раньше, когда он глазами гипнотизировал патруль
на мосту.
   Полковник  Никольсон  остановился  возле  провода.  Сайто,  ковыляя  на
коротеньких  ножках,  поспешал  за  ним.  Все  утренние волнения  показались
пустячными  Ширсу в  сравнении с тем, что он  испытывал в это мгновение.  Он
начал громко восклицать, водя кинжалом перед собой.
   - Он  не сможет!  Нет, он не сможет! Нельзя это  требовать от мальчишки
его возраста. Он получил гражданское воспитание и просидел всю свою юность в
конторе! Я спятил, поручив ему дело. Я должен был быть  на его месте. Он  не
сможет!
   Сайто  уже  стоял рядом с  полковником  Никольсоном,  наблюдая, как тот
нагибается  и  поднимает  провод.  Сердце Ширса рвалось  вон из груди, вторя
жалобным  безумным  словам,   вырывавшимся  из  горла  короткими   яростными
всхлипами:
   - Он не сможет! Еще три  минуты. Три минуты, и поезд будет здесь! Он не
сможет!
   Один из партизан-таев, лежавший у пулемета, испуганно глядел на него. К
счастью,  стена джунглей поглощала крики.  Ширс  опомнился и, судорожно сжав
рукоять ножа, зашептал, глядя на лезвие:
   -  Он  не сможет! Боже всемогущий, сделай его  бесчувственным! Отними у
него рассудок хоть на десять секунд!..
   В  момент, когда он шептал  свою дикую молитву, Ширс заметил движение в
листве  возле рыжего дерева. Ветви кустов раздвинулись. Ширс  застыл, затаив
дыхание. Джойс, согнувшись пополам, тихо спускался с крутого берега, держа в
руке нож. Взгляд Ширса уперся в него и больше не отпускал.
   Сайто, обычно  туго  соображавший,  присел  на  корточки у самой  воды,
спиной к зарослям,  в привычной  позе жителей  Востока. Он  присаживался так
всякий  раз,  когда  волнующие  обстоятельства мешали ему  следить за собой.
Сайто тоже взял в руки шнур. И  тут Ширс услыхал произнесенную  по-английски
фразу:
   - Все это крайне тревожно, полковник Сайто.
   Наступила  короткая пауза. Японец  счищал с провода  налипшие травинки.
Джойс незаметно подбирался сзади.
   - Черт вас побери, полковник Сайто! - заорал вдруг полковник Никольсон.
-  Ведь мост  заминирован!  Эти  штуки  на  опорах  -  это же взрывчатка!  И
провода...
   Он повернулся в  сторону джунглей,  пока Сайто  соображал,  что к чему.
Взгляд  Ширса  буравил  берег. И  в тот момент,  когда  его  кулак с зажатым
кинжалом  нанес  удар   справа  налево,   он   увидел   солнечный  блик   на
противоположном берегу. Сидевший на корточках человек пошатнулся.
   Он смог. Ему удалось. Ни один мускул  его напрягшегося тела не дрогнул,
пока  сталь  почти беспрепятственно не  вошла  в тело. Джойс  твердой  рукой
проделал  все необходимые дополнительные движения.  Одновременно,  повинуясь
заученной  инструкции или  просто  боясь  упасть,  он обвил левой рукой  шею
зарезанного врага. Сайто конвульсивно дернулся, пытаясь привстать. Джойс изо
всех  сил  прижал  его к себе, чтобы не дать ему крикнуть, а скорее  - чтобы
унять начавшуюся дрожь в конечностях.
   Японец  беззвучно осел вниз. Ширс, жадно ловивший  малейший звук с того
берега,  различил  только  слабый  хрип.  Джойс замер на  несколько  секунд,
придавленный истекающим кровью противником. Но у него нашлись  силы одержать
и эту победу. Вначале  ему было страшно прикоснуться к нему, но, взяв себя в
руки, он одним рывком  отбросил неподвижное тело; оно скатилось наполовину в
воду.
   Джойс огляделся вокруг.  Ни на  том, ни на этом берегу не было ни души.
Он победил, но сознание торжества  не могло одолеть отвращения и ужаса. Он с
трудом поднялся на колени. Оставалось сделать несколько самых простых вещей.
