ачивали.
   И я только что ее закадрил.
   Этого, конечно, никогда не должно было случиться. Вот она, а  вот  я.
Север и Юг, лед и пламень, Красавица и Чудовище. Две  противоположности,
которые никогда не должны соединиться. У меня не было ни малейшего шанса
понравиться Элле Трент. Она и рок-звезда или известный актер? Да. Она на
свидании  в  фешенебельном  ресторане?  Да.  Она  и  Джек  Росситер  под
проливным дождем у дверей "Последней капли"? Нет. Никогда и ни за что на
свете.
   Понятное дело, я не жаловался на столь невероятный  поворот  событий.
Мне было девятнадцать лет, и я учился на  втором  курсе  художественного
факультета  в  Эдинбурге.  Единственная  причина,  по  которой  я   смог
закончить первый курс, - то,  что  мы  с  Эллой  Трент  сидели  рядом  в
библиотеке. Когда я не сидел уткнувшись носом в книги, я сидел  упершись
взглядом в нее. Я смотрел, составлял планы и схемы.  В  конце  концов  я
набрался храбрости и заговорил с ней. После нескольких  ловких  ходов  с
моей стороны (то ручку одолжу, то еще какую мелочь) мы уже стали  кивком
приветствовать друг друга.
   Однако меня интересовало не содержимое ее шариковой ручки. Пять  моих
самых заветных эротических фантазий - в обратном порядке,  для  большего
возбуждающего эффекта:
   5. Заняться сексом втроем с Хейли и Бэки, близняшками с моего курса.
   4. Попасть в  плен  к  амазонкам  в  качестве  племенного  бычка  для
получения потомства.
   3. Быть выпоротым мадемуазель  Шапталь,  моей  школьной  учительницей
французского, и чтобы непременно она порола меня мокрым палтусом.
   2. Остаться  единственным  выжившим  в  авиакатастрофе  мужчиной,  на
необитаемом острове, с другими  спасшимися  -  претендентками  на  титул
"Мисс Мира".
   1. Достичь оргазма одновременно с Эллой Трент после долгого и бурного
секса.
   За  исключением  рыбного  фетиша  под  номером  три   (влияние   моей
рыбно-картофельной студенческой диеты), вполне стандартный для  молодого
человека список. Но вы посмотрите, в каком порядке стоят  мои  фантазии!
Элла Трент круче неограниченного доступа к амазонкам? Нет,  ну  в  самом
деле. Придется это  признать:  она  -  номер  один.  Тут  уж  ничего  не
попишешь.
   И вот мы у меня  в  комнате.  Только  что  я  тискал  ее  у  входа  в
"Последнюю каплю" и потом в такси, по дороге сюда. Пока мы  раздевались,
я жадно пожирал  ее  глазами,  смакуя  каждый  момент.  Мне  выпал  шанс
воплотить в жизнь самую желанную мечту. И если  она  делала  это  просто
потому, что была под кайфом или потеряла свои очки и по  ошибке  приняла
меня за Брэда, студента из Австралии, который ей нравился, - даже если и
так, что тут такого? На тот момент ее присутствие в  моей  комнате  было
победой  в  долгой  завоевательной  кампании.  Я  подготовил  почву  для
знакомства в библиотеке. Я выследил ее в "Последней капле" и  "нечаянно"
наткнулся на нее в баре. Я с ней болтал, очаровывал  с  таким  усердием,
словно от этого зависела вся моя жизнь.
   И мой план сработал.
   Она находилась в моей комнате, она лежала голая на  моей  кровати.  Я
увидел и победил. И вот-вот должен был кончить.  Точнее,  согласно  моим
эротическим фантазиям,  мы  должны  были  кончить  вместе.  Мы  были  на
кровати, и все шло как надо. Нет, это будет не просто перепих. Это будет
Секс  Века.  Я  решил,  что  буду   сексалепен,   трахитителен,   просто
трахаделичен! Я буду ее Клинтом Иствудом, Шоном Коннери и Ричардом Гиром
одновременно. Этого требовало от меня мое самолюбие.
   И поначалу так оно и было.  Мы  со  стонами  катались  по  простыням,
сжимая их в пальцах от страсти. Нежные поглаживания переходили в жесткую
хватку и щипки. Это была не прелюдия, это была симфония, опера и канкан!
Никогда в жизни я не хотел женщину так сильно!
   - Нет, - сказала  она,  -  сначала  надень  презерватив.  Пожалуйста,
скорее!
