ежного крепового шелка от Энн Клайн, с разрезом  с  одной  стороны  от
колена до икры, было украшено стеклярусом, который вспыхивал  и  переливался
при каждом ее движении. Время  от  времени  в  разрезе  интригующе  сверкала
длинная загорелая нога, а под прозрачным  материалом  угадывались  остальные
части тела, волнующие и соблазнительные. Джо Энн не  надела  драгоценностей,
чтобы не потерялась  очаровательная  сексуальная  простота  платья.  В  этом
платье она была почти что одинока. Вокруг нее сверкали и переливались столпы
плутократии, однако Джо Энн, которая могла  позволить  себе  любую  из  этих
драгоценностей, и все сразу, ограничилась простыми серьгами с бриллиантами в
один карат.
   Оказавшись на карусели тесно прижатым  к  Джо  Энн  в  деревянном  седле,
рассчитанным на одного человека, Бобби Стэнсфилд не сдавался. Стэнсфилды  не
сдаются никогда.
   - Знаете, мы, холостяки, так страдаем от одиночества.
   - А я слышала другое. Поговаривают, что на Норт-Энде по  выходным  бывает
больше попок, чем сортов "Хайнца".
   Одной из наиболее привлекательных черт Бобби Стэнсфилда был его смех.  Он
был задорный, раскованный, очаровательный и  абсолютно  искренний.  Джо  Энн
ощутила, как в нее  закрадывается  тревога.  Этот  мужчина  чуточку  излишне
привлекателен, а ставки высоки. Безопасней вернуться к столу.
   Когда музыка смолкла, Джо Энн была непреклонна.
   - Пойдемте, Бобби. Пора перекусить. Я  готова  сожрать  лошадь.  Мне  так
хочется есть.
   Взяв Бобби за руку, Джо Энн повела его назад к шатру.
   Среди блюд лошади не значилось, и Джо Энн пришлось помучиться с холодными
закусками, включавшими шотландского лосося, приплывшего в тот  день  от  Ди,
лангустов из Мэна,  креветок  из  Флоридского  залива,  разделанных  крабов,
нарезанного филе миног и поджаристого яблочного  пирога.  Подавались  "Батар
Монраше" 1973 года с моллюсками, раками и рыбой, освежающее "Шато  Бейшвель"
1966 года с говядиной и "Дом Пераньон" 1971 года с пирогом.
   Когда подали кофе, вечер оживился в самом широком смысле этого слова.  Во
время пикника люди за  столиками  держались  более  или  менее  вместе,  они
танцевали и разговаривали друг с другом. Теперь,  когда  благодаря  выпитому
общий настрой участников вечера стал более свободным,  связи  между  гостями
ослабли, и начала проявлять себя хорошо  известная  разновидность  "столовых
прилипал". Опытные люди считали этот момент наиболее  опасным,  но  и  самым
многообещающим для того,  чтобы  предпринять  взвешенные  шажки  в  светском
восхождении. Выпивка добавляла  куража  робким  членам  общества,  однако  и
суждения становились менее осмотрительными, и пол  под  шатром  положительно
оказывался усеян скользкой банановой кожурой, опасной для  неосторожных.  На
этом этапе "имущие" надменно ожидали, как "неимущие" начнут подходить, чтобы
засвидетельствовать им свое почтение.  В  задачу  парвеню,  претендующих  на
вертикальное перемещение, входило  обеспечить  себе  место  за  столом,  где
сидела социально возвышающаяся над ними  группа.  В  план  действий  "лучших
собак" входило как можно дальше  отогнать  назойливых,  за  исключением  тех
случаев, когда принималось решение демонстративно поддержать того или  иного
протеже в его восхождении по лестнице. Компания, где  сидели  Дьюки,  являла
собой горшок с медом, вокруг  которого  жужжали  самые  честолюбивые  пчелы.
Залогом этого всегда оставалась Марджори Донахью.
   К моменту появления Элинор Пикок двое  или  трое  неудачливых  обитателей
Палм-Бич уже получили условные команды "не задерживаться". Ситуация у Элинор
была сложной. Являясь безусловным членом  одного  из  стариннейших  семейств
города, она, тем не менее, никак не могла вполне добиться успеха в  светских
соревнованиях. Вечера у Элинор были скучны, а стол и икебана серенькими,  им
так же не хватало вдохновения, как хозяйке - положения. К тому же Пикоки  не
были богаты. У них было, разумеется, хорошее происхождение, они состояли  во
всех клубах, в которых положено состоять, однако дом их в Норт-Энде стоял не
на морском побережье и не на озере, а летние поездки в  Коннектикут  длились
несколько меньше, чем считалось желательным. К тому же  Арч  Пикок  работал.
