хорошо учиться и беречь школьное имущество  и  само„  школу.  Он
сказал, что тот, кто  портит  школьное  имущество  и  стены,  наносит  ущерб
народу, потому что все  средства  на  школы  дает  народ.  Под  конец  Игорь
Александрович сказал:
   - Тот, кто нарисовал на стенке, наверно, не хотел  нанести  ущерб  школе.
Если он чистосердечно признается, то  докажет,  что  он  человек  честный  и
сделал это не подумавши.
   На меня очень подействовало все, что  сказал  Игорь  Александрович,  и  я
думал, что Игорь Грачев тут же встанет и признается, что это сделал  он,  но
Игорю, видно, вовсе не хотелось доказывать, что он  честный  человек,  и  он
молча сидел за своей партой. Тогда Игорь Александрович сказал, что тому, кто
разрисовал стену, наверно, стыдно признаться сейчас, но  пусть  он  подумает
над своим поступком, а потом наберется смелости и придет к нему в кабинет.
   После уроков председатель совета нашего пионеротряда Толя Д„жкин  подошел
к Грачеву и сказал:
   - Эх, ты! Кто тебя просил стену портить? Видишь, что вышло!
   Игорь развел руками:
   - Да я что? Я разве хотел?
   - Зачем же нарисовал?
   - Сам не знаю. Взял и нарисовал не подумавши.
   - "Не подумавши"! Из-за тебя пятно на всем классе.
   - Почему на всем классе?
   - Потому что на каждого могут подумать.
   - А может, это кто-нибудь из другого класса к нам забежал и нарисовал.
   - Смотри, чтоб этого больше не было, - сказал Толя.
   - Ладно, ребята, я больше не буду, я ведь так только - хотел попробовать,
- оправдывался Игорь.
   Он взял  тряпку  и  принялся  стирать  морячка  со  стены,  но  от  этого
получилось  только  хуже.  Морячок  все-таки  был  виден,  а   вокруг   него
образовалось большущее грязное пятно. Тогда ребята отняли у Игоря  тряпку  и
не позволили больше размазывать грязь по стене.
   После школы мы снова пошли играть в футбол и играли опять до  темноты,  а
когда пошли домой, Шишкин затащил меня к себе. Оказалось, что  он  живет  на
той же улице, что и я, в небольшом  деревянном  двухэтажном  домике,  совсем
недалеко  от  нас.  На  нашей  улице  псе  дома  большие,  четырехэтажные  и
пятиэтажные, как наш. Я давно уже думал: что это за люди,  которые  живут  в
таком маленьком деревянном доме? А вот теперь, оказывается,  здесь  жил  как
раз Шишкин.
   Мне не хотелось идти к нему, потому что уже было поздно, по он сказал:
   - Понимаешь, меня дома станут ругать за то, что я так долго играл, а если
ты придешь, меня не так будут ругать.
   - Меня ведь тоже будут ругать, - говорю я.
   - Ничего. Если хочешь, зайдем сначала ко мне, а  потом  вместе  зайдем  к
тебе, вот и тебя не будут ругать и меня тоже.
   - Ну хорошо, - согласился я.
   Мы вошли  в  парадное,  поднялись  по  скрипучей  деревянной  лестнице  с
щербатыми перилами, и Шишкин  постучал  в  дверь,  обитую  черной  клеенкой,
из-под которой в некоторых местах виднелись клочья рыжего войлока.
   - Что же это такое, Костя! Где ты пропадаешь так поздно? -  спросила  его
мать, открывая нам дверь.
   - Вот познакомься, мама, это мой школьный товарищ, Малеев. Мы  с  ним  за
одной партой сидим.
   - Ну заходите, заходите, - сказала мать уже не таким строгим голосом.
   Мы вошли в коридор.
   - Батюшки! Где же вы извозились так? Вы только на себя посмотрите!
