свихнулся, - говорит.  -  Думаешь,  я  дурак?  Оружие  выдают
только милиционерам (раз!), пограничникам (два!) и контрразведчикам  (три!).
Это я точно знаю. А раз твой дядя не милиционер и  не  пограничник,  значит,
контрразведчик.
   - Какое оружие? - не понял я.
   - Пистолет! - отчеканил Ява.
   - Да где ты видел?
   - В ящике письменного стола - вон выдвинут немного.
   - Да? А ну идем! - И теперь уже я палец для щелчка сгибаю  -  смотри  же,
если соврал!
   Вышли мы из санузла, прошлись (как будто просто так) по комнатам. А потом
к письменному столу. И взглядом в выдвинутый ящик - раз! Эге! Не соврал Ява!
Пистолет! Настоящий! Тускло поблескивает вороненая сталь.
   Аж сердце зашлось у меня в груди. Метнул я взгляд на дядю, который  стоял
на балконе - зарядку делал. И чуть погодя:
   - Дядя Гриша! А что это у вас?
   - Где? - Дядя шагнул в комнату и подошел ко мне.
   - А вот в ящике.
   - А-а... Пистолет.
   - А зачем?
   - Как - зачем? Стартовый пистолет. Спортивный. Не видел разве никогда?
   Фу ты! Вот тебе и контрразведка! Дядя же мой, кроме того, что  мастер  на
заводе  "Большевик",  еще  и  мастер  спорта  (легкой   атлетикой   когда-то
увлекался, а теперь судья республиканской  категории).  И  как  я  сразу  не
догадался, что это за пистолет!  А  в  общем,  честно  говоря,  я  стартовых
пистолетов близко никогда не видел и в руках  не  держал.  И  Ява,  конечно,
тоже. Вижу, краснеет Ява: стыдно ему, что он так сплоховал. И, чтобы  скрыть
смущение, спрашивает:
   - А как же он стреляет?
   - Очень просто. - Дядя вынул пистолет из ящика. - Дается  команда...  "На
старт!" Потом... "Внимание!" А затем... - Дядя поднял пистолет над головой.
   Ба-бах!.. Аж в ушах зазвенело! И в тот же миг:

   "Ой!.." Трах-тарарах!.. - что-то  шлепнулось  и  загремело  в  кухне.  Мы
кинулись туда. Посреди кухни сидела на  полу  тетя,  а  возле  нее  валялась
разбитая макитра, в которой она терла мак на пирог. Не ожидая выстрела, тетя
с перепугу рухнула на пол.
   Вид у нее был такой комичный, что мы рассмеялись.
   - Гри-ша! - укоризненно склонив голову набок, жалобно сказала тетя. -  Ну
как ребенок! Разве так можно! Я чуть не умерла...
   - Кто ж виноват, что ты так пуглива, как заяц под голым кустом, - смеясь,
сказал дядя.
   - А он все же бахает будь здоров, кто  хочешь  испугается,  -  сказал  я.
Жалко мне стало тетю.
   - С ним и шпионов ловить можно, - сказал Ява. - Бьет, как боевой!..
   - Дядя Гриша, а можно стрельнуть? - осмелился я.
   - Ну что ж... только... - Дядя  показал  глазами  на  тетю,  которая  уже
поднялась и собирала черепки.
   - А мы в спальне! - рванулся Ява.
   - Ну давайте...
   Но даже в спальне, перед тем как выстрелить, я громко крикнул:
   - Тетя, на старт! Внимание!
   И только потом нажал пальцами обеих рук на спусковой крючок (одной  рукой
не справишься - такой тугой!). Ох и бабахнуло! По-моему, еще сильней, чем  у
дяди.
   По два раза стрельнули мы с Явой - больше дядя не разрешил  ("Еще  соседи
сбегутся!").
   Вся эта история с пистолетом немного меня развлекла. Но когда я  вспомнил
про часы, сердце мое опять защемило.  Оно  заскулило,  как  щенок  в  темной
каморке. Как-то все будет? Найдем  ли  мы  артиста?  И  что  он  нам  скажет
теперь?
