в природе - ведь всякая плоть
уже извратила путь свой на земле,  и  земля  наполнилась  злодеяниями  и
растлилась перед лицом Божьим, и никто из сыновей не помог нам - и  даже
тот из них, на кого мы надеялись больше  всего,  не  смог  заменить  меч
миром.
   Костерок уже затухал, зябкая чернота подползала по воздуху все  ближе
и ближе, и руки без варежек сиротели  на  глазах.  Я  раз-веяла  горстку
пепла по стылому ветру и ушла с балкона.  Март  в  России  всегда  полон
неяс-ности и безверия малого межледниковья, и в марте,  пока  таяли  мои
снеговики, я  всегда  бродила  по  выставочным  залам  одна,  и  там,  в
маленьких копиях чужих миров я искала и находила свое отраже-ние, и  оно
звучало во мне любимой  музыкой,  созданной  из  моего  же  пепла,  и  я
упивалась этой мелодией мартовского  одиночества  как  Откровением,  где
сейчас, конечно, дела идут неважно, но  это  только  потому,  что  нужно
удачней оттенить неми-нуемо светлый терминал.
   - Как некстати, - подумалось мне, когда раздался звонок.  Заглянув  в
дверной глазок, этот самый малый выход в большой мир, я увидела знакомый
силуэт, но он не принадлежал соседской старушке, потому что  принадлежал
Андрею Константиновичу. Я открыла дверь. Не-мые сцены  тиражировались  в
России со времен Гоголя, поэтому описывать их детально смысла не имеет -
разуме-ется, герой романа был ошарашен, и в  индийском  фильме  на  этом
месте запели бы, однако действие происходило вне  рамок  кинема-тографа,
поэтому развитие событий шло в истинно национальном  варианте  -  у  нас
черта с два дождешься песен и рыданий, пока не поси-дят за столом  и  не
наговорятся вдоволь и всласть.
   - Тебе все-таки удалось это! - сказал он  мне,  когда  мы,  на-конец,
разглядели друг друга, и я  приняла  из  его  рук  букетик  не-увядаемых
мимоз.
   - Ты прямо с дороги?
   - Я часа два сидел в машине у подъезда, а потом увидел свет  в  твоем
окне. Наверное, ты прошла мимо, но тебя трудно уз-нать сейчас.
   - Спасибо, что приехал, не стану скрывать - я давала свой адрес своим
родственникам именно для этого.
   - Ты могла бы узнать мой телефон.
   - Он у меня был, но тогда бы я не узнала, интересует ли тебя все  еще
этот адрес.
   - Теперь ты в этом убедилась! Ну, что, Марина Николаевна, похоже,  мы
доигрались. Насколько я  понимаю,  это  наше  произве-дение  от  второго
августа прошлого года?
   - Проходи в комнату. Мужских тапочек у меня сейчас не водится.
   - Полагаю, мои сочувствия покажутся неуместными?
   - Почему же? В обрамлении цветов они выглядят вполне искренними.
   - Мы, действительно, доигрались, - сказала я ему  уже  в  комнате,  -
ведь я не принимала таблеток в тот месяц,  а  второго  ав-густа  впервые
поняла, что имею неплохой  набор  предположи-тель-ных  признаков  своего
нового  состояния.  Это  мальчик,  и  ты  вправе  сомневаться  в   своем
от-цовстве, и вправе удостовериться в нем, если захочешь,  но  сейчас  я
нуждаюсь в твоей помощи. Мне нужно вернуться  домой,  а  перевезти  вещи
одной будет трудно. Выбора у тебя, как у чело-века порядочного,  уже  не
существует, и вещи уже упакованы. Что скажешь?
   - Мне так нравится, когда меня хвалят, - ответил он сразу же,  -  но,
если все готово, то выедем  завтра,  не  позднее  девяти.  Как  ты  себя
чувствуешь сейчас?
   - У меня поубавилось энергии, но лишних хлопот в по-ездке я  тебе  не
доставлю - отве-тила я, а далее мы поговорили о моей новой профессии, об
общих знакомых и московских ново-стях, включая самое общее положение дел
на его службе - милей-ший разговор с аккуратностью  поворотов,  уместной
для речного пароходика, когда тот курсирует из пункта "Начало"  в  пункт
"Ко-нец" строго по створам, чтобы не сесть на  мель,  а  потом  поменять
местами названия пунк-тов, и так до бесконечности.