   Я посмотрел на Шишкина. Лицо у него было все красное. По щекам и  по  лбу
шли какие-то грязные разводы. Кончик носа был черный. Наверно, и  я  был  не
лучше, потому что мне попало мячом в лицо. Шишкин толкнул меня локтем:
   - Пойдем умоемся, а то тебе  достанется,  если  ты  в  таком  виде  домой
явишься.
   Мы вошли в комнату, и он познакомил меня со своей тетей:
   - Тетя Зина, вот это мой школьный товарищ,  Малеев.  Мы  в  одном  классе
учимся.
   Тетя Зина была совсем молодая, и я сначала  даже  принял  ее  за  старшую
сестру Шишкина, но она оказалась не сестра вовсе, а тетя.  Она  смотрела  на
меня с усмешкой. Наверно, я очень смешной был, потому  что  грязный.  Шишкин
толкнул меня в бок. Мы пошли к умывальнику и принялись умываться.
   - Ты зверей любишь? - спрашивал меня Шишкин, пока я намыливал лицо мылом.
   - Смотря каких, - говорю я. - Если таких, как тигры или крокодилы, то  не
люблю. Они кусаются.
   - Да я не про таких зверей спрашиваю. Мышей любишь?
   - Мышей, - говорю, - тоже не люблю. Они портят вещи: грызут все,  что  ни
попадется.
   - И ничего они не грызут. Что ты выдумываешь?
   - Как - не грызут? Один раз они у меня даже книжку на полке изгрызли.
   - Так ты, наверно, не кормил их?
   - Вот еще! Стану я мышей кормить!
   - А как же! Я каждый день их кормлю. Даже дом им выстроил.
   - С ума, - говорю, - сошел! Кто же мышам дома строит?
   - Надо же им где-нибудь жить. Вот пойдем посмотрим мышиный дом.
   Мы кончили умываться и пошли  на  кухню.  Там  под  столом  стоял  домик,
склеенный из  пустых  спичечных  коробков,  со  множеством  окон  и  дверей.
Какие-то маленькие белые зверушки то и дело вылезали из окон и дверей, ловко
карабкались по стенам и снова залезали обратно в домик. На крыше домика была
труба, а из трубы выглядывала точно такая же белая зверушка.
   Я удивился.
   - Что это за зверушки? - спрашиваю.
   - Ну, мыши.
   - Так мыши ведь серые, а эти какие-то белые.
   - Ну, это и есть белые мыши. Что ты, никогда белых мышей не видел?
   Шишкин поймал мышонка и дал мне подержать.  Мышонок  был  белый-пребелый,
как молоко, только хвост у него был длинный и розовый, как  будто  облезлый.
Он спокойно сидел у меня на ладони и  шевелил  своим  розовым  носиком,  как
будто нюхал,  чем  пахнет  воздух,  а  глаза  у  него  были  красные,  точно
коралловые бусинки.
   - У нас в доме белые мыши не водятся, у нас только серые, - сказал я.
   - Да они ведь в домах не водятся, - засмеялся Шишкин. - Их покупать надо.
Я  купил  в  зоомагазине  четыре  штуки,  а  теперь   видишь,   сколько   их
расплодилось. Хочешь, подарю тебе парочку?
   - А чем их кормить?
   - Да они вс„ едят. Крупой можно, хлебом, молоком.
   - Ну ладно, - согласился я.
   Шишкин разыскал где-то картонную коробочку, посадил в нее  двух  мышей  и
сунул коробку в карман.
   - Я их сам понесу, а то ты, по неопытности, раздавишь, - сказал он.
   Мы стали натягивать куртки, чтоб идти ко мне.
   - Куда это ты снова собираешься? - спросила Костю мама.
   - Я сейчас вернусь, только на минутку зайду к Вите, я обещал ему.
   Мы вышли на улицу и через минуту уже были у меня. Мама увидела, что я  не
один пришел, и не стала бранить меня за то, что я поздно вернулся.
   - Это мой школьный товарищ, Костя, - сказал я ей.