Само по себе это еще не было катастрофой, но и не прибавляло очков в городе,
где умным считался тот человек,  который  получил  в  наследство  состояние,
сколоченное до него, и присматривал  за  этим  состоянием  или,  точнее,  за
людьми, которые присматривали за его состоянием.
   Элинор Пикок раздражало то, что она не входила  в  число  "лучших  собак"
Палм-Бич,  и  она  расчесывала  зудящее  место  до  тех  пор,  пока  оно  не
превратилось  в  воспаленную  багровую  рану,  болезненно  выставляемую   на
всеобщее обозрение. Иногда Элинор прикрывала эту язву и становилась милой  и
беззаботной в борьбе за место под солнцем,  которое,  как  она  считала,  по
праву принадлежало ей. В  другие  моменты  ее  охватывала  циничная,  бурная
агрессивность, во время которой желчь угрожающе изливалась на тех,  кто,  по
мнению Элинор, безосновательно занимал ее место. Самый подходящей мишенью ей
представлялась Джо Энн. Неясное происхождение и чересчур красивая внешность.
Несколько раз Элинор устраивала на нее охоту, но Джо  Энн  всегда  удавалось
вывернуться из самых свирепых тисков.
   Сегодня вечером, однако, Элинор Пикок полагала, что в ее руках  оказалось
совершенно  особое  средство  поражения,  и   она   собиралась   максимально
использовать его убойную силу. И Питер Дьюк, и  -  что  еще  более  важно  -
Марджори Донахью смогут непосредственно наблюдать за тем, как она обрушит на
Джо Энн огонь изо всех орудий, чтобы потопить ее навсегда.
   В течение целого вечера, с жадностью глуша вино, Элинор  Пикок  смаковала
свой будущий триумф, в котором была уверена. И  вот  в  раздуваемом  ветрами
самоуверенности платье из белой тафты Элинор под полными парусами  причалила
к столику Дьюков, и все окружающие вытянули шеи, чтобы посмотреть,  окажется
ли она удачливее тех трех соискателей, которые уже Провалились.
   Джо Энн заметила появление старинной неприятельницы и  обратила  внимание
на покрасневшую кожу выше пышной, хотя и бесформенной груди и ниже  довольно
средненького алмазного ожерелья. Она носом почуяла беду.  Являясь  ветераном
тысячи подобных стычек, Джо Энн  стала  выискивать  себе  союзника.  Сегодня
вечером от Питера никакой помощи ждать не приходилось. Он весь вечер  бросал
на нее злобные взгляды.
   Нагнувшись над столом, Джо Энн положила  руку  на  загрубелое  предплечье
Марджори и стала массировать морщинистую кожу.
   - О, Марджори, я так рада, что вы приехали сегодня вечером. Я  уже  много
недель так не смеялась - со времени Бала Сердце.
   Тогда Марджори тоже сидела за их столиком.
   -  Привет  всем.   Вымученное   дружелюбие   приветствия   Элинор   Пикок
подействовало на сидящих за столиком  как  огромная  сырая  волна.  В  ответ
послышались приветствия, произносимые с различной степенью энтузиазма, но во
всех случаях - с незначительной.
   - Марджори, вы, как всегда, выглядите прекрасно, - обворожительно солгала
Элинор.
   Старая карга выглядела так, будто ее мучила какая-то смертельная болезнь.
   Поднеся фитиль  к  орудию,  Элинор  подготовилась  к  атаке  и  угрожающе
развернулась в сторону Джо Энн.
   - О, Джо Энн, я и не заметила, что вы здесь, - солгала она. - Вы  знаете,
я на днях познакомилась в Нью-Йорке с совершенно  исключительным  человеком.
Он сказал, что весьма хорошо знавал вас раньше.
   Для всех присутствовавших за столом, за очевидным  исключением  Джо  Энн,
слова Элинор Пикок прозвучали  совершенно  безобидно.  Это  был  стандартный
гамбит столовой прилипалы. С помощью  заявления  об  общем  знакомом  Элинор
намеревалась втереться в доверие к людям, стоящим выше нее  на  общественной
ступеньке. Большую тревогу могло вселить слово "исключительный", но никто не
обратил на него внимания.
