Двое проводников  всю ночь беспокойно  ожидали его. Джойс едва  держался, на
ногах.  Он  лег, сказав,  что часок  отдохнет, но проснулся  лишь  к вечеру.
Сейчас он смущенно признался в этом.
   - Ладно... Но надеюсь,  эту  ночь хоть вы  спали? И наутро приступили к
наблюдению?
   - Совершенно верно, сэр. Я пробыл там лишний день. Надо было еще многое
уточнить.
   Ему  надо было теперь проследить  за людьми.  До этого  внимание Джойса
было  целиком   захвачено  мостом  и   частью  пейзажа  -  всем,  что  имело
непосредственное  отношение к делу. Теперь с болью в  душе он смотрел сквозь
линзы  бинокля  на  несчастных  братьев,  превращенных  в  рабочий  скот. Он
прекрасно  знал,  как  японцы  обращаются  с пленными  в  лагерях. Во многих
донесениях содержались подробности.
   - Вы сами видели, как их били? - спросил Ширс.
   - Нет, сэр. Возможно, это был удачный  день.  Но  не скрою,  я с трудом
сдерживал волнение,  думая  о том, что  уже столько  месяцев они работают  в
здешнем климате, без нормальной еды и жилья, без лекарств, подвергаясь таким
издевательствам!
   Он  смотрел  вначале  на  группы  работавших.  Потом стал  разглядывать
отдельных людей, ужасаясь их виду.
   Первый нахмурился:
   - В нашем деле нельзя позволить себе разжалобиться, Джойс.
   - Я знаю, сэр. Но вы бы видели их - кожа да кости. У большинства руки и
ноги  в нарывах и язвах. Некоторые  едва  двигаются.  Где  еще погнали бы на
стройку людей, дошедших до  последней степени истощения!  Надо только видеть
их,  сэр. Слезы подступают к горлу. Особенно тяжко тем, кто забивает сваи...
Настоящие скелеты, сэр. В жизни  еще не  видел  более  жуткого  зрелища. Эта
стройка - омерзительное преступление.
   - Не беспокойтесь, - сказал Тирс. - Они за все заплатят.
   -  Но  я,  сэр,  восхищен ими.  Ни  один  человек,  несмотря  на  явную
физическую немощь, не казался  прибитым. Я внимательно наблюдал за ними. Они
подчеркнуто не замечают конвойных, такое у  меня сложилось впечатление, сэр.
Они работают так, словно здесь нет японцев. Они приходят к мосту на рассвете
и уходят уже в темноте... и так уже несколько месяцев, наверное, без единого
выходного...  Но среди  них  не  видно отчаявшихся.  Несмотря на  тряпье,  в
которое их одели, несмотря  на истощение  и худобу,  они не похожи на рабов,
сэр. Я видел их взгляд, сэр.
   Все трое помолчали; каждый думал о своем.
   -  В   английском  солдате  неисчерпаемый  источник  противостояния,  -
промолвил, наконец, Уорден.
   - Что еще вы заметили? - спросил Ширс.
   -  Офицеры,  английские   офицеры,  сэр!   Они  не   работают,   только
распоряжаются. И  солдаты слушаются  их, а  не  конвоиров.  Офицеры ходят  в
форме.
   - В форме?
   - Со значками различия, сэр. Я видел их звания.
   - О черт! - закричал Ширс. - Таи ведь говорили об этом, а я отказывался
верить.  В   остальных  лагерях   японцы  заставляют   работать   всех   без
исключения... Там что, есть и старшие офицеры?
   - Я видел одного полковника, сэр. Скорей всего это полковник Никольсон.
Нам  сообщали,  что  он в  этом лагере.  Тот самый, что подвергся  пыткам по
прибытии.  Он  не  оставил  стройки.  Очевидно,  на  случай,  если  придется
вмешаться и защитить  кого-то  из солдат. Инциденты с японцами, должно быть,
возникают  все  время...  Вы  бы  видели  тамошних  конвойных,  сэр.  Ничего
человеческого, какие-то дикие  звери... Полковник  Никольсон держится крайне
достойно. Мне даже показалось, что именно он командует всеми, сэр.
   -  Да, в таких условиях  нужно немалое присутствие духа, чтобы не  дать
солдатам опуститься, - сказал Ширс. - Воздадим ему должное.
   Джойса в тот день ждало еще немало сюрпризов. Продолжая рассказ, он как
бы призывал своих спутников разделить с ним удивление.
