орному условию возможности всякой
связи многообразного в одном знании. Но a priori может происходить только
продуктивный синтез воображения, так как репродуктивный синтез опирается на
условия опыта. Следовательно, принцип необходимого единства чистого
(продуктивного) синтеза воображения до апперцепции составляет основание
возможности всякого знания, в особенности опыта.

Синтез многообразного в воображении мы называем трансцендентальным, если он
a priori направлен без различия созерцаний исключительно на связь
многообразного, и единство этого синтеза называется трансцендентальным,
если оно представляется в отношении к первоначальному единству апперцепции
как a priori необходимое. Так как в основе возможности всякого познания
лежит это единство апперцепции, то трансцендентальное единство синтеза
воображения есть чистая форма всякого возможного познания и через нее,
стало быть, должны представляться a priori все предметы возможного опыта.

Единство апперцепции по отношению к синтезу воображения есть рассудок; то
же самое единство, поскольку оно относится к трансцендентальному синтезу
воображения, есть чистый рассудок. Следовательно, в рассудке содержатся
чистые априорные знания, заключающие в себе необходимое единство чистого
синтеза воображения в отношении всех возможных явлений. Но категории, т. е.
чистые рассудочные понятия, и составляют эти чистые априорные знания; стало
быть, эмпирическая познавательная способность человека необходимо содержит
в себе рассудок, который относится ко всем предметам чувств, правда, только
при посредстве созерцаний и синтеза их с помощью воображения, и,
следовательно, все явления подчинены этому рассудку как данные для
возможного опыта. Так как это отношение явлений к возможному опыту также
необходимо (потому что без него мы через явления не получали бы никакого
знания и, стало быть, они вовсе не касались бы нас), то отсюда следует, что
чистый рассудок через посредство категорий есть формальный и синтетический
принцип всякого опыта и что явления имеют необходимое отношение к рассудку.

Теперь мы покажем необходимую связь рассудка с явлениями через категории,
начав снизу, а именно с эмпирического. Первое, что нам дается, есть
явление, называемое восприятием, если оно связано с сознанием (без
отношения к сознанию, по крайней мере возможному, явление никогда не могло
бы сделаться для нас предметом познания и, следовательно, было бы для нас
ничем, а так как явление само по себе не имеет объективной реальности и
существует только в познании, то оно вообще было бы ничем). Но так как
всякое явление содержит в себе нечто многообразное, стало быть, различные
восприятия встречаются в душе рассеянно и разрозненно, то необходимо
соединение их, которого нет у них в самом чувстве. Следовательно, в нас
есть деятельная способность синтеза этого многообразного, которую мы
называем воображением; его деятельность, направленную непосредственно на
восприятия, я называю схватыванием. Это воображение должно сводить
многообразное [содержание] созерцания в один образ; следовательно, до этого
оно должно включить впечатления в сферу своей деятельности, т. е.
схватывать их.

Однако ясно, что даже это схватывание многообразного само по себе еще не
создало бы никакого образа и никакой связи впечатлений, если бы не было
субъективного основания для того, чтобы душа, переходя от одного восприятия
к другому, вызывала вновь предыдущее восприятие, связанное с последующим, и
таким образом создала целые ряды представлений, т. е. если бы не было
репродуктивной способности воображения, которая, конечно, лишь эмпирична.

Однако если бы представления воспроизводили друг друга без различия, так
как они случайно встречаются вместе, то опять-таки не возникло бы никакой
определенной связи между ними, они образовали бы лишь беспорядочную груду
и, стало быть, не возникло бы никакого знания; поэтому воспроизведение
представлений должно подчиняться правилу, согласно которому представление
вступает в связь в воображении скорее с одним, чем с другим представлением.
Это субъективное и эмпирическое основание воспроизведения согласно правилам
называется ассоциацией представлений.