   За завтраком я сидел молчаливый и хмурый. Ява поглядывал на  меня  и  все
подмаргивал - пытался поддержать.
   Вяло пережевывая яичницу с салом, я думал. Думал о том, что нужно как-то,
никого не обманывая (ни в коем случае!), выскользнуть из  дому,  чтобы  идти
искать артиста.
   А зачем врать? Поход в Театр юного зрителя у нас и так намечен. Только мы
пойдем не через несколько дней, как собирались, а сегодня.  И  по  дороге  к
Юному зрителю в другие театры заглянем и поищем  нашего  артиста.  Спектакль
начнется в двенадцать, а сейчас еще десяти нет, мы успеем.
   Дядя не стал возражать, когда я сказал про театр, только о чем-то подумал
и сказал:
   - А может, и мне с вами? Как вы думаете? Мы думали,  что  это  совсем  не
нужно, что это испортит нам все дело. И я поспешил сказать:
   - Да разве вам интересно? Там же все детское! Если бы я был взрослым...
   Угадал дядя мои мысли или нет, я не знаю, но он почему-то улыбнулся:
   - И то правда.  Ступайте  одни.  Я  пошутил.  Но  если  снова  где-нибудь
потеряетесь, завтра же домой!
   Дядя дал нам денег, мы надели новенькие, хрустящие  рубашки,  отглаженные
штаны, блестящие, еще ни разу не надеванные ботинки и пошли.
   Не знаю, как вы, но я, когда на  мне  все  новое,  чувствую  себя,  будто
голый. Кажется, что все на тебя смотрят, и стыдно как-то, неловко, и хочется
спрятаться от глаз людских. Кончается всегда тем, что я или потрусь  рукавом
о стенку, чтоб он не был таким новым, или пятно на штаны посажу, или ботинок
носком в землю ткну, чтоб не так блестел. Тогда мне  легче.  Вот  и  сейчас,
выйдя на лестницу, я сразу проехался локтем по перилам и сделал  на  рубашке
грязную полосу. И только после этого мы вышли на улицу. Да все равно в новом
было неудобно и неловко: ноги в ботинках, как  в  колодках,  воротничок  шею
трет,  что  твой  хомут,  -  чтобы  повернуть  голову,  нужно   всем   телом
поворачиваться. И почему это в театр нельзя ходить в  обычной  одежде?  Туда
ведь идут пьесы смотреть, а не для того, чтоб на тебя  смотрели!  Если  б  я
стал большим начальником, то издал бы даже постановление, чтобы  в  новом  в
театр не пускали. Но не волнуйтесь, я начальником никогда не  буду.  Я  буду
летчиком...
   Мы сели в троллейбус и поехали  в  Театр  музкомедии  на  Красноармейскую
улицу.  Начали  мы  с  него,  так  как  мне  почему-то  казалось,  что  этот
симпатичный круглолицый артист должен работать как раз в комедии (где же еще
ему царя играть?!)
   Зашли мы в вестибюль. Пусто. Тихо.  Справа  касса.  Прямо  во  всю  стену
огромные двери. Поднялись мы по  лестнице  к  этим  дверям.  Толкнули  -  не
заперты. Заглянули - и там никого.
   - Может, - говорю, - еще рано, еще не пришли?
   - Хорошенькое рано! Десять часов! - говорит Ява. -  Артисты,  как  и  все
люди, должны с утра на работу приходить. А как же! Ведь это служба...
   - А почему же никого нет?
   - А ты что, хочешь, чтоб они тебе тут у дверей толкались? Нет  -  значит,
на сцене. Репетируют. Пошли!
   Но только мы повернулись от дверей, как  тут  же  нам  навстречу  молодая
женщина в синем, похожем на милицейский кителе.
   - Вам что, ребята?
   Стали мы, растерялись. Как же его спрашивать? А женщина снова:
   - Что такое, ребята?