   Однако Джо Энн словно ударило током. Она чертовски нервничала  при  любом
упоминании о Нью-Йорке,  а  упоминание,  сорвавшееся  с  губ  Элинор  Пикок,
обладало особой значимостью.  Только  Джо  Энн  уловила  жестокую  улыбку  и
вселяющий ужас подтекст. Слово "знавал" несло в себе  почти  что  библейский
смысл, а слова "весьма хорошо" - означали действительно хорошо.
   Впервые за  многие  годы  Джо  Энн  Дьюк  испытала  чувство  страха.  Оно
пронеслось по ее телу, как приливная волна, унося вес,  вымывая  все  мысли,
парализуя ее своей чудовищной силой. О Боже! Не сейчас. Не здесь. На  глазах
королевы.  На  глазах  мужа.  На  глазах  сенатора   Стэнсфилда.   Джо   Энн
почувствовала, как с лица ее сходит краска, и ощутила, как ее рука  медленно
тянется к нетронутому бокалу с водой, как будто этим ненужным движением  она
доказывала  себе,  что  по-прежнему  обладает  какой-то  властью  над  своей
судьбой. Пребывая в блаженном неведении  о  разыгравшейся  драме,  остальные
сидящие за столом люди продолжали вести себя так, будто ничего не случилось.
Элинор Пикок "терпели". Общий разговор не будет прерван до тех пор, пока .
   Марджори Донахью не "отошьет" Элинор несколькими урезонивающими  фразами.
Это было что-то вроде незначительного раздражающего  фактора,  составляющего
часть тяжкого бремени пребывания в высшем эшелоне общества.
   Джо Энн вновь собралась с мыслями  и  отчаянно  пыталась  привести  их  в
порядок в те миллисекунды, которые остались до катастрофы. Что известно этой
ужасной женщине? Сколько и насколько  подробно?  И  если  ей  известно  все,
скажет ли она об этом сейчас?
   И обо всем?
   - О, в самом деле? - услышала Джо Энн свой голос.
   Произнося это, она видела решимость в глазах Пикок, слегка осоловелых  от
белого бургундского и кларета. О Боже. Вот оно. Ее сейчас разоблачат.
   - Да, это было действительно интересно. Это был благотворительный  бал  в
пользу полицейского управления Нью-Йорка, и я оказалась сидящей рядом с этим
типом по фамилии Крамп...
   Крамп.  Крамп.  Крамп.  Имя   пронеслось   в   мозгу   Джо   Энн   словно
неразорвавшаяся мина. Жирный  и  мерзкий.  Крамп,  жестокий  и  мстительный.
Крамп, который трахал ее в обмен на свое молчание. Лейтенант Крамп из отдела
по борьбе с преступлениями против нравственности. Расправив  крылья  памяти,
Джо Энн, словно орлица, парила над грязными полями своего  прошлого,  и  под
ней, как крыса в сточной трубе, шнырял  Лео  Крамп.  Крамп  отводил  от  нее
обвинения в нарушении нравственности, предупреждал об облавах  на  торговцев
наркотиками, защищал от вспыльчивых сутенеров и буйных клиентов.  Однако  он
предъявлял ужасный счет. В обмен он требовал и получал в качестве  платы  ее
тело, и даже теперь, на вершинах Палм-Бич, Джо Энн ощущала на своей коже его
зловонное,  пропитанное  алкоголем   дыхание,   грубое   прикосновение   его
щетинистой щеки, жуткую тяжесть его коротенького, приземистого  тела,  когда
он взбирался на нее. Когда в ее жизни появился Питер Дьюк, Джо Энн отбросила
Крампа, как использованный презерватив, и он почти наверняка не  простил  ей
этого. Теперь его страшные щупальцы тянулись к Джо Энн из могилы прошлого.
   Она очутилась на краю гибели. До этой секунды она  была  вне  подозрений.
Хороший друг из Нью-Йорка по имени Крамп. Милый  старина  Лео.  Надеюсь,  вы
передали ему  от  меня  привет.  Никакого  отношения  к  водопроводчикам  из
Палм-Бич с той же фамилией он не имеет. Ха! Ха!  Не  видела  его  уже  целую
вечность.  Часто  вспоминаю  его  забавные  польские  шутки.  Однако   через
несколько секунд кот будет вынут из мешка, и труд целой жизни пойдет ему под
хвост.
   Она  должна  выиграть  время,  призвать  союзников,  напомнить   о   себе
должникам.
   Нащупав нервной рукой бокал с водой, Джо Энн сдвинула его к краю стола  и
с грохотом опрокинула на пол. Одновременно Джо Энн повернулась к Марджори  и
выражением лица передала ей  свои  чувства.  Ни  одна  актриса  не  получала
"Оскара" за игру, лучшую, чем та, которую сейчас продемонстрировала Джо Энн.