   Андрей  Константинович  не  выдержал  первым,  что  и  ожида-лось   -
бесконечность  в  обы-денной  жизни   трактовалась   им   как   поня-тие
аномальное, поскольку эта  жизнь  состояла  из  кон-кретных  яв-лений  и
объектов,  существующих  в  определенных  пространственных  и  временных
границах. Вот тут-то и можно было ставить  мышеловку  -  его  страсть  к
познанию  этих  явлений  и  объектов  имела   характер   бесконечный   и
неотвратимый, а мне, действительно, нужно было ска-зать ему кое-что.
   - Марина! Я знаю, что ты прекрасно умеешь держать дис-танцию, но тебе
не кажется, что избегать разговора на тему, что делать, и  кто  виноват,
лучше не стоит?
   - На твое усмотрение, но прежде  чем  решать  эти  вечные  российские
вопросы, давай проясним некоторые обстоятельства! Твоя  первая  фраза...
Так ты был в курсе моих затруднений с дето-рождением?
   - Да, я знал. Видишь ли, покойная Евгения Юрьевна очень  скоро  сочла
меня самим Эс-кулапом, надеясь, что со  своими  свя-зями  в  медицинских
кругах я смогу как-то помочь. Перед отъездом она  просила  найти  способ
поговорить с тобой об этом,  не  выдавая  ее.  Сказала,  ты  слишком  не
любишь, когда вмешиваются в твои дела, и вообще родственники говорить  с
тобой на эту тему побаи-ваются - после того, как ты буквально растоптала
своего бывшего мужа, а от милой шалуньи этого никто не ожидал. Я не стал
ничего обещать, но, узнав о ее смерти, решил выполнить просьбу.  Кстати,
при первом знакомстве я понятия не имел, что разговариваю  с  той  самой
внучатой племянницей - ты выглядела лет на пять моложе. У меня закрались
некоторые подозрения только тогда, когда ты показала мне свой  дом.  Все
остальное ты знаешь.
   - Темный лес, деревенская глушь,  скучающий  врач...  По-чему  бы  не
поиграть чужой судьбой?
   - Дело было сложнее. Я не хотел терять тебя.
   - Не хотел, и все же пробовал на прочность?
   - Тебе до сих пор непонятно, чего же я добивался?
   - Я поняла это довольно быстро.  Ты  не  хотел  начинать  со-вместную
жизнь  с  деструктив-ных  недомолвок.  Иными  словами,  я  должна   была
рассказать о своих  трудностях  прежде,  чем  согла-шаться  стать  твоей
женой. Не так ли?
   - Неплохо! Да, мне нужно было твое полное доверие, а этого я так и не
добился. Я буду весьма признателен, если ты рас-толкуешь мне свою  точку
зрения.
   - Предположим, ты не справился с ситуацией, которую сам же и  создал.
Тебя устраивает эта версия?
   - Ты не была моим пациентом, иначе бы я  справился.  Мне  нужна  была
твоя добрая воля.
   - Поэтому ты решил предложить мне до лучших  времен  не-кий  суррогат
счастливого бытия, симбиоз приятного с полезным! Что  тебя  так  держало
рядом со мной - спортивный азарт?
   - Нет, более всего меня прельщало то, что я совершенно спокойно  могу
сосуществовать с тобой в одном помещении - для одинокого  человека  моих
лет это важно. Но, согласись, ведь нужно полностью полагаться  на  того,
кого выбрал, иначе особого смысла не проглядывается.
   - Охотно соглашусь. Ты абсолютно прав.
   - Марина! Это несерьезно, - сказал он после  короткого  раз-думья,  -
после этого открове-ния я снова оказываюсь в затрудни-тельном  положении
порядочного человека.
   - Почему бы и нет? - засмеялась я, - любопытно, ведь, как  ты  будешь
выходить из этого положения.