   И тут Ява возьми да и ляпни:
   - Нам царя нужно.
   - Какого царя? - удивленно подняла брови женщина.
   - Такого круглолицего, с лысиной. - Это уж я добавил. Женщина засмеялась:
   - Вы немного опоздали, хлопчики. Царей уж пятьдесят  лет  не  существует.
Надо было раньше. Ява осмелел:
   - Ну что вы, тетя! Разве нам настоящего? Нам настоящие цари  ни  к  чему.
Нам артиста нужно, который царя играет. Разве не ясно?
   - Он в тринадцатой квартире живет! - выпалил я.
   - Теперь понятно, - сказала женщина. - Только нет у нас  такого,  который
бы царя играл. Ведь в нашем репертуаре про царей сейчас ни одного  спектакля
нет. А почему вы именно у нас ищете этого артиста?  Он  сказал  вам,  что  в
нашем театре работает? Как его фамилия? Мы с Явой переглянулись.
   - Фамилию мы не знаем, - сказал я, - но знаем, что он играет царя.
   - А где ж он этого царя играет? В каком театре?
   - Не знаем...
   - Вот тебе и раз! Приснился вам, что ли, этот артист? А откуда вы узнали,
что он царя играет?
   - Он сам сказал.
   - Так вы с ним знакомы?
   - Да немного... - неуверенно сказал я и взглянул на Яву:  что  ж  это  он
молчит? То во всех разговорах всегда впереди, а тут замолк, как в  рот  воды
набрал.
   - Да как же это вы знакомы, что ни фамилии не знаете, ни в  каком  театре
работает, - допытывалась женщина.
   - Да вот так... не успели расспросить.
   - А зачем вы его теперь ищете?
   - Да нужно... Об одном деле поговорить...
   - О творческом? - усмехнулась женщина.
   - Угу...
   И только я успел это сказать, как вдруг - бац! бац!..  Из  глаз  моих  аж
искры посыпались. Даже в затылке защемило. И будто не по голове, а по кавуну
- такой звук гулкий.
   Женщина от неожиданности так руками и всплеснула:
   - Ты что его бьешь?! Это что за хулиганство! Ни с того ни с сего...
   Что она еще там выкрикивала, я не слышал - мы были уже на  улице.  Голова
моя гудела, на глазах закипали слезы.
   Так вот почему Ява молчал - боялся соврать сам и ждал, пока я  не  совру.
Но разве я всерьез врал? Я ведь только сказал "угу" на ее  шутливый  вопрос.
Это можно было понять тоже  как  шутку.  Уж  и  пошутить  нельзя!  Если  так
придираться, то до самой старости шишки на лбу носить будешь.
   - Ты что, обиделся? - услышал  я  за  собой  голос  Явы.  -  Ведь  мы  же
договорились, - продолжал он невинным тоном. - Никто не виноват...
   Я молчал.
   - Ты  не  имеешь  права  обижаться.  Это  не  честно.  Зачем  тогда  было
договариваться?
   Он еще мне и выговаривал! Конечно, обижаться глупо, раз договорились,  но
когда вас при всем честном народе бьют по лбу, а вы  не  имеете  права  даже
сдачи дать, то вряд ли вы будете хохотать после этого. Вряд  ли  запоете  от
удовольствия.
   - Ну что ты... - не унимался Ява. - А если я совру, ты дашь мне в лоб,  я
и глазом не сморгну, вот увидишь.
   Все это было так, но до самого Оперного театра  я  молчал.  И  только  на
площади у театра, потирая лоб, сказал:
   - Нужно как-то иначе узнавать. Похитрее. Сперва этот  самый...  репертуар
смотреть. А то сразу - ляп! - дайте  нам  царя.  А  люди  ничего  такого  не
ставят.
   - Конечно, конечно, - охотно согласился Ява, обрадованный, что я  нарушил
молчание. Договорились рассказывать все, как есть: что нам нужно  возвратить
артисту одну вещь, которую он случайно, когда купался на Днепре, оставил нам
(а какую, можно не говорить: мол, секрет; ведь про часы говорить страшно).
