они и стараются мне не попадаться.
   - Видимо, они не хотят целоваться с тобой, - заметила я.
   - У них  свои  трудности  ,  а  что  касается  дам,  то  я  сейчас  с
удовольствием посетил бы первое историческое  место.  Давай  съездим  на
Кавену искупаться, ведь все равно спать не хочется.
   Вечер приобретал романтическую  окраску,  но  я  задумалась.  С  этим
местом шутить было нельзя - Барон как-то раз посетил Кавену зимой, и сам
был не рад этому. Нам, смертным, было отведено летнее дневное время, и с
этим нужно было считаться.
   Я представила, как сгущаются сумерки  над  черной  водой,  и  носатые
нерути толкутся на берегу, сговариваясь нырнуть в озеро  и  погадать  по
его вечерним внутренностям о  завтрашней  погоде.  Наконец,  они  дружно
ныряют и там, на дне, ковыряются  в  вязком  иле,  озабоченно  обнюхивая
корни белых лилий и бесцеремонно подталкивая локтями  спящих  ундин.  Те
просыпаются, и зачарованно  следят  за  движениями  маленьких  блестящих
рыбок, пока не вспоминают, что сегодня первый четверг  после  троицы,  и
нужно всплывать на берег, расчесывать зеленые волосы  и  вслушиваться  в
ночную темноту.
   - Дай одежду - просят они случайных путниц,  и  те  кидают  пряжу  на
ветви орешника, чтобы откупиться от бледнолицых покойниц.
   - К нам, в хоровод, - приглашают  они  запоздалого  путника,  и  тот,
прельстившись  их  серебряным  пением,  не  замечает,  как   хороводницы
увлекают его в черные глубины и зацеловывают до смерти, так и не поделив
между собой.
   - Ах! Я ведь не хотела его смерти, - думает каждая из них, -  мне  бы
надеть платье и зачать на берегу, и тогда Озеринас вернет  мне  смертную
душу, и я вернусь к людям.
   И, погрустив, они снова выходят на берег и водят хоровод в  страстной
надежде услышать  мужские  шаги,  и  их  возбужденный  слух  не  внемлет
стрекотанию цикад и ночному  лягушачьему  хору,  тревожась  лишь  легким
цоканьем твердых копытец ланей, пересекающих лесные тропинки, и  треском
зловонных  пузырей,  вылетающих  со  дна  озера  из  распухающего   тела
неосторожного  путника.  И  лето  проходит  в  томительном  ожидании,  и
приходит осень, а осенью жадно ловят они по ветру  летящую  паутину,  но
тонкая пряжа рвется, и бабье лето  так  коротко,  а  без  одежды  -  как
обманешь прохожего?
   Нет, на Кавену ночью не ходят,  нужно  идти  на  большое  озеро,  где
людской гомон и шум моторов давно уже распугали всякую нечисть. Впрочем,
теперь там по ночам купаются туристки, и неизвестно,  что  еще  страшнее
для легкомысленных путников - Баронесса ведь и на этом прирабатывает!  И
вообще идентификация женщины не состоялась, русалкой в прошлой  жизни  я
не была - мокрые, несчастные и настырные  бабы,  и  им  все  равно  кого
ловить. Стоит ли вторгаться в ночные тайны озера Кавена -  а  вдруг  там
ничего не окажется?
   Нет, на Кавену ночью не ходят... Но как отказать?
   - Относительно исторических мест - я не монстр советского рока, чтобы
при жизни создавать себе  музей  и  канонизировать  тусовочные  подвалы.
Легендами пусть займутся  мои  последователи,  куда  пристойнее  творить
историю на пустом месте.
   - Сказала бы коротко - не хочу! Так я ставлю машину на место?
   - Если ты не против, встретимся у больших мостков.  Прихвати  мыло  и
полотенце, пока я буду осматривать поле битвы.
   - Против... Не против...
   Андрей вышел, а я взяла, на всякий случай, теплый свитер  и  пошла  к
шоссе, где уже  стояло  пол-деревни.  Нижние  ветви  придорожных  сосен,
снесенные заборными досками, густо усеивали землю, и доски валялись  тут
же. Обломанные сучья белели в лунном свете  над  нашими  головами,  и  в
неподвижном воздухе все еще пахло крепким мужским потом, но, может быть,
это томились в напряженном бездействии  деревенские  мужики,  сожалея  о
своей ушедшей молодости. Все уже осмотрели место происшествия  и  теперь
обсуждали последствия. Я подошла к большой сосне, где в стороне от  всех
стояла Вельма и заворожено глядела вниз, где на  песке  чернело  большое
мокрое пятно. Я встала рядом, вгляделась в пятно, и  по  спине  потянуло
холодком. В это время подошедшая сбоку пожилая дачница запричитала:
   - А кровищи-то, кровищи-то в песок налилось!
