в любом случае.  Ты  приехал  в  Рейнснес,
чтобы остаться!
   - Нет, Дина. Я не могу остаться.
   - Тогда зачем ты приехал?
   - Чтобы увидеть тебя.
   - Ты думаешь, что Дине из Рейнснеса достаточно, чтобы кто-то приезжал
только для того, чтобы посмотреть на нее?
   Ее голос был голодным волком, который проваливался в глубоком снегу.
   - Ты думаешь, что  можешь  приезжать,  получать  то,  что  хочешь,  и
уезжать снова? Неужели ты так глуп?
   Он с изумлением смотрел на нее:
   - Дина, разве я что-нибудь обещал тебе?  Говорил  о  женитьбе?  Давал
слово?
   - Иногда слова не нужны! - отрезала она.
   - Я думал, мы понимаем друг друга.
   Она не ответила. Встала и острыми ногтями содрала с юбки приставший к
ней мусор. Лицо у нее было совершенно белое. Губы покрыты  инеем.  Глаза
словно замерзшие колодцы.
   Он тоже встал. И несколько раз позвал  ее  по  имени,  словно  просил
прощения.
   - Ты думаешь, из Рейнснеса можно уехать против  моей  воли?  Думаешь,
можно приехать, посеять свое семя  и  снова  уехать?  Думаешь,  все  так
просто?
   Он не ответил. И снова сел  в  вереск.  Ему  хотелось  успокоить  ее,
позволив выплеснуть на себя весь гнев.
   - Я должен вернуться в Россию... Пойми, я  занимаюсь  делом,  которое
надо довести до конца.
   - Иаков хотел остаться в Рейнснесе, однако  ему  пришлось  уехать,  -
сказала Дина, не глядя на Лео. - Но он здесь, со мной. Навсегда.
   - Твой муж умер, а я умирать не собираюсь. Если будет ребенок, я...
   Она жестко рассмеялась, схватила ружье  и  решительно  направилась  в
лес.
   Он встал и пошел за ней. Вскоре  он  понял,  что  она  начала  охоту.
Напряглась и была начеку. Словно  хотела  избыть  свою  ярость,  целиком
сосредоточившись на охоте. Она бесшумно кралась между деревьями.
   Лео улыбнулся.

***

   Вениамин следил за ними из своего укрытия. С большой осины,  вставшей
над каменной россыпью. Замерев, он следил за их объятием у камня. Лоб  у
него  прорезали   морщинки,   губы   приоткрылись.   Уголок   рта   стал
подергиваться.
   Он не слышал, о чем они говорили. Потом они пошли дальше и  на  время
исчезли из виду.
   Вениамин  крался  за  ними.  Ему  хотелось  увидеть  все,   оставаясь
невидимым.

***

   Лео спокойно шел за Диной, скользя глазами по ее фигуре.
   Низкое осеннее солнце тянулось к  ней,  а  она  искала  тень  Лео  на
стволах деревьев и на вереске.
   Выйдя на поляну, Дина остановилась и обернулась к нему:
   - Иаков погиб в омуте, потому что не понял, кто я.
   - Что ты хочешь этим сказать? - У Лео на душе стало легче, оттого что
она снова заговорила с ним.
   - Он упал в пропасть. Потому что я так хотела.
   - Как это? - прошептал он.
   Она отступила на несколько шагов. Медленно. Подняв руки.
   - Я столкнула сани.
   Он судорожно глотнул воздуха и хотел подойти к ней.
   - Стой там! - приказала она. Он замер среди вереска.
   - Нильс тоже не понял, кто я. Но он ушел сам.
   - Дина!
   - Плод вышел у меня с кровью в  Фолловом  море.  Ему  будет  лучше  у
Ертрюд... Потому что ты не приехал!
   - Дина, иди сюда! Объясни, о чем ты говоришь. Прошу тебя!
   Она опять повернулась к нему спиной и медленно пошла по поляне.
   - Ты снова уедешь в Россию? - крикнула она ему на ходу.
   - Но я все равно вернусь! О каком плоде ты говорила?
   - А если не вернешься?
   - То знай, что  мои  последние  мысли  были  о  тебе.  Расскажи,  что
случилось в Фолловом море?
   - Иаков и все другие - они остались со мной. Я нужна им.
   - Но ведь они умерли! На тебе нет вины...
   - Что ты можешь знать о вине?
   - Кое-что. Мне приходилось убивать...
   Она неожиданно повернулась к нему.  Остановилась,  глядя  на  него  в
упор.
   - Ты только так говоришь! - гневно крикнула она.
   - Нет, Дина.  Это  были  предатели,  они  могли  погубить  других.  И
все-таки... я чувствую на себе вину.
   - Предатели! Ты хоть знаешь, как они выглядят?
   - По-разному. Они могут выглядеть, как Дина Грёнэльв,  которая  хочет
привязать мужчину к своей юбке.