   - Ты новичок, Костя? - спросила мама.
   - Да, я только в этом году поступил.
   - А до этого где учился?
   - В Нальчике. Мы жили там, а  потом  тетя  Зина  окончила  десятилетку  и
захотела поступить в театральное училище, тогда мы  переехали  сюда,  потому
что в Нальчике театрального училища нет.
   - А где тебе больше нравится: здесь или в Нальчике?
   - В Нальчике лучше, а здесь тоже хорошо. И еще мы жили в  Краснозаводске,
там тоже было хорошо.
   - Значит, у тебя хороший характер, раз тебе везде хорошо.
   - Нет, у меня плохой характер. Мама говорит,  что  я  слабохарактерный  и
ничего не добьюсь в жизни.
   - Почему же мама так говорит?
   - Потому что я никогда вовремя уроков не делаю.
   - Значит, ты такой, как наш Витя. Он тоже не любит делать вовремя  уроки.
Вам надо взяться вместе и переделать свой характер.
   В это время пришла Лика, и я сказал:
   - А это вот, познакомься, моя сестра Лика.
   - Здравствуйте! - сказал Шишкин.
   - Здравствуйте! - ответила Лика и стала разглядывать его, будто он был не
простой мальчишка, а какая-нибудь картина на выставке.
   - А у меня сестры нет, - сказал Шишкин. - И брата у меня  нет.  Никого  у
меня нет, я совсем одинокий.
   - А вы хотели бы, чтоб у вас была сестра или брат? - спросила Лика.
   - Хотел бы. Я делал бы для них игрушки, дарил бы им зверей, заботился  бы
о них. Мама говорит, что я беззаботный. А почему я беззаботный?  Потому  что
мне не о ком заботиться.
   - А вы о маме заботьтесь.
   - Как же о ней заботиться? Она как уедет на работу, так ее ждешь, ждешь -
вечером придет, а потом вдруг и вечером уедет.
   - А кем ваша мама работает?
   - Моя мама шофер, на автомобиле ездит.
   - Ну, вы о себе заботьтесь, вашей маме было бы легче.
   - Это я знаю, - ответил Шишкин.
   - А вы свою куртку нашли? - спросила Лика.
   - Какую куртку? Ах, да! Нашел,  конечно,  нашел.  Она  так  и  лежала  на
футбольном поле, где я оставил.
   - Вы так когда-нибудь простудитесь, - сказала Лика.
   - Нет, что вы!
   - Конечно, простудитесь. Забудете зимой где-нибудь шапку или пальто.
   - Нет, пальто я не забуду... Вы мышей любите?
   - Мышей... м-м-м, - замялась Лика.
   - Хотите, подарю вам парочку?
   - Нет, что вы!
   - Они очень хорошие, - сказал Шишкин и вынул из кармана коробку с  белыми
мышами.
   - Ой, какие хорошенькие! - завизжала Лика.
   - Что ж ты ей моих мышей даришь? - испугался я. - Сначала подарил мне,  а
теперь ей!
   - Да я ей только показываю этих, а подарю других, у меня ведь еще есть, -
сказал Шишкин. - Или, если хочешь, подарю ей этих, а тебе других подарю.
   - Нет, нет, - сказала Лика, - пусть эти Витины будут.
   - Ну хорошо, я вам завтра других принесу, а этих вы только посмотрите.
   Лика протянула руки к мышам:
   - А они не кусаются?
   - Что вы! Совсем ручные.
   Когда Шишкин ушел, мы с Ликой взяли коробку из-под печенья,  прорезали  в
ней окна и дверцы и посадили в нее мышей. Мышки выглядывали из  окон,  и  на
них было очень интересно смотреть.

   За уроки я опять принялся поздно. По своему обыкновению, я сделал сначала
то, что было полегче, а после всего принялся делать  задачу  по  арифметике.
Задача опять оказалась трудная. Поэтому я закрыл задачник, сложил все книжки
в сумку и решил на другой день списать задачу у  кого-нибудь  из  товарищей.