   - Я видел, как пленный из дальней бригады прошел по мосту и обратился к
полковнику.  Он  вытянулся  по стойке "смирно" в шести шагах,  как положено,
сэр. Несмотря на  дикий костюм, это не  выглядело смешным. К  ним  бросился,
размахивая  винтовкой,  охранник-японец.  Очевидно,  пленный   оставил  свое
рабочее место без разрешения. И тут полковник так взглянул на караульного...
Я  прекрасно  видел  все  происходящее,  сэр.  Вы  не  поверите,  но  японец
повернулся  и  пошел  прочь!  Больше  того,  незадолго  до сумерек на  мосту
появился японский полковник. По всей видимости, Сайто - нам уже рассказывали
о нем - свирепейшая скотина. Так вот, провалиться мне  на месте,  сэр, но он
шел к полковнику Никольсону  с  почтительным видом.  Именно  с почтительным,
нельзя  было обмануться.  Полковник Никольсон козырнул первым, но тот тотчас
же  ответил...  с какой-то  робостью. Я внимательно следил за ним! Потом они
пошли  бок  о  бок. Японец выглядел,  словно  младший  по  чину  в  ожидании
приказаний. У  меня  сердце подпрыгивало от  радости, при виде всего  этого,
сэр.
   - Я сам радуюсь, слушая вас, - подхватил Ширс.
   - За здоровье полковника Никольсона!  - неожиданно провозгласил Уорден,
поднимая свой стаканчик.
   -  Вы  правы,  за  его здоровье, Уорден.  И  за  здоровье пятисот наших
несчастных братьев, терпящих такие муки из-за этого треклятого моста!
   - Жаль все-таки, что нельзя попросить полковника о помощи.
   - Жаль?  Конечно.  По  вы  знаете наши  принципы,  Уорден.  Мы  обязаны
действовать в одиночку... Однако вернемся к мосту.
   ***
   Они проговорили о мосте весь вечер,  жадно выхватывая сделанные Джойсом
наброски  и  поминутно  спрашивая  у него  разъяснений. Тот охотно  дополнял
рассказ. Он мог легко нарисовать по памяти любую часть объекта, каждый изгиб
реки. Диверсанты начали  обсуждать  предложенный  им  план; составили список
необходимого; пытались предугадать неожиданности, могущие всплыть в решающий
миг. Затем Уорден отправился в соседнюю комнату к рации.
   Джойс медленно начал, подыскивая слова:
   -  Сэр, я полагаю,  что плаваю лучше,  чем  вы, а теперь, когда  я знаю
местность...
   - Об этом позже, - прервал его Первый.
   Джойс  едва держался на ногах. Ширс посоветовал ему  лечь.  Спотыкаясь,
тот пошел  к своей  койке. Весь  третий день Джойс наблюдал  за стройкой  из
кустарника,  а ночью двинулся в  обратный путь и за один переход добрался до
базы. Останавливались они лишь  два раза на  короткое  время - поесть. Таи с
трудом выдерживали заданный им темп. Теперь,  одобрительно цокая языком, они
рассказывали односельчанам, как молодому белому удалось загнать их.
   -  Вам надо  отдохнуть,  - повторил Первый. -  Не  стоит раньше времени
валиться с  ног.  Вы еще понадобитесь нам. Зачем  было возвращаться в  такой
спешке?
   - Мост может быть закончен раньше, чем через месяц, сэр.
   Джойс уже спал,  не успев даже снять с  себя грим.  Ширс не стал будить
его. Он сидел, погрузившись в раздумье. Ему предстояло распределить роли. Он
не   пришел   к   окончательному  решению,  когда  вошел  Уорден   с  пачкой
расшифрованных радиограмм.
   - Похоже, час  пробил, Ширс. Вот данные Центра:  железная дорога  почти
повсеместно закончена.  Открытие ожидается через пять-шесть недель. В первом
эшелоне -  войска, в том числе  несколько генералов, прибывших на торжество.
Большое  количество  боеприпасов. Все выглядит неплохо. Центр одобрил план и
предоставляет  нам  полную  инициативу.  Авиация не  вмешивается. Нас  будут
постоянно держать в курсе дела. Мальчишка спит?
   -  Не  будите. Свой отдых он заработал. Парень прекрасно разобрался  на
месте,  что  к чему. Как  по-вашему, Уорден, на него  можно рассчитывать при
любых обстоятельствах?
   Уорден задумался:
   -  У  меня  впечатление  самое  благоприятное. Но  ничего  нельзя знать
заранее... Я понимаю, куда вы клоните.  Способен ли он за  несколько секунд,
даже меньше, принять важное решение и привести его в исполнение?.. Почему вы
спрашиваете об этом?