   Я Дина, я вижу,  как  Лео  выходит  из  тени.  Бородатый,  грязный  и
оборванный. Дуэльный пистолет Пушкина он держит, будто томик стихов. Ему
что-то от меня надо.
   Но я не  подпускаю  его  слишком  близко.  Я  зарядила  ружье,  чтобы
охотиться. Лео не понимает своего же блага. Он хочет  что-то  рассказать
мне о новом царе Александре II. Но я устала. Я слишком долго шла. Мне не
хватает лошади.
   Я Дина, я  говорю  разбойнику:  "Сегодня  ты  встретишь  Ертрюд.  Она
освободит тебя от всех тревожных мыслей, и тебе не придется  бежать  как
предателю".
   Я показываю на Каина и мечу его голову. Чтобы его было легко узнать в
другой раз. Потому что он будет избранным и защищенным. Во веки веков.
   Я укладываю его на вереск,  в  объятиях  Ертрюд  он  всегда  будет  в
безопасности. Я смотрю на него. В его зеленых глазах еще есть жизнь.  Он
что-то говорит мне. Яркий красный ручеек бежит у него  изо  рта  мне  на
руку. Я обнимаю его голову, чтобы он не был один  в  темноте.  Он  видит
Ертрюд.
   Варавва, ты слышишь меня? Лорк будет играть тебе на виолончели.  Нет,
на пианино! Он сыграет тебе Sonata quasi ипа Fantasia. Ты  видишь  меня?
Узнаешь?
   Неужели я навеки осуждена на это?

   Неожиданно на склоне возник Вениамин. Его крик продырявил  небеса.  В
солнечных сполохах бились секунды.

   Я Дина. Я вижу, как из горы вышел Вениамин. Рожденный  из  паутины  и
железа. Лицо его растерзано болью.
   Я глаза Ертрюд, я вижу ребенка, вижу самое себя. Я Дина, я вижу!

КОРОТКО ОБ АВТОРЕ

   В  конце  прошлого  века,  считавшегося  "золотым  веком"  норвежской
литературы, была названа Великая Четверка норвежских писателей -  Ибсен,
Бьёрнсон, Хьелланд и Ли. В конце нынешнего века Норвежский книжный  клуб
назвал свою Великую Четверку, в нее вошла и Хербьёрг Вассму.
   Каждой  своей  книгой  Хербьёрг  Вассму   подтверждает   свою   славу
превосходного рассказчика. Напряженный  сюжет,  драматические  коллизии,
психологическая   убедительность   отличают   все    ее    произведения.
Писательницу не зря называют в Норвегии королевой  прозы.  Книги  Вассму
переведены на все европейские языки и изданы  в  двадцати  странах.  Она
лауреат многих почетных литературных премий,  и  не  только  норвежских.
Так, в 1987  г.  она  была  удостоена  самой  престижной  в  Скандинавии
литературной премии Северного Совета, в 1996 г. получила датскую  премию
как самая читаемая из всех иностранных писателей, а три  года  назад  ее
творчество было отмечено  французской  премией  Жана  Моне,  после  чего
писательница стала популярна в Европе не меньше, чем в Норвегии.
   Хербьёрг Вассму родилась в 1942 г.  на  севере  Норвегии.  Ее  первая
книга - сборник стихотворений под названием "Взмахи крыльев"  -  увидела
свет в 1976 г. Через пять лет Вассму  заявила  о  себе  как  о  прозаике
первым романом трилогии "Дом с  застекленной  верандой".  Следующие  два
романа подтвердили и  закрепили  успех  первого.  Еще  одна  трилогия  -
семейная  хроника  "Книга  Дины",  "Сын  счастья",  "Наследство  Карны",
публиковавшаяся с 1989 по 1997  г.,  была  встречена  читателями  с  еще
большим энтузиазмом, а кинематографисты Дании, Германии, Франции, Швеции
и Норвегии поставили по ней фильм (совместное производство).
   Действие последней книга писательницы "Седьмая встреча",  изданной  в
2000 г., в отличие от предыдущих романов, происходит в наше время.



