в большой гостиной  внизу
пробили три раза. Матушка Карен очнулась. Она нежно посмотрела на  Дину,
очевидно уже забыв о рассказанных только  что  историях.  Одиночество  и
заботы о будущем опять навалились на нее.
   - Ты должна заняться чем-нибудь полезным, милая Дина!  Нельзя  только
ходить по зале день и ночь. Усадьба требует забот. Люди не знают, что им
делать. Время идет...
   Дина подняла глаза на потолочные балки. Казалось, будто кто-то  начал
рисовать улыбку на ее лице, но бросил, потому что она не получилась.
   "Почему я должна этим заниматься?" - написала Дина на черной доске.
   Матушка Карен растерялась:
   - Но ведь все это принадлежит тебе! - В глазах у нее было отчаяние.
   "Где это записано?" - написала Дина.
   Пальцы, державшие грифель, побелели.

***

   Однажды после полудня  Дина  надела  штаны  для  верховой  езды.  Как
девчонка, съехала по перилам лестницы.  Никем  не  замеченная,  вошла  в
конюшню.
   Опустив голову, Вороной прислушивался к  ее  шагам.  Как  только  она
вошла в стойло, он вскинул  голову  и  начал  перебирать  ногами,  потом
губами схватил Дину за плечо и добродушно обнажил большие зубы.
   Конь и женщина. Через минуту они были уже единым целым.
   Их заметили не сразу. Они вылетели на дорогу, идущую вдоль берега,  и
скрылись за морскими пакгаузами и холмами.
   Те же, кто успел их заметить, всплеснули руками. Уж не почудилось  ли
им? Неужели Дина и впрямь вышла из  дому?  Неужели  это  она  промчалась
сейчас на Вороном?
   Сперва их охватила надежда. Потом тревога. Ведь они уже привыкли, что
Дина не выходит из залы.
   Фому тут же нарядили следить за ней. Он оседлал лошадь  быстрее,  чем
когда бы то ни было. На его счастье, Дина уехала не в горы. Она  скакала
по черному  берегу.  Фома  догнал  ее,  но  приближаться  не  хотел.  Не
предостерег ее, когда она пустила Вороного в галоп. Это было бы ошибкой.
Он держался на изрядном расстоянии.
   Так они и скакали, словно гонимые собственной тенью.
   Наконец Дине это наскучило. Вороной был весь в мыле.  У  конюшни  она
осадила его так резко, что из-под копыт у него взметнулись  комья  льда.
Один угодил Фоме в ногу, он вскрикнул.
   Не говоря ни слова, он поставил лошадей в конюшню. Обтер  их,  принес
воды, бросил сена.
   Некоторое время Дина наблюдала за его работой. Из-за этого  руки  его
двигались как деревянные.
   Ее  глаза  скользили  по  его  узким  бедрам.  Сильным  рукам.  Рыжим
нестриженым волосам. Большому рту.
   Наконец она встретила его взгляд. Один глаз голубой, другой -  карий.
Обеими  руками  Дина  подняла  над  головой  волосы.  Опустила.   Волосы
рассыпались по плечам. Потом она повернулась и быстро вышла из конюшни.

***

   Хозяин постоялого двора, шкипер Иаков Грёнэльв написал  что-то  вроде
завещания. Он не рассчитывал, что оно понадобится так скоро,  и  поэтому
не заверил его гербовой печатью и подписями свидетелей. И не  оставил  у
нотариуса копии.
   Но он говорил ленсману об этом  документе.  Потому  что  тот  был  не
только его тестем, но и другом, и товарищем по охоте.
   Мысль о том, что в Рейнснесе лежит какое-то завещание, пусть  даже  и
не заверенное, тревожила ленсмана. Ведь у Иакова был один родной  сын  и
двое приемных.
   Конечно, Дина ему дочь, но прежде всего он  -  ленсман.  И  его  долг
состоит в том, чтобы все делалось по закону.

***

   Когда непогода улеглась, ленсман  отправился  в  Рейнснес.  Он  хотел
поговорить с Диной наедине. О Последней воле  Иакова,  которая  хранится
где-то здесь. Скорее всего в его конторе.
   Дина слушала ленсмана с непроницаемым лицом. Она ничего  не  знала  о
Последней воле Иакова и не видела никакого документа. Они с  Иаковом  не
говорили о таких вещах, написала она грифелем на черной доске.
   Ленсман кивнул, он  считал,  что  действовать  надо  быстро.  Следует
достичь  согласия  со  всеми  сторонами.  Прежде   чем   будет   принято
какое-нибудь  другое  решение.  Иначе  вспыхнет  вражда.  Он  достаточно
навидался такого за свою жизнь.