Если бы я стал решать задачу сам, то мама увидела бы, что я до  сих  пор  не
сделал уроки, и стала бы упрекать меня, что я откладываю уроки на ночь, папа
взялся бы объяснять мне задачу, а зачем мне отрывать его  от  работы!  Пусть
лучше чертит чертежи для своего шлифовального прибора  или  обдумывает,  как
лучше сделать какую-нибудь модель. Для него ведь все это очень важно.
   Пока я делал уроки, Лика положила в мышиный домик ваты, чтобы мышки могли
устроить себе гнездышко, насыпала им  крупы,  накрошила  хлеба  и  поставила
маленькое блюдечко с молоком. Если заглянуть в окошечко, можно  видеть,  как
мышки сидят в домике и жуют крупу. Иногда  какая-нибудь  мышка  садилась  па
задние лапки, а передними начинала умываться.  Вот  умора!  Она  так  быстро
терла лапками свою рожицу. что нельзя было  без  смеха  смотреть.  Лика  все
время сидела перед домиком, заглядывала в окно и смеялась.
   - Какой у тебя хороший товарищ, Витя! -  сказала  она,  когда  я  подошел
посмотреть.
   - Это Костя-то? - говорю я.
   - Ну да.
   - Чем же он такой хороший?
   - Вежливый. Так хорошо разговаривает. Даже со мной поговорил.
   - Отчего же ему не поговорить с тобой?
   - Ну, я ведь девчонка.
   - Что ж, если девчонка, так и разговаривать с ней нельзя?
   - А другие ребята не разговаривают. Гордятся, наверно. Ты с ним дружи.
   Я хотел ей сказать,  что  Шишкин  не  такой  уж  хороший,  что  он  уроки
списывает и мне в тетради даже посадил кляксу, но я почему-то сказал:
   - Будто я сам не знаю, что он хороший! У нас в классе все ребята хорошие.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   Прошло дня три, или четыре, или, может быть, пять, сейчас  уже  не  помню
точно, и вот один раз на уроке наш редактор Сережа Букатин сказал:
   - Ольга Николаевна, у нас в редколлегии никто не умеет хорошо рисовать. В
прошлом  году  всегда  рисовал  Федя  Рыбкин,  а  теперь  совсем  некому,  и
стенгазета получается неинтересная. Надо нам выбрать художника.
   - Художником надо выбирать того, кто умеет  хорошо  рисовать,  -  сказала
Ольга Николаевна. - Давайте сделаем так: пусть каждый принесет  завтра  свои
рисунки. Вот мы и выберем, кто лучше рисует.
   - А у кого нет рисунков? - спросили ребята.
   - Ну, нарисуйте сегодня, приготовьте хоть по рисунку. Это ведь нетрудно.
   - Конечно, - согласились мы все.
   На другой день все принесли рисунки. Кто  принес  старые,  кто  нарисовал
новые; у некоторых были целые пачки рисунков, а Грачев принес целый  альбом.
Я тоже принес несколько. картинок. И вот мы разложили все  свои  рисунки  на
партах, а Ольга  Николаевна  подходила  ко  всем  и  рассматривала  рисунки.
Наконец она подошла к Игорю Грачеву и стала смотреть его альбом. У него  там
были нарисованы вс„ моря, корабли, пароходы, подводные лодки, дредноуты.
   - Игорь Грачев лучше всех рисует, -  сказала  она.  -  Вот  ты  и  будешь
художником.
   Игорь улыбался от  радости.  Ольга  Николаевна  перевернула  страничку  и
увидела, что там у него нарисован моряк  в  тельняшке,  с  трубкой  во  рту,
точь-в-точь такой же, как на  стене  был.  Ольга  Николаевна  нахмурилась  и
пристально поглядела на  Игоря.  Игорь  заволновался,  покраснел  и  тут  же
сказал:
   - Это я нарисовал морячка на стенке.