   - Вообще говоря, я чувствую себя в полной безопасности, иначе ты  уже
давным-давно позвонила бы мне. Но мне тоже любопытно, почему было  "нет"
тогда?
   - Мне не нравится играть в чужие игры. Перед смертью  моя  двоюродная
бабушка по-каялась мне в своем маленьком грехе. Она сказала, что приедет
врач Виктора, который уже в курсе дела, и просила  не  отка-зываться  от
помощи. Я и не отказалась -  мне  вдруг  захотелось  проверить  мрач-ные
предсказания, ведь небольшие шансы мне все-таки предре-кали. И скажи, на
милость, почему мне было  не  со-гласиться  на  твое  предложение  и  не
сыграть в свою игру.
   - Да... -  протянул  Андрей  Константинович.  -  У  тебя  было  более
интересное лето, чем  представлялось  до  сих  пор.  Развлека-лась,  как
могла!
   -  Я  была  занята  серьезным  делом,  но  мне,  действительно,  было
интересно - на кону стояло доверие, ты играл краплеными  картами  и  так
хотел выиграть. Я получала все удовольст-вия сразу! Кстати, хочу  отдать
должное твоему профессиональному чутью - в главном ты не ошибся,  помощь
была мне нужна. Не исключаю, что именно ты мне и помог.
   - Рад за тебя, если ты получила то, что хотела - старался,  как  мог.
Но ты ведь хотела по-лучить больше?
   - Андрей! Я не в претензии! Пара  тестов  шокирующего  ха-рактера,  и
сказка про ведьм захотела  стать  явью.  Реальность  об-служила  и  твои
фантазии. К слову сказать, вышло совсем недурно.
   - Что же, задатки у тебя были, но совсем не обязательно было уезжать.
Я не собирался больше надоедать тебе.
   - Тебя, действительно, не оказалось на  вокзале,  но  потом  ты  стал
звонить моим родным и знакомым.
   - Мне нужно было убедиться, что ты жива и здорова.
   - Комплекс вины?
   - Примерно так. Кстати, все  твои  питерские  приятели  -  без-божные
вруны.
   - В таком случае, у тебя есть надежда стать моим лучшим приятелем.
   - Надежды нет, я на пути к исправлению.
   - Комедия ошибок и положений с прекрасным финалом - герой  становится
нравствен-ным человеком!
   - Это мне не грозит при всех стараниях.
   - Не хочешь покаяться, раз уж сегодня выдался вечер от-кровений?
   - Почему бы и нет? Ты была второй женщиной в моей жизни, на которой я
хотел же-ниться. Первая погибла пять с поло-виной  лет  назад,  когда  я
разрушил ее вполне счастливый брак. Она разрывалась между мной  и  своим
мужем, и, кто был отцом ре-бенка, мы с ним так  и  не  узнали.  А  тебе,
девочка, похоже, я крепко сломал жизнь. Что-то не так во мне, Марина!
   - Эта мелодия знакома мне до боли, во мне тоже что-то  не  так,  и  я
уехала именно по-этому. Не стоит себя казнить сейчас, к тебе  это  имело
только косвенное отношение. И я не счи-таю, что  моя  жизнь  сломана,  у
меня сейчас временные трудности, не более.
   - Косвенное! - тихо взбунтовался Андрей Константинович, - и я ни  при
чем! А был ли мальчик вообще?
   -  Был,  но  не  ты.  Помнишь  "Алое  и  зеленое"  Айрис  Мэрдок?   О
молодень-ком английском лейтенанте  я  смело  могла  сказать  известными
словами: "Ма-дам Бовари - это я". Я не завистница по своей  природе,  но
все-таки смертельно завидовала тем немногим, кто  обладал  даром  личной
свободы. Не хватало ее во мне, как в том маленьком лейтенанте, а это так
сильно мешает и в жизни, и в творчестве. Я слишком  многого  боялась,  и
правильный выбор, за-частую,  приходил  с  опозданием,  когда  вопрос  о
выборе уже не стоял. Это всегда касалось только  самого  главного,  а  с
мелочами я справлялась настолько успешно,  что  разыскать  во  мне  раба
редко кому удавалось. Однако ты сыграл  именно  на  этом,  и  мне  стало
стыдно за себя. Пусть на пару часов, но я пове-рила в ту чушь,  ко-торой
ты меня угостил напоследок, когда я  пожаловалась  на  скуку.  Ты  ловко
сложил ее из моих же кирпичиков, и я поверила  дешевой  пошлой  истории,
которой  пугают  во  всяких  антисоветских  детек-тивах.  Отличный   был
performance!