   Все посмотрели в нашу сторону, и мы обе вздрогнули - и я,  и  Вельма.
Нам было о чем вспомнить, и, спустя минуту, она быстро зашагала к  дому,
а я вышла на шоссе, упираясь в лоб силовым полям.
   - Ты куда? - крикнул мне вслед Барон.
   - Искупаюсь, - ответила я уже на другой стороне Пакавене.
   Нужно было пройти немного вперед, где перед автобусной остановкой  от
шоссе отходила к большим мосткам  грунтовая  дорога,  и,  огибая  крутой
лесистый  склон,  обросший  малиной,  уходила  под  углом   в   обратном
направлении вдоль озера к кемпингу, но я,  стремясь  быстрее  отойти  от
кровавой отметины, решила пересечь этот склон напрямую, воспользовавшись
узкой тропинкой в малиннике - по ней мы ходили  с  тазами  полоскать  на
озере белье.
   Спускаться по крутому склону в шлепанцах было  неудобно  и  днем,  но
сейчас это превратилось в  весьма  трудную  задачу,  тем  более,  что  в
Пакавене с утра шел дождь, и  тропинка  еще  не  просохла.  На  половине
дороги я услышала слабый треск ветки и  обернулась.  На  верхней  кромке
оврага,  где  сквозь  сосны  просвечивала  луна,  обрисовывался  мужской
силуэт. Сначала я решила, что меня догоняет Андрей, однако,  вглядевшись
в темноту, я увидела то, отчего мои волосы зашевелились у самых  корней.
Я узнала эту большую черную тень, потому что видела ее во вчерашнем сне,
когда хотела найти своего любимого и обрести  утерянную  смертную  душу.
Еще несколько секунд, и тень стала  спускаться  ко  мне,  а  я,  сбросив
шлепанцы, скатилась вниз и побежала к автобусной остановке.
   - И девушки дворовые пропадать стали, - вдруг донесся  голос  княгини
Шумской, и это была та самая фраза, которую я  не  расслышала  на  метле
из-за происков своего игривого родственника.
   Андрей уже огибал дорожную петлю, и я остановилась рядом с ним.
   - Ты куда? - спросил он, - и почему босая?
   - И вообще, что случилось? - добавил он тут  же,  вглядываясь  в  мое
перепуганное личико.
   Я глотнула  воздух,  лихорадочно  соображая,  как  бы  выпутаться  из
ситуации,  но  в  это   время   на   дорогу   вышла   веселая   компания
верхнепакавенцев, и родной голос произнес:
   - Давайте с нами на пляж!
   - Мне тоже захотелось на пляж,  вот  и  решила  перехватить  тебя  по
дороге, - сделала я хорошую мину при плохой игре, и мы прошли  по  шоссе
вперед за автобусную остановку, свернув на пляж у почты.
   Правила, как го-варивали на скотном дворе Оруэлла,  всегда  создаются
для того, чтобы создатели нарушали их, и надевать ку-пальники  в  лунном
свете  представлялось  нелепым,  но  мы  погля-дывали  на  берег,  чтобы
оп-позиционеры  из  Нижней  Пакавене  не  прихватили  бы  нас  на  месте
преступления. Вода нежно скользила по освобожденным телам, и мы пытались
утопить маленькие оранжевые буи у запретной черты, где  днем  разъезжала
спасатель-ная лодка, но они упорно всплывали, как родительские  запреты,
и  стальные  тросы,  приковы-вающие   их   к   кляклому   черному   дну,
вы-тягивались в привычную ровную линию.
   Философия этих спасительных предметов  не  отличалась  сложностью,  и
можно было бы посмеяться над этим,  но,  когда  ле-дяной  ужас  сковывал
озеро, и им было стыло и тесно, как в зэков-ском вагоне, мы отсиживались
в теплых ватер-клозетах, и, стра-шась представить себя зимой в Пакавене,
отрицали саму зиму.
   Окажись в полынье, мы бы тоже упростились до одной мысли - дожить  до
весны и дожить любой ценой.
   Барон, вот, посетил как-то раз Пакавене  зимой,  и  сам  был  не  рад
этому.
   А летом у страшной черты разъезжала  казенная  лодочка,  и  года  три
назад спасением на водах  занимались  хозяйские  близ-нецы,  и  туристки
готовы были утонуть, чтобы только попасть на  лодочку,  но  единственной
женщиной на борту бывала их сестра Лайма, и это был клуб с  ограниченным
членством - не  более  трех,  и  братья  слегка  подгребали  веслами,  с
одобрением разглядывая сквозь легкий влажной ветерок  яблоневый  румянец
на щеках своей спутницы.
