виду. 

"Вообще говоря (universaliter), всякий отличительный признак, привходя к
какой-либо вещи, сообщает ей иной характер (alteratum). Но при этом общие и
собственные отличия [просто] изменяют (alteratum) вещь, а наиболее
собственные отличия делают ее другою (aliud). Ибо одни из отличий делают
вещь иной [по характеру], а другие превращают ее в другую вещь. Так вот те,
которые делают из вещи нечто другое, называются видообразующими отличиями,
а те, которые изменяют - просто отличиями. Так, отличительный признак
разумности, присоединяясь к животному, создает другую вещь и образует
[новый] вид животного. А отличительный признак движения делает [вещь только
несколько] иной, нежели та же вещь в состоянии покоя. Таким образом, одни
оличия создают нечто другое, а другие только вносят изменения". 

Всякое отличие создает разницу между какими-либо двумя [вещами]. При этом
все они сообщают вещи иной характер: будь то общее, собственное или
наиболее собственное отличие; ведь иной (alteratum) называется всякая вещь,
которая чем бы то ни было отличается от другой вещи (ab alio diversum). Но
если к такой разнице прибавляетя и видообразующее различие, тогда вещь не
просто становится иной (alteratum), но превращается в нечто другое (aliud).
Таким образом, "инаковость" (alteratio) есть более широкое (continens)
[понятие]; "другое" же содержится в [объеме] инаковости. Следовательно,
все, что является чем-то другим - иное, но не все иное может быть названо
чем-то другим. В самом деле, любая разница, созданная какими угодно
отличиями, составляет инаковость; но нечто другое получается только в том
случае, когда две [вещи] разделены субстанциальным отличием. 

Итак, общие и собственные отличия, будучи, как мы уже сказали,
ак-цидентальными, производят только инаковость, но не создают чего-либо
другого. Отличия же наиболее собственные, поскольку они сказываются о
субстанции и о форме подлежащего, не только изменяют вещь и делают ее иной
- свойство общее для субстанциальных и акцидентальных отличий - но делают
из нее нечто другое: на это способны только такие отличительные признаки,
которые охватывают субстанцию и форму подлежащего. Так вот, отличия,
которые создают нечто другое, называются видообразующими, так как именно
субстанциальные отличия и образуют виды и отделяют каждый вид от всех
прочих таким образом, что он оказывается не просто иным по сравнению с
остальными, но представляет собой нечто совершенно другое. Поэтому все
отличия подразделяются на те, что делают вещь иной, и на те, что делают из
вещи нечто другое; первые - просто чистые отличия, вторые же называются
видообразующими отличиями. 

А чтобы было яснее, что такое иное (alteratum) и что такое другое (aliud),
приведем их описание и объясним его на примере. Другое есть то, что
отличается по виду, как, например, человек - от лошади: отличительный
признак разумности, соединяясь с "животным", создает [вид] "человека" и
делает из него нечто другое, чем лошадь. Но если, допустим, один человек
сидит, а другой стоит, то их разделяет только инаковость: она будет делать
одного из них иным по отношению к другому. Точно так же, если у одного из
них будут черные глаза, а у другого голубые, меж ними не будет никакой
разницы в том, что касается формы человека как такового; поэтому следствием
таких отличий будет только инаковость. А вот если мы предположим лежащую
лошадь и гуляющего человека, то лошадь будет и иной по отношению к человеку
и в то же время будет нечто [совсем] другое, нежели человек. Именно, она
будет дважды иная, и один раз - нечто другое. То, что совсем отлично по
виду, - это и иное и нечто другое. Ведь, как мы уже сказали, все, что
представляет собой нечто другое, - это тоже иное; но иное - это также и то,
что разделено лишь акцидентально, как, например, здесь: один гуляет, другой
лежит. Нечто другое же [эта лошадь представляет собой] только один раз:
[между ней и человеком стоят] отличительные признаю! разумности и
неразумности, называемые видообразующими, или субстанциальными. Итак, иное
- это то, что отличается от чего-либо каким бы то ни было образом. "На
основе отличительных признаков, создающих другие вещи, полу чаются
разнообразные деления рода на виды и устанавливаются определения, состоящие
из рода и таких признаков; а на основе отличительных признаков, только
вносящих инаковость, существуют лишь изменения состояния вещи или ее
своеобразие (alterationes et aliquo modo se habentis permutationes)". 

Еще в самом начале этого сочинения Порфирий заметил, что знание рода, вида,
отличительного, собственного и привходящего признаков весьма полезно для
деления и определения. Точно как же и теперь он проводит деление самих
отличительных признаков, выделяя те, которые участвуют в делении и
определении, и те, что не участвуют. Дело в том, что деление рода на виды
должно осуществляться таким образом, чтобы виды отличались друг от друга
всем смыслом своей субстанции (ratione substantiae); поэтому-то, согласно
Порфирию, к делению не следует привлекать такие отличительные признаки,
значение которых сводится к отделимым и неотделимым акциденциям, которые
производят только инаковость, но не могут создать и образовать нечто
другое. Такие отличия бесполезны для деления. Следовательно, при делении
рода нужно отделить общие и собственные отличия и оставить лишь наиболее
собственные. Ибо они создают [другие] вещи, а именно этого, как видно, и
требует деление рода. 