   - Он сказал: "Я плаваю лучше, чем вы". Это действительно так.
   -  Когда я вступил в Отряд 316,  меня не предупредили,  что  для  особо
важных заданий им требуются  чемпионы по плаванию, - хмуро  сказал Уорден. -
Постараюсь потренироваться в ближайшие каникулы.
   -  Это важно в основном с психологической  точки зрения. Если я не пущу
его сейчас, он потеряет веру в себя и надолго станет  нам непригоден. Ничего
нельзя знать заранее, говорите вы... Но  ведь  человек перегорает,  если его
вовремя не пустить в дело.  Главное, что у него столько же  шансов на успех,
сколько  у вас. Пожалуй,  даже больше -  он может благополучно выбраться  из
дела... Ладно, решим через пару деньков.  Посмотрим, каков он будет  завтра.
Постарайтесь какое-то время не говорить с ним о мосте... Мне не понравилось,
как он взволновался, увидев пленных. О, сейчас вы мне скажете... я прекрасно
знаю. Чувства - это одно,  а  дело - это совсем  другое.  Но  все  же у него
излишняя склонность пропускать все через воображение.  Понимаете? Он слишком
много размышляет.
   - Здесь не может быть общих правил, - возразил рассудительный Уорден. -
Иногда излишек воображения и рассудочность дают хорошие результаты. Иногда -
нет.

IV

   Здоровье пленных было предметом  беспокойства полковника Никольсона. За
этим он пришел в лазарет к доктору.
   - Так  больше не  может продолжаться, Клиптон, - сказал он сурово.  - Я
понимаю, что нельзя заставить работать тяжело больного  человека, но есть же
предел.  Вы уложили в лазарет  половину личного состава.  Как мы, по-вашему,
можем закончить мост через месяц?
   - Взгляните  сами на них, сэр, - ответил Клиптон, пытавшийся  сохранить
спокойствие и почтительность, которую полковник требовал от всех подчиненных
вне зависимости  от  их званий и должности. - Если бы я стал  поступать так,
как велит мне профессиональный  долг  или простое человеколюбие, я бы снял с
работы  не  половину  личного состава,  а всех  до единого. Особенно с такой
стройки, как эта!
   В  первые  месяцы   возведение   объекта   шло   в  ускоренном   темпе,
останавливаясь  лишь  в  те  моменты,  когда  Сайто  впадал  в  исступление.
Комендант  вдруг решал,  что ему  следует  напомнить, кто  здесь  хозяин, и,
утопив в алкоголе обычную робость, превращался в  жестокого тирана. Но срывы
быстро  пошли  на  убыль  после того, как стало  ясно, что  они  задерживают
строительство. Мост рос со значительным  опережением  графика, составленного
майором  Хьюзом  и  капитаном  Ривзом.   Однако  вскоре  климат,  усталость,
недоедание и плохие условия жизни  стали все ощутимее отражаться на здоровье
солдат.
   Их физическое состояние стало внушать беспокойство. Лишенные мяса -  за
исключением  редких  случаев,  когда  жители  соседней  деревни  соглашались
продать лагерю  какую-нибудь  отощавшую корову, -  лишенные  масла, лишенные
хлеба, питаясь одним  только  рисом, пленные постепенно превращались в живых
скелетов, тех самых,  что привели в ужас Джойса. Каторжный труд  в "свайной"
бригаде - им приходилось  целый день налегать на веревку, поднимая и опуская
грохочущую чугунную чушку, - сделался  подлинной мукой. В остальных бригадах
было не слаще.  Солдаты, стоя на мостках по  пояс в воде, поддерживали сваю,
пока сверху по ней, оглушая, ухала чушка.
   Пленные   еще  как-то  держались  благодаря   самоотверженности   таких
командиров,  как  лейтенант  Харпер.  Этот  могучий  человек  и  расторопный
начальник  целый день  без устали  подбадривал  солдат, сам,  не  колеблясь,
включался в дело, помогая слабым, хотя как офицер мог и не тянуть веревку. У
англичан  оставались  даже  силы  для  юмора, и  каждое  появление  Ривза  с
чертежом,   градуированной  линейкой,  ватерпасом  и   другими  самодельными
инструментами встречалось шуточками. Капитан самолично лез в воду и,  ступая
по  шатким мосткам,  делал  замеры.  За ним  неразлучно  следовал  маленький
японский инженер, деловито заносивший цифры в свою записную книжку.