   - Так что случилось? - спросил Андрей уже во дворе, обли-вая водичкой
мои запыленные ноги, - и где твоя обувь?
   - В малиннике под горкой.
   - Почему, к примеру, не в орешнике? Там тоже неплохо!
   - Ответить честно - значит дать  тебе  повод  для  издева-тельств,  -
вздохнула я, но моего  доктора  наук  уже  потянуло  за-няться  любимыми
исследованиями, и он всячески настаивал на задушевном разговоре. К  тому
времени мое волнение существенно улеглось, но идти за  шлепанцами  одной
не хотелось.
   - Чепуха, вчерашние ночные страхи вдруг реализовались,  но  сейчас  я
уже не знаю, что было, а чего не было.
   - А что снилось?
   - Оборотень, чистая патология, - сказала я, - мы тут нака-нуне твоего
приезда прохаживались с Бароном по этой теме.
   -  Психопатологии  -  мой  конек.  Идем,  покажешь  место  встречи  -
подберешь шлепанцы, а я поставлю диагноз.
   Мы взяли фонарь,  спустились  к  озеру  по  дорожной  петле  и  стали
подыматься вверх  по  склону,  где  на  полпути  сиротливо  бе-лели  мои
шлепанцы.
   - Смотри сюда, - сказал он, немного погодя, - здесь боль-шие  мужские
следы поверх отпечатков твоей обуви. Значит, кто-то  действительно  был,
но почему ты думаешь, что он шел по твою душу?
   - Когда под ним треснула ветка, он сразу застыл и начал  вглядываться
в темноту, если говорить о рациональных вещах.  Но  вообще  происшествие
иррационально, и такое иногда в Пакавене случается.
   - Как, по-твоему, фигура принадлежала молодому муж-чине?
   - Юношеской угловатости не проглядывалось, а больше сказать трудно.
   - Что тебя все-таки так напугало?
   - Совпадение со сном - в обоих случаях я сначала приняла эту тень  за
твою, но потом разглядела, что силуэт более массив-ный. Каков диагноз?
   - Только рекомендации - не гуляй по закоулкам одна.
   - И вообще не гуляй!  -  добавила  я,  ступая  на  пологую  скользкую
ступеньку у самой бровки склона.
   Андрей подал мне руку  и  подсветил  фонарем.  Я  посмотрела  вниз  и
замерла - свежие следы оборотня вели уже в обратном  направлении,  вверх
на горку.
   - В конце  концов,  если  представить,  что  ты  равномерно  и  густо
обрастешь шерстью, то силуэты станут абсолютно идентич-ными, -  заметила
я не без легкой задумчивости.
   - Черт! - Сказал он, разгля-дывая свои следы  на  земле,  -  ты  меня
сейчас не боишься, слу-чайно?
   - Нет, сейчас ты милый и  домашний,  вот  только  ботинки  не  успели
прикинуться комнатными тапочками.
   - Не драматизируй обстановку, -  сказал  Андрей,  -  здесь  и  впрямь
какая-то чертовщина!
   - В Пакавене это бывает - я думаю, ты, наконец, согла-сишься с этим.
   - Я купил эти спортивные туфли в Неляе, пока твои под-руги  примеряли
бархатные юбки. В Москве,  сама  понимаешь,  с  товарами  сейчас  плохо.
Каунасская обувная фабрика, здесь каж-дый пятый  в  них  ходит  по  моим
наблюдениям.
   - Оправдываешься?
   -  Нет,  реальность  очень  ловко  обслуживает  твои   фантазии.   Я,
признаться, получаю удовольствие от этого процесса.
   - Ну, ты эстет! Мне  милее  получать  удовольствие  от  при-митивного
визуального наблюдения. К примеру, Алек  Болдуин,  Майкл  Дудикофф...  -
задумалась я, еще не будучи знакомой с Джорджем Клуни.
   - Стасис Окопирмскас, - дополнил собеседник мой список,  -  когда  он
достает водичку из колодца, ты глаз с него не сводишь.  Он  случайно  не
угощал тебя сырой печенью?
   - Однако, Андрей Константинович! Не стоит  так  грубо  за-девать  мои
этнографические интересы, и, кроме того, Стасис - ми-лейший человек.
   - Тон шуток сегодня задаешь ты. Но придется заняться твоим  оборотнем
вплотную.