В определении участвуют тоже главным образом наиболее собственные отличия.
Общие и собственные отбрасываются как бесполезные. Ведь общие и собственные
отличия несут в себе привходящие признаки, относящиеся к различным родам, и
поэтому никак не касаются смысла субстанции; определение же как раз
стремится показать всю субстанцию. Напротив, видообразующие отличия, как
уже было сказано, образуют вид и достраивают (perficiunt) субстанцию.
Поэтому именно они - наиболее собственные - участвуют в делении рода и в
определении видов; [их можно назвать] теперь разделительными, так как они
приспособлены к разделению рода на части. Итак, будучи разделителями рода,
они создают нечто другое, чем было раньше, а при определении субстанции они
служат образованию видов. В самом деле, наиболее собственные [отличия
способны] как создавать нечто другое, так и быть видообразующими; поскольку
они создают другое, они служат делению, а поскольку образуют вид -
определению. Что же до общих и собственных [отличий], то они не создают
нечто другое, но только иное [по характеру], и вовсе не показывают
субстанцию, поэтому они равно отстранены и от деления и от определеня. 

"Начав опять сначала, надо сказать, что из отличительных признаков одни
отделимы, другие - неотделимы. Так, двигаться и покоиться, быть здоровым,
болеть и прочие им подобные [игличия] - отделимы. Л имен, орлиный нос или
быть курносым, быть разумным или неразумным нс-отделимы. Из числа
неотделимых одни [присущи вещам] сами по себе (per se), другие же -
привходящим образом (per accidens). Так, разумность, смертность или
способность к учению присущи человеку сами по себе. А орлиный или курносый
нос - привходящим образом, но не сами по себе". 

Выше Порфирий поделил отличительные признаки на три части, сказав, что они
бывают общие, или собственные, или наиболее собственные. Затем он поделил
их иначе, на две части, из которых одни создают нечто другое, а вторые -
изменяют [вещь]. Теперь он проводит третье деление, говоря, что одни
отличия отделимы, а другие - неотделимы. [Это значит], что любая вещь,
имеющая много отличительных признаков, может быть разделена много раз [и
многими способами], что явствует из самой природы отличия. Ибо всякое
деление производится по отличительным признакам, поэтому то, в чем много
отличительных признаков, содержит и возможность множества делений.
Животное, например, может быть разделено так: одни из животных разумны,
другие - неразумны. С другой стороны, одни смертны, другие бессмертны.
Кроме того, одни имеют ноги, а другие нет. Далее, одни питаются травой,
другие -мясом третьи - семенами. 

Таким образом, не стоит удивляться, что само отличие делится многообразно.
Прежде всего Порфирий разделил его на три части и назвал их общими,
собственными и наиболее собственными отличиями. Второе деление объединило
общие и собственные под именем создающих иное, а более собственные - под
названием создающих нечто другое. Наконец, третье деление на отделимые и
неотделимые включило часть отличий, порождающих иное, в разряд отделимых, а
все остальные - в разряд неотделимых. Именно, неотделимыми названы из
порождающих иное -собственные, а также создающие нечто другое, то есть
наиболее собственные отличия. Они подразделяются дальше таким образом: одни
из неотделимых отличий существуют сами по себе, другие - акцидентально;
сами по себе - наиболее собственные, акцидентально - собственные. 

"Присущее само по себе" говорится о том, что образует субстанцию чего-либо.
Если всякий вид существует постольку, поскольку он образован
субстанциальным отличием, то это отличие будет присуще подлежащему само по
себе, а не привходящим образом и не через посредство чего-либо другого,
как, например, чернота присуща человеческому лицу благодаря солнечному
жару. Такое отличие своим присутствием образует и сохраняет соответствующий
вид, как разумность [образует вид] человека: это отличие присуще человеку
само по себе, он потому и человек, что в нем присутствует разумность, и
если бы она его покинула, то и вид человеческий перестал бы существовать;
так что всякому ясно, чти субстанциальные отличия не могут быть отделимы.
Ведь их нельзя отделить от подлежащего, не уничтожив при этом природу
подлежащего. 

Что же касается акцидентально (secundum accidens) неотделимых отличий, тех,
что зовутся собственными, как, например, горбоносость или курносость, то
они называются акцидентальными отличиями (per accidens) потому, что
проивходят (accidunt) извне к же образованному виду, никак не сообразуясь с
субстанцией подлежащего. 

