ит пример
этого значения: "В этом смысле говорится о роде римлян - благодаря
зависимости от одного, именно от Ромула; это - множество [людей], которые
имеют друг с другом известную родственную связь через него, то есть Ромула,
и на почве отделения от других родов называется - (имеется в виду это
множество) - родом", как например, род римлян отделен от рода афинян и от
всех прочих родов. В целом же, если расположить слова в обычном порядке,
они будут звучать так: "Родом называется совокупность тех или иных вещей,
относящихся известным образом к чему-либо одному, и по отношению друг к
другу также составляющих совокупность; в этом смысле говорится о роде
римлян благодаря зависимости от одного - от Ромула, [благодаря чему] это
множество названо [родом] и отделено от других родов: ведь это - люди,
имеющие друг с другом ту родственную связь, которая [идет] от Ромула". 

Но довольно об этом; поговорим теперь о втором значении слова "род". 

"И в другом смысле еще говорится о роде - как о начале рождения для каждого
[существа], считая либо по родившему, либо по месту, в каком кто родился.
Так, мы говорим, что Орест по роду идет от Тантала, а Гилл - от Геракла, а
с другой стороны - что Пиндар по роду фиванец, а Платон - афинянин: ведь и
отчизна есть в известном смысле начало рождения, так же как и отец. И это,
по-видимому, самое непосредственное значение рода: ведь римлянами
называются те, кто происходит из рода Ромула, а Кекропидами - кто
происходит из рода Кекропса и их родственники".
 
Всего существуют четыре первоначала!, благодаря которым возникает всякая
[вещь]: есть ведь некая причина, которая называется производящей, как,
например, отец для сына; другая - материальная, как камни для дома; третья
причина - форма, как для человека разумность, четвертая - ради чего
совершается, как для битвы победа. И есть две [при чины], которые
называются началами всякой вещи по привходящему признаку [по совпадению -
peraccidens], а именно - место и время. Ибо все, что рождается и
существует, существует в месте и во времени. И обо всякой вещи, рожденной
или сделанной во времени и в месте, говорится. что данное место и данное
время являются ее началом по совпадению. 

К этому второму значению рода подходят, видимо, две причины из всех
перечисленных, по одной из каждой их разновидности: из главных причин -
производящая, из акцидентальных - место; ведь Порфирий говорит, что родом
называют и того, от кого кто-либо рожден, а это и есть производящая причина
из числа главных, и то место, где кто-либо рожден, - а это привходящая
причина возникновения. Таким образом, это второе значение рода - двоякое:
во-первых, кем кто рожден, и во-вторых, место, где он родился, что хорошо
показывают приведенные Порфирием примеры. Мы говорим, что Орест ведет свой
род от Тантала. В самом деле. Тантал родил Пелопса, Пелопс - Атрея, Атрей -
Агамемнона, а Агамемнон - Ореста. Таким образом, в данном случае род назван
по родившему. Но о Пиндаре мы говорим, что он фиванец; ясно, такое родовое
имя он получил оттого, что был произведен на свет в Фивах. Но так как тот,
кем кто-нибудь рожден, и место, где он появился на свет, -разные вещи, то
значение рода как родителя и рода как места представляются разными. Однако
Порфирий объединяет то и другое под вторым значением слова "род", а чтобы
оно не распадалось на две части, связывает их, указывая на их подобие:
"Ведь и отечество есть в известном смысле начало рождения, так же как и
отец". 

А так как при обозначениях случается часто, что рядом с понятием
обозначенной вещи существует нечто, представляющееся очень близким и
похожим на нее; и так как сам Порфирий поставил рядом два значения рода как
множества и рода как родоначальника - теперь он рассуждает о том, которому
из них больше подобает имя рода, и выносит такое решение: "Это,
по-видимому, самое непосредственное значение рода", - то есть то, что
выводится из родоначальника. Ведь Кекропидами называются в первую очередь
те, кто происходит от Кекропса, а римлянами - кто от Ромула. Однако теперь
два значения рода угрожают смешаться и перепутаться. Ибо если римляне - это
те, кто ведет свое происхождение от Ромула, и если это - второе значение,
по родоначальнику, тогда где же будет первое значение, о котором мы
говорили, совокупность многих, известным образом относящихся к одному и
друг к другу?
 
Но для внимательного наблюдателя здесь достаточно много различий. Одно дело
- род, ведущийся от первого родоначальника, другое - один род для многих. В
первом случае он передается по прямой линии кровного родства и не
распространяется на многих; как и родовое имущество передается одному или
немногим наследникам. Таково первое значение рода, который ведется от
прародителя; во втором же значении род не существует иначе, как
применительно к множеству. 