   - Только, чтобы я ничего не знала о твоих занятиях. И не проникайте в
меня, Андрей Константинович глубже, чем предпи-сано природой, а  то  еще
какие-нибудь чудовища вылезут.
   -  Болдуин  и  Дудикофф?  Да  они  в  подметки  не  годятся   Анд-рею
Селиванофф! Разгляди меня получше завтра у колодца.
   - Честно говоря, меня сейчас больше  волнует  другое  -  когда  мы  с
Вельмой стояли под сосной на виду у толпы, я была одета  точно  так  же,
как и в тот  злополучный  день,  когда  мне  на  дороге  попались  серые
"Жигули". Он местный, этот шофер, и он мог, на-конец, узнать меня.
   - Соображение интересное, - сказал он,  -  но,  честно  говоря,  тебя
сегодня весь день волнует что-то другое. И ты  не  поехала  со  мной  на
Кавену.
   - Пожалуйста, не придавай моему отказу значимый  отте-нок.  Я  вполне
лояльна и готова украшать твое существование в Пакавене белыми лилиями и
мелко нарезанной петрушкой.
   - Неплохо для морга, там клиент неприхотливый.
   - Здесь тоже достаточно прохладно и  сыро,  о  сегодняшней  клиентуре
умолчим. Не перенести ли нам дискуссию в более при-личное место?
   - Здесь не так уж и плохо. По крайней мере, мы, нако-нец, одни.
   - По-моему, именно этой ситуации ты и избегал весь день.
   - Да я весь день спал на ходу!
   - Ты ведь не заснешь, пока яму ближнему не выроешь!
   - Дорого не что говорят, а как!
   - Разоткровенничался, наобещал райских наслаждений, а утром испугался
насмерть. Снова сомнения терзают?
   - Да, - согласился он без колебаний, - чтобы  не  заснуть,  я  гадал,
героем какого романа ты меня числишь на оставшиеся дни. Сама понимаешь -
нужно соответствовать. Итак, Синяя Борода, господин Паратов, и кто у нас
там еще губитель юных невинных созданий?
   - Мистер Гумберт.
   - Тут ты себе льстишь,  из  тебя  можно  выкроить  парочку  нимфеток,
особенно...
   - Быть героем моего романа, по-видимому, тебя уже не устраивает?
   - А что, есть основания?
   - И какие же основания тебе нужны?
   -  Для  человека,  угодившего  в  ловко  расставленные  сети,   выбор
небольшой, - сказал он, и я поняла, чего он ждет от меня.
   - Не пугайся так сильно. Я люблю тебя,  и  собираюсь  лю-бить  вечно,
если тебе это пригодится, конечно.
   -  Пригодится,  -  ответил  он,  -  это  полностью  оправдывает   мое
интересное положение. Можно я подойду поближе?
   Шоссе давно пусто-вало,  но  пространство  вокруг  большой  сосны  по
другую сторону шоссе было густо на-селено.  У  корней  сновали  мыши,  в
ужасе приседая перед змеиными головками, так по-хожими на бутоны крупных
ромашек, и силуэты быстрых ланей стремительно перечер-кивались в  лунном
свете чер-ным сосновым стволом, и  большие  птицы  сновали  над  гнездом
спящего Вейопатиса, и когда  фары  случайного  ночного  грузовичка,  где
любила прятаться ог-ненная  Габия,  зажгли  их  глаза,  то  пространство
вокруг сосны заис-крилось миллионами маленьких золотых фар,  и  все  они
были на-правлены в нашу сторону.
   Хранительница лесных тайн,  нежная  деликатная  Лаздона,  укрыла  нас
ветками орешника, и мы ничего  тогда  не  заметили,  по-тому  что  умели
оставаться одни, и немного позже, когда огромная волчья тень метнулась к
сосне, в мгновенье разметав во все сто-роны  света  ее  обильную  ночную
живность, и красные глаза уста-вились на нас с того места, где песок под
сосной был напитан кро-вью, мы тоже ничего не заметили.
   Но, когда мы пересекали ночное шоссе и шли по  траве  к  дому,  то  у
сосны уже никого не было, и только клок шерсти, пах-нущий дикой  горькой
псиной, висел на шершавой древесной коре, а мы прошли мимо,  не  заметив
его, потому что в эту ночь Пакавене была для нас  только  декорацией,  и
перспективы у третьего акта  были  упоительны  -  Бесприданница  динамит
Паратова,  Синяя  Бо-рода  становится  феминистом,  а   мистер   Гумберт
откармливает Ло-литу сладкими булочками в надежде, что она  подрастет  и
потол-стеет. Словечко "упоительны" в моем  исполнении  было  из  разряда
бессовестных  заимствований  и   характеризовало   весенние   вечера   в
среднерусском  городе  N,  где  жил  Киса  Воробьянинов  до  того,   как
преисполнился несбыточными надеждами.

Глава 11

   Вставать в Прибалтике  ранее  десяти  утра  для  отпуск-ника  особого
смысла не имеет.  До  десяти  утра  погода  еще  всяче-ски  раздумывает,
каковой именно ей быть, а перевод летнего времени на час  вперед  вызвал
большие протесты местного насе-ления, и наиболее решительные, одевая  по
утрам сонных мла-денцев, бурчали  о  геноциде.  В  это  утро  дождей  не
намечалось, и во дворе нас снова встретило ясное солнышко. Слухи  ползли
по деревне со страшной скоростью, и говорили, что ухо уже пришито.
   После завтрака Андрей предложил мне посидеть дома, пока они с Бароном
не вернутся - у них объявились срочные  дела  в  Париже.  У  Барона  был
таинственный вид, что меня несколько обеспокоило.
   Расспрашивать   их   и,   тем   более,   напрашиваться   в   общество
представлялось, однако, опасным для девиче-ской  гордости  -  отказ  был
обеспечен, и я точно знала на основании многолетнего опыта,  от  кого  я
получу удар сразу же, не отходя от кассы.  Впрочем,  неожиданности  меня
могли подстерегать именно в послед-нем пункте, и, будь это на ипподроме,
сегодня я бы еще подумала, на кого ставить. Когда звуки мотора  затихли,
я окунулась в дворовую жизнь, а на крыльцо выскочила Жемина.
   - Ой, опоздала, в райцентре сегодня мясо по  талонам  дают,  -  охала
она, глядя, как машина скры-вается из  виду.  Поохав,  она  повязала  на
голову  яркий  платочек  и  ушла   на   турбазу   подметать   некрасивый
туристический  мусор.  Юмис,   одуревший   после   коровьей   атаки   от
вынужденного безделья и трезвого образа жизни, устроенного ему супругой,
курил в соседнем дворе, где  Жигулевцев  с  Юргисом  Крукаскасом,  сыном
покойного мужа Гермине от его первой жены, махали вилами. У  Юргиса  был
свой собственный дом в соседнем совхозе, где он  заведовал  свинофермой,
но здесь ему принадлежала половина пятистенного дома покойного  отца,  и
он был основной мужской силой в  хозяйстве  своей  мачехи  до  появления
Жигулевцева.
   Перед сараем Гермине лежала гигантская копна высохшего сена, и всю ее
нужно было поместить на сеновал.
   Задача представлялась абсолютно нереальной, и  зрелище  чужого  труда
приятно радовало взоры окружающих бездельников.
   Ах, какие былинные богатыри жили  в  Национальном  парке!  Как  ловко
сновали инструменты в их могучих руках, как  легко  взлетали  бревна  на
строящиеся стены, как быстро рылись глубокие колодцы. Стоило им засучить
рукава, как все становилось предельно ясно - и свет отделится от тьмы, и
твердь от воды, и светила над соснами будут светить исправно и  ярко,  и
резные деревянные кони помчатся над крышами, и к седьмому дню где-нибудь
под этими крышами  и  человечек  под  горячим  богатырским  дыханием  из
подручного  материала  сотворится,  чтобы  не  переводилась  богатырская
порода в Национальном парке во веки вечные.
   Пока я  любовалась  Крукаскасом,  Юмис  призывал  присутствующих  дам
помочь утаптывать сено, утверждая, что это добрая  местная  традиция.  В
свой первый приезд я решила, что столкнулась с этнографическим  эпизодом
и, приняв деревенскую шутку  за  чистую  монету,  всерьез  вознамерилась
утаптывать  сено,  пока  хихикающая  Жемина  не  растолковала  городской
дурочке истинный смысл предложения.
   Она об-завелась не-дрем-лющим оком еще в те  годы,  когда  в  местных
озерах водились в не-сметном количестве  мелкие  угри  и  разная  другая
рыба. Пакавене была в те мифиче-ские  вре-мена  рыболовным  совхозом,  и
Юмис рыбачил на больших лодках. Бригады брали для каких-то нудных  работ
лиц  женского  пола,   и   на   лодке   Юмиса   лицо   было   необычайно
привлекательным, а онвсе-таки был сыном своих  любвеобильных  родителей.
Же-мина прознала про его  рыболовец-кие  подвиги  последней,  и  тут  же
заменила разлучницу своей дальней родственницей, пригрозив главе совхоза
дойти с жалобой до рыбной министерии.
   Таинственные министерии  были  для  Жемины