Но если бы это единство ассоциации не имело также объективного основания,
ввиду чего было бы невозможно, чтобы явления схватывались воображением
иначе как при наличии возможного синтетического единства этого схватывания,
то пригодность явлений для связи между человеческими знаниями была бы
чем-то совершенно случайным. Действительно, хотя бы мы и обладали
способностью ассоциировать восприятия, тем не менее оставалось бы само по
себе совершенно неопределенным и случайным, соединимы ли они путем
ассоциации, и, если бы они не были ассоциируемы, было бы возможно множество
восприятии и даже совокупная чувственность, в которой содержалось бы много
эмпирического сознания в моей душе, но в разрозненном виде и без отношения
к одному сознанию меня самого. Однако это невозможно, так как только
благодаря тому, что я отношу все восприятия к одному сознанию
(первоначальной апперцепции), я могу по поводу всякого восприятия сказать,
что я сознаю его. Следовательно, должно существовать объективное, т. е.
усматриваемое a priori до всех эмпирических законов воображения, основание,
на которое опирается возможность и даже необходимость закона,
распространяющегося на все явления и требующего рассматривать их все без
исключения как такие данные чувств, которые сами по себе ассоциируемы и
подчинены всеобщим правилам непрерывной связи в воспроизведении. Это
объективное основание всякой ассоциации явлений я называю сродством
явлений. Найти это основание можно не иначе как в основоположении о
единстве апперцепции в отношении всех знаний, которые должны принадлежать
мне. Согласно этому основоположению, все явления без исключения должны так
входить в душу или схватываться, чтобы они согласовались с единством
апперцепции, а это было бы невозможно без синтетического единства в их
связи, которая, стало быть, также объективно необходима.

Итак, объективное единство всякого (эмпирического) сознания в одном
сознании (первоначальной апперцепции) есть необходимое условие даже всякого
возможного восприятия, и сродство всех явлений (близкое или отдаленное)
есть необходимое следствие синтеза в воображении, a priori основанного на
правилах.

Следовательно, воображение есть также способность априорного синтеза, и
потому мы называем его продуктивным воображением. Поскольку оно имеет целью
в отношении всего многообразного [содержания] явлений не что иное, как
необходимое единство в их синтезе, это единство можно назвать
трансцендентальной функцией воображения. Из предыдущего поэтому понятно,
хотя и кажется странным, что только посредством этой трансцендентальной
функции воображения становится возможным даже сродство явлений, а вместе с
ним ассоциация их и благодаря ей, наконец, воспроизведение их согласно
законам, следовательно, и сам опыт; без этой трансцендентальной функции
никакие понятия о предметах не сходились бы в одам опыт.

В самом деле, устойчивое и сохраняющееся Я (чистой апперцепции) составляет
коррелят всех наших представлений, поскольку мы можем сознавать их, и
всякое сознание принадлежит к всеохватывающей чистой апперцепции точно так
же, как всякое чувственное созерцание в качестве представления принадлежит
к чистому внутреннему созерцанию, а именно времени. Как раз эта апперцепция
должна присоединяться к чистой способности воображения, чтобы сделать ее
функцию интеллектуальной, так как сам по себе синтез воображения, хотя он и
совершается a priori, тем не менее всегда чувствен, потому что связывает
многообразное лишь так, как оно является в созерцаниях, например образ
треугольника. Благодаря же отношению многообразного к единству апперцепции
могут возникнуть принадлежащие рассудку понятия, но только при посредстве
способности воображения по отношению к чувственному созерцанию.

Итак, у нас есть чистое воображение как одна из основных способностей
человеческой души, лежащая в основании всякого априорного познания. При его
посредстве мы приводим в связь, с одной стороны, многообразное в созерцании
с условием необходимого единства чистой апперцепции-с другой. Эти крайние
звенья, а именно чувственность и рассудок, необходимо должны быть связаны
друг с другом при посредстве этой трансцендентальной функции воображения,
так как в противном случае чувственность, правда, давала бы явления, но не
давала бы предметов эмпирического познания, стало быть. не давала бы
никакого опыта. Действительный опыт, состоящий из схватывания, ассоциации
(воспроизведения) и, наконец, узнавания явлений содержит в последнем и
высшем (из чисто эмпирических элементов опыта) понятия, которые делают
возможным формальное единство опыта и вместе с ним всю объективную
значимость (истинность) эмпирического познания. Эти основания для узнавания
многообразного, поскольку они касаются только формы опыта вообще, суть
указанные выше категории. На них, следовательно, основывается все
формальное единство в синтезе воображения и посредством этого синтеза
-также единство всего эмпирического применения воображения (в узнавании,
воспроизведении, ассоциации, схватывании) вплоть до явлений, так как
явления могут принадлежать нашему сознанию, стало быть, нам самим -только
при посредстве этих элементов познания вообще.