Прежде  всего  рассеять  недоразумение.  Тут  хватит  двух  слов.  Полковник
Никольсон стоял как вкопанный, потрясенный быстротой всего происшедшего.
   - Офицер.  Я  - английский  офицер, сэр,  -  просипел  Джойс.  - Сейчас
взорвется мост. Уходите отсюда.
   Он  не узнал собственного голоса. Движение губ причиняли дикую боль.  А
тот, похоже, не слышал его!
   - Я  английский офицер, сэр, -  в отчаянии повторил он. - Отряд 316  из
Калькутты. Диверсанты. Нам приказано взорвать мост.
   Полковник Никольсон подал, наконец, признаки жизни.  Что-то сверкнуло у
него в зрачках. Он спросил сдавленным голосом:
   - Взорвать мост?
   -  Уйдите  отсюда,  прошу  вас,  сэр.  Поезд  подходит. Они  сочтут вас
сообщником.
   Полковник по-прежнему не двигался  с места. На уговоры не было времени.
Надо было действовать. Пыхтенье локомотива доносилось уже  совсем отчетливо.
Джойс  Почувствовал вдруг, что  ноги не держат  его.  Он пополз в укрытие на
четвереньках.
   - Взорвать мост! - повторил за ним полковник Никольсон.
   Застыв  на месте, он беззвучно смотрел, как Джойс мучительно карабкался
на берег, будто  пытаясь вникнуть  в  тайный смысл  сказанного.  Внезапно он
пошел в ту же сторону, резким движением раздвинул ветви, только что скрывшие
Джойса, и увидел, как тот взялся за рукоять подрывного устройства.
   - Взорвать мост! - еще раз воскликнул полковник.
   -  Английский  офицер, сэр,  -  молил  Джойс.  -  Английский  офицер из
Калькутты... Приказ...
   Он не договорил.  Полковник Никольсон  кинулся на него,  взревев во всю
силу легких:
   - На помощь!

VIII

   "Наши  потери - двое убитых. У противника  - незначительный урон.  Мост
цел благодаря героизму британского полковника".
   Этот  лаконичный  доклад  отправил в Калькутту сразу по  возвращении на
базу Уорден - единственный оставшийся в живых из трех Членов группы.
   Получив  сообщение, полковник  Грин нашел,  что многое в деле  остается
неясным,  и  запросил  дополнительных разъяснений. Уорден ответил,  что  ему
нечего  добавить  к сказанному.  Тогда  шеф  решил,  что  Уорден провел  уже
достаточно времени в таиландских джунглях и ему не следует дальше оставаться
одному в  районе, который  японцы, очевидно, скоро начнут прочесывать. Отряд
316 получил к этому времени мощное оснащение. Для связи с партизанами в этот
удаленный сектор была  заброшена новая группа, а Уордена  отозвали в  Центр.
Уорден  две недели пробирался  со множеством приключений к морю. В безлюдном
месте на берегу Бенгальского  залива его взяла  на борт подводная лодка. Три
дня спустя он уже был в Калькутте и предстал перед полковником Грином.
   Кратко обрисовав  этапы  подготовки дела, он перешел к его описанию.  С
вершины  горы он  смог  увидеть  происшедшее во всех подробностях.  Поначалу
Уорден говорил с присущей ему холодностью и сдержанностью, но постепенно тон
рассказа  менялся. Весь месяц, что он прожил среди тайских партизан, в  душе
его бушевал целый сонм невысказанных чувств. Эпизоды  трагедии вновь и вновь
всплывали в памяти, а пристрастие к логике, требовавшее от Уордена четкого и
недвусмысленного объяснения  происшедшему, заставляло  его свести ситуацию к
нескольким общим положениям.
   Плодами своих тягостных раздумий он мог наконец поделиться с командиром
Отряда 316. Уорден не  мог ограничиться рамками сухого военного рапорта. Ему
было  совершенно необходимо излить томившие  его  сомнения, тревоги, страх и
злость,  необходимо  высказать без утайки подспудные причины  этой глупейшей
развязки,  как  он  их понимал.  Долг обязывал  его  представить объективное
изложение  событий.  Доцент  старался  держаться  канвы  повествования,   но
бушевавшие страсти то и  дело уводили его в сторону. В результате получилась
причудливая комбинация из проклятий и горькой защитительной речи, насыщенной
куда больше философскими парадоксами, чем "фактами".