   В опере с царями было намного  лучше,  чем  в  Музкомедии.  И  в  "Борисе
Годунове" царь, и в  "Сказке  о  царе  Салтане",  и  в  "Декабристах",  и  в
"Снегурочке". Я очень обрадовался, когда узнал об этом, и уж был уверен, что
среди этих-то царей мы обязательно найдем своего круглолицего, с лысиной. Но
как дошло до дела, то все цари  оказались  неподходящими.  Не  те  цари!  Ни
одного с лысиной... Все с волосами и даже с кудрями.  Все  высокие,  рослые.
Это нам билетерша сказала. И даже показала их всех.  Там  в  фойе  висят  их
портреты. "Нашего" среди них не оказалось. Невеселыми вышли мы из Оперного.
   - Ничего, - с напускной бодростью сказал Ява. - Я был уверен, что в Опере
нет. Оперные артисты голос берегут,  боятся  застудить.  Ни  один  певец  не
станет тебе купаться в реке. Купаются только драматические артисты.
   Мы спустились по улице Ленина к Театру русской драмы имени Леси Украинки.
Но и там (а после  этого  и  в  Театре  имени  Франко)  нас  ожидало  полное
разочарование - ни одного спектакля про царя.
   Оставался последний киевский театр, Театр юного зрителя.
   Мы поднимались от Театра имени Франко по лестнице мимо необычного дома на
улице Орджоникидзе. Он сплошь облеплен странными фигурами: тут  и  слоны,  и
змеи, и диковинные птицы, и какие-то совсем непонятные твари и  чудища...  В
другой раз я бы разиня рот глазел на этот дом, ведь другого такого нет нигде
в мире. А теперь я равнодушно проходил мимо и даже не смотрел!  Ничего  меня
не радовало. И в душе моей было так мрачно и мерзко, что все эти страшилища,
если бы вдруг ожили и заглянули туда, сами бы перепугались.
   - Не горюй, - утешал меня Ява. - Ну конечно же, он из Юного зрителя.  Вот
увидишь! Играет царя в какой-нибудь сказке для малышей. Он, наверно,  комик.
По-моему, мы его даже видели  как-то  по  телевизору.  Тот  самый,  помнишь,
который споткнулся на пороге и - бряк! Гы-гы-ы...
   Ява пытался развеселить меня. Всю  дорогу  до  Театра  юного  зрителя  он
старался что-нибудь выдумать. Но я не поддавался.
   Мы вошли в театр и будто в школу на большую перемену попали: шум,  суета,
беготня. И все почему-то малыши - даже без пионерских галстуков еще. Подошли
мы  к  кассе.  Оказывается,  пойдет  спектакль   для   младших   школьников.
Пьеса-сказка.
   - Про царя? - тут же спросил я.
   - Нет, про Красную Шапочку, - ответила кассирша. Скривились  мы,  да  что
поделаешь, не идти же домой, тем более что нужно в фойе артистов посмотреть.
   - Что ж, придется идти на "Красную Шапочку", - сказал Ява.
   Взяли мы билеты. Пошли. Расталкивая малышей, ходим по фойе,  разглядываем
портреты. И к каждому я подхожу  с  трепетом,  со  страхом.  Последний  ведь
театр, последние надежды.
   Пересмотрели мы все портреты,  и  упало,  покатилось  мое  сердце...  Нет
нашего артиста. Нет, да и только. Что  ж  теперь  делать?  Где  его  искать?
Значит, не артист он. Но ведь он же сам  сказал,  что  артист.  И  про  царя
говорил... Как же так?!
   - Погоди, не горюй, - подбадривает меня Ява. - Может, просто его  портрет
не поместили. Помнишь, как Гриша Гонобобель  на  школьную  Доску  почета  не
попал, потому что, когда фотографировали,  его  как  раз  пчела  укусила,  и
мордяка была, как тыква. Может, и у этого что-нибудь такое...