Кроме того, первое значение не требует, чтобы началом рода непременно было
порождение; достаточно, как замечает сам [Порфирий], чтобы [эта
совокупность] была связана известными отношениями с тем, откуда такой род
берет начало; но род во втором смысле не может получиться никак иначе,
кроме как в результате порождения. 

Наконец, первое значение, как более широкое, включает в себя второе как
частное: так, в роде римлян есть род Сципиадов; они по природе своей
римляне, и в то же время - Сципиады. Они римляне потому, что связаны
известными отношениями, зависящими от Ромула, и с Ромулом, и с другими
римлянами. А Сципиады они согласно второму значению рода оттого, что начало
крови их и семье положил Сципион. 

"И в первую очередь получило название рода начало рождения для каждого, а
затем также и все множество тех, кто происходит от одного начала, например,
от Ромула: отграничивая его и отделяя от других, мы стали называть всю эту
совокупность родом римлян". 

Все очень легко и просто для понимания, нужно только разрешить одно
небольшое недоумение: почему раньше Порфирий соотносил с названием рода в
первую очередь значение множества, а затем уже - начало рождения, а теперь,
наоборот, называет первым значение порождения, множество же - только
вторым? Это может показаться противоречием тому, кто обратит внимание на
порядок проведенного выше рассуждения. Дело, однако, в том, что в данном
случае речь идет не о самом по себе [предмете], но об установившемся обычае
человеческой речи: [в языке], подразумевает Порфирий, первым значением
слова "род" было то, которое выводится от родоначальника; по прошествии же
некоторого времени имя рода было перенесено речевым употреблением также и
на множество, связанное с чем-либо известным отношением. Об этом он говорил
и раньше: что это, то есть второе, значение есть, по-видимому,
непосредственное и что от этого непосредственного значения было затем
названо [родом] и первое, то есть множество. Прежде родом назывался
человеческий род, который каждый вел от своего родителя [или предка]; а
позже вошло в речевой обиход обыкновение называть родом множество, стоящее
в известных отношениях к кому-либо и противопоставленное другим родам,
благодаря чему эти общества отделены друг от друга и носят разные имена.
 
Вслед за этими объяснениями идет третий род, тот, что используют в своих
рассуждениях философы, без которого нельзя овладеть искусством диалектики,
первые два относились больше к области истории или поэзии, третий же
рассматривается философами, и о нем сказано следующим образом 

"Кроме того, еще в другом смысле говорится о роде - поскольку ему
подчиняется вид, может быть, он называется так по сходству с первыми двумя
Ведь такой род есть и некоторое начало для подчиненных ему видов, и, по
видимому, он также охватывает все подчиненное ему множество видов.
 
Два значения рода Порфирии предложил выше теперь он намерен показать третье
По его мнению оно названо так по причине своего сходства с первыми Были же
эти два значения следующие одно когда родовое имя охватывает посредством
некоего первоначала связанное с ним множество, другое - когда род ведется
от одного прародителя являющегося началом для всех рождающихся Теперь же
Порфирии прибавляет еще и третье значение рода - о котором ведется речь
между философа ми и которому подчиняются виды Оно оттого названо родом
просится ненадежная догадка, что похоже чем то на два предыдущих [значения
слова род"] Ведь подобно тому, как род, о котором говорится применительно
ко множеству, одним лишь именем своим ограничивает это множество, так здесь
род охватывает и удерживает множество видов И точно так же, как тот род,
что говорится по отношению к родоначальнику есть некое начало для тех, кто
рождается от него, так же и род как всем известно есть начало для своих
видов А раз он схож с обоими значит имя рода заимствовано этим третьим
значением у двух предыдущих, что весьма правдоподобно "В то время как о
роде можно говорить в трех смыслах у философов идет [о нем] речь в третьем
из них в даваемом ими приблизительном описании они признают родом то, что
сказывается о многих различающихся по виду [вещах] [при ответе на вопрос]
"что это" (in eo quod quid Sit). 

По праву избрали философы предметом для своих рассуждении имен но третий
род, ибо только он указывает на субстанцию, в то время как другие указывают
либо на то, откуда [эта субстанция] происходит либо - каким образом
отграничивается от всех прочих людей, будучи заключена в единую своего рода
форму - народ В самом деле, тот род что охватывает множество, не показывает
субстанции этого множества, но лишь дает свое имя совокупности людей -
народу, чтобы он отличался от другого народа Точно так же и род
применительно к рождению он не указывает субстанции порождаемого, но лишь
начало рождения Но тот род, которому подчиняются виды и в распоряжении
которого находятся отличительные признаки, образует субстанцию вида А
поскольку главный вопрос для философов - что есть что ведь мы, по видимому,
знаем предмет только тогда, когда узнаем, что он есть, - постольку философы
и не занимаются первыми двумя родами, а обсуждают главным образом третий, и
описывают его, такое описание и привел выше Порфирии 