   - Ну вот, а когда спрашивали, так ты  не  признавался!  Нехорошо,  Игорь,
нечестно! Зачем ты это сделал?
   - Сам не знаю, Ольга Николаевна! Как-то так, нечаянно. Я не подумал.
   - Ну хорошо, что хоть теперь признался. После уроков пойди к директору  и
попроси прощения.
   После уроков Игорь пошел к директору и  стал  просить  у  него  прощения.
Игорь Александрович сказал:
   - Государство уже израсходовало на ремонт школы много денег.  Второй  раз
ремонтировать некому. Иди домой, пообедаешь и придешь.
   После обеда Игорь пришел в школу, ему дали ведро с краской и кисточку,  и
он побелил стену так, что морячка не стало видно.
   Мы  думали,  что  Ольга  Николаевна  теперь  уже  не  разрешит  ему  быть
художником, но Ольга Николаевна сказала:
   - Лучше быть художником в стенгазете, чем портить стены.
   Тогда мы выбрали его в редколлегию художником, и все были рады, и  я  был
рад, только мне-то, если сказать по правде, радоваться  не  следовало,  и  я
расскажу почему.
   По шишкинскому примеру, я  совсем  перестал  дома  делать  задачи  и  все
норовил списывать их у ребят. Вот точно, как в пословице говорится:  "С  кем
поведешься, от того и наберешься".
   "Зачем мне ломать голову над этими задачами? - думал я. - Все равно я  их
не понимаю. Лучше я спишу, и дело с концом.  И  быстрей,  и  дома  никто  не
сердится, что я не справляюсь с задачами".
   Мне всегда удавалось списать  задачу  у  кого-нибудь  из  ребят,  но  наш
председатель совета отряда, Толя Д„жкин, упрекал меня.
   - Ты ведь никогда не научишься  делать  задачи,  если  все  время  будешь
списывать у других! - говорил он.
   - А мне и не нужно, - отвечал я. -  Я  к  арифметике  неспособный.  Авось
как-нибудь и без арифметики проживу.
   Конечно, списать домашнее задание было  легко,  а  вот  когда  вызовут  в
классе, то тут только одна надежда  па  подсказку.  Еще  спасибо,  что  хоть
ребята подсказывали. Только Глеб Скамейкин с тех пор, как сказал, что  будет
бороться с подсказкой, все думал и думал  и  наконец  придумал  такую  вещь:
подговорил  ребят,  которые  выпускали  стенгазету,   нарисовать   па   меня
карикатуру. И вот в один прекрасный день  в  стенгазете  на  меня  появилась
карикатура с длинными ушами, то есть был нарисован я возле  доски,  вроде  я
решаю задачу, а уши у меня длинные-предлинные. Это, значит, для того,  чтобы
лучше слышать, что мне подсказывают. И еще  какие-то  стишки  противные  под
этой карикатурой были подписаны:
   Витя наш подсказку любит, Витя в дружбе с ней живет,  Но  подсказка  Витю
губит И до двойки доведет.
   Или что-то вроде этого, не помню точно. В общем, чепуха на постном масле.
Я, конечно, страшно рассердился и сразу  догадался,  что  это  Игорь  Грачев
нарисовал, потому что пока его в стенгазете не было, то и никаких  карикатур
не было. Я подошел к нему и говорю:
   - Сними сейчас же эту карикатуру, а то худо будет! Он говорит:
   - Я не имею права снимать. Я ведь  только  художник.  Мне  сказали,  я  и
нарисовал, а снимать не мое дело.
   - Чье же это дело?
   - Это дело редактора. Он у нас всем распоряжается. Тогда я говорю  Сереже
Букатину:
   - А, значит, это твоя работа? На себя небось не поместил карикатуры, а на
меня поместил!
   - Что же ты думаешь, я сам помещаю, на кого хочу? У нас  редколлегия.  Мы
вс„ вместе решаем Глеб Скамейкин  написал  на  тебя  стихи  и  сказал,  чтоб
карикатуру нарисовали, потому что надо с подсказкой бороться. Мы  на  совете
отряда решили, чтобы подсказки не было.

