- это точно.
     При тренировке и натаске они встречались  и  с  охотниками.  С  этими
знакомство происходило незамедлительно, потому что с каждым человеком была
собака. Еще до того, как сходились хозяева, обе собаки бежали друг к другу
и коротко беседовали на собачьем языке жестов и взглядов:
     "Ты кто: он или она?"  -  Спрашивал  Бим,  обнюхивая  соответствующие
места (конечно для проформы).
     "Сам видишь, чего и спрашивать", - отвечала она.
     "Как жизнь?" - Весело спрашивал Бим.
     "Работаем!" - Взвизгнув, отвечала собеседница,  кокетливо  подпрыгнув
на всех четырех лапах.
     После  этого  они  мчались  к  хозяевам  и  то  одному,  то   другому
докладывали о знакомстве. Когда же оба охотника усаживались для разговор в
тени куста или дерева, собаки резвились до того, что язык не  умещался  во
рту. Тогда они ложились около хозяев и слушали тихую задушевную беседу.
     Другие люди, кроме охотников, для Бима были  малоинтересны:  люди,  и
все. Они хорошие. Но не охотники же!
     А вот собаки, эти - разные.
     Однажды в лугу встретился он с лохматенькой  собачкой,  вдвое  меньше
его, черненькая такая. Поздоровались сдержанно, без кокетства. Да и  какое
уж там кокетство,  если  новая  знакомая  на  обычный  для  таких  случаев
перечень вопросов отвечала, лениво взмахивая хвостом:
     "Я есть хочу".
     У нее пахло изо рта мышонком. И Бим  спросил  удивленно,  обнюхав  ее
губы:
     "Ты съела мышь?"
     "Съела мышь, - ответила та. - Я есть хочу". И принялась грызть  белый
узловатый корень камыша. Бим хотел попробовать камышовый корешок, но  она,
протестуя, сказала все то же:
     "Я есть хочу".
     Бим подождал сидя, пока она догрызла все, и пригласил ее с собой.  Та
пошла  беспрекословно,  притрухивая  за  ним,  взлохмаченная,  но   чистая
(видимо, любила купаться, как и большинство собак, отчего летом они  и  не
бывают  грязными,  даже  бездомные).  Бим  провел  ее  к  хозяину,  издали
следившему за знакомством своего друга. Но Лохматка не  поверила  сразу  в
чужого человека, а села поодаль, несмотря на  то,  что  Бим  перебегал  от
хозяина к ней и обратно, зовя ее, убеждая. Иван Иваныч снял рюкзак, достал
оттуда колбасу, отрезал маленький кусочек и бросил Лохматке:
     - Ко мне, ко мне, Лохматка. Ко мне.
     Кусочек упал  метрах  в  трех  от  нее.  Она,  осторожно  переступая,
дотянулась, съела его и села тут же. Со  следующим  кусочком  приблизилась
еще. А потом ела уже у ног человека, даже позволила погладить себя, хотя и
с опаской. Бим и Иван Иваныч отдали ей все колечко колбаски: хозяин бросал
куски, а Бим не мешал Лохматке есть.  Все  обыкновенно:  брось  кусочек  -
подойдет ближе, брось второй - еще ближе, с третьим, четвертым - уже у ног
окажется и будет служить верой и правдой. Так думал Иван Иваныч. Он ощупал
Лохматку, потрепал по холке и сказал:
     - Нос холодный - здоровая. Это хорошо. - И дал команду обоим: - Поди,
поди!
     Лохматка не понимала таких слов, но когда увидела,  как  Бим  взвился
челноком по траве, то сообразила: надо бегать. И конечно, они взыграли  по
собачьи так, что Бим забыл даже, зачем он тут находится.  Иван  Иваныч  не
возражал, а шел себе и шел, посвистывая.
     До города Лохматка сопровождала без никаких, но на окраине неожиданно
села сбоку дороги и - ни с места. Звали,  приглашали  -  не  идет.  Так  и
осталась сидеть, провожая их взглядом. Ошибся  Иван  Иваныч  -  не  каждую
собаку можно купить на приманку.
     Бим не знал и знать не мог, что у Лохматки  тоже  были  хозяева,  что
жили они в своем маленьком домике,  что  улицу  ту,  где  был  домик,  всю
снесли, а  хозяевам  Лохматки  дали  квартиру  на  пятом  этаже  во  всеми
удобствами.
     Одним словом, Лохматку бросили на произвол судьбы. Но она нашла  таки
и тот новый дом, и дверь хозяина, а там ее побили и прогнали.  Вот  она  и
живет одна. По городу ходит только  ночью,  как  и  большинство  бездомных
собак. Иван Иваныч обо всем догадался, но Биму-то  рассказать  невозможно.
Бим просто не хотел ее оставлять: оглядывался назад. Бим приостанавливался
и обращал взор к Ивану Иванычу. Но тот шел себе и шел.
     Если бы он знал, как горькая судьба сведет Бима и Лохматку,  если  бы
знал, когда и где они встретятся, не шел бы он  теперь  так  спокойно.  Но
будущее неизвестно и человеку.


     ...Третье лето прошло. Хорошее для Бима лето, неплохое  и  для  Ивана
Иваныча. Однажды ночью хозяин закрыл окно и сказал:
     - Морозец, Бимка, первый морозец.
     Бим не понял. Он встал,  ткнулся  в  темноте  носом  в  колено  Ивана
Иваныча, чем и сказал: "Не понимаю".
     Иван Иваныч знал собачий язык хорошо - язык глаз и движений. Он зажег
свет и спросил:
     - Не понимаешь, дурачок? - Затем разъяснил точно:  -  На  вальдшнепов
завтра. _В_а_л_ь_д_ш_н_е_п!
     О, это слово Бим знал!
     Бим завертелся, заюлил волчком, хватая, собственный хвост, взвизгнул,
потом сел и впился  глазами  в  лицо  Ивана  Иваныча,  подрагивая  очесами
передних лап. Это обворожительное слово "охота" знакомо Биму, как сигнал к
счастью.
     Но хозяин приказал:
     - А пока - спать. - Выключил свет и лег.
     Остаток ночи Бим пролежал у кровати друга. Какой уж  тут  сон!  Он  и
сам, Иван Иваныч, то дремал, то просыпался в ожидании рассвета.
     Утром они вместе собрали рюкзаки, протерли  от  масла  стволы  ружья,
легко  позавтракали  (на  охоту  идти  -  нельзя  нажираться),   проверили
патронташ, перекладывая патроны из гнезда в гнездо. Работы было  много  за
этот короткий час сборов: хозяин на кухню - Бим на кухню, хозяин в  чулан,
- Бим туда же, хозяин  вынимает  консервную  банку  из  рюкзака  (неудобно
легла) - Бим берет ее и сует  обратно,  хозяин  проверяет  патроны  -  Бим
следит (не ошибся бы) и в чехол с ружьем надо ткнуться носом не  раз  (тут
ли?) А к тому же в такие колготные минуты чешется за ухом от волнения - то
и дело поднимай лапу и чеши, будь оно неладно, когда и без  того  хлопотно
до последней степени.
     Ну, собрались. Бим был в восторге. Как же! Хозяин, уже  в  охотничьей
куртке, перекинул на плечо охотничью сумку, снял ружье.
     - На охоту, Бим! На охотку, - повторил он.
     "На охотку, на охотку!" - Говорил глазами и Бим в восхищении. Он даже
чуть привизгивал от переполнившего чувства благодарности и любви к  своему
единственному в мире другу.
     В тот момент и вошел человек. Бим его знал - встречал во дворе, -  но
считал малоинтересным и не заслуживающим какого-либо  особого  внимания  с
его стороны. Коротконогий, толстый, широколицый, он сказал чуть  скрипучим
баском:
     - Привет, значит! - и сел на стул, вытирая лицо платком.  -  Та-ак...
На охоту, значит?
     - На охоту, - недовольно буркнул Иван Иваныч, - по вальдшнепам. Да вы
проходите - гостем будете.
     - Вот та-ак... На охоту... Придется повременить, значит.
     Бим переводил взгляд с хозяина на  гостя,  удивленно  и  внимательно.
Иван Иваныч сказал почти сердито:
     - Не понимаю вас. Уточните.
     И тут Бим, наш ласковый Бим, сначала слегка взрычал и вдруг  гавкнул.
Сроду такого не было, чтобы вот так - дома и на гостя. Гость не испугался,
он, оказалось, был равнодушен.
     - На место! - так же сердито приказал Иван Иваныч.
     Бим повиновался: лег на лежак, положил голову на  лапы,  и  смотря  в
сторону чужого.
     - Ишь ты! Слушается, значит. Та-ак... Значит, он и жильцов в подъезде
облаивает так же, как, допустим, лисиц?
     - Никогда. Никогда и никого. Это впервые. Честное слово! - тревожился
Иван Иваныч и сердился. - Кстати,  к  лисицам  он  никакого  отношения  не
имеет.
     - Та-ак... - снова протянул гость. - К делу давайте.
     Иван Иваныч снял куртку и сумку.
     - Я вас слушаю.
     - У вас, значит, собака... - начал гость. - А  у  меня,  -  он  вынул
бумагу из кармана, - жалоба на нее. Вот. - И подал бумагу хозяину.
     Читая, Иван Иваныч волновался. Бим, заметив это, самовольно  сошел  с
места и сел в ногах друга, как бы защищая его, но на гостя уже не смотрел,
хотя и был настороже.
     - Глупости здесь, - сказал Иван Иваныч уже спокойнее. - Чепуха. Бим -
собака ласковая, никого он не укусил и не укусит, никого не обидит. Собака
интеллигентная.
     - Хе-хе-хе! - потряс животом гость. И чихнул некстати. - У-у,  быдло!
- обратился он беззлобно к Биму.
     Бим отвернулся в сторону еще больше, но понял, что  разговор  идет  о
нем. И вздохнул.
     - Как же это вы так рассматриваете жалобы?  -  спросил  Иван  Иваныч,
теперь уже совсем спокойно и улыбаясь - на кого жалоба, тому  и  даете  ее
читать. Я бы вам и так поверил, по пересказу.
     Бим заметил в глазах гостя смешинку. А тот проговорил:
     - Во-первых, так положено. Во-вторых, жалоба не на вас, а на  собаку.
А собаке мы не дадим читать. - И рассмеялся.
     Хозяин тоже посмеялся малость. Бим даже и не улыбнулся: он знал,  что
речь о нем, а что к чему, не мог взять в толк - очень уж непонятный  гость
оказался. Тот ткнул пальцем в сторону Бима и сказал:
     - Собаку надо увольнять. - И отмахнул рукой к двери.
     Бим понял, что от него требуют точно: уходи.  Но  от  хозяина  он  не
отступил ни на сантиметр.
     - А вы позовите жалобщицу - поговорим, уладим, может быть, - попросил
Иван Иваныч.
     Гость, сверху ожидания, вышел и вскоре же вернулся с женщиной.
     - Вот, привел тебе тетку, значит.
     Бим ее тоже знал: небольшого  роста,  визгливенькая  и  жирная,  она,
однако, днями сидела на скамейке во дворе с другими свободными  женщинами.
Однажды Бим даже лизнул ей руку (не от избытка чувств только к ней  лично,
а к человечеству вообще), отчего та взвизгнула и стала кричать  что-то  на
весь двор, обращаясь к открытым окнам. Что уж  она  там  кричала,  Бим  не
понял, но испугался, бросился прочь и зацарапал в дверь домой. Больше вины
за ним перед теткой не было. И вот она вошла.  Что  с  ним  сделалось!  Он
сначала прижался к ногам хозяина, а когда  тот  погладил  его,  то  поджав
хвост, ушел на лежак и смотрел на нее исподлобья. Он ничего не понимал  из
слов тетки, а она стрекотала сорокой и все время показывала свою руку.  Но
по этим жестам, по сердитым ее взглядам Бим понял: это за то,  что  лизнул
не тому, кому надо. Молод, молод, был Бим, почему и не все еще  соображал.
Может быть, он думал и так: "Виноват, конечно, но что  поделаешь  теперь".
По крайней мере, что-то подобное в его глазах было.
     Только невдомек Биму, что обвиняли его ложно.
     - Укусить хотел! Укуси-ить!!! Почти укуси-ил!  Иван  Иваныч,  перебив
стрекот тетки, обратился прямо к Биму:
     - Бим! А принеси-ка мне тапки.
     Бим исполнил охотно и лег перед хозяином. Тот снял охотничьи  ботинки
и сунул ноги в тапки.
     - Теперь отнеси ботинки.
     Бим и это проделал: поочередно отнес их под вешалку.
     Тетка замолчала, вытаращив очи. Гость сказал похвально:
     -  Молоде-ец!  Ты  смотри,  умеет,  значит,  -  и  как-то  вроде   бы
недружелюбно посмотрел на тетку. - А еще он умеет чего нибудь?
     - Вы садитесь, садитесь, - попросил Иван Иваныч и тетку.
     Она села, спрятав руки  под  фартук.  Хозяин  поставил  стул  Биму  и
скомандовал:
     - Бим! На стул!
     Биму повторять не требуется. Теперь  все  сидели  на  стульях.  Тетка
прикусила губу. Гость, удовлетворенно покачивал ногой, приговаривал:
     - Ладно получается, ладно, ладно.
     Хозяин же хитренько прищурил глаза в сторону Бима:
     - А ну дай лапу, - и протянул ладонь.
     Поздоровались.
     - Теперь, дурачок, поздоровайся с гостем, - и указал на того пальцем.
     Гость протянул руку:
     - Здравствуй, братка, здравствуй, значит.
     Бим все сделал элегантно, как и полагается.
     - А не укусит? - осторожно спросила тетка.
     - Что вы! - изумился Иван Иваныч. - Протяните руку и скажите: "Лапку!
"
     Та действительно выволокла ладонь из под фартука и протянула Биму.
     - Только не укуси, - предупредила она.
     Ну, тут же описать  невозможно.  Что  произошло.  Бим  шарахнулся  на
лежак, занял немедленно оборонительную позицию, прижавшись задом в угол, и
в упор смотрел на хозяина. Иван Иваныч подошел к нему, погладил,  взял  за
ошейник и подвел к жалобщице:
     - Дай лапку, дай...
     Нет,  не  подал  лапу  Бим.  Отвернулся  и  смотрел  в  пол.  Впервые
ослушался. И угрюмо поплелся опять в угол, медленно, виновато и удрученно.
     Ой, что тут сотворилось! Тетка задребезжала рассохшейся трещоткой.
     - Ты ж меня оскорбил! - кричала она  на  Ивана  Иваныча.  -  Какая-то
паршивая собака меня, советскую женщину, ни во что не ставит! -  и  тыкала
пальцем в сторону Бима. - Да я... Да я... Подожди-ка!
     - Хватит! - неожиданно рявкнул на нее гость. - Брешешь ты, значит. Не
укусила она тебя и не собиралась. Она ж тебя боится, как черт ладана.
     - А ты не ори, - попробовала она отбиться.
     Тогда гость сказал однозначно:
     - Цыть! - и обратился к хозяину: - С такими иначе нельзя. - И снова к
тетке: - Ишь ты! "Советская женщина", тоже мне... Иди отсюда! - рыкнул он.
- Еще намутишь раз, опозорю. Иди!
     Жалобу он порвал у нее на глазах.
     Последнюю речь гостя Бим понял отлично.  А  тетка  шла  молча,  гордо
вскинув голову и ни на кого не глядя, хотя Бим теперь  не  спускал  с  нее
глаз и даже продолжал смотреть на дверь после того, как она ушла,  а  шаги
ее затихли.
     - Очень уж вы с ней... Грубовато, - сказал Иван Иваныч.
     - Иначе нельзя, говорю вам: весь двор перемутит,  знаю.  Раз  говорю,
значит, знаю. Вот они где мне, эти сплетницы да смутьяны.  -  Он  похлопал
себя по загривку. - Делать-то ей нечего, вот она и  норовит,  кого  бы  ей
укусить. Таких распусти - весь дом пойдет чертокопытом.
     Бим все время следил за выражение  лица,  за  жестами,  интонацией  и
понял отлично: гость и хозяин - вовсе никакие не враги, а  даже,  по  всей
видимости, уважают друг друга. Наблюдал он еще долго, пока  они  о  чем-то
потом беседовали. Но  раз  уж  он  установил  главное,  то  остальное  его
интересовало мало. Он подошел к гостю и улегся у его ног,  как  бы  говоря
этим: "извиняюсь".



ЗАПИСКИ ХОЗЯИНА

     Сегодня был председатель домкома, разбирал жалобу на собаку.
     Победил Бим. Впрочем, гость мой судил как Соломон. Самородок!
     Почему же Бим зарычал на него вначале? А,  понял!  Я  ведь  не  подал
руки, встретил вошедшего  сурово  (охоту  же  пришлось  отложить),  а  Бим
действовал согласно со  своей  собачьей  натурой:  недруг  хозяина  -  мой
недруг. И тут должно быть стыдно, мне, но не Биму.  Удивительно,  какое  у
него  тончайшее  восприятие  интонации,  выражения   лица,   жестов!   Это
обязательно надо всегда иметь в виду.
     После  у  нас  состоялся  интересный  разговор  с   преддомкома.   Он
окончательно перешел на "ты".
     - Ты, - говорит, - только подумай: сто пятьдесят квартир в моем доме!
А четыре, пять смутьянок  бездельниц  могут  такое  сотворить,  что  житья
никому не будет. И все их знают, и все боятся, а потихоньку  клянут.  Ведь
на дурного жильца даже унитаз урчит. Ей-бо!..
     Самый мой страшный враг кто? Да тот, кто не работает.  у  нас,  брат,
можно и не работать, а есть от пуза. Тут что-то не так, скажу  я  тебе  по
душам. Не так, значит...  Можно,  можно  не  работать.  Ишь  ты!  Вот  ты,
например, чего делаешь?
     - Пишу, - отвечаю, хотя я и не понял, шутит он или  говорит  серьезно
(люди с юмором частенько выдают такое).
     - Да разве ж это работа! Сидишь - ничего не делаешь, а деньги  небось
платят?
     - Платят, - отвечаю. - Но ведь я мало получаю. -  Староват  стал,  на
пенсию живу.
     - А до пенсии - кем?
     - Журналист я. В  газетах  работал.  А  теперь  вот  помаленьку  пишу
кое-что дома.
     - Пишешь? - снисходительно переспросил он.
     - Пишу.
     - Ну, валяй, раз  уж  такое  дело...  Конечно,  ты  человек,  видать,
неплохой, а вот видишь. То-то и оно. Я тоже пенсию получаю, сто рублей,  а
работаю же преддомкома, бесплатно работаю, учти. Я  привык  работать,  всю
жизнь на руководящей, и из номенклатуры не вышибали, и по второму кругу не
ходил. Под конец  уж  затерли:  ниже,  ниже  и  ниже.  Последнее  место  -
маленький заводик. Там и  пенсию  назначили.  А  персональную  не  дали  -
закавыка маленькая есть... Работать обязан каждый. Так я думаю.
     - Но ведь у меня работа, тоже трудная, - пытался я оправдаться.
     - Писать-то? Глупости. Был бы ты молодой - взялся бы я и за тебя. Ну,
раз пенсия... А так, если молодые, да не работают, выживаю  из  дома:  иль
трудись, иль катись куда подальше.
     Он и правда гроза бездельников в  доме.  Кажется,  главная  цель  его
жизни теперь - пилить лодырей, сплетников и тунеядцев, но зато воспитывать
- всех без исключения, что он и делает охотно. Доказать же ему, что писать
- тоже работа, оказалось невозможным:  тут  он  либо  хитрил  с  подводным
юморком, либо был просто снисходителен (пусть, дескать, пока пишут -  есть
бездельники и похлестче).
     Уходил он добрый, отбросив хитринку, погладил Бима и сказал:
     - А ты живи, значит. Но с теткой не связывайся. -  И  ко  мне:  -  Ну
бывай. Пиши, видно, куда ж денешься, раз оно такое дело.
     Мы пожали друг другу руки. Бим проводил его до дверей, виляя  хвостом
и заглядывая в лицо. У Бима появился новый знакомый: Павел Титыч Рыдаев, в
обыденности - Палтитыч.
     Зато у Бима завелся и неприятель: тетка, единственный человек из всех
людей, которому он не верит. Собака опознала клеветника.
     Но охота сегодня пропала. Так бывает: ждет  человек  доброго  дня,  а
выходят одни неприятности. Бывает.



4. ЖЕЛТЫЙ ЛИСТ

     В один из следующих дней, рано  утром,  они  вдвоем  вышли  из  дому.
Сначала ехали трамваем, стоя на площадке. Вагоновожатая оказалась знакомой
Ивану Иванычу и Биму. Конечно же, Бим приветствовал ее, когда та  выходила
перевести стрелку. Вожатая потрепала его за ухо, но Бим руки не лизнул,  а
просто посеменил лапами сидя  и  отстучал  хвостом  соответственно  случаю
приветствие.
     Потом, уже за городом, ехали в автобусе, в котором  и  было-то  всего
пять-шесть человек в  такое  раннее  утро.  При  посадке  водитель  что-то
заворчал, повторяя слово "собака" и  "не  положено".  Бим  легко  во  всем
разобрался: шофер не желает их везти, и это плохо, - по лицам  разобрался.
Один из пассажиров вступился за них, второй, наоборот,  поддержал  шофера.
Бим с большим интересом наблюдал за перепалкой.  Наконец  шофер  вышел  из
автобуса.  У  порога  хозяин  дал  ему  желтенькую  бумажку,  поднялся  по
ступенькам вместе с Бимом, сел на сиденье и печально вздохнул: "Эх-хе-хе!"
     Бим  давно  заметил,  что  люди  обмениваются  какими-то   бумажками,
пахнущими не разберешь чем. Однажды он почуял,  что  одна  из  лежащих  на
столе пахнет кровью, потыкал  в  нее  носом,  стараясь  обратить  внимание
хозяина но, тот и ухом не повел - бесчутый! - а твердит свое "нельзя".  Да
еще и запер бумажки в стол. Иные,  правда,  пока  чистые,  пахнут  хлебом,
колбасой, вообще магазином, но  большинство  -  множеством  рук.  Люди  их
любят, эти бумажки, прячут в карман или в стол, как хозяин.  Хотя  в  этих
делах Бим ничего не понимал, однако же легко сообразил: как только  хозяин
дал шоферу бумажку, они стали друзьями. А почему вздохнул Иван Иваныч, Бим
не понял, что было видно по его внимательному взгляду  в  глаза  друга.  В
общем, о магической силе бумажек он даже и  смутно  не  догадывался  -  не
доступно это собачьему уму,  не  знал  Бим,  что  для  него  они  сослужат
когда-то роковую службу.
     От шоссе до леса пешком.
     Иван  Иваныч  остановился  на  опушке  отдохнуть,  а  Бим  поблизости
обследовать местность. Такого  леса  он  еще  не  видел  никогда.  Лес-то,
собственно, тот же - они здесь бывали  весной,  приходили  и  летом  (так,
пошататься), но теперь  здесь  все-все  вокруг  было  желтое  и  багряное,
казалось, все горело и светило вместе с солнцем.
     Деревья тольк