Порфирии недаром говорит о том, что философы дают тщательное описание рода,
но не определение Ведь определение дается на основании рода, а род не может
охватываться, в свою очередь еще одним родом Здесь кроется гораздо более
сложная [проблема] чем может показаться на первый взгляд Дело в том, что
вещь которая является родом для чего то, может в свою очередь подчиняться
чему то другому как роду, однако в этом случае она подчиняется не как род а
как вид этого последнего рода Иначе говоря, она не может подчиняться
другому постольку, поскольку она есть род как только она оказывается в
подчинении она тем самым становится видом А раз так, значит род как
таковой, поскольку он является родом, не может иметь рода Следовательно,
Порфирий при всем желании не мог бы дать определения рода ведь выше рода
нет ничего что можно было бы предпослать ему Поэтому то он и говорит об
описании, а не об определении описание же, как мы сказали в первой книге,
есть изображение (mformatio) вещи посредством ее собственных признаков, как
бы изображение (depictio) ее красками на кар тине Когда многие [признаки]
собраны воедино так что все вместе они равны той вещи которой принадлежат,
тогда получается то, что мы зовем описанием, при условии, что в эту
совокупность не входят ни род вещи, ни ее отличительные признаки 

Так вот, род описывается следующим образом род есть то, что сказывается о
многих и различных по виду вещах в [ответ на вопрос] "что это" (in eo quod
quid sit) Значит, род должен удовлетворять трем условиям во первых, он
должен сказываться о многих вещах, во вторых о различных по виду и,
в-третьих, в [ответ на вопрос] "что это" Поскольку об этом будет ниже
пространно рассуждать сам Порфирии мы теперь ограничимся только кратким
указанием на то, как следует это понимать и приведем такой пример Пусть
служит нам образцом рода животное (animal), нет сомнений, что оно
сказывается о некоторых вещах о чело веке, например, о лошади, быке и
прочих, - но это уже множество, следовательно, животное сказывается о
многих Однако и человек, и лошадь, и бык отличаются друг от друга, причем
не в каких нибудь второстепенных вещах, но всем своим видом то есть всей
формой своей субстанции (tota forma suae substantiae), и о каждом из них
сказывается животное ведь и человек, и лошадь, и бык называются животными
Следовательно, животное сказывается о многих различных по виду вещах Но
каким образом сказывается. Ведь не на всякий вопрос можно ответить
"животное". Так, на вопрос: "Как велик человек?" нельзя ответить:
"Животное", ибо здесь речь идет о количестве, а не о субстанции. Не
подойдет такой ответ и к вопросу "Каков человек?", и точно так же окажется
он нелепым и бессмысленным при всех остальных вопросах, кроме одного: "Что
есть человек?" Ибо всякому, кто спросит нас, что есть человек, или что
такое лошадь, и что - бык, мы ответим: "Животное". Таким образом, имя
"животное" сказывается о человеке, лошади и быке в ответ на вопрос: "Что
это?"; следовательно, животное сказывается о многих различных вещах при
[ответе на вопрос]: "Что это?" 

А поскольку именно таково определение рода, постольку животное будет не чем
иным, как родом для человека, лошади и быка. Однако род [можно понимать
по-разному]: одно дело - род, который мыслится сам по себе и как бы
самостоятельно существующий (in semetipso atque in re); другое - род,
который всегда мыслится как сказуемое чего-то другого (ad alterius
praedicationem refertur), само бытие которого состоит в его свойстве [быть
родом] (proprietas). Так, если ставится вопрос о самом по себе животном,
какова его субстанция, то я отвечу, что субстанция его -одушевленная и
способная к ощущению; такое определение показывает, какова вещь сама по
себе в действительности, но не как она соотносится с другими. Напротив,
если мы говорим, что животное - это род, то словом "род" мы называем, я
думаю, не саму вещь, а определенный способ отношений, которые могут быть
между животным и другими, подчиненными ему вещами, о которых оно
сказывается. Таким образом, характер и своеобразие (character ас forma)
рода заключаются в том, что он может выступать в качестве сказуемого по
отношению ко многим различным по виду вещам, причем сказывается [он о них]
только при указании их субстанции. Смысл этого определения [рода] Порфирий
разъясняет с помощью примеров:
 
"В самом деле, из того, что сказывается [о другом], одно сказывается только
об одном, - таковы, например, индивидуальные [предикаты], как Сократ, и
этот вот человек или этот вот предмет; другие же сказываются о многих, как
например, роды, виды, отличительные и собственные признаки, а также
привходящие признаки, но только общие (communiter), а не свойственные
чему-то одному. Примером рода может служить животное, вида - человек,
отличительного признака - разумное, собственного признака - способное
смеяться, привходящего - белое, черное, сидеть". 