    Хербьёрг ВАССМУ
    КНИГА ДИНЫ II
    СЫН СЧАСТЬЯ

Перевод с норвежского Л. Г. Горлиной. OCR Альдебаран


УНЕСЕННЫЕ СЕВЕРНЫМ ВЕТРОМ...

   Хербьёрг Вассму - самая популярная в Европе современная скандинавская
писательница,  лауреат  множества  престижных  литературных  премий.   В
Норвегии соотечественники называют ее  королевой  прозы,  а  европейская
критика в один голос провозгласила Вассму новой Маргарет Митчелл.
   Бурные,  полные  страстей  и  опасных  приключений  истории  о  жизни
непредсказуемой,  яркой  и  своевольной  красавицы   Дины,   безусловно,
достойны называться "Европейские Унесенные Ветром".
   Напряженным  сюжетом,  драматическими  коллизиями  и  психологической
убедительностью романы о  Дине  привлекли  не  только  читателей,  но  и
кинематографистов. В 2002 году на российские экраны выходит  европейский
блокбастер "Я - Дина", снятый по произведениям Хербьёрг Вассму.

   ПОСВЯЩАЕТСЯ ИБУ

   ЕСЛИ БЫ ЧЕЛОВЕК И  В  САМОМ  ДЕЛЕ  СТРЕМИЛСЯ  К  СЧАСТЬЮ,  ТО  ИДИОТ,
НЕСОМНЕННО, ПРЕДСТАВЛЯЛ  БЫ  СОБОЙ  ОБРАЗЦОВЫЙ  ЭКЗЕМПЛЯР  ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
РОДА.
   Фридрих Ницше

ПРОЛОГ

   И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы, и птицы небесные - гнезда;  а
Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову.
   Евангелие от Матфея, 8:20