   Полковник  Грин  терпеливо  и  с   любопытством   вслушивался  в  поток
цветистого  красноречия,  столь   необычного  для  легендарно  спокойного  и
пунктуального доцента Уордена. Полковника прежде  всего интересовали  факты.
Тем  не  менее  он  лишь изредка прерывал  своего  офицера.  Полковнику было
ведомо,  что означает возвратиться с задания,  в  которое было  вложено  так
много собственной  души,  но закончившегося  полным  провалом, хотя и не  по
твоей вине...  В таких  случаях он  делал  большую  скидку на  "естественные
человеческие  чувства",  давал полную  возможность  разглагольствовать и  не
замечал непочтительного тона...
   - Вы скажете, что мальчишка вел себя как последний дурак, сэр? Конечно,
дурак, но в его положении вряд ли  бы кто-нибудь оказался умнее. Я все время
наблюдал за ним. Я догадался,  что говорил он тому полковнику.  Я видел, как
он начал карабкаться. Поезд приближался. Я сам  ничего  не  понял  когда тот
вдруг  двинулся на мальчишку. Только  потом  до меня  дошло...  А  Ширс  еще
говорил, что  Джойс слишком много обдумывает все! Господи, как раз наоборот!
Тут нужен был  особо изощренный  ум.  В  нашем  деле недостаточно перерезать
глотку  первому попавшемуся! Надо  еще  знать, правильно ли  выбран  объект.
Кажется, так  вы учили, сэр?  Здесь нужен был человек с  острым нюхом, чтобы
понять:  этот  достопочтенный болван не позволит взорвать  у себя  на глазах
собственное  творение. Ведь  мост был  его личным успехом,  личной  победой.
Полгода он жил мечтой о ней. Цепкий  глаз смог бы, наверное, распознать  это
уже по тому, как он вышагивал по  настилу. Я следил за ним в бинокль, сэр...
на  устах  -  блаженная улыбка победителя.  Великолепный образец энергичного
человека,  как  любят  говорить у нас  в Отряде  316! Никогда не сгибается в
неудаче, всегда держится до последнего! Он позвал на помощь японцев!
   Старый  осел  с голубыми глазами, наверное,  всю жизнь мечтал построить
что-нибудь на века. Раз уж  не довелось построить город или собор, он взялся
за  мост! И вы хотели  бы,  чтобы он  позволил разрушить его!..  Не на  того
напали. Это британский полковник старой  закалки, сэр! Абсолютно уверен, что
с ранней юности знает назубок  всего Киплинга - нашу  национальную гордость,
сэр! Держу пари,  что когда  он  смотрел  на мост,  в его воспаленном  мозгу
плясали  готовые  фразы:  "Твоя  - вся  земля и  все, что  в ней, и все, что
вокруг. Ты станешь мужчиной, сын мой!" Я  прямо слышу  их! Человек  с сильно
развитым чувством долга  и любовью к  хорошо исполненной работе...  Любовь к
делу,  как  у  всех  нас,  сэр!..  Дурацкое  поклонение  абстрактному  делу,
захватившее всех нас  - от начинающей машинистки до полководцев! Не знаю, то
ли я говорю, но вот уже  месяц, сэр,  как это не выходит у меня из головы. А
может,  безумный  болван Никольсон в  самом  деле  достоин  уважения? Может,
подлинную ценность  представляет как раз его идеал, не менее священный,  чем
наш? Тот  же,  что  и  наш? Может,  фантастическая абракадабра  его  миражей
родилась из  того же  источника,  что и символы, вдохновляющие  нас?  О, эта
таинственная  область  клокочущих  страстей,  взывающих  к действию!  Может,
поэтому  сам  "результат"  действия уже не имеет значения  и только качество
исполнения обретает смысл? Такой образ мыслей, словно игра дьявола, наделяет
человека уверенностью в  самоценности любого действия и губит его, заставляя
лицезреть мерзкие результаты своих начинаний... Я  уже месяц думаю над этим,
сэр.
   -  Расскажите мне, как закончилась операция, -  перебил  его  полковник
Грин  хорошо  поставленным  голосом.  -  Все,  что  не   относится  к  делу,
несущественно.