   - Ты зря считаешь, что я имею право бросить в тебя камень. К примеру,
не будь  я  кон-формистом,  я  не  смог  бы  заниматься  тем,  что  меня
интересует. Ты должна это понимать.
   - Я сама бросила в себя камень, ведь речь шла не о том, что  снаружи,
это касалось только нас с тобой.
   Я считала, что люблю тебя, но отказалась в один момент. Ты говорил, а
я думала об од-ном - когда и как я убью тебя. Ты же понял это!
   - Да, стало  очевидно,  что  наша  совместная  жизнь  будет  взаимным
уничтожением. В ту ночь ты представлялась мне ноч-ным кошмаром,  который
нужно пережить и забыть, а погода, если помнишь, была нелетной, вот я  и
врезался перед неняйским мостом в столб. Обош-лось без серьезных  травм,
но машину уда-лось отремонтировать только к вечеру следующего  дня.  Так
что, я не мог встретить вас на вокзале в любом случае.
   - Я боялась  чего-то  в  этом  роде  той  ночью,  поэтому  и  хо-тела
расстаться по-доброму. А потом  на  меня  нашло,  и  я,  действи-тельно,
возжелала тебе всяческого зла. Что было, то было...
   - Я уже не судья тебе, Марина! Я слишком легко всегда  брал  на  себя
эту роль. Когда ты исчезла, мне стало понятно, что у  тебя  был  слишком
тяжелый день для такого фи-нала, а я был попросту жесток. В другой  день
ты бы вряд ли поверила моей сомнительной исто-рии. Знаешь, я был в тихом
отчаянии от себя все это время. Не гожусь, и все тут...
   - Другого дня у нас  не  было,  другой  жизни  тоже.  По  при-езду  я
позвонила вечером из  Расторгуева  удостовериться,  что  ты  приехал.  Я
услышала твой голос, и уехала следующим ут-ром... А то,  что  я  кошмар,
тебя еще покойная Евгения Юрьевна предупреж-дала. Считай, что  тебе  еще
повезло!
   - Нескладные мы с тобой люди, Марина Николаевна, ни-чьи... В этом  ты
оказалась  права,  -  сказал  он  с  такой  грустной   и   окончательной
твердостью, что дальнейшее  обсуждение  этого  факта  представилось  его
единственному собеседнику абсолютно бессмысленным.  В  ком-нате  тут  же
воцарилась гробовая тишина, всегда поджидающая живых за ближайших углом,
и сначала у нее был только бесприютный запах старого  зимнего  снега,  а
потом  она  зазвучала  пле-ском  холодных  балтийских  волн  о   корабль
мертве-цов, курсировавший этим мартовским днем у петербургских при-чалов
с упорством швейного челнока.
   - Ну, что ж, кто виноват - мы выяснили, а что делать - я  тебе  сразу
сказала.
   - Я не снимаю  своей  доли  вины  за  двусмысленность  ситуа-ции,  и,
надеюсь, что мы в лю-бом случае найдем достойный выход из нее, -  сказал
он, и торжественность этой фразы довлела приго-вору.
   Грустно жить на этом свете, господа! Грустно, когда хоро-нят близкого
и дорогого,  а  виноватых  нет,  и  плачущих  нет,  и  все  так  милы  и
внимательны, словно аккуратно примеривают друг друга к  почетному  месту
на скорбном  столе  и  сожалеют  о  случив-шемся.  Так  уж  получи-лось!
Прекрасная истина, тихий дружелюб-ный разговор - так  уж  получилось,  и
ничего не поде-лаешь. Все мы там будем, и  ничего  не  поделаешь...  Да,
нескладно, нехорошо, не-справедливо, но ничего не поделаешь,  ничего  не
поделаешь, ни-чего не поделаешь...