   Поскольку офицеры ориентировались во всем  на  полковника,  в  конечном
итоге он один держал  в руках  судьбу моста. Полковник  знал это и испытывал
законную  гордость,  как всякий руководитель,  любящий ответственность и  не
бегущий  от нее. Он принял на себя весь груз тягот и забот, связанных с этой
частью.
   Постоянно растущее  число больных  стало  главной  его заботой. Рабочие
роты буквально таяли у него  на глазах. Каждый день,  час за часом жизненные
силы покидали  пленных,  чтобы  воплотиться в неживой  материал. Их  уносила
земля, безжалостная растительность, вода и сырой воздух,  наполненный тучами
насекомых.
   Клиптон  боялся,  что  вот-вот в  лагере  вспыхнет  эпидемия,  например
холеры, о появлении которой сообщали  из других  лагерей. Пока  ее удавалось
предотвратить строгими санитарными мерами,  но случаи малярии,  дизентерии и
бери-бери  не прекращались. Ежедневно ему  приходилось класть в  лазарет все
большее число  людей. Он ухитрялся  доставать  для тех, кто мог есть,  почти
сносную пищу, собирая ее из редких посылок Красного Креста, не разворованных
японцами. Да и просто передышка в  адской  работе  была бальзамом для многих
пленных:  чугунная  чушка  истощала  мышцы,  корежила  нервы. Люди  ходили в
полубреду, а по ночам мучились в кошмарах.
   ***
   Полковник   Никольсон,  любивший  своих  солдат,  поначалу  поддерживал
Клиптона  и  защищал  его  своим авторитетом.  Ему  удавалось  предотвращать
вспышки  ярости   Сайто,  перелагая  норму  заболевших  на  плечи   здоровых
работников.
   Но и он считал, что Клиптон зашел слишком далеко. У полковника возникло
подозрение, что  тот,  пользуясь своим  врачебным правом, объявляет больными
людей,  которые вполне еще могли поработать.  За месяц до сдачи объекта было
не время миндальничать. Поэтому  в  то утро он явился в лазарет с намерением
все увидеть самому, объясниться как следует с Клиптоном и, если понадобится,
твердой  рукой наставить  доктора на путь истинный. Разумеется, он собирался
сделать это с надлежащим тактом в отношении майора-медика.
   - Что  ж,  давайте  посмотрим,  к  примеру,  вот этого,  -  сказал  он,
останавливаясь возле одного больного и обращаясь  к нему: - Что у вас болит,
мой мальчик?
   Вокруг на бамбуковых нарах лежали пленные. Одни метались в жару, другие
неподвижно свернулись под тряпичными одеялами, выставив наружу трупные лица.
Клиптон отрезал:
   - Минувшей ночью у него была температура сорок, сэр. Малярия.
   - Так, - сказал полковник, продолжая обход. - А у этого?
   -  Тропические  язвы. Я  вскрыл вчера у него  на  ноге  нарыв... ножом,
других инструментов у меня нет. В дырку мог бы войти мяч для гольфа, сэр.
   - Значит,  это был он. Я слышал вчера вечером, как кто-то у вас кричал,
- задумчиво промолвил полковник.
   - Это был  он. Его пришлось держать четверым товарищам. Я надеюсь, ногу
удастся спасти,  но...  все может случиться,  -  тихо добавил доктор.  -  Вы
хотите, сэр, чтобы я отправил его на мост?
   -  Не  говорите глупостей, Клиптон.  Никто не настаивает.  Если  вы так
считаете... Поймите меня.  Речь идет не о том, чтобы гнать на работу больных
или  раненых.  Просто нам надлежит усвоить  одно: до сдачи объекта  остается
ровно месяц. Необходимо собрать все силы  для последнего рывка.  Я знаю, это
тяжело, но что поделаешь. Поймите:  ведь как только вы  снимаете  у меня  со
стройки одного человека, я вынужден поручать его работу кому-то еще. Я хочу,
чтобы вы помнили  об  этом, ясно? Возможно, что человек, обращающийся к вам,
не  вполне  здоров,  но он  все  же  мог бы  выполнять  какую-нибудь работу,
сколачивать  балюстраду,  например,  или  наводить  глянец  -  Хьюз  вот-вот
приступает к этому.
   - Полагаю, вы не собираетесь красить мост, сэр?
   -  Об этом  остается  только  мечтать,  Клиптон,  -  с  горечью  сказал
полковник.  -  В  лучшем случае покроем известковым  раствором.  Мост  и так
прекрасная цель для авиации! Не забывайте, что мы воюем.
   - Совершенно верно, сэр. Мы воюем.