Для того, чтобы отделить и отчленить сказуемое рода от всех прочих,
Порфирий производит деление всего, что может сказываться каким бы то ни
было образом, и делает он это так. Все сказуемые, говорит он, сказываются
либо о единичном, либо о множестве; о единичном сказываются такие, которые
могут сказываться только об одном подлежащем, как например, Сократ и
Платон, или вот эта белизна, явленная вот в этом вот снеге, или вот эта
скамья, на которой мы сейчас сидим. Однако не всякая скамья - ибо это уже
общее, но только вот эта, сейчас данная; и не вообще белизна снега, ведь и
снег и белизна - общие, но только та белизна, которую мы видим в данный
момент в этом вот снеге: белизна этого снега не может уже сказываться ни о
какой другой белизне, ибо здесь она сведена к единичности и ограничена
индивидуальной формой поскольку причастна к индивидууму (ad individuam
fonnam individui partici-patione constrictum). 

Другие же сказываются о многих, как например, роды, виды, отличительные
признаки, собственные признаки и общие привходящие признаки. Что касается
родов, то они сказываются о множестве своих видов, а виды - о множестве
индивидов: так человек - вид животного - имеет под собой [своим подлежащим]
множество людей, о которых может сказываться. Точно так же и лошадь,
подчиненная животному в качестве вида, имеет много индивидуальных лошадей,
применительно к которым может быть названа. Что до отличительного признака,
то он также может сказываться о многих видах: так, например, "разумное" - о
человеке, и о Боге, и о небесных телах, которые - по мнению Платона -
одушевлены и весьма разумны. То же самое и с собственным признаком: он
сказывается, правда, только об одном виде, но зато о множестве индивидов,
относящихся к соответствующему виду; так, "способный смеяться" говорится и
о Платоне, и о Сократе, и о всяком другом индивиде, подчиненном виду
человека. Привходящий признак тоже сказывается о многих: так, белое и
черное может быть сказано применительно ко многим вещам, вообще независимо
от того, к каким родам и видам они принадлежат. Также и о сидении можно
говорить применительно ко многому: ведь и человек может сидеть, и обезьяна,
и птица, несмотря на то, что все они относятся к совершенно разным видам. 

Однако поскольку привходящий признак может быть и общим (communiter), и
присущим только одной какой-либо вещи (proprie alicui), постольку Порфирий
специально уточняет, что имеет в виду только общие привходящие признаки, а
не собственные для чего-то одного (proprie). Ведь те признаки, что
привходят собственным образом, становятся индивидуальными, и потому могут
сказываться лишь об одной вещи; напротив, общие могут сказываться о многих.
В этой связи мы уже приводили пример со снегом: белизна вот этого данного
снега не есть общим образом привходящий признак; она составляет привходящую
собственность исключительно вот этого снега что лежит у нас перед глазами.
Так из акциденции, которая сказывается общим образом - ведь "белое" мы
можем сказать о множестве вещей, "белый человек", например, или "белая
лошадь", или "белый снег" - получается [собственный привходящий признак],
"это вот белое", которое может сказываться только об одном единственном
снеге: через участие [в единичном предмете] акциденция тоже становится
единичной. 

Нужно сказать, что вообще все роды и виды, а также отличительные,
собственные и привходящие признаки постольку, поскольку они являются именно
родами, а также отличительными, собственными и привходящими признаками,
сказываются о многих вещах - это совершенно очевидно. Однако если мы будем
рассматривать (speculemur) их [не сами по себе, но] в тех вещах, в которых
они находятся, если мы будем судить об их форме и сущности по тому
подлежащему, [сказуемым которого они являются], - они на наших глазах
превратятся из сказуемого, [общего] для множества, в единичное сказуемое.
Так, животное как род сказывается о множестве [вещей]; но если мы
рассматриваем животное в лице Сократа, множественное сказуемое сводится к
единичному. Ведь Сократ - это животное, а так как Сократ индивидуален и
единичен, то и само животное становится [здесь] индивидуальным. Точно так
же "человек" сказывается о многих людях, но если мы станем рассматривать
"человечность", как она существует в одном индивидуальном Сократе, она
станет индивидуальной: ведь сам Сократ индивидуален и единичен. Точно так
же и отличительный признак, как, например, "разумное", может сказываться о
многих, но в Сократе он - индивидуален. И "способный смеяться", хотя и
может сказываться о множестве людей, становится уникальным. Так же и общий
привходящий признак, как, например, "белый" может сказываться о многих
[вещах]; но если мы наблюдаем его в каком-нибудь единичном теле, он уже
индивидуален. Впрочем, можно было бы провести деление и более удобным
способом, примерно так: Из всего, что сказывается, одни [сказуемые]
сказываются о един