   - Ну да! - машу я рукой, а самому так хочется, чтоб это было правдой, так
хочется...
   - Ой, хлопцы, здравствуйте! - слышим  вдруг.  Оборачиваемся  па  голос  и
видим - в белом платьице, с большим бантом-бабочкой стоит... Валька и держит
за руку первоклассника в синей форме.
   - Я вас сразу узнала! - радостно стрекочет Валька. - Вы давно в Киеве?  С
экскурсией или так? Со всем классом приехали или одни?
   Я молчу... Это его знакомая, пусть он и говорит. Но Ява тоже  молчит.  Вы
бы посмотрели на Яву! Он сперва  побледнел,  потом  покраснел,  потом  опять
побледнел, потом начал покрываться какими-то пятнами. Такого вида у него  не
было даже тогда, когда в прошлом году он провалился в старый колодец.
   А Валька не унималась:
   - Вы надолго приехали? А браконьеров своих вы поймали тогда? Обещали ведь
написать... Может, адрес потеряли? А? Да что ж вы молчите? Не хотите со мной
разговаривать?
   Наконец Ява овладел собой и открыл рот. И оттуда вылетели слова:
   - А чего... Мы ничего... Мы наоборот...
   Не скажу, чтоб это было очень красноречиво, но я не стал встревать  в  их
беседу. Пускай балакают!
   Да и поздно было встревать - уже прозвенел третий звонок, и все поспешили
в зал. Представление началось. Мы сидели в седьмом ряду, а Валька в девятом.
И Ява, вместо того  чтоб  па  сцену  смотреть,  все  время  сиденье  штанами
полирует и голову назад поворачивает - на Вальку взгляды бросает.
   - Голову свернешь, придется задом наперед ходить, - въедливо говорю ему.
   А он даже и ухом не ведет.
   А на  сцене  в  это  время  коварный  сухоребрый  Волк  с  длинным  носом
пробивался в дверь к Бабусе, чтобы съесть ее. Шустрая Бабуся  спасалась  как
могла - возводила баррикады из мебели, бегала по всей сцене, швыряла в Волка
кувшинчики, кастрюли и другие предметы домашнего обихода.
   К тыну возле избушки была привязана настоящая живая курица - единственная
Бабусина худоба. И вот  во  время  действия  курица  запуталась  в  веревке,
которой была привязана, и начала биться. Увлеченные борьбой  Волк  и  Бабуся
ничего не замечали. А все зрители с волнением  смотрели  на  бедную  курицу,
которая, обессилев, уже едва дышала. Но что поделаешь?  Не  кричать  же,  не
срывать спектакль...
   Вижу, Ява крутится, крутится на месте, будто ему горячих  углей  в  штаны
насыпали, потом вдруг поднялся и пошел. Прямо по проходу к сцене.  Я  затаил
дыхание. И весь зал затаил дыхание, и все головы на Яву поворачиваются,  как
на параде на генерала, который обходит войска.  А  Ява  идет  себе...  Идет,
идет, поднимается на сцену, подходит к курице и начинает ее  распутывать.  А
артисты себе играют, даже не замечают Яву, будто его и  на  сцене  нет.  Ява
распутал курицу и спокойненько пошел назад, на свое место. Только  когда  он
сел, я услышал, как тяжело он дышит и как тукает у него в  груди  сердце.  А
через  несколько  минут  Волк  все-таки  съел  Бабусю,  и  первое   действие
кончилось. Занавес опустился, и  в  зале  вспыхнул  свет.  Все  захлопали  в
ладоши, причем большинство зрителей повернули голову в сторону Явы.  И  было
непонятно, кому они аплодируют - артистам или Яве... К нам тут же  подбежала
Валька.
   - Вот здорово! Ну и молодец! И как ты решился? Я бы ни за что не  смогла.
Ой, молодец! - Она говорила громко,  даже,  по-моему,  слишком  громко.  Ей,
видно, хотелось показать всем, что она знакома с Явой. Она  гордилась  этим.