***

   Когда ленсман уехал, Дина пришла в  контору.  Ее  приход  обескуражил
Нильса.  Он  сидел  за  дубовым   письменным   столом.   Выражение   губ
свидетельствовало об удивлении  и  неприязни.  По  его  лицу  с  темными
клочками бороды и торчащими усами можно было читать как по книге.
   Дина остановилась перед столом и долго смотрела на Нильса. Он даже не
шевельнулся, чтобы помочь ей. Тогда она написала  на  грифельной  доске,
что ей нужны ключи от большого сейфа.
   Нильс неохотно встал и пошел к шкафу,  стоявшему  в  простенке  между
окнами. Там хранились ключи.
   Обернувшись, он увидел, что Дина заняла его место в крутящемся кресле
за столом. Он оказался лишним.
   Нильс положил ключи на стол, но не уходил, не спуская  с  Дины  глаз.
Кивком головы она показала ему на дверь.
   Нильс не спеша вышел.  Прошел  мимо  ящиков  в  лавке,  не  глядя  на
приказчика.
   Потом он долго бродил по усадьбе - ему вдруг захотелось поговорить, и
он донимал всех. Женщины-то у нас вдруг ожили и забегали, бросал  он  то
одному, то другому. Думают, будто что-то смыслят в делах  и  документах.
Мадам с важным видом сидит в конторе. Пожалуйста, он мешать  не  станет!
Посмотрим, что из этого получится! Могла бы  заранее  попросить  у  него
бухгалтерские книги, предупредила бы, что хочет проверить все  накладные
и контракты. Он бы все приготовил и выложил перед ней. Пожалуйста!
   Нильс  был  темноволосый  и  замкнутый,  Андерс  -  светловолосый   и
открытый. Если бы Андерс не был сейчас на  Лофотенах,  он  мог  бы  дать
Нильсу дельный совет. Но у Андерса свои заботы...

***

   Дина  искала  тщательно  и  целеустремленно.  В  шкафу   со   старыми
бухгалтерскими книгами, в железном сейфе, в ящиках и на полках.  Час  за
часом.
   Постепенно вокруг все стихло, лавка опустела.  Приказчик  заглянул  в
контору и спросил, гасить ли в лавке фонарь. Дина кивнула,  не  взглянув
на  него.  И  продолжала  искать  среди  бумаг  и  папок.   Иногда   она
распрямлялась и потирала спину рукой.
   Вечером, уже собираясь отказаться от поисков, она взглянула на старый
ящик с секретом, из светлой полированной березы, что стоял на  одной  из
заваленных полок. Его почти не было видно из-за стопок накладных и пачек
табака.
   Дина вскочила и решительно подошла к  ящику,  словно  Иаков  сидел  в
конторе и говорил ей, где искать. Ящик  был  заперт.  Однако  она  легко
открыла его перочинным ножом.
   Сверху лежали чертежи шхуны "Матушка Карен" и пачка старых  писем  от
Юхана. Дина подняла эту пачку, и  из  нее  выскользнул  желтый  конверт.
Несколько мгновений он упрямо стоял на ребре, а потом покорно лег  перед
Диной на стол.
   Дина никогда не видела его, но точно знала, что он содержит Последнюю
волю Иакова!

***

   Она все убрала по местам. Заперла ящик с  секретом  и  поставила  его
туда, где он стоял. Потом спрятала конверт под шалью, погасила  лампу  и
ощупью вышла из лавки.
   Небо заполонили луна и звезды. Северное  сияние  играло  сполохами  и
размахивало светящимся платом,  словно  вместе  с  Диной  радовалось  ее
находке.
   Дина легко прошла по замерзшей, скользкой дороге. Вошла  в  прихожую,
поднялась к себе. Никто не попался ей навстречу.
   По дому полз шепот: Дина спустилась из своей комнаты. Молодая хозяйка
пошла проверять лавку. Нильс думает, что она  хочет  проверить  счета  и
накладные.
   - Бог милостив! - радостно  сказала  матушка  Карен  Олине.  И  Олине
согласно кивнула, прислушиваясь к Дининым шагам.

***

   Дина  забралась  на  кровать.  Задернула  со  всех  сторон  полог   и
непослушными пальцами расправила Последнюю волю Иакова.
   Его голос тихо оторвался от стен и смешался с  другими  звуками.  Она
уже забыла, какой у него красивый голос. Приятный тенор, - правда, Иаков
всегда немного фальшивил, когда пел.
   Она улыбалась, пока он читал ей вслух свой документ.
   На нем не было заверенной подписи  и  гербовой  печати.  Он  содержал
только последнюю волю человека,  записанную  им  в  одиночестве  поздним
вечером. Это пришло к нему как прозрение. 13 декабря 1842 года.
   Однако,  попадись  эта  последняя  воля  на  глаза  кому  нужно,   не
посчитаться с ней было бы невозможно. Последняя  воля  Иакова  Грёнэльва
звучала  так:  жена  Дина  и  сын  Юхан  от  первого  брака   пользуются
наследством, согласно закону, пока они живут вместе.
   Иаков Грёнэльв хотел, чтобы его жена управляла  имением  и  вела  все
дела, пока Юхан не закончит учение. Она наделялась правом нанимать  всех
людей, какие ей необходимы.  Сын  Юхан  будет  продолжать  свои  занятия
богословием  и  получать  содержание  в  виде  аванса  из   своей   доли
наследства. Он может жить в Рейнснесе,  пока  не  женится,  сколько  сам
пожелает. По его желанию право на управление усадьбой передается ему.
   Жена Дина вместе с матушкой Карен Грёнэльв должны взять на  себя  все
повседневные заботы, которые касаются дома, животных и прислуги.
   Матушка Карен должна иметь не только пансион, но и пользоваться всеми
правами и удобствами до самой своей смерти.
   Приемный сын Нильс должен управлять лавкой и всеми счетами, пока  это
отвечает интересам Рейнснеса и самого Нильса.
   Приемный сын Андерс  должен  распоряжаться  судами,  отвечать  за  их
снаряжение и торговлю.
   Оба приемных сына должны получать десятую часть всех доходов, которые
будут получены благодаря их вкладу в хозяйство.
   Состояние людей, оставшихся должниками Иакова  Грёнэльва,  не  должно
пойти с молотка в  уплату  их  долга.  Была  названа  и  большая  сумма,
предназначенная для бедных. Дина потратила остаток вечера на  то,  чтобы
оказать честь Последней воле Иакова. Она написала новое "завещание".
   Она не фальсифицировала настоящее завещание, ее документ был  не  чем
иным, как "пересказом устных пожеланий", которые она слышала  от  своего
"покойного, горячо любимого мужа".
   Вообще Динино завещание было очень похоже на Последнюю  волю  Иакова,
за исключением нескольких пунктов: десятую часть приемным сыновьям  Дина
опустила. Но зато  они  должны  были  сохранить  свои  посты,  пока  это
отвечало интересам Рейнснеса и жена Дина находила это целесообразным.
   Ничего не упомянула она и о том, что Юхан при желании может взять  на
себя управление усадьбой.
   А в остальном она переписала документ красивым,  витиеватым  почерком
пункт за пунктом. Не забыв и суммы, предназначенной для бедных.
   Потом она  растопила  свою  печку.  И  зажгла  свечи,  что  стояли  в
серебряном семисвечнике перед зеркалом.
   Все время пока Последняя воля Иакова горела в чугунном  чреве  печки,
Дина улыбалась.
   Потом  она  положила  написанную  ею  бумагу  на  полированную  доску
конторки из орехового дерева. Открыто,  чтобы  каждый  зашедший  мог  ее
видеть.
   И наконец, не раздеваясь, легла навзничь на кровать.
   Неожиданно она  почувствовала  на  себе  тяжесть  Иакова.  Его  тело.
Дыхание Иакова было незнакомым. Руки - грубыми. Она  сердито  оттолкнула
его. И Иаков, подхватив брюки и шелковый жилет, ушел сквозь стену.

   Я Дина. Я чувствую, как у меня под ребрами бьется рыба. Она играет со
мной. Она еще принадлежит морю и звездам.  Плавает  во  мне  и  пожирает
меня. Я буду носить ее в себе, пока могу. Все равно она не так тяжела  и
не так легка, как Ертрюд.

   Важно не что и как происходит на самом деле, а что и как происходит в
представлении людей.
   Дина встала и  заглянула  в  печку.  Подкинула  дров.  Она  стояла  и
следила, чтобы огонь ничего не оставил от Последней воли Иакова.
   В ту ночь никто не слышал, чтобы железные подковки  Дины  стучали  по
полу.

***

   В следующий раз ленсман привез с собой писца и двух свидетелей.
   За овальным столом в зале вместе с  мужчинами  сидели  и  обе  вдовы,
старая и молодая.
   Динина бумага с воспоминаниями о Последней воле Иакова была  доведена
до сведения всех, кого она касалась, в присутствии свидетелей.
   Юхан был в Копенгагене, но матушка Карен представляла его интересы.
   Дина была одета подобающим случаю образом. В черном платье, сшитом  к
похоронам Иакова. Позвали всех обитателей дома.
   Стоя с опущенными головами вокруг  стола,  люди  выслушали  Последнюю
волю Иакова, которую рокочущим голосом  им  сообщил  ленсман.  Все  было
очень чинно. И торжественно.
   Завещания никто не требовал. Ведь произошел просто несчастный случай,
предусмотреть  который  было  невозможно.  Царство  Небесное   покойному
хозяину. Благодетелю.
   Все так или иначе получили признание. И  люди  благословляли  Иакова,
позаботившегося обо всех.

***

   Ленсман считал, что нет необходимости записывать в документ, что Юхан
будет получать содержание из своей доли  наследства,  пока  не  закончит
занятий, ибо долг всех родителей  заботиться  о  том,  чтобы  обеспечить
своим детям условия, подобающие их положению.  Не  следует  считать  это
авансом из наследства.
   Но Дина, улыбаясь, покачала головой.
   "Мы не имеем права забывать, что его отец умер", -  написала  она  на
доске.
   Ленсман смутился и с уважением посмотрел на дочь.  Потом  продиктовал
писцу желание Дины. Матушка Карен кивнула, выражая свое согласие. И  все
скрепила гербовая печать.
   Ленсман произнес речь в память о своем покойном зяте и друге, а также
в  честь  своей  дочери  и  призвал  всех  честно  трудиться.  Хозяйство
нуждается в твердой руке.
   Матушка Карен  вздохнула  с  облегчением.  Жизнь  продолжалась.  Дина
спустилась из залы.
   С каждым днем солнце поднималось все выше. Вскоре оно уже не  сходило
с северных небес даже в полночь.
   Морские птицы на свой лад помогали ему, куропатки клали  яйца.  Цвела
черемуха.

***

   Матушка Карен получила письмо от Юхана.
   Он    выражал    свое    соболезнование    и    был    настроен    на
печально-торжественный лад. Он не собирался  приезжать  домой,  пока  не
сдаст самый главный экзамен. А на похороны отца он все равно опоздал бы.
   Между строк матушка Карен прочла то, что знала и так. Юхан ничего  не
понимает ни в хозяйстве, ни в торговле. Он не хочет заниматься лавкой  и
мало что смыслит в бухгалтерии. Он  хочет  получать  содержание  в  счет
будущего наследства, пока учится, чтобы стать пастором.
   Если он и скорбел по отцу, то, во всяком случае, это не выразилось  в
желании взять на себя отцовские дела.
   Матушка Карен прочла Дине письмо вслух.
   "Мое глубочайшее соболезнование и поклон Дине в эти  тяжелые  дни"  -
так Юхан закончил свое письмо.

ГЛАВА 2

   И поставил Иаков памятник на  месте,  на  котором  говорил  ему  Бог,
памятник каменный; и возлил на него возлияние, и возлил на него елей.  И
нарек Иаков имя месту, на котором Бог говорил ему: Вефиль.
   И отправилися из Вефиля. И когда еще оставалось некоторое  расстояние
земли до Ефрафы, Рахиль родила, и роды ее  были  трудны.  Когда  же  она
страдала в родах, повивальная бабка сказала ей: не бойся; ибо и это тебе
сын. И когда выходила из нее душа, ибо она умирала, то нарекла ему  имя:
Бенони. Но отец его назвал его Вениамином.
   Бытие, 35:14-18

   Однажды матушка Карен зашла в залу не постучавшись.  Дина  одевалась,
стоя посреди комнаты.
   Ничто не скрывало ее беременности. Солнце светило в высокие  окна,  и
мудрые глаза матушки Карен сразу увидели все. Дина вдовела пять месяцев.
   Матушка Карен была маленькая и хрупкая. Рядом  с  крупной  и  высокой
Диной она скорее была похожа на редкую фарфоровую куклу, простоявшую всю
жизнь за стеклом шкафа, нежели на живого человека из плоти и крови.
   Тонкая паутина морщин дрогнула в лучах солнца,  когда  матушка  Карен
подошла к окну, чтобы почувствовать себя ближе к Богу,  к  Которому  она
вознесла свою благодарность.
   Она протянула к Дине обе руки. Но взгляд Дины был холоден, как  вода,
берущая начало из ледника.
   -  Благослови  тебя  Бог,  милая  Дина,  у  тебя  будет  ребенок!   -
растроганно прошептала она.
   Дина быстро натянула юбку и, словно защищаясь, загородилась блузкой.
   Но матушка Карен не собиралась уходить,  и  тогда  Дина  выразительно
шагнула вперед. Один небольшой, но решительный шажок.
   Матушка Карен не успела опомниться, как уже стояла в темном  коридоре
перед закрытой дверью.

***

   Взгляд Дины преследовал матушку Карен. Не только днем, но и ночью, во
сне. Она не знала, как ей приблизиться к этому замкнутому созданию.
   На третий день после безрезультатных попыток поговорить с  Диной  она
пришла на кухню к Олине, чтобы найти у нее утешение и добрый совет.
   Олине приняла ее, сидя у стола. На ней  было  два  передника  -  один
поверх другого.
   Пышнотелая, полногрудая, никогда  не  вскормившая  ни  одного  живого
существа, Олине между тем держала себя так, словно  была  матерью  всего
сущего.
   Она  знала,  даже  не  задумываясь  об  этом,  что  повелевает  всеми
благодаря одному своему присутствию. Своими опущенными  уголками  губ  и
морщинистым лбом, за которым скрывалась забота обо всех.
   Олине считала, что  молодой  хозяйке  прежде  всего  нужен  покой.  И
хорошее  питание.  И  теплые  лопарские  сапожки  вместо  этих   ужасных
башмаков, в которых она ходит по комнате, где вечно дует.
   По мнению Олине,  Дина,  в  ее  положении,  должна  была  чувствовать
тревогу, потому что рядом с ней не было мужа.
   - Женщину и не такие напасти способны выбить из колеи, - сказал  она,
закатив глаза к потолку. Словно знала десяток подобных случаев.
   Нельзя ждать, чтобы  такая  молодая  женщина  после  всех  испытаний,
выпавших на ее долю, видела благословение  Божье  в  том,  что  ей  дано
продолжить род.
   Таким образом, Олине все свела к вопросу о времени и заботе.

***

   Ошиблись все, кто считал, будто в тот день, когда Дина  наведалась  в
контору, она навсегда покинула залу и вернулась к обычной жизни.
   Правда, Дина ходила в конюшню. И даже, к ужасу матушки Карен,  ездила
верхом. Это в ее-то положении!  Но  вообще  все  время  она  по-прежнему
проводила в зале. Там ела. Там жила.
   Когда матушка Карен пыталась  уговорить  ее  спуститься  в  столовую,
особенно если в доме были гости, Дина только  улыбалась  и  отрицательно
качала головой. Или делала вид, что не слышит.
   Она вернулась  к  обычаям  своего  детства.  Тогда  она  тоже  ела  в
одиночестве. Потому что отец не переносил ее  присутствия.  Особенно  за
столом.

***

   Фома пытался поймать взгляд Дины,  когда  она  выводила  коня,  чтобы
отправиться на прогулку. Он помогал ей  сесть  верхом,  складывая  руки,
чтобы она могла поставить на них ногу, как на ступеньку.  Это  он  начал
делать, когда услыхал, что она ждет ребенка.
   - Надо бы пока пользоваться  седлом,  -  сказал  он  однажды,  бросив
робкий взгляд на Динин живот.
   Ответа он не ждал. Ведь Дина была немая.

***

   Люди открыто судачили о том, что  фру  Дина  ждет  ребенка,  что  она
онемела и сторонится людей.
   Все жалели старую матушка  Карен,  которая  пыталась  одна  управлять
такой большой усадьбой. Ведь ей за семьдесят и у нее больные ноги.
   Люди рассказывали, будто Дина швырнула в  доктора  стулом,  когда  он
нежданно-негаданно явился к ней, чтобы лечить ее от хандры и уныния.
   Говорили, будто  Дине  пригрозили  сумасшедшим  домом,  если  она  не
возьмется за ум, но угроза оставила  ее  равнодушной.  Правда,  она  так
взглянула на доктора, что тот почел за лучшее удалиться, не осмотрев ее.
   Матушка Карен угостила доктора пуншем и накормила куропаткой с вином,
а после обеда предложила  ему  сигары,  лишь  бы  загладить  неучтивость
молодой хозяйки.

***

   Дина со злостью грохотала ящиками комода. Одежда больше не  лезла  на
нее.
   Живот и груди набухли, молодое тело разрослось до таких размеров, что
могло бы вызвать жгучую зависть всех, кого судьба обделила этим. Но Дина
не показывалась на людях.
   Она только мерила шагами залу и никого не желала видеть.
   В конце концов матушка Карен все-таки заш