   Я муравей в вереске. Или птица, заблудившаяся в мироздании. Далеко от
земли. И все-таки Дина так близко, что я чувствую на лбу ее дыхание.
   Она стоит как столп, широко расставив ноги и вытянув вперед руки.  Из
рук что-то падает. Сердито поет металл, ударившись о камень.  Я  никогда
не забуду этой песни. Потом, когда мне покажется, что наступила  тишина,
зашевелится вереск. Я услышу его сухой шелест. Башмаки  Дины,  прикрытые
юбкой, медленно отступят назад. И исчезнут из круга того, что случилось.
   В круге останусь я. И человек. Он  лежит  в  вереске,  и  голова  его
покрыта красной пеной. Пена шевелится, ползет. Дальше, шире. Вокруг  нас
все становится красным. Вокруг него и меня. А она уходит от нас.  И  нам
ее не достичь. Она покинула пределы, очерченные ее юбкой.
   Я не муравей и не  птица.  Я  никто.  И  все-таки  я  заставляю  себя
подняться. Заставляю себя возникнуть из  воздуха  так,  чтобы  она  меня
увидела.
   Тогда я чувствую на себе ее руки. Они  касаются  моей  головы.  Плеч.
Шеи. Лица. Она  медленно  надавливает  пальцами  мне  на  глаза.  И  все
становится черным. Мне не больно. Но страшно.
   Она обнимает меня, как хрупкий и  легкий  предмет.  Держит  в  руках,
крепко прижав к себе.
   Я чувствую запах ее кожи. Это запах выжженной солнцем травы  и  пота.
Пряный и соленый. Но самой Дины я  не  вижу,  потому  что  она  пальцами
закрыла мне глаза, раз и навсегда.
   Я почувствую, как напрягутся ее мышцы еще до того, как она  оттолкнет
меня. Оттолкнет грудью, животом и руками.
   Я слышу, как бьется ее пульс.  Словно  быстрое  течение  подо  льдом.
Близко и страшно.
   К коже приникает холод. И я, слепой, бреду один во  Вселенной.  Боясь
упасть, я поджимаю ноги. Я готов к  тому,  что  меня  ожидает.  Закрываю
руками лицо. Хочу защититься от падения.
   Потом я понимаю, что парю в  воздухе.  Лечу.  И  голос  Дины,  словно
ночной ветер, влетает в мое окно: "Благословляю тебя, Вениамин, ты - Сын
Счастья!"
   Говорят, что скрытая правда легко оборачивается ложью. В таком случае
лжи в мире больше, чем мы думаем.
   Я никому не сказал, кто бросил ружье в вереск.  Может,  уже  тогда  я
пустился на поиски своей правды?
   Может, правда, о которой мы молчим, на самом деле - ложь?
   Бог молчит. Так неужели Бог поэтому лжец?
   В Писании сказано, что мы созданы по образу и подобию Божьему.
   В таком случае, не своим ли искусством умалчивать  правду  мы  больше
всего походим на Него?

   Только тот, кто испытывает страх,  находит  покой,  только  тот,  кто
спускается в  подземное  царство,  спасает  любимого,  только  тот,  кто
обнажает нож, спасает Исаака.
   Иоханнес де Силенцио
   . Страх и трепет