   И все одобрительно вслуши-ваются в шипящие звуки рефрена, потому  что
страшно признаться в главном - что ты сам ле-жишь там, на столе,  полный
сладкого сочувствия и еще бо-лее сладкого бездействия.
   Одним словом - раскаялись, и я плавала в этом приторном сиропе,  пока
не ощутила внутреннее противодействие. Панночка открыла глаза, и чернота
быстро  затягивала  ее  туда,  где  вечно  идут  дожди,  и  сегодня  так
безнадежно и неотвратимо похоже на вчера и завтра, и меловой круг вокруг
страхователя размывает еще  до  за-вершения  окружности.  Да,  он  готов
выполнить свой долг и дочи-тать молитву до конца - только это никого  не
спасет,  друзьями  мы  стать  не  сможем.  Сейчас   он   предложит   мне
материальную по-мощь...
   - Андрей! Тезис о моей загубленной жизни, которым ты тешил  себя  все
эти месяцы, со-гласись, не слишком состоятелен. Я ведала,  что  творила,
твоя роль незадачливого  кукловода  меня  за-бавляла,  и  особых  долгов
передо мной у тебя нет.
   - Марина! Я понимаю, что выглядел перед тобой не лучшим  образом,  но
хоте-лось бы довести до твоего сведения только одно - что бы  ты  сейчас
мне не ска-зала, мы все равно уедем завтра  в  Москву  вместе  со  всеми
твоими вещами. Разобидеться и уехать одному мне про-сто неприлично.  Так
что смелей, и лучше в кровь!
   - А за что именно? - поинтересовалась я.
   - К примеру, за это - если бы мы поженились  тогда  в  Пака-вене  без
всяких лишних слов, то все могло сложиться более удачно. Как считаешь, у
нас был этот вариант?
   - Что ж, признаюсь честно - те три дня, действительно, были лучшими в
моей жизни, и я вовсе не сомневалась  в  искренно-сти  твоих  намерений,
иначе тебя бы здесь не было. Да, сейчас можно каяться до  бесконечности,
но, знаешь, мы устраивали друг другу неплохие розыгрыши, и я  не  хотела
бы ничего менять.
   От-личное лето, доктор, выдалось!
   - Давай поужинаем! - сказал он после недолгого, но  про-должительного
молчания, - ты же знаешь, я могу простить  жен-щине  все,  кроме  пустых
кастрюль.
   - Полагаю, об этом знает уже половина женского населения Москвы!
   - Я выйду покурить. У меня там в сумке кое-какие  про-дукты,  возьми,
пожалуйста. На кухне тебе равных нет.
   Вернулся Андрей довольно быстро, я  предложила  ему  по-смотреть  мои
новые книги, но он предпочел понаблюдать, как именно я чищу картошку.  В
помещении,    где    мы     сейчас     сосуще-ствовали,     стремительно
материализовывалась атмосфера уюта, это меня отвлекало, и  постепен-ного
перехода зимы в лето этим  мар-товским  вечером  не  получалось.  Сезоны
путались без моего при-смотра, как хотели, и от снежинок,  залетающих  в
кухонную фор-точку, разило  знако-мым  ароматом  пакавенских  трав,  как
будто...

   Как будто будут свет и слава,
   Удачный день и вдоволь хлеба,
   Как будто жизнь, качнувшись вправо,
   Качнется влево.

   - И все-таки, спасибо, что дала о себе знать - у меня камень  с  души
свалился. Но, давай теперь вернемся в настоящее.  Меди-цинская  карта  у
тебя на руках?
   - На руках,  я  же  собиралась  уезжать  вне  зависимости  от  твоего
появления.
   - Я догадываюсь, что ты могла бы обойтись без меня, если ты об  этом,
- сказал он очень тихо и, на первый взгляд, абсолютно мирно.
   - Мне  следовало  продумать  этот  вариант  -  ты  мог  ока-заться  в
командировке, а время уже поджимает.
   - Да, я не подумал... Так можно взглянуть на выписку?
   - Она в комнате на полке.
   Он   отсутствовал   дольше,   чем   требовалось   для   чтения