   Мой план воплощения в жизнь самой великой мечты сработал, но  кое-что
другое работать отказывалось - я обнаружил это к своему ужасу, натягивая
резинку. Либо кончилось действие двух с половиной литров  пива,  которые
помогли мне набраться храбрости и влезть  на  Эллу.  Либо  я  увидел  ее
совершенное тело и понял, что мне никогда не суметь  удовлетворить  его.
Либо просто впал в шок от того, что сделал невозможное.
   Какой бы ни  была  причина,  результат  не  заставил  себя  ждать.  Я
почувствовал, как что-то опустилось у  меня  в  животе,  и  увидел,  как
опустилось все под животом. Я наблюдал,  как  мой  петушок  в  резиновом
скафандре медленно скукоживается,  сдувается,  словно  лопнувший  шарик.
Нет. Этого не может быть. Только не это. Не сейчас. Не с ней. Я не  могу
этого позволить. Запаниковав, я начал  отчаянно  представлять  себе  все
фантазии с номера два по номер пять. Но  мой  член  решил  распорядиться
по-другому. Если раньше я не мог заставить его упасть, теперь я  не  мог
заставить его встать - первый раз в жизни. Он  скоропостижно  скончался.
Мы с Эллой видели, как сник, увял, осел и умер.
   - Поверить не могу, - сказал я.
   - Только не надо мне говорить, - ответила Элла,  встав  с  кровати  и
подбирая с полу трусы, - что раньше у тебя такого не было.
   Я закрыл лицо руками:
   - Во всем виновата моя мать. - Что?
   - Это она назвала меня Брэдом, мне мое имя никогда  не  нравилось,  -
пояснил я с очень сильным австралийским акцентом.
 
ФОТОГРАФИИ 
 
   В большинстве случаев, насколько  я  помню,  перемены  в  моей  жизни
происходили медленно. Настолько медленно, что  я  их  не  замечал.  Вот,
например, переходный возраст. Только что тебе было одиннадцать лет, и ни
одного волоска на лобке. Но десятью годами позже у тебя там уже  столько
волос, что можно подушку ими набить, мало того,  волосы  уже  торчат  из
носа и курчавятся на ногах. Ты в полном недоумении, думаешь: "Как  я  до
такого дошел? В какой момент я превратился из мальчика с нежной кожей  в
волосатого мужика?" Ответа на этот вопрос нет. Потому  что  на  перемены
ушли годы, а не секунды.
   Но иногда все бывает по-другому. Иногда ветер перемен срывает тебя  с
места  и  через  секунду  выбрасывает  далеко-далеко.  Это   ошеломляет,
поражает. Ты стоишь, оглушенный, видишь,  как  далеко  тебя  занесло,  и
понимаешь, что назад дороги нет. Вот так и сейчас. Я  в  своей  спальне,
утро, восемь часов. Лежу в постели в обнимку  с  красивой  девушкой,  ее
голова покоится на моей груди, и  ее  сонное  дыхание  попадает  в  ритм
биения моего сердца. Еще  пару  недель  назад  моей  реакцией  на  такую
картину было бы:
   А) в моей постели спит девушка; отлично, значит,  мне  вчера  удалось
кое-кого снять;
   Б) в моей постели спит девушка... черт! значит,  я  не  могу  от  нее
сбежать;
   В) в моей постели спит девушка; надо ее разбудить; блин,  как  же  ее
зовут?
   Но я знаю, как ее зовут. Ее зовут Эми.  Сегодня  воскресенье.  Прошло
полторы недели с тех пор, как меня уволил Поли. Прошло полторы недели  с
того дня, как мы поговорили с Эми и решили, что теперь нет ее и меня, но
есть мы. И сейчас моя реакция на ее присутствие в моей постели:
   А) Эми спит в моей постели; отлично, значит, я ее все-таки охмурил;
   Б) Эми спит в моей постели; хорошо - мне бы не  хотелось,  чтобы  она
спала в чьей-нибудь другой;
   В) Эми спит в моей постели; здорово, потому что просыпаться  без  нее
плохо.
   Поначалу я сопротивлялся, но потом  понял,  что  перемены  не  всегда
ведут к худшему. В данном случае - точно не к худшему.  Потому  что  эти
перемены не ограничились только  моим  отношением  к  Эми.  Как  сказали
когда-то хиппи, весь мир изменился. Мои  преданные  и  старые  друзья  -
постеры с голыми красотками,  коллекция  расплющенных  насекомых  "умри,
муха!" на моем окне, красные махровые носки и семейные трусы -  сорваны,
счищены или выброшены в стиральную машину. Не обошли перемены стороной и
саму  постель.  Простыни,  наволочки  и  пододеяльник  теперь  чистые  и
выглаженные. В пепельнице всего четыре окурка вместо сорока.  А  подарок
Мэтта на мой двадцать пятый день рождения -  выпуск  "Плейбоя"  за  март
1971 года - вытащен из-под матраса и перепрятан в коробку на антресолях.