"[Отличия, присущие вещи] сами по себе, входят в смысл субстанции (ratio
substantiae) и создают нечто другое; [отличия же, присущие вещи]
акцидентально, не входят в смысл субстанции и не создают чего-либо другого,
но только иное (alteratum). Далее, к отличиям, которые [присущи вещам] сами
по себе, не применимы [слова] "больше" и "меньше"; а те, что [присущи]
акцидентально, даже если они неотделимы, могут быть присущи в большей или
меньшей степени. Ибо как род не сказывается о тех, чьим родом является, в
большей или меньшей степени, так же и отличительные признаки рода, в
соответствии с которыми он делится [на виды]: ведь именно эти отличия дают
законченное выражение смыслу (ratio) каждой вещи; но [способность] для
каждой вещи быть одним и тем же (unum et idem) не допускает ни усиления, ни
ослабления. Напротив, иметь орлиный нос или быть курносым, или быть
окрашенным в какой-нибудь цвет - все это допускает усиление и ослабление". 

Разделив подобающим образом отличительные признаки на части, Порфирий
показал разницу между ними, и теперь останавливается подробнее на одном из
тех [моментов], которые он отметил выше. Он говорил тогда, что бывает три
разновидности отличительных признаков: общие, собственные и наиболее
собственные; что собственные, как и общие, производят иное, но не создают
нечто другое, на что способны одни только наиболее собственные отличия.
Теперь он возвращается к тому же с другого конца: неотделимые отличия,
указывающие субстанцию, говорит он, то есть те, что сами по себе присущи
подлежащим видам и завершают их образование, - эти отличия создают нечто
другое: напротив, собственные отличия, то есть акцидентально неотделимые,
ни к субстанции не относятся, ни другого чего-либо не создают, но только,
как уже было сказано, вносят инаковость. Кроме того, существует еще одна
разница между субстанциальными и акцидентальными отличиями: те, что
показывают субстанцию, не могут быть сильнее или слабее, а акци-дентальные
возрастают, усиливаясь, и ослабевают, уменьшаясь. Это доказывается таким
образом: у каждой вещи ее бытие не может ни увеличиться, ни уменьшиться;
так, если кто-то является человеком, то его человечность (humanitas) не
допускает ни увеличения, ни уменьшения. Ведь он не может быть, например,
сегодня в большей степени человеком, нежели он сам был им вчера или в любое
другое время; точно так же человек не может быть в большей степени
человеком или животным, чем другой человек. В самом деле, они оба будут в
равной мере называться людьми и животными. Значит, никакая вещь не может
иметь свое бытие ни в меньшем, ни в большем [количестве], поэтому очевидно,
что ни роды, ни виды не изменяются, то усиливаясь, то ослабевая; а раз так,
то и отличительные признаки, образующие субстанцию каждого вида, не могут,
вне всякого сомнения, ни уменьшаться, ослабевая, ни усиливаться,
увеличиваясь. 

Итак, субстанциальные отличия не терпят ни усиления, ни ослабления, и
причина этого такова: [свойство] каждой вещи быть [самою собой всегда
остается] одним и тем же (unum est et idem est), и оно не допускает ни
усиления, ни ослабленное. Так, например, род не может называться родом
чего-то в большей степени, а родом чего-то другого - в меньшей; ведь род
возвышается над всеми подчиненными ему вещами равным образом. Так же точно
и отличия, которые разделяют род и образуют вид, поскольку они завершают
[собой формирование] сущности вида (speciei essentiam complent), не
приемлют ни усиления, ни ослабления. Что же касается акцидентальных
неотделимых отличий, как, например, курносость, или обладание орлиным
носом, или та или иная окраска, то они допускают и усиление, и ослабление.
Ведь вполне возможно, чтобы один [предмет] был немного чернее другого,
бывают [люди] более курносые и менее горбоносые. Но того, чтобы все люди не
были равным образом разумны или смертны, не допускает, очевидно, сама
природа видов и отличий. 

"Поскольку мы рассмотрели три вида отличия, а также то, что одни из них
отделимы, а другие - неотделимы, и далее, что из неотделимых одни [присущи
вещам] сами по себе, а другие - акцидентально, [мы можем продолжить
деление, сказав, что] из отличий, которые [присущи] сами по себе, одни -
это те, согласно которым мы делим роды на виды, а другие - благодаря
которым то, что получилось в результате деления, становится видами. Так,
например, все отличительные признаки, присущие сами по себе "животному",
таковы: одушевленность, способность к ощущению, разумность и неразумность,
смертность и бессмертие; при этом отличительные признаки одушевленности и
способности к ощущению составляют субстанцию животного; ведь животное есть
не что иное как одушевленная и способная к ощущению субстанция. Отличия же
смертности и бессмертия, а также разумности и неразумности - это
разделительные отличия животного, поскольку через них род [животного]
разделяется на виды". 