   И это тоже я. Человек, который в чужом городе пытался  обрести  себя.
Но ничто не соответствовало действительности.  Моя  жизнь  мчалась  мимо
меня. То вверх, то вниз. То вперед, то назад. Люди, которых  я  встречал
на улице, носили маски. Все без исключения. Они были Диной,  то  и  дело
менявшей костюмы, чтобы я не узнал ее.
   Небо казалось блестящей монетой, на которую  плевались  выстроившиеся
рядами кирпичные трубы.
   Кто-то написал мне и попросил забрать Динину виолончель. Так принято,
что друзья или родственники после смерти владельца забирают его вещи.  Я
не позволил себе поверить в смерть Дины, потому что хотел найти ее живые
следы.
   Впереди меня, покачивая бедрами, шла женщина в широкополой  шляпе.  Я
вспомнил то, что однажды сказал мне Анд ере: "Берегись  женщин,  которые
прячут лицо под шляпой, тогда как бедра их словно обнажены. Эти  женщины
не так застенчивы, но и не так уж обнажены, как тебе может показаться".
   Можно  представить  себе,  что  виолончель  похожа   на   женщину   с
обнаженными бедрами.  Виолончель  Дины  стояла  где-то  здесь,  в  чужом
городе, прислоненная к стене, и чрево ее было полно рыданий.
   Можно убедить себя, что, найдя виолончель, ты  найдешь  рыдания.  Или
смерть. А может, и то и другое.
   Можно также бесконечно спорить с собой, как назвать свои  действия  -
поступком безумца или естественной реакцией ребенка. Но  как  ни  назови
их, все это одинаково смешно.
   Я никогда не играл на виолончели, и у меня  даже  в  мыслях  не  было
научиться играть на ней. Наверное, она  не  представляла  собой  большой
ценности, и я спокойно пережил бы ее утрату. Но решение было принято:  я
найду инструмент и отвезу его в Рейнснес.
   Люди, торопливо сновавшие мимо меня, чужие голоса,  непонятный  язык,
моя собственная растерянность - все  это  стало  адом,  отрава  которого
проникала в каждую пору. Я был маленьким мальчиком; Дина  посадила  меня
на лошадь и сказала, что поведет ее под уздцы, пока мы  не  минуем  двор
усадьбы, а потом отдаст поводья мне.
   Уже на грязном, чадящем вокзале меня охватило чувство, будто я  попал
в подземное царство. Я Орфей. Я спускаюсь в царство  мертвых  в  поисках
женщины.
   По дороге с вокзала я несколько раз ощупывал внутренний карман пальто
- на месте ли письмо с  адресом;  хотя  уже  дважды  назвал  этот  адрес
извозчику и он кивком головы подтвердил, что понял меня.
   Большой дом стоял немного отступя от  улицы  и  был  обнесен  высокой
оградой. Вход преграждали решетчатые ворота, заостренные вверху и  внизу
зубья напоминали наконечники копий. Дикий виноград и сорняки  уже  давно
завоевали клумбы у подъезда. Дом выглядел необитаемым.
   Я попросил извозчика подождать, а сам  подошел  к  воротам  и  дернул
позеленевшую ручку звонка. Где-то в доме ворчливо  залился  колокольчик.
На этом все  и  кончилось.  Я  попробовал  открыть  ворота.  Они  грозно
заскрежетали, однако не открылись.
   Я подергал их. Покричал.  Меня  охватил  детский  гнев.  Одиночество,
разочарование, усталость. Виной всему был этот жесткий язык,  которым  я
не владел. Вениамин рвался к Дине. К своей матери!
   Я презирал себя. Но удержаться не мог. В ту минуту не мог!
   Наконец извозчику надоел  весь  этот  шум.  Он  хотел,  чтобы  с  ним
расплатились, - ему пора ехать.
   В соседнем доме открылось окно, из него высунулась женщина  и  что-то
крикнула мне. Я не понял ее. Но слово "wahnsinnig"
объяснило мне, что меня бранят.  Открылось  еще  несколько  окон.  Новые
крики. Послышалось слово "полиция".
   Тогда я сдался. И с чувством, что этот дом существовал только в  моем
сознании, сел на извозчика.
   Мне удалось найти  поблизости  дешевый  пансион,  и  каждый  день  по
несколько раз я подходил к тому дому. Меня мучили теплые солнечные  дни.
И моя черная одежда. Конечно, я мог бы купить себе  что-нибудь  полегче.
Денег на это у меня хватило бы. Но что делать с этой  одеждой  потом?  К
тому же хозяйка пансиона сказала, что холода могут начаться  со  дня  на
день.
   В пансионе все,  вплоть  до  жесткой  подушки,  пропахло  свининой  и
колбасой. Стены были покрыты живым узором из клопов. Из-за них  я  часто
сидел на площадях и в парках, глядя на летящие листья. Люди  спешили  по