   -  Все, что  не относится к делу, несущественно, сэр... Например, глаза
Джойса, когда  он  вылезал из укрытия. Он  ведь не дрогнул. Он ударил его по
всем  правилам,  я свидетель.  Если бы он чуть-чуть  лучше сориентировался в
ситуации... Никольсон бросился на него с такой яростью, что они покатились с
берега  и едва  не упали в воду. Невооруженному взгляду могло бы показаться,
что  они  лежат неподвижно. Но  в  бинокль я разглядел, как  все  было. Один
подмял  под  себя другого.  Тот,  в  форме, придавил  к  земле  обнаженного,
вымазанного  кровью, а руки  его  в бешенстве сжимали  горло... Я видел  все
очень отчетливо.
   Джойс лежал, раскинув руки, рядом  с телом японца, в котором еще торчал
нож.  В этот  момент он, очевидно,  понял  свою ошибку, сэр.  Я  уверен.  Он
убедился,  что  заколол не того полковника! Я все видел. Нож  торчал  совсем
рядом. Джойс схватил его. Я видел, как напряглись его мышцы, я даже подумал,
что он  решится.  Но было  уже поздно, у него не хватило сил. Он не успел...
или  не  захотел.  Противник, сжимавший  ему  горло, гипнотизировал  его. Он
выронил   нож  и  обмяк...  Полностью  расслабился,  сэр.  Вам  знакомо  это
состояние,  когда все становится безразличным? Он смирился со своей участью.
Он  шевельнул губами, желая что-то сказать. Так  и  не знаю, что - проклятие
или молитву... А  может, слово смиренного отчаяния. Ведь это не был мятежный
характер, сэр. Во  всяком случае,  нам  так казалось.  Всегда  почтителен  с
начальством. Господи! Мы  с  Ширсом еле добились, чтобы он не вытягивался по
стойке "смирно", обращаясь к нам! Держу пари,  он  сказал тому "сэр", прежде
чем  закрыть  глаза!... Дело  целиком  держалось на  нем. Все было  кончено.
Множество событий происходило в этот момент, сэр, множество "фактов", как вы
говорите. Они несколько  перемешались  у меня в памяти, но я постараюсь  все
восстановить.  Поезд был совсем близко. Пыхтенье паровоза нарастало с каждой
секундой...   Однако  оно   не  могло  заглушить   воплей  этого  спятившего
полковника. Во весь голос, привыкший выкликать команды, он звал на помощь! А
я смотрел,  не  в  силах  ничем помочь,  сэр... Я вряд ли бы смог что-нибудь
сделать на месте Джойса, да и не только я - никто... разве что Ширс? Ширс! В
этот момент я  услышал новые крики.  Это  был Ширс. Он кричал на всю долину.
Голос разъяренного безумца, сэр.  Мне  удалось различить только одно:  "Коли
его!" Он тоже понял все, быстрее моего. Но это уже не могло ничего изменить.
Минутой позже я увидел в воде человека. Он плыл к вражескому берегу. Это был
Ширс. Он тоже ведь был рьяный поборник  действия. Действие прежде всего! Это
утро всех нас свело с ума.  У  него не было ни малейшего шанса на успех... Я
тоже чуть было не  бросился вниз, хотя спуск  с моей каланчи  занял  бы  два
часа! У него не было ни  малейшего шанса на успех. Он бешено греб руками, но
прошло несколько минут, пока он достиг берега. А  в  этот самый момент, сэр,
состав  проходил  по   мосту,  по   великолепному  мосту  через  реку  Квай,
построенному  руками наших братьев! Одновременно... как сейчас помню, группа
японских солдат, привлекаемых воем Никольсона, сломя голову мчалась с берега
вниз. Они-то и встретили Ширса, когда  тот вылезал из воды. Он уложил двоих.
Двумя ударами кинжала, я все отчетливо видел, сэр. Он не хотел попасть к ним
живым;  но,  получив удар прикладом по голове,  рухнул  на гальку. Джойс  не
шевелился. Полковник встал. Солдаты  перерезали провод. Больше ничего нельзя
было сделать, сэр...
   - Нет  ситуации, которая  не оставляла бы  возможности для действия,  -
отозвался полковник Грин.
   -  Нет ситуации,  которая  не  оставляла бы  возможности для  действия,
сэр... Раздался взрыв. Поезд - его никто не догадался задержать - подорвался
на  мине, той  самой,  что я  заложил  сразу  за мостом, как  раз  под  моим
наблюдательным  пунктом. Это была удача! Я совсем забыл про ловушку. Паровоз
сошел  с рельсов, увлекая за собой  в реку  несколько  вагонов. Часть  людей
утонула, испорчено  довольно большое количество боеприпасов, но линию вполне
можно восстановить за  несколько дней. Вот и весь результат... Надо сказать,
японцы на противоположном берегу здорово перепугались.
   -  Полагаю,  зрелище  было  красочное,  -  заметил  утешительным  тоном
полковник Грин.
   -  Красивейшее  зрелище  для тех, кто в этом смыслит,  сэр... Я тут  же
подумал:  нельзя  ли  добавить  к нему еще некоторой прелести? Я ведь всегда
следую нашим заповедям, сэр. Так вот, я стал лихорадочно  думать,  можно  ли
чем-нибудь украсить дело?
   -  Всегда  можно чем-то украсить  дело,  -  донесся, словно эхо,  голос
полковника Грина.
   - Это, очевидно,  соответствует истине.  Вы помните -  Ширс очень любил
повторять этот девиз.
   Уорден помолчал немного, подавленный воспоминанием, потом продолжал уже
тише:
   - Я стал лихорадочно искать, сэр. И пока я раздумывал, вокруг  Джойса и
Ширса собиралось все больше японцев. Ширс, безусловно, был жив. Джойс  тоже,
возможно, если его не задушил до смерти негодяй в форме. Я  принял, как  мне
показалось,  единственно возможное  решение,  сэр. Мои партизаны по-прежнему
дежурили у  минометов.  Они  могли  бить  по  толпе японцев  и по  мосту.  Я
скомандовал им приготовиться, дал прицел, выждал  еще немного... Увидел, что
солдаты  подняли пленных и  собираются их унести. Оба были живы. Хуже ничего
не  могло произойти. Полковник Никольсон  шел сзади,  опустив  голову, будто
погрузившись в глубокое раздумье... Раздумье этого полковника,  сэр!... В ту
же  секунду  я  скомандовал:  "Огонь!"  Таи  отлично справились.  Мы  хорошо
подготовили их. Вышел отменный фейерверк. С  наблюдательного пункта мне было
видно это зрелище! Серия мин одна  за другой! Я сам  схватил миномет. Я ведь
прекрасный наводчик.
   - Успешно? - прервал его полковник Грин.
   -  Успешно, сэр.  Первые  снаряды  удачно разорвались  в  самом  центре
группы. Обоих  разорвало в  куски.  Я  специально  проверил  это в  бинокль.
Поверьте,  сэр,  я  хотел  довести работу до  конца... Следовало  сказать  -
разорвало троих.  Полковника тоже. Никто не  уцелел. Три удачных  попадания.
Затем? После  этого я выпустил весь запас, сэр. А он был не маленький... Под
конец мы пустили в ход гранаты. Место было выбрано так удачно! Мы  буквально
поливали  их сверху огнем,  сэр. Должно быть, я  вошел в раж. Снаряды падали
везде - среди солдат, -мчавшихся  к берегу из лагеря, среди вагонов лежащего
поезда,  откуда  неслись дикие крики, на  мосту. Таи распалились  не  меньше
моего... Джапы отвечали. Вскоре все заволокло дымом, скрыв от нас и мост,  и
долину реки Квай. Нас тоже накрыл  серый  вонючий туман. Снарядов  больше не
было, расстреляли весь запас.  Мы  пустились назад. С  тех пор я все думаю о
проявленной мной  инициативе,  сэр.  Я по-прежнему  уверен,  что  мне больше
ничего не оставалось; я выбрал  единственно  правильную линию поведения; это
было единственно разумным делом...
   - Единственно разумным, - признал полковник Грин.

   * Термин "сопроцветание" был пущен японской пропагандой во время Второй
мировой войны. "Сфера сопроцветания" включала Японию  и часть оккупированных
ею азиатских стран. (Примеч. пер.)
   ** Британская разведка. (Примеч. пер.)
   *** Джапы - презрительная кличка японцев. (Примеч. пер.)