Следовательно, мы сами вносим порядок и закономерность в явления,
называемые нами природой, и их нельзя было бы найти в явлениях, если бы мы
или природа нашей души не вложили их первоначально. В самом деле, это
единство природы должно быть необходимым, т. е. a priori достоверным
единством связи [явлений]. Но каким же образом мы могли бы a priori
осуществить синтетическое единство, если бы в первоначальных источниках
познания нашей души не содержались a priori субъективные основания такого
единства и если бы эти субъективные условия не имели в то же время
объективной значимости, так как они суть основания возможности вообще
познавать объект в опыте?

Выше мы различными способами определяли рассудок как спонтанность знания (в
противоположность восприимчивости чувственности), как способность мыслить,
а также как способность образовывать понятия или суждения, и все эти
дефиниции, если присмотреться к ним ближе, сводятся к одному. Теперь мы
можем характеризовать рассудок как способность давать правила. Этот признак
более плодотворен и ближе подходит к сущности рассудка. Чувственность дает
нам формы (созерцания), а рассудок -правила. Рассудок всегда занят тем, что
рассматривает явления с целью найти в них какое-нибудь правило. Правила,
поскольку они объективны (стало быть, необходимо причастны к знанию о
предмете), называются законами. Хотя мы научаемся многим законам из опыта,
тем не менее они суть лишь частные определения более высоких законов, из
которых самые высшие (подчиняющие себе все остальные) происходят a priori
из самого рассудка и не заимствованы из опыта, а скорее сами должны
придавать явлениям их закономерность и именно благодаря этому делать
возможным опыт. Следовательно, рассудок есть не только способность
создавать для себя правила путем сопоставления явлении; он сам есть
законодательство для природы, иными словами, без рассудка не было бы
никакой природы, т. е. не было бы синтетического единства многообразного
[содержания] явлении согласно правилам, так как явления как таковые не
могут быть вне нас и существуют только в нашей чувственности. Но наша
чувственность как предмет познания в опыте вместе со всем тем, что она
может содержать в себе, возможна только в единстве апперцепции, которое в
свою очередь составляет трансцендентальное основание необходимой
закономерности всех явлений в опыте. Это же самое единство апперцепции есть
в отношении многообразного [содержания] представлений (а именно чтобы
определять его исходя из одного представления) правило, и способность,
дающая эти правила, есть рассудок. Следовательно, все явления как возможный
опыт точно так же содержатся a priori в рассудке и от него получают свою
формальную возможность, как они в качестве созерцаний содержатся в
чувственности и по своей форме возможны только благодаря ей.

Итак, хотя мысль, что сам рассудок есть источник законов природы и, стало
быть, формального единства природы, кажется преувеличенной и нелепой, тем
не менее она совершенно верна и вполне соответствует предмету, а именно
опыту. Правда, эмпирические законы как таковые не могут вести свое
происхождение от чистого рассудка, точно так же как безмерное многообразие
явлений не может быть в достаточной степени понято из чистой формы
чувственного созерцания. Но все эмпирические законы суть лишь частные
определения чистых законов рассудка; они возможны, и явления принимают
законосообразную форму, только подчиняясь этим чистым законам рассудка и
сообразуясь с ними как нормой; точно таким же образом все явления
независимо от различий в их эмпирической форме всегда должны сообразоваться
с условиями чистой формы чувственности.

Итак, чистый рассудок в своих категориях есть закон синтетического единства
всех явлений; поэтому только он первоначально делает возможным опыт, если
иметь в виду форму [опыта]. В трансцендентальной дедукции категорий нам
необходимо было лишь сделать понятным это отношение рассудка к
чувственности и через ее посредство- ко всем предметам опыта, стало быть,
сделать понятным объективную значимость чистых априорных рассудочных
понятий и тем самым установить их происхождение и истинность.