Со всех сторон на Яву были устремлены восторженные взгляды. И когда мы вышли
в фойе, так все время то здесь, то там слышались приглушенные  голоса:  "Вон
тот! Вон тот! В белой рубашке!"
   По-моему, это было как раз то, о чем только и мог  мечтать  Ява.  Он  был
счастлив. Сказать, что он сиял, - это, пожалуй, ничего не сказать. Он  ходил
по фойе, как на ходулях, как будто он выше всех на свете. Глаза его излучали
что-то такое, что не способны излучать глаза обычных людей.  И  так  он  был
далеко-далеко от меня, как никогда в жизни. Я и мои переживания из-за  часов
для него сейчас просто не существовали. Конечно, он стал героем,  это  ясно,
но мне было неприятно смотреть на него.
   - А это мой братишка Микола, - сказала  Валька,  так  как  Ява  удивленно
поглядывал на первоклассника в синей форме, который все время крутился возле
нас.
   И братишка Микола покраснел, как будто его знакомили не с курносым  Явой,
а с космонавтом Поповичем, киноартистом Рыбниковым или  еще  с  какой-нибудь
знаменитостью.
   - Я вообще-то сюда из-за него пришла, мама одного еще не пускает, - будто
оправдываясь, объясняла Валька.
   Ява смерил братишку Миколу откровенно пренебрежительным взглядом. Тот еще
больше покраснел.
   - Так вы их поймали все-таки или нет? - спросила Валька.
   - Конечно, - небрежно бросил Ява.
   - И не написали?! Тоже мне! Или, может, адрес потеряли?
   - Нет, не потеряли... Но... - Ява пожал плечами, и этот жест  можно  было
понять: дескать, чего бы это я стал писать, очень нужно...
   Валька вспыхнула. Преодолевая неловкость, она сказала:
   - Ну, вы, конечно,  не  одни  их  ловили,  вам  взрослые  помогали.  Или,
наоборот, вы - взрослым...
   - Да чего там взрослые, - хмыкнул Ява. - Мы сами...  Он  метнул  на  меня
взгляд и... прикусил губу. Да было уже поздно.
   Я вздохнул, поднял руку и влепил ему в лоб три звонких щелчка  -  аж  эхо
раздалось.  Валька  вскрикнула.  Братишка  Микола  захихикал.   Кто-то   еще
засмеялся  поблизости.  Ходули  сломались,  и  Ява  очутился  на   земле   -
оторопелый, красный, как помидор, с вытаращенными глазами.  Мне  даже  жалко
его стало. Да разве я виноват? Не нужно было ставить таких условий...
   Видя, что Ява не собирается давать сдачи, Валька (добрая душа) накинулась
на меня:
   - Ты что? Сдурел? Что за шутки?!
   Вокруг нас начали собираться дети. Глаза у Явы забегали, как у загнанного
зверя, и он выдавил из себя улыбку, жалкую деланную улыбку  (так  улыбаются,
сидя на чужой груше, когда застанет хозяин). И сказал:
   - Ничего... Все правильно... Теперь мы квиты... - И, обернувшись к толпе:
- Чего смотрите? Кина не будет!
   Дети, посмеиваясь, стали расходиться, тем  более  что  прозвенел  звонок,
антракт окончился.
   - Да что, что  все-таки  случилось?  Вы  что,  поссорились?  -  не  могла
успокоиться Валька.
   - И совсем не поссорились! Просто у  нас  уговор  один  есть.  -  Яве  не
хотелось объяснять. Мы уже вошли в зал и пробирались к своим местам.
   - Да какой такой уговор? - не  сдавалась  Валька  (вот  уж  это  девчачье
любопытство!).
   - Да потом, после...
   - Ну хорошо, только вы не убегайте.
   - Ладно.
   Глава VI. БУДКА. УХО ЗА УХО!
   Представление окончилось, и мы вышли из театра, Ява у