   - Нет-нет, никаких излишеств. Я сам  против.  Достаточно того,  что все
будет в  идеальном  порядке,  вычищено... Я приходил к вам за этим, Клиптон.
Надо внушить солдатам мысль о солидарности... Вот этот, скажем, что с ним?
   - Гнойная рана на руке,  которую он получил, поднимая балки для вашего,
будь он трижды проклят, моста, сэр! - выпалил Клиптон. - И таких, как  он, у
меня человек двадцать. Ничего удивительного, что при таком истощении раны не
затягиваются, а начинают гноиться. А мне нечем их лечить.
   - Я  хочу знать,  -  упрямо продолжал полковник Никольсон,  не  обращая
внимания  на дерзость,  -  не окажет ли нетяжелая работа на  свежем  воздухе
более  благоприятное действие на выздоровление,  чем  неподвижное лежание  в
четырех стенах вашей хижины. Что ж это такое, Клиптон? Раньше у нас не клали
в госпиталь с царапиной на руке. Думаю, что, вы согласитесь со мной.
   - У нас, сэр, у нас... У нас!..
   Он  в  бессильном  отчаянии  воздел  руки.  Полковник  увел  доктора  в
крохотное  выгороженное помещение,  служившее  амбулаторией, и там продолжал
отстаивать свою точку зрения. Он  взывал к разуму, как поступает  в подобной
ситуации  умный   руководитель,   желающий   убедить   подчиненного,   а  не
ограничиться  отдачей  приказа.  В  конце  концов,  поскольку Клиптон  слабо
поддавался на уговоры, полковник выложил на стол свой  самый сильный козырь:
если доктор будет упорствовать, японцы  выкинут из лазарета всех больных  до
единого.
   - Сайто грозил мне драконовскими мерами, - добавил он.
   Это была чистейшая ложь.  Сайто к этому  времени давно уже отказался от
применения силы, поняв, что ничего не добьется этим,  и  теперь,  довольный,
наблюдал  за тем,  как  под  его формальным  руководством  возводится  самый
значительный объект  на всей  железной дороге.  Полковник Никольсон позволил
себе  исказить истину, хотя  ему было и нелегко кривить душой. Но  он не мог
упустить даже малейшую возможность ускорить завершение моста, воплощавшего в
себе неукротимый, не признающий поражения дух человека, способного сохранить
честь  и  достоинство  в  любом  уделе; мост,  которому  не  хватало  сейчас
нескольких десятков футов, чтобы перегородить долину реки Квай.
   Услышав  такую  угрозу,  Клиптон  проклял  про  себя   полковника,   но
согласился отправить  из лазарета около четверти больных; выписывая  каждого
больного, он переживал ужасные муки.  Но как бы то  ни было, доктор пополнил
стройку  подразделением  калек,  легкораненых  и  малярийных  больных  -  их
постоянно бил озноб, но они еще могли таскать ноги.
   Больные не роптали. Ведь волею  таких  людей, как полковник  Никольсон,
воздвигались пирамиды, мосты и храмы.  Такая воля побуждает умирающих  людей
работать  с улыбкой  на устах. Призыва к солидарности  оказалось достаточным
для  того,  чтобы  они  без звука  цепочкой  потянулись  к реке. Укрепив  на
перевязи замотанную в грязные бинты руку, бедняги хватались  здоровой  рукой
за веревку копра и тянули  в такт  с теми,  кто сохранил  еще  остатки  сил.
Налегая на нее своим полегчавшим телом, они добавляли свои муки к  тем горам
страданий, на которых покоился мост через реку Квай.
   В результате последнего  рывка мост  был  быстро  закончен.  Оставалось
только  "навести  глянец",  говоря   словами  полковника,  придать   объекту
"законченность"  -  ту самую, в  которой опытный  взгляд в любой части света
узнает европейскую выучку и англосаксонскую страсть к совершенству.


 * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

I

   Несколько  недель  спустя после  возвращения  Джойса Уорден  прошел  по
маршруту младшего лейтенанта, тоже совершив тяжелый подъем на наблюдательный
пункт. Он рухнул  в  изнеможении  наземь среди  папоротников и  так  же, как
Джойс, впился взором в лежащий внизу мост через реку Квай.
   Уорден начисто  был лишен романтики. Ему важно было удостовериться, что
объект, описанный Джойсом, завершен.  С ним  было четверо партизан. Он велел
им пока отдыхать. Те устроились в своей излюбленной позе и разожгли кальяны,
молча наблюдая за его действиями.
   Первым  делом Уорден  уста