   КРАТКИЙ ВЫВОД О ПРАВИЛЬНОСТИ И ЕДИНСТВЕННОЙ ВОЗМОЖНОСТИ ЭТОЙ ДЕДУКЦИИ
                         ЧИСТЫХ РАССУДОЧНЫХ ПОНЯТИЙ

Если бы предметы, с которыми имеет дело наше познание, были вещами в себе,
то мы не могли бы иметь о них никаких априорных понятий. Действительно,
откуда мы могли бы взять эти понятия? Если 514

бы мы получили понятия от объекта (уже не спрашивая, как этот объект мог бы
стать нам известным), то наши понятия были бы только эмпирическими, а не
априорными. Если бы мы получили эти понятия из самих себя, тогда то, что
находится только в нас, не могло бы определять характер предмета, отличного
от наших представлений, т. е. не могло бы быть чем-то, на основании чего
должна была бы существовать вещь, обладающая тем, что мы имеем в мыслях, и
наши представления не были бы пустыми. Если же мы имеем дело всегда лишь с
явлениями, то не только возможно, но и необходимо, чтобы эмпирическому
знанию предметов предшествовали некоторые априорные понятия. В самом деле,
как явления они составляют предмет, находящийся только в нас, так как
модификация нашей чувственности не может быть вне нас. Само представление,
что все эти явления и, стало быть, все предметы, которыми мы можем
заниматься, во всей своей совокупности находятся во мне, т. е. суть
определения моего тождественного Я, выражает необходимость всестороннего
единства их в одной и той же апперцепции. Но в этом единстве возможного
сознания состоит также форма всякого познания предметов (форма, посредством
которой многообразное мыслится как принадлежащее к одному объекту).
Следовательно, способ, каким многообразное [содержание] чувственного
представления (созерцания) относится к одному сознанию, предшествует
всякому знанию о предмете как интеллектуальная форма его и даже составляет
формальное априорное знание о всех предметах вообще, поскольку они мыслятся
(категории). Синтез их посредством чистой способности воображения, единство
всех представлений по отношению к первоначальной апперцепции предшествуют
всякому эмпирическому познанию. Следовательно, чистые рассудочные понятия
возможны a priori и даже по отношению к опыту необходимы только потому, что
наше знание имеет дело лишь с явлениями, возможность которых заключается в
нас самих и связь и единство которых (в представлении о предмете) имеются
только в нас, стало быть, должны предшествовать всякому опыту и впервые
делать его возможным, если иметь в виду его форму. На этом единственно
возможном основании и была построена наша дедукция категорий.


 II. ОБ ОСНОВАНИИ РАЗЛИЧЕНИЯ ВСЕХ ПРЕДМЕТОВ ВООБЩЕ НА PHAENOMENA И NOUMENA

Явления, поскольку они мыслятся как предметы на основе единства категорий,
называются phaenomena. Но если я допускаю вещи лишь как предметы рассудка,
которые тем не менее как таковые могут быть даны в качестве предметов
созерцания, хотя и не чувственного (следовательно, coram intuitu
intellectuali), то такие вещи можно называть noumena (intelligibilia).

Следует иметь в виду, что понятие о явлениях, ограниченное
трансцендентальной эстетикой, само собой приводит к признанию объективной
реальности ноуменов и дает право делить предметы на phaenomena и noumena, а
следовательно, и мир -на чувственно воспринимаемый и умопостигаемый (mundus
sensibilis et intelligibilis), притом так, чтo: различие здесь касается не
только логической формы неотчетливого или отчетливого познания одной и той
же вещи, но и неодинакового способа, каким эти два мира могут первоначально
быть даны нашему познанию, вследствие чего они сами по себе, по существу
своему отличаются друг от друга. В самом деле, если чувства представляют
нам нечто только так, как оно является, то это нечто все же должно и само
по себе быть вещью и предметом нечувственного созерцания, т е. рассудка;
иными словами, должно быть возможно такое познание, в котором нет никакой
чувственности и которое обладает лишь безусловно объективной реальностью.
Посредством такого рода познания предметы представляются как они есть,
между тем как в эмпирическом применении нашего рассудка вещи познаются
только так, как они являются. Следовательно, кроме эмпирического применения
категорий (которое ограничено условиями чувственