ко это и надо.
   - Ну хорошо, - говорю я. - Один раз он так сделает,  а  в  следующий  раз
мать ведь сразу догадается, что он получил двойку.
   - А в следующий раз он что-нибудь другое придумает. Например, приходит  и
говорит матери:
   "Знаешь, у нас Петров сегодня получил двойку".
   Вот мать и начнет этого Петрова пробирать:
   "И такой он и сякой. Родители его стараются, чтоб из него человек  вышел,
а он не учится, двойки получает..."
   И так далее. Как только мать умолкает, он говорит:
   "И Иванов у нас сегодня получил двойку".
   Вот мать и начнет отделывать Иванова:
   "Такой-сякой,  не  хочет  учиться,  государство  на  него  даром   деньги
тратит!.."
   А Круглов подождет, пока мать все выскажет, и снова говорит:
   "Гаврилову сегодня тоже двойку поставили".
   Вот мать и начнет отчитывать Гаврилова, только  бранит  его  уже  меньше.
Круглов, как только увидит, что мать уже устала браниться, возьмет и скажет:
   "У  нас  сегодня  просто  день  такой  несчастливый.  Мне   тоже   двойку
поставили".
   Ну, мать ему только и скажет:
   "Болван!"
   И на этом конец.
   - Видать, этот Круглов у вас был очень умный, - сказал я.
   - Да, - говорит Шишкин, - очень умный. Он часто получал двойки  и  каждый
раз выдумывал разные истории, чтоб мать не бранила слишком строго.
   Я вернулся домой и решил сделать так, как этот Митя Круглов: сел сразу на
стул, свесил голову и скорчил унылую-преунылую физиономию.  Мама  это  сразу
заметила и спрашивает:
   - Что с тобой? Двойку небось получил?
   - Получил, - говорю.
   Вот тут-то она и начала меня пробирать.
   Но об этом рассказывать неинтересно.
   На следующий день Шишкин тоже получил двойку, по русскому языку,  и  была
ему за это дома головомойка, а еще через день на нас обоих опять появилась в
газете карикатура. Вроде как будто мы с Шишкиным идем по улице,  а  за  нами
следом бегут двойки на ножках.
   Я сразу разозлился и говорю Сереже Букатину:
   - Что это за безобразие! Когда это наконец прекратится?
   - Чего ты кипятишься? - спрашивает Сережа. -  Это  ведь  правда,  что  вы
получили двойки.
   - Будто мы одни получили! Саша Медведкин тоже получил двойку. А где он  у
вас?
   - Этого я не знаю. Мы скачали Игорю, чтоб он всех троих нарисовал,  а  он
нарисовал почему-то двоих.
   - Я и хотел нарисовать троих, - сказал Игорь, - да все  трое  у  меня  не
поместились. Вот я и  нарисовал  только  двоих.  В  следующий  раз  третьего
нарисую.
   - Все равно, - говорю  я,  -  Я  этого  дела  так  не  оставлю  Я  напишу
опровержение! Говорю Шишкину:
   - Давай опровержение писать.
   - Л как это?
   - Очень просто: нужно  написать  в  стенгазету  обещание,  что  мы  будем
учиться лучше. Меня так в прошлый раз научил Володя.
   - Ну ладно, - согласился Шишкин. - Ты пиши, а я потом у тебя спишу.
   Я сел и написал обещание учиться  лучше  и  никогда  больше  не  получать
двоек. Шишкин целиком списал у меня это обещание и еще от себя прибавил, что
будет учиться не ниже чем на четверку.
   - Это, - говорит, - чтоб внушительней было.
   Мы отдали обе заметки Сереже Букатину, и я сказал:
   - Вот, можешь снимать карикатуру, а заметки наши наклей на  самом  видном
месте. Он сказал:
   - Хорошо.
   На другой день, когда мы пришли в школу, то увидели, что карикатура висит
на месте, а наших обещаний нет. Я тут же бросился к Сереже. Он говорит:
   - Мы твое обещание обсудили на редколлегии и решили пока  не  помещать  в
газете, потому что ты уже раз писал и давал обещание учиться лучше, а сам не
учишься, даже получил двойку.
   - Все равно, - говорю я. - Не  хотите  помещать  заметку  -  не  надо,  а
карикатуру вы обязаны снять.
   - Ничего, - говорит, - мы не обязаны.  Если  ты  воображаешь,  что  можно
каждый раз давать обещания и не выполнять их, то ты ошибаешься.
   Тут Шишкин не вытерпел:
   - Я ведь еще ни  разу  не  давал  обещания.  Почему  вы  мою  заметку  не
поместили?
   - Твою заметку мы поместим в следующем номере
   - А пока выйдет следующий номер, я так и буду висеть?
   - Будешь висеть,
   - Ладно, - говорит Шишкин.
   Но я решил не успокаиваться на  достигнутом.  На  следующей  переменке  я
пошел к Володе и рассказал ему обо всем.
   Он сказал:
   - Я поговорю с ребятами, чтоб они поскорее выпустили новую  стенгазету  и
поместили обе ваши статьи. Скоро V нас будет  собрание  об  успеваемости,  и
ваши статьи как раз ко времени выйдут.
   - Будто нельзя сейчас карикатуру вырвать, а на ее место наклеить заметки?
- спрашиваю я.
   - Это не полагается, - ответил Володя.
   - Почему же в прошлый раз так сделали?
   - Ну, в прошлый  раз  думали,  что  ты  исправишься,  и  сделали  в  виде
исключения. Но нельзя же каждый раз портить стенную газету. Ведь все  газеты
у нас сохраняются. По ним потом можно будет узнать, как работал  класс,  как
учились ученики. Может быть, кто-нибудь из учеников, когда вырастет,  станет
известным мастером, знаменитым новатором, летчиком или ученым.  Можно  будет
просмотреть стенгазеты и узнать, как он учился.
   "Вот так штука! - подумал я. -  А  вдруг,  когда  я  вырасту  и  сделаюсь
знаменитым путешественником или летчиком (я уже давно решил стать знаменитым
летчиком или путешественником, вдруг  тогда  кто-нибудь  увидит  эту  старую
газету и скажет: "Братцы, да ведь он в школе получал двойки!"
   От этой мысли настроение у меня испортилось на целый час,  и  я  не  стал
больше спорить с Володей. Только потом я понемногу успокоился и решил,  что,
может быть, пока вырасту, газета куда-нибудь затеряется на  мое  счастье,  и
это спасет меня от позора.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   Карикатура наша провисела в газете целую неделю,  и  только  за  день  до
общего собрания вышла новая стенгазета, в которой уже карикатуры не  было  и
появились обе наши заметки: моя и шишкинская. Были там,  конечно,  и  другие
заметки, только я сейчас уже не помню про что.
   Володя сказал, чтоб мы все подготовились к  общему  собранию  и  обсудили
вопрос об успеваемости каждого ученика. На большой  перемене  наш  звеньевой
Юра Касаткин собрал нас, и мы стали говорить о нашей успеваемости.  Говорить
тут долго было не о чем.  Все  сказали,  чтоб  мы  с  Шишкиным  свои  двойки
исправили в самое короткое время.
   Ну, мы, конечно, согласились. Что ж, разве нам самим интересно с двойками
ходить?
   На другой день у нас было общее собрание класса.
   Ольга Николаевна сделала сообщение об успеваемости. Она  рассказала,  кто
как учится в классе, кому на что  надо  обратить  внимание.  Тут  не  только
двоечникам досталось, но даже и троечникам, потому что тот,  кто  учится  на
тройку, легко может скатиться к двойке.
   Потом Ольга Николаевна сказала, что дисциплина  у  нас  еще  плохая  -  в
классе бывает шумно, ребята подсказывают друг другу.
   Мы стали высказываться. То есть это только я так говорю - "мы", на  самом
деле я не высказывался, потому что мне с двойкой нечего было лезть вперед, а
надо было сидеть в тени.
   Первым  выступил  Глеб  Скамейкин.  Он  сказал,  что  во  всем   виновата
подсказка. Это у него вроде болезнь такая - "подсказка". Он сказал, что если
б никто не подсказывал, то и дисциплина была бы лучше и никто не надеялся бы
на подсказку, а сам бы взялся за ум и учился бы лучше.
   - Теперь я нарочно буду подсказывать неправильно, чтоб никто не  надеялся
на подсказку, - сказал Глеб Скамейкин.
   - Это не по-товарищески, - сказал Вася Ерохин.
   - А вообще подсказывать по-товарищески?
   - Тоже не по-товарищески. Товарищу надо помочь, если он не понимает, а от
подсказки вред.
   - Так уж сколько говорилось об этом! Все равно подсказывают!
   - Ну, надо выводить на чистую воду тех, кто подсказывает.
   - Как же их выводить?
   - Надо про них в стенгазету писать.
   - Правильно! - сказал Глеб. - Мы  начнем  кампанию  в  стенгазете  против
подсказки.
   Наш звеньевой Юра Касаткин сказал, что  все  наше  звено  решило  учиться
совсем без двоек, а ребята из первого и второго звена сказали,  что  обещают
учиться только на пятерки и четверки.
   Ольга Николаевна  стала  объяснять  нам,  что,  для  того  чтобы  успешно
учиться, надо правильно распределять свой день. Надо пораньше ложиться спать
и пораньше вставать. Утром делать зарядку, почаще бывать на свежем  воздухе.
Уроки нужно делать не сейчас же после  школы,  а  сначала  часа  полтора-два
отдохнуть. (Вот как раз то, что я говорил Лике.)  Уроки  обязательно  делать
днем. Поздно вечером заниматься вредно, так как мозг  к  этому  времени  уже
устает и занятия не будут успешными.  Сначала  надо  делать  уроки,  которые
потрудней, а потом те, что полегче.
   Слава Ведерников сказал:
   - Ольга Николаевна, я понимаю, что после школы нужно отдохнуть часа  два,
а вот как отдыхать? Я не умею так просто сидеть и отдыхать. От такого отдыха
на меня нападает тоска.
   - Отдыхать - это вовсе не значит, что  надо  сидеть  сложа  руки.  Можно,
например, пойти погулять, поиграть, чем-нибудь заняться.
   - А в футбол можно играть? - спросил я.
   - Очень хороший отдых - игра в футбол,  -  сказала  Ольга  Николаевна,  -
только не надо, конечно, играть весь день. Если поиграешь  часок,  то  очень
хорошо отдохнешь и учиться будешь лучше.
   - А вот скоро начнется дождливая погода, - сказал  Шишкин,  -  футбольное
поле от дождя раскиснет. Где мы тогда будем играть?
   - Ничего, ребята, - ответил Володя. - Скоро мы оборудуем спортивный зал в
школе, можно будет даже зимой играть в баскетбол.
   - Баскетбол! - воскликнул Шишкин. - Вот здорово! Чур,  я  буду  капитаном
команды! Я уже был раз капитаном баскетбольной команды, честное слово!
   - Ты вот сначала подтянись по русскому языку, - сказал Володя.
   - А я что? Я ничего... Я  подтянусь,  -  сказал  Шишкин.  На  этом  общее
собрание закончилось.
   - Эх, и оплошали же вы, ребята! - сказал Володя, когда  все  разошлись  и
осталось только наше звено.
   - А что? - спрашиваем мы.
   - Как "что"! Взялись учиться без двоек, а все  остальные  звенья  обещают
учиться только на четверки и пятерки.