Теперь Порфирий дает наиболее полное деление [отличительного признака]: из
отличий одни отделимы, другие - неотделимыми; из неотделимых одни
акцидентальны, другие - субстанциальны. Из субстанциальных, наконец, одни
служат разделению рода, другие - установлению видов. Когда же он говорит о
том, что мы рассмотрели три вида отличия, он напоминает о том, как в первый
раз разделил отличия на общие, собственные и наиболее собственные, а затем
уже сказал, что из этих трех видов отличия одни - отделимые, а другие -
неотделимые. А именно, отделимые - это общие, а неотделимые - это
собственные и наиболее собственные. Далее Порфирий проводит деление
неотделимых отличий на акцидентальные и субстанциальные: собственные
отличия [присущи вещам] привходящим образом, а наиболее собственные -
субстанциально. Затем, из субстанциальных отличий Порфирий выделяет те, что
разделяют род, и те, что образуют вид. 

Чтобы легче понять эту мысль, можно вспомнить приведенный в третьей книге
пример расположения видов и родов; допустим, первой будет стоять
субстанция, под нею - телесное и бестелесное, под телом одушевленное и
неодушевленное, под одушевленным - ощущающее и неспособное к ощущению, ниже
- животное, под ним - разумное и неразумное, под разумным - смертное и
бессмертное, под смертным - вид человека, ниже которого стоят уже одни
только индивиды. Так вот, в этом разделении все отличительные признаки
называются видообразу-ющими и все они - отличия родов и видов, только для
родов они [служат] разделительными (divisivae), а для видов - составляющими
(consti-tutivae) отличиями. Это можно разъяснить на том же примере:
субстанцию делят на части отличительные признаки телесного и бестелесного,
телесное разделяют одушевленное и неодушевленное, одушевленное делят
способное к ощущению и неспособное. Таким образом, субстанциальные отличия
делят роды и называются поэтому разделителями родов. 

Однако если те же самые отличительные признаки, которые служат делению
рода, спускаясь вниз от него, собрать воедино и присоединить к чему-нибудь
одному, образуется вид: рассмотрим, например, такой вид субстанции, как
животное (нужно заметить, что все вышестоящие роды сказываются о низших,
поэтому любой низший вид будет видом высшего рода); отличительные признаки
животного - одушевленность и способность к чувственному восприятию; будучи
соотнесены с родом, эти отличия являются разделительными, а в соотнесении с
видом - составляющими, поскольку они составляют и формируют животное и
придают законченное выражение его определению, ибо животное есть не что
иное как субстанция одушевленная и способная к ощущению. Здесь субстанция -
род, и одушевленность и способность к ощущению -его разделительные отличия;
а по отношению к животному эти же отличия являются составляющими. В свою
очередь животное разделяется отличительными признаками разумности и
неразумности, смертности и бессмертия; но если разумность и смертность
объединятся друг с другом, то из разделительных признаков животного они
станут составляющими признаками человека, так как создадут его вид и
образуют окончательное определение его понятия. А если неразумность
соединится со смертностью, получится лошадь или любое другое неразумное
животное. Разумность же в соединении с бессмертием образует субстанцию
Бога. Таким образом, одни и те же отличия, будучи соотнесены с родом,
становятся разделителями рода, а будучи рассмотрены в связи с нижестоящими
видами, образуют виды и в соответствующем сочетании устанавливают их
субстанцию. 

Однако здесь возникает вопрос: каким образом мы можем называть все подобные
отличия составляющими виды, если видим, что отличие неразумности, например,
в соединении с бессмертностью не создает никакого вида? На это мы
ответим,во-первых, что Аристотель считает небесные тела неодушевленными;
то, что неодушевленно, не может быть животным, а то, что не является
животным, ни в коем случае не может оказаться разумным; однако о тех же
небесных телах Аристотель утверждает, что они, вследствие их простоты и
непрерывного движения, вечны. Следовательно, существует все же нечто,
составленное из этих двух отличительных признаков - неразумности и
бессмертия.
 
А в том случае, если более прав Платон, и небесные тела следует признать
одушевленными, тогда у этих отличий не может быть подлежащего. В самом
деле, всякая неразумная вещь, подлежащая уничтожению и возникновению, не
может быть бессмертной. Однако несомненно, что если бы эти [два]
субстанциальне отличия могли бы каким-нибудь образом соединиться, они
смогли бы создать свою природу и вид. 

Для того чтобы стало понятно, что это за способность создания субстанции и
образования вида [у субстанциальных отличий], сравним их с собственными и
общими отличиями, которые хотя и могут соединяться друг с другом, все же
никоим образом не составляют вид и субстанцию. Так, если кто-нибудь будет
разговаривать, прогуливаясь, - а это два общих отличительных признака, -
или если кто-