   Тогда я бросился к Глебу Скамейкину.
   - Снимай, - говорю, - сейчас же, а то из тебя получится бараний рог!
   - Как это - бараний рог? - не понял он.
   - В бараний рог тебя согну и в порошок изотру!
   - Подумаешь! - говорит Глебка. - Не очень-то тебя испугались!
   - Ну, тогда я сам из газеты карикатуру вырву, если не испугались.
   - Вырывать не имеешь права, - говорит Толя Д„жкин,  -  Ведь  это  правда.
Если б на тебя написали неправду, то и тогда не  имеешь  права  вырывать,  а
должен написать опровержение.
   - А, - говорю, - опровержение? Сейчас вам будет опровержение!
   Все ребята подходили к стенгазете, любовались на карикатуру  и  смеялись.
Но я решил не оставлять этого дела так и сел писать опровержение.  Только  у
меня ничего не вышло, потому что я не знал, как его написать. Тогда я  пошел
к нашему пионервожатому Володе, рассказал ему обо всем  и  стал  спрашивать,
как написать опровержение.
   - Хорошо, я тебя научу, - сказал Володя. - Напиши, что ты  исправишься  и
станешь учиться лучше, так  что  не  нужна  будет  подсказка.  Твою  заметку
поместят в стенгазете, а я скажу, чтобы карикатуру сняли.
   Я так и сделал. Написал в газету заметку, в которой давал обещание начать
учиться лучше и больше не надеяться на подсказку.
   На другой день карикатуру сняли, а мою заметку напечатали на самом видном
месте. Я был очень рад и даже на самом деле собирался начать учиться  лучше,
но все почему-то откладывал, а через несколько дней у  нас  была  письменная
работа по арифметике и я получил двойку. Конечно, не я один получил  двойку.
У Саши Медведкина тоже была двойка, так  что  мы  вдвоем  отличились.  Ольга
Николаевна записала нам эти двойки в дневники и сказала,  чтоб  в  дневниках
была подпись родителей.
   Печальный возвращался я в этот день домой и все думал, как избавиться  от
двойки или как сказать маме, чтоб она не очень сердилась.
   - Ты сделай так, как делал наш Митя  Круглов,  -  сказал  мне  по  дороге
Шишкин.
   - Кто это Митя Круглов?
   - А это был у нас такой ученик, когда я учился в Нальчике.
   - Как же он делал?
   - А он так: придет домой, получив двойку, и ничего не  говорит.  Сидит  с
унылым видом и молчит. Час молчит, два молчит и никуда гулять не идет.  Мать
спрашивает:
   "Что это с тобой сегодня?"
   "Ничего".
   "Чего же ты такой скучный сидишь?"
   "Так просто".
   "Небось натворил в школе чего-нибудь?"
   "Ничего я не натворил".
   "Подрался с кем-нибудь?"
   "Нет".
   "Стекло в школе расшиб?"
   "Нет".
   "Странно!" - говорит мать.
   За обедом сидит и ничего не ест.
   "Почему ты ничего не ешь?"
   "Не хочется".
   "Аппетита нет?"
   "Нет".
   "Ну пойди погуляй, аппетит и появится".
   "Не хочется".
   "Чего же тебе хочется?"
   "Ничего".
   "Может быть, ты больной"
   "Нет".
   Мать потрогает ему лоб, поставит градусник. Потом говорит:
   "Температура нормальная. Что же с тобой, наконец? С ума ты меня сведешь!"
   "Я двойку по арифметике получил".
   "Тьфу! - говорит мать. - Так ты из-за двойки всю эту комедию выдумал?"
   "Ну да".
   "Ты бы лучше сел да учился, вместо того чтоб комедию играть. Двойки и  не
было бы", - ответит мать.
   И больше ничего ему не скажет. А Круглову толь