   - А чем мы хуже других? - говорит Леня  Астафьев.  -  Мы  тоже  можем  на
пятерки и четверки.
   - Подумаешь! - говорит Ваня Пахомов. - Ничем они не лучше пас.
   - Ребята, давайте и мы возьмемся,  -  говорит  Вася  Ерохин.  -  Вот  даю
честное слово, что буду учиться не ниже чем на четверку. Мы не хуже других.
   Тут и меня подхватило.
   - Верно! - говорю. - Я тоже берусь! До сих пор я не брался как следует, а
теперь возьмусь, вот увидите. Мне, знаете, стоит только начать.
   - Стоит только начать, а  потом  будешь  плакать  да  кончать,  -  сказал
Шишкин.
   - А ты что, не хочешь? - спросил Володя.
   - Я не берусь на четверки, - сказал Шишкин. - То есть я  берусь  по  всем
предметам, а по русскому только на тройку.
   - Ты что еще выдумал! - говорит Юра.  -  Весь  класс  берется,  а  он  не
берется! Подумаешь, какой умник нашелся!
   - Как же я могу браться? У меня по русскому никогда лучшей  отметки,  чем
тройка, не было. Тройка - и то хорошо.
   - Послушай, Шишкин, почему ты отказываешься? - сказал Володя. -  Ты  ведь
уже дал обещание учиться по всем предметам не ниже чем на четверку.
   - Когда я дал обещание?
   - А вот, это твоя заметка  в  стенгазете?  -  спросил  Володя  и  показал
газету, где были напечатаны наши обещания.
   - Верно! - говорит Шишкин. - А я и забыл уже.
   - Ну, так как же теперь, берешься?
   - Что ж делать, ладно, берусь, - согласился Шишкин.
   - Ура! - закричали ребята. - Молодец, Шишкин! Не подвел нас!  Теперь  все
вместе будем бороться за честь своего класса.
   Шишкин  все-таки  был  недоволен  и  по  дороге  домой  даже   не   хотел
разговаривать со мной: дулся на меня за то, что я подговорил его написать  в
газету заметку.
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   Не знаю, как Шишкин, а я решил сразу  взяться  за  дело.  Самое  главное,
подумал я, это режим. Спать буду ложиться  пораньше,  часов  в  десять,  как
Ольга Николаевна говорила. Вставать тоже буду  пораньше  и  повторять  перед
школой уроки. После школы буду играть часа полтора  в  футбол,  а  потом  на
свежую голову буду делать уроки. После уроков буду заниматься чем захочется:
или с ребятами играть, или книжки читать, до тех пор пока  не  придет  время
ложиться спать.
   Так, значит, я подумал и пошел играть в  футбол,  перед  тем  как  делать
уроки. Я твердо решил играть не больше чем полтора часа, от силы - два,  но,
как только я попал на футбольное поле, у меня все из головы  вылетело,  и  я
очнулся, когда уже совсем наступил вечер. Уроки я опять стал делать  поздно,
когда голова уже плохо соображала, и дал сам себе обещание, что на следующий
день не буду так долго играть.  Но  на  следующий  день  повторилась  та  же
история. Пока мы играли, я все время думал: "Вот забьем еще один  гол,  и  я
пойду домой", но почему-то так получалось, что, когда  мы  забивали  гол,  я
решал, что пойду домой, когда мы еще один гол  забьем.  Так  и  тянулось  до
самого вечера. Тогда  я  сказал  сам  себе:  "Стоп!  У  меня  что-то  не  то
получается!" И стал думать, почему же у меня так получается.  Вот  я  думал,
думал, и наконец мне стало ясно, что у меня совсем пет воли. То есть у  меня
воля есть, только она не сильная, а совсем-совсем слабенькая воля. Если  мне
надо что-нибудь делать, то я никак не могу заставить себя это делать, а если
мне не надо чего-нибудь делать, то я никак не могу заставить себя  этого  не
делать. Вот, например, если я начну читать какую-нибудь  интересную  книжку,
то читаю и читаю и никак не могу  оторваться.  Мне,  например,  надо  делать
уроки или пора уже ложиться спать, а я все читаю. Мама говорит, чтоб  я  шел
спать, папа говорит, что пора уже спать, а я не слушаюсь,  пока  нарочно  не
потушат свет, чтоб мне нельзя уже было больше читать. И вот то  же  самое  с
этим футболом. Не хватает у меня  силы  воли  кончить  вовремя  игру,  да  и
только!
   Когда я все это обдумал, то даже  сам  удивился.  Я  воображал,  будто  я
человек с очень сильной волей и  твердым  характером,  а  оказалось,  что  я
человек безвольный, слабохарактерный, вроде Шишкина. Я решил, что  мне  надо
развивать сильную волю. Что нужно делать для этого? Для этого я буду  делать
не то, что хочется, а то, чего вовсе не хочется.  Не  хочется  утром  делать
зарядку - а я буду делать. Хочется идти играть в футбол  -  а  я  не  пойду.
Хочется почитать интересную книжку - а я не стану.  Начать  решил  сразу,  с
этого же дня. В этот день мама испекла к чаю мое самое любимое пирожное. Мне
достался самый вкусный кусок - из серединки. Но я решил, что раз мне хочется
съесть это пирожное, то я не буду его есть. Чай я попил просто с  хлебом,  а
пирожное так и осталось.
   - Почему же ты не стал есть пирожное? - спросила мама.
   - Пирожное будет лежать здесь до послезавтрашнего вечера - ровно два дня,
- сказал я. - Послезавтра вечером я его съем.
   - Что это ты, зарок дал? - говорит мама.
   - Да, - говорю, - зарок. Если  не  съем  раньше  назначенного  срока  это
пирожное, значит, у меня сильная воля.
   - А если съешь? - спрашивает Лика.
   - Ну, если съем, тогда, значит, слабая. Будто сама не понимаешь!
   - Мне кажется, ты не выдержишь, - сказала Лика.
   - А вот посмотрим.
   Наутро я встал - мне очень не хотелось  делать  зарядку,  но  я  все-таки
сделал,  потом  пошел  под  кран  обливаться  холодной  водой,  потому   что
обливаться мне тоже не хотелось.  Потом  позавтракал  и  пошел  в  школу,  а
пирожное так и осталось лежать на тарелочке.  Когда  я  пришел,  оно  лежало
по-прежнему, только мама накрыла его стеклянной крышкой от  сахарницы,  чтоб
оно не засохло до завтрашнего дня. Я открыл его и посмотрел, но  оно  ничуть
даже еще не начало сохнуть. Мне очень захотелось тут же его прикончить, но я
поборол в себе это желание.
   В этот день я решил в футбол не играть, а просто отдохнуть часика полтора
и тогда уже взяться за уроки. И вот после обеда  я  стал  отдыхать.  Но  как
отдыхать? Просто так  отдыхать  ведь  не  станешь.  Отдых  -  это  игра  или
какое-нибудь интересное занятие.  "Чем  же  заняться?  -  думаю.  -  Во  что
поиграть?" Потом думаю: "Пойду-ка поиграю с ребятами в футбол".
   Не успел я это подумать, как ноги сами вынесли меня на улицу, а  пирожное
так и осталось лежать на тарелке.
   Иду я по улице и вдруг думаю: "Стоп! Что же это я делаю? Раз мне  хочется
играть в футбол, то не нужно. Разве так воспитывают сильную волю?" Я тут  же
хотел повернуть назад, но подумал: "Пойду и посмотрю, как ребята  играют,  а
сам играть не буду". Пришел, смотрю, а там уже игра в самом разгаре.  Шишкин
увидел меня, кричит:

   - Где же ты ходишь? Нам уже десять голов насажали! Скорей выручай!
   И тут уж я сам не заметил, как ввязался в игру.
   Домой снова вернулся поздно и думаю:
   "Эх, безвольный я человек! С утра так хорошо начал, а потом  из-за  этого
футбола все испортил!"
   Смотрю - пирожное лежит на тарелке. Я взял его и съел.
   "Все равно, - думаю, - у меня никакой силы воли нет".
   Лика пришла, смотрит - тарелка пустая.
   - Не выдержал? - спрашивает.
   - Чего "не выдержал"?
   - Съел пирожное?
   - А тебе что? Съел, ну и съел. Не твое ведь я пирожное съел!
   - Чего же ты сердишься? Я ничего не говорю. Ты и то слишком долго терпел.
У тебя большая сила воли. А вот у меня никакой силы воли нет.
   - Почему же это у тебя нет?
   - Сама не знаю. Если б ты не съел до завтра это пирожное, то я  сама  бы,
наверно, его съела.
   - Значит, ты считаешь, что у меня есть сила воли?
   - Конечно, есть.
   Я немножко  утешился  и  решил  с  завтрашнего  дня  снова  приняться  за
воспитание  воли,  несмотря  на  сегодняшнюю  неудачу.  Не  знаю,  какой  бы
получился из этого результат, если бы погода была хорошая, но как раз в этот
день с утра зарядил дождь, футбольное поле, как и ожидал Шишкин, раскисло  и
играть  было  нельзя.  Раз  играть  было  нельзя,  то  меня  и  не   тянуло.
Удивительно, как человек устроен! Вот бывает: сидишь дома, а  ребята  в  это
время в футбол играют; ты, значит, сидишь  и  думаешь:  "Бедный  я,  бедный,
несчастный-разнесчастный! Все ребята играют, а я  дома  сижу!"  А  вот  если
сидишь дома и знаешь, что все остальные ребята тоже сидят по домам  и  никто
не играет, то ничего такого не думаешь,
   Так и на этот раз. За окном моросил мелкий осенний дождь, а я сидел  себе
дома и спокойно занимался. И очень успешно у меня занятия  шли,  пока  я  не
дошел до арифметики. Но тут я решил, что не стоит мне самому особенно ломать
голову, а лучше просто пойти  к  кому-нибудь  из  ребят,  чтоб  мне  помогли
арифметику сделать.
   Я быстро собрался и пошел к Алику Сорокину. Он в нашем звене  лучше  всех
по арифметике учится. У него всегда по арифметике пять.
   Прихожу я к нему, а он сидит за столом и сам с собой играет в шахматы.
   - Вот хорошо, что ты пришел! - говорит. - Сейчас мы  с  тобой  сыграем  в
шахматы.
   - Да я не за тем пришел, - говорю я. - Вот помоги  мне  лучше  арифметику
сделать.
   - Ага, хорошо, сейчас. Только знаешь что? Арифметику мы успеем сделать. Я
тебе все объясню в два счета. Давай сначала  сыграем  в  шахматы.  Тебе  все
равно  надо  научиться  играть  в  шахматы,  потому  что  шахматы  развивают
способности к математике.
   - А ты не врешь? - говорю.
   - Нет, честное слово! Ты думаешь, почему я хорошо  по  арифметике  учусь?
Потому что играю в шахматы.
   - Ну, если так, тогда ладно, - согласился я. Расставили мы фигуры и стали
играть. Только я тут же увидел, что играть с ним совсем  невозможно.  Он  не
мог спокойно относиться к игре, и, если я делал неверный ход,  он  почему-то
сердился и все время кричал на меня:
   - Ну кто так играет? Куда ты полез? Разве так ходят?  Тьфу!  Что  это  за
ход?
   - Почему же это не ход? - спрашиваю я.
   - Да потому, что я съем твою пешку.
   - Ну и ешь, - говорю, - на здоровье, только не кричи, пожалуйста!
   - Как же на тебя