своим делам и не обращали на меня  внимания.  Однако  меня  преследовало
чувство, будто кто-то наблюдает за мной.
   Человеку вовсе не нужно сердце, чтобы гнать кровь по жилам, думал  я.
Сила,   которая   заставляла   циркулировать   мою   кровь,   называлась
"одиночество". Им была проникнута каждая клетка моего существа.
   Умерла! - шептало мое одиночество.
   Я был Орфеем. Я должен был совершить свой подвиг. Ради кого?
   Чужой язык утомлял меня. Сперва мне казалось, что все вокруг  говорят
голосом матушки Карен. Я вернулся в детство, и она, чтобы  научить  меня
немецкому, читала мне вслух по-немецки разные  приключения.  Я  полагал,
что немного владею этим языком и могу вести на нем простой разговор. Но,
начав говорить, я быстро терял нить.  И  тогда  мне  начинало  казаться,
будто люди издают эти странные звуки нарочно, чтобы сбить меня с толку.
   Вечером, когда я лежал под окном, которое выходило на крышу и глядело
на отсутствующего Господа Бога, у меня в голове продолжали звучать чужие
голоса и незнакомые слова. Понимали ли люди, к которым  я  обращался,  о
чем я их спрашивал? Понимал ли я сам, что они мне отвечали?
   Я надеялся, что Дина жива. И в то же время боялся этого.
   Но Орфей должен был вернуться домой, разрешив эту загадку.
   Я представлял себе, что она когда-то сидела как раз на этой  скамейке
или переходила ту же улицу. Один раз мне показалось, что я  вижу  ее.  И
несколько кварталов я шел за  какой-то  женщиной.  В  конце  концов  она
обернулась, и на меня обрушился поток гневных слов.
   - Не бойтесь! Я всего лишь Орфей! - сказал я дружелюбно.
   "Тогда она бросилась бежать. Сумочка била ее по бедру.
   Из-за высоких каблуков она бежала  крохотными  шажками.  И  почти  не
продвигалась вперед. Вид у нее  был  преглупый.  Догнать  ее  ничего  не
стоило. Догнать и схватить за руку или за платье.  Она  даже  как  будто
просила об этом.
   Прошло три дня, я  по-прежнему  бродил  по  улицам.  Грязь  и  листья
прилипали к моим башмакам, словно были частицей меня самого, от  которой
мне не удавалось избавиться.
   Я встал рано, твердо решив расспросить о Дине людей в соседних домах.
Тщательно побрился и надел чистую рубашку.
   Я ходил от подъезда к подъезду и  звонил.  Стоял  и  прислушивался  к
далеким бездушным  шагам  больших  ног,  обутых  в  башмаки  на  кожаной
подошве. Маленьких - в мягкой суконной обуви. Металлический стук высоких
каблуков внушал мне страх. Так повторялось без конца. Я совершал один  и
тот же ритуал с небольшими вариациями. Люди как  будто  издевались  надо
мной, пытались запутать и заставить забыть о цели моего приезда.
   Дину  Грёнэльв  не  знал  никто.  Некоторые  отвечали   вежливо,   но
равнодушно, словно  смотрели  сквозь  меня.  Другие  были  раздражены  и
испуганы, точно я собирался напасть на них. Третьи  отвечали  холодно  и
кратко. Четвертые принимали меня за сумасшедшего. Человек, который ходит
от одной двери к другой, спрашивает о какой-то женщине и даже  не  может
объяснить, как она выглядит!
   К вечеру я  снова  пришел  по  указанному  мне  адресу.  Позвонил.  Я
приходил туда каждый день.
   И вдруг ритуал  оказался  нарушенным.  За  дверью  послышались  шаги!
Шаркающие,  но  быстрые.  В  дверях   показался   мужчина   с   длинными
серебристыми  усами  и  острым  взглядом.   Мгновение   мы   внимательно
разглядывали друг друга. Потом он нетерпеливо спросил:
   - Что вам угодно?
   Я представился и ждал, что он признает меня. Но он  смотрел  на  меня
как на постороннего.
   - Мне написали, что я могу забрать у вас виолончель фру  Грёнэльв,  -
объяснил я.
   И тут на меня обрушился поток дружеских гримас:
   - Так это ты! Меня зовут Карл Майер.  Да-да,  виолончель  хранится  у
меня.
   Мне трудно было поверить, что все это происходит  со  мной  наяву.  Я
разволновался. Вопросы хлынули разом. Я начал заикаться.
   Хозяин, кивая, внимательно смотрел на меня. Я так и не знаю, понял ли
он, что я говорил ему. Однако он пригласил меня пройти в большую мрачную
прихожую. Тяжелая массивная мебель поглощала весь воздух и  свет.  Среди
стенных шкафов и стульев с высокими спинками хозяин как будто съежился и
стал меньше ростом.
   Он оказался учителем музыки. Да, он взял на