В ее глазах было все: страх, беззащитность, мольба о помощи.  Она  побелела,
как простыня, губы ее дрожали, а левая  рука  вцепилась  в  костлявое  плечо
единственного существа, которое могло ее спасти.
   Марджори Донахью все увидела и взвесила в своем древнем  мозгу.  Джо  Энн
оказалась в смертельной опасности. И угроза исходила от  Элинор  Пикок.  Это
прояснилось сразу. Но что это за угроза? Определить ее было невозможно.  Она
и не слушала Элинор как следует.
   Таких, как Элинор, никогда не слушают. Что-то насчет Нью-Йорка.  Какой-то
общий друг? Рука, которая держала ее,  и  искаженное  лицо  просили  сделать
что-то сейчас же. Просили ее  немедленного  вмешательства.  Но  почему?  Что
следует сказать? Ясно, что времени на размышление нет.  Марджори  надо  было
положиться на свой светский инстинкт, он ее редко  подводил.  Джо  Энн  была
другом. Она смеялась над ее шутками; она экстравагантно льстила ей. Чего еще
можно желать в ее возрасте и в се положении? А вот Элинор Пикок  никогда  не
была  пресмыкающейся  придворной  дамой.  Далеко  не  будучи   врагом,   она
находилась за миллион миль от  внутреннего  круга.  Она,  конечно,  пыталась
играть в ту же игру, однако все же не в полную силу - почти так, словно  она
поддерживала еретическую идею о том, что  в  мире,  помимо  Палм-Бич  и  его
светского театра, существует что-то  еще.  И  состояние,  о  котором  нельзя
говорить всерьез.
   Возможно, ее можно было  бы  простить,  имей  она  обаяние  и  красоту  в
достаточных количествах для того, чтобы компенсировать изъян,  заключающийся
в относительной нищете. Но и тут ей нечем похвастать. Нет, в  игре,  которая
разыгралась в этом городе, в конфликте между Пикоками  и  Дьюками  мог  быть
только один победитель. Должна возобладать Джо Энн. Без вариантов.
   Приготовившись  послать  снаряд,  который  уничтожит  Джо   Энн,   Элинор
раздулась, словно воздушный шар. Но  прежде  чем  заговорила  она,  раздался
голос королевы,  в  котором  на  этот  раз  звучала  милая  рассудительность
добродушной пожилой дамы.
   - Элинор, дорогая. Я рада, что вы заглянули  к  нам.  Помните,  я  как-то
упомянула  о  возможности  задействовать  вас  для  выполнения  обязанностей
младшей председательницы на балу  Красного  Креста  в  следующем  году?  При
зрелом размышлении я решила, что вам еще немного не  хватает  опыта.  Посему
мне  кажется,  лучше  давайте  забудем  об  этом.  О,  и  благодарю  вас  за
приглашение на  вечеринку  на  следующей  неделе,  но,  боюсь,  я  не  смогу
приехать. Я удивлена, что вы выбрали для этого следующую  неделю.  Готовится
столько мероприятий, что, как мне кажется, не смогут приехать очень многие.
   Все, наблюдавшие за этой светской казнью, увидели, как кровь отхлынула от
лица Элинор Пикок. Кроме Джо Энн, никто не догадывался о  причинах.  Все  же
остальные, сидевшие за столом, расценили это как публичную кару за  какое-то
предыдущее преступление, как вынесение приговора за некое  темное  дельце  -
дружескую помощь Элинор какому-нибудь врагу Донахью, предательское замечание
Элинор, дошедшее до ушей Донахью. Что-то  в  этом  роде.  Все  были  слишком
пресыщены едой и алкоголем, чтобы заметить, насколько  важную  роль  в  этом
деле сыграла Джо Энн.
   Никакое ритуальное заклание не  вызвало  бы  столь  мощного  и  обильного
кровотечения, как заклание Элинор Пикок.  От  прикосновения  острого  клинка
Марджори Донахью кровь светской жизни покинула вены несчастной, и  никто  не
сомневался, что с ней в обществе Палм-Бич покончено навечно. Посещаемость ее
"вечеринки" на следующей неделе будет не большей, чем на групповухе, которую
организует мужчина, по слухам, подхвативший триппер.
   И дабы сомнений вообще не осталось, королева провернула нож  в  ране  еще
разок. Добила.
   - А вообще,  дорогая  Элинор,  мы  все  в  восторге  от  того,  что  тебе
понравилось в Нью-Йорке. Подозреваю, что в будущем ты будешь  проводить  там
гораздо больше времени.