   Но перемены бывают и к худшему. И если речь идет о работе - это так.
   Первое желание по возвращении домой, когда меня уволили,  -  вылепить
копию Поли из шакальего говна, начертить мелом пентаграмму на дорожке  в
саду и, читая молитву  в  обратном  порядке,  протыкать  его  внутренние
органы вязальными спицами. Отбросив эту идею из практических соображений
(найти шакалье говно в это время года очень сложно), я придумал  кое-что
более подходящее.
   Поработал над самолюбием и убедил себя, что раньше я был  служащим  с
безупречной репутацией, так  что  смогу  без  проблем  найти  внештатную
работу. Правда, бывают моменты, когда мир решает продемонстрировать твою
ничтожность и давит на тебя изо всех сил. Так вот, после того как десять
старых знакомых отказали мне в работе, я решил,  что  тот  самый  момент
настал. Но я отважно смотрел судьбе в лицо. Мне оставалось  только  одно
достойное  средство   добычи   денег   -   просить   милостыню.   Список
потенциальных благотворителей выглядел следующим образом:
   А. Мой отец. Мой родитель распрощался со мной, Кейт,  Билли  и  мамой
через неделю после моего восьмого дня рождения. Нелюбимые  жена  и  двое
детей вкупе  с  возможностью  сменить  Брайтон  на  Лондон  сделали  его
восприимчивым к любовным чарам симпатичной Мишель Дав,  тогдашней  своей
секретарши. Несмотря на мамины предсказания, отец с Мишель и по сей день
женаты и счастливы. Они живут в особняке на Халланд-парк и  в  свободное
от воспитания двоих детей (Дэйви, четырнадцати лет, и Марты,  тринадцати
годов  от  роду)  время  тратят  деньги,  которые  компания  моего  отца
заработала на недвижимости в восьмидесятые, в период бешеного спроса. Мы
с отцом  встречаемся  два  раза  в  год  (на  мой  день  рождения  и  на
Рождество). Вероятность  того,  что  он  даст  мне  денег,  равна  нулю.
Вероятность того, что он даст мне взаймы, минимальна. Вероятность  того,
что  он  снова  предложит  мне  помочь  с  трудоустройством  в  Сити,  -
максимальна.
   Б.  Мой  брат.  Билли,  при  своей  страстной  любви  к   техническим
изобретениям, работает в Док-ланз, в маркетинговом  отделе  компьютерной
фирмы. У Билли не выплачена ссуда на дом, и ему надо кормить  семью.  Он
справляется и вполне счастлив. Но еще  ему  надо  думать  о  будущем,  о
детях. Поэтому мне не стоит заставлять его играть роль отца,  как  в  те
времена, когда мы с Кейт были маленькими.
   В. Моя мама. Попросив денег у нее, я  встану  в  один  ряд  с  такими
моральными уродами, как Нерон. Она работает машинисткой  в  Бристольском
банке, и после выплаты по ссуде и по коммунальным счетам у нее  остается
совсем немного. Конечно, она могла бы найти денег, как во времена  моего
студенчества, но нужно быть полным дерьмом, чтобы просить у нее.
   Г. Моя сестра. Студентка. Все равно что  просить  совета  о  здоровом
питании у трупа. Тут ловить нечего.
   Д. Мэтт. Дело щекотливое. Потому что денег у него навалом. И  он  мой
лучший друг. Я сам с легкостью бы одолжил ему денег, если бы они у  меня
были. Но он и так со мной щедр. Было бы верхом наглости просить  у  него
наличные. Должно же у меня быть хоть какое-то самоуважение.
   Других вариантов нет. Но в трудный час и выбор  трудный.  Решив,  что
небольшая вероятность лучше, чем  вообще  никакой,  позвонил  отцу.  Его
секретарша отнеслась ко мне  враждебно,  но  сам  он  удивительно  легко
согласился встретиться. Мы договорились пообедать во вторник.
   Встреча прошла  хорошо.  Относительно  хорошо,  если  уж  говорить  о
встрече с родственником, который тяжко вздыхает при одном твоем виде. Мы
немного поболтали, рассказали друг другу, что  произошло  за  то  время,
пока мы не виделись. Потом я перешел к  главной  цели  нашей  встречи  -
попросил у него взаймы денег. Он ответил, что мне пора обеспечивать себя
самостоятельно. Тогда я объяснил,  что  меня  уволили  с  работы,  и  он
предложил порекомендовать меня в одну брокерскую контору. Я сказал,  что
хочу заниматься живописью. Он вздохнул и принялся за салат с  омаром.  А
потом сделал то, чего раньше не делал  никогда:  предложил  решение,  не
обязывающее к компромиссу ни одного из  нас.  Сказал,  что  закажет  мне
картину для нового офиса в Найтсбридже. И я сделал то, чего  никогда  не
делал раньше: поблагодарил его и сказал, что не подведу.
   Утром в пятницу Вилли Фергюсон, коммерческий директор отца,  подкатил
к дому Мэтта. Я во второй раз отменил сеанс  с  Маккаллен,  сказав,  что
должен уехать в Бристоль на похороны.
   На прошлой неделе, в глубокой депрессии после своего увольнения, я не
мог заставить себя встретиться с ней. И конечно, была еще одна причина -
наш договор с Эми. Мне нужно было привыкнуть к этой мысли, прежде чем  я
рискну увидеться с Маккаллен и на автопилоте сообщить ей, что больше  не
свободен. К счастью, она спокойно отнеслась к моему отказу  встретиться.
Я был рад, потому что, несмотря на мое решение не сближаться  с  ней,  я
все-таки хотел закончить ее портрет.
   Вилли было за пятьдесят, он начинал лысеть, и у  него  было  огромное
пузо  -   явное   следствие   хорошего   обеденного   перерыва.   Что-то
подозрительно смахивающее на вареную фасолину застряло у него в усах.  Я
провел его в мастерскую, где  развесил  восемь  работ  для  демонстрации
своих талантов. Он мельком взглянул на картины, как будто это было  меню
в "Макдоналдсе".
   - Три  тысячи  фунтов,  -  наконец  объявил  он,  -  тысяча  авансом,
остальные  две  по  предъявлению  товара.  Прошу  вас  сделать   картину
побольше, потому что мы - большая компания. Нам  нравится  все  большое.
Примерно такого же размера, как эта, - продолжил  он,  указывая  на  мой
коллаж "игрушек для взрослых мальчиков", - только не такую странную.
   - Вы хотите что-то конкретное? - любезно поинтересовался я.
   - Что-нибудь яркое. Чтобы радовало глаз клиента.
   - Что-нибудь яркое...
   - Желтое.
   - Желтое?
   - Или оранжевое. Оранжевый тоже подойдет.
   - А как насчет цвета лайма? - спросил я, не веря  своей  удаче,  став
первым представителем новой цитрусовой школы профессора Вилли Фергюсона.
   Он  немного  поразмыслил  над  моим  предложением,  потом  решительно
сказал:
   - Нет, зеленый не подойдет. Слишком похоже на плесень. Не хочу, чтобы
наши клиенты думали, что на наших стенах развелась сырость.  Остановимся
на желтом или оранжевом. Такой цвет сильно не испортишь.
   Про себя я подумал, что,  как  только  он  уйдет,  надо  позвонить  в
магазин и заказать банку самой яркой желтой краски.
   - Кто эта пташка? - спросил Вилли, указывая на портрет Салли.
   - Просто натурщица.
   Вилли раздумчиво наклонил голову.
   - Поразительно, - заключил он. Я тут же раздулся от гордости.
   - Вам нравится?
   - Еще как! Уже много лет не  видал  таких  крепких  титек  и  круглых
бедер.
   Вот так. С хорошим (Эми) в жизнь  приходит  и  плохое  (необходимость
просить помощи у отца), и ужасное (желторотое  безобразие,  которым  мне
придется украсить стены приемной нового отцовского офиса). Но жаловаться
не на что. На счету у меня снова завелись деньги. Я хотел перемен, я  их
и получил.
   Получил и расписался.
   Смотрю на Эми. Она еще спит. Неплохо бы и мне к  ней  присоединиться,
но голова занята мыслями, и мне сейчас не уснуть. Есть, конечно, соблазн
залезть под одеяло и устроить ей приятный утренний сюрприз, но мы поздно
вчера легли, так что пусть спит. Я вылезаю из кровати, одеваюсь,  иду  в
соседнюю кулинарию. Вернувшись, на кухне нарезаю копченого лосося, делаю
бутерброды. Да, это расточительство. Такое  же  расточительство,  как  и
вчерашняя покупка - я настоял на том, чтобы мы  купили  Эми  платье.  Но
именно безрассудные поступки делают жизнь веселей. Для чего иначе  нужны
деньги?
   Я вхожу в спальню, но постель пуста. В ванной Эми  тоже  нет.  Иду  в
коридор, зову ее, но никто не отвечает, и я направляюсь вниз.
   Нахожу ее в мастерской. Балкон закрыт, и  в  комнате  влажно,  как  в
джунглях. Она сидит на  полу,  сложив  ноги  по-турецки.  На  ней  белые
трусики и моя черная рубашка с Джимми Хендриксом.  Инь  и  Янь.  Но  мое
внимание  привлекло  не  то,  что  на  ней  надето,  а   то,   что   она
рассматривает.  Незаконченный  портрет  Салли  Маккаллен.  Незаконченный
портрет красавицы Салли Маккаллен. Незаконченный портрет красавицы Салли
Маккаллен, грудь и попа которой вызвали восхищение Вилли Фергюсона.
   - Я все могу объяснить, - говорю я. Эми не поворачивается.
   - Так вот, значит, какая она, Салли. Салли, твоя модель.
   - Нет, правда, - пытаюсь снова вставить я, - это не то, что...
   Эми поднимает руку.
   - Может быть,  я  ошибаюсь,  -  говорит  она,  по-прежнему  глядя  на
Маккаллен, - но разве  не  твои  слова,  что  она  -  цитирую  дословно:
"Грязная шлюха. Не решился бы даже палкой до нее  дотронуться.  Но  ведь
для этого и нужна обнаженная натура, так? Голая натура  должна  быть  не
привлекательной, а интересной. Иначе это  была  бы  просто  порнография.
Чтобы несчастные извращенцы могли кончить, глядя на красивую девушку".
   Наконец она поворачивается ко мне. При виде выражения ее  лица  целый
отряд спецназа мог бы от страха в штаны наложить.
   - Ты ведь именно так и сказал?
   - Да, но...
   - Но что, Джек? Но ты наврал? Ты наврал, что она  не  сногсшибательно
красива? Или что ты не из тех  несчастных  извращенцев?  Что  конкретно?
Давай, мне бы хотелось знать. Что, язык проглотил?
   Я смотрю в пол. Я не просто его проглотил. Я его разжевал,  проглотил
и переварил. Нет, ну а что я могу  сказать?  Да,  я  наврал.  Да,  Салли
Маккаллен потрясающе красива. И  да,  я  наверняка  в  какой-то  степени
извращенец.
   В конце концов  я  произношу  то  единственное,  что  могу  в  данной
ситуации:
   - Прости.
   И смотрю на нее, надеясь, что она все-таки простит мне мою тупость.
 
6 
ЭМИ 
 
   Меня никогда в жизни так не унижали!
   Никогда.
   И я очень зла.
   Оборачиваюсь на дверь, за которую меня выставили, и выдаю  энергичное
движение средними пальцами обеих рук. Только так  я  могу  противостоять
желанию пнуть дверь.
   Разгневанно шлепаю по дороге, бормочу все известные мне ругательства,
и свинцовые тучи нависают  над  моей  головой.  К  тому  времени,  когда
добираюсь до подземки, небеса разверзлись, залив меня потоками воды.
   Эми Кросби обтекает.
   Не думала, что с временной работы могут уволить. Была уверена в своей
дипломатической неприкосновенности. И явно ошибалась.
   Похоже, в последнее время мне особенно хорошо удается ошибаться.
   И мне это не нравится.
   Конечно, я не должна была врать Элейн,  что  умею  работать  с  любым
коммутатором. Надо было сказать ей правду, но, если не  соврешь,  вообще
никакой   работы   не   получишь.   Это   первое   правило    временного
трудоустройства: ставить галочку в окошке "Да" напротив каждого навыка в
списке.
   Когда позвонила Элейн и сказала, что есть работа  на  две  недели,  с
хорошей  зарплатой,  в  офисе  крупной  юридической   фирмы,   я   сразу
согласилась. Она просмотрела мою анкету.
   - Хорошо. Ты раньше работала с  цифровой  системой  Элонексик-950,  -
радостно сказала она, - значит, справишься.
   - Конечно, - ответила я, не услышав ни  единого  ее  слова,  мысленно
подсчитывая свою зарплату и думая о стильных туфельках,  которые  видела
на прошлой неделе.
   Да и вообще, что может быть сложного в секретарской работе? Ее я могу
выполнять даже стоя на голове. Поэтому  мысль  о  моей  профессиональной
непригодности не посетила меня ни пока я тащилась через  весь  Лондон  в
Сити, ни когда шагала через огромный  и  роскошный  вестибюль  к  своему
рабочему месту. Даже  когда  вписала  свой  зад  в  кресло  космического
дизайна и представилась Анджеле из отдела кадров,  у  меня  не  возникло
сомнений в св