Глава 4

   Возбуждение потрескивало в воздухе, словно электричество.  Внешне  ничего
особенного не происходило; стоя на  деревянном  полу  зала  для  тренировок,
девушки  нервно  переговаривались  и  время  от  времени  хихикали.  Изредка
кто-нибудь из них судорожно зевал - верный признак напряжения.
   Лайза не была исключением. Она тоже демонстрировала беспечность,  которой
не испытывала, браваду, которой, как ей казалось, требовала ситуация, однако
внутренне она вся была в смятении. Взобравшись на краешек конторки в фойе  и
беспечно покачав длинными ногами, она улыбнулась Мэгги.
   - Ну, Мэггс, еще несколько минут, а потом... мгновенная слава.
   Лайза рассмеялась и в сотый раз посмотрела на часы. Гости  опаздывали  на
десять с половиной минут.
   - Как ты думаешь - а вдруг они отменили? - с сомнением спросила Мэгги.
   - Ни в коем случае, милая. Мой зал - это новость, а им нужны новости.  Мы
делаем им одолжение.
   Даже Лайзе приходилось признать, что это звучит неубедительно.  Программа
уэст-палмского телевидения "Фокус" вполне могла обойтись и без Лайзы Старр.
   - Все выглядит нормально?
   Мэгги с тоской осмотрела  сверкающий  и  искрящийся  гимнастический  зал.
Вопрос, разумеется, был лишним, однако в такие минуты необходимо дать  выход
беспокойству, и сознание отчаянно ищет подобные уловки.
   - О, брось, Мэгги. Все безупречно. Ты же знаешь. И это было действительно
так. Помещение было усыпано деньгами старого Уайсса, однако не в  долларовых
банкнотах. Часть дубового пола в тренировочном  зале  возле  северной  стены
целиком  занимали  сияющие  тренажеры  "Наутилус",  отдаленно   напоминавшие
зловещие орудия изощренных средневековых пыток. Их доставили  за  неделю  до
этого,  еще  тепленькими,  прямо  с  фабрики,  -  механических   истязателей
стоимостью в двадцать тысяч долларов. Здесь имелись тренажеры для укрепления
бицепсов, тренажеры для укрепления трицепсов, тренажеры для укрепления  мышц
живота,  тренажеры  для  развития  трапециевидной  мышцы,  и  все  они  были
расставлены строго в научно обоснованном порядке, обеспечивающем поочередную
накачку каждой группы мышц.
   Чтобы добраться до тренажеров, надо было пересечь часть зала,  отведенную
для аэробики, - отполированное до  блеска  дерево,  еще  не  истертое  и  не
побитое тысячами гулких ударов тапочек.  Все  это  отражалось  в  зеркальных
стенах,  которые  предназначались  для  того,  чтобы  стимулировать  элемент
самолюбования, столь необходимый для всякого телесного совершенствования. По
углам, явно в тщательно продуманном беспорядке, были  набросаны  поролоновые
маты, высились пирамидки гантелей для занятий аэробикой.
   Задняя часть помещения, куда вел  длинный  коридор,  представляла  собой'
иной мир. Если помещение открывалось гимнастическим залом  для  напряженных,
изматывающих упражнений, то тут все убаюкивало покоем, а  кондиционированный
воздух  спасал  от  жестокой  реальности  занятий.  Размеры  финской   бани,
заманчивой и уютной,  позволяли  париться  лежа.  Стоящая  на  полу  в  бане
деревянная кадка всегда была наполнена душистой сосновой эссенцией,  и  если
ею поливали раскаленные добела угли, аромат заполнял  внезапно  насыщавшийся
влагой воздух. За сауной,  в  помещении  для  отдыха,  размещались  шезлонги
пастельных расцветок, возле  которых  лежали  стопки  журналов  -  "Нью-Йорк
магазин", "Аркитекчерал дайджест", "Таун энд кантри". Плотными рядами лежали
грубые белые полотенца,  изобилие  которых  создавало  ощущение  беззаботной
роскоши. Далее узкий коридор пел в покрытую мозаичным кафелем джакузи. Фойе,
где сидели Лайза и Мэгги,  выполняло,  к  тому  же,  и  функцию  магазинчика
спортивных товаров. Очаровательные облегающие  тренировочные  костюмы  ярких
расцветок заполняли собою все - с лямками и лифами, не оставляющими никакого
места  для  воображения,  они  гирляндами  свисали  с  каждого   выступа   и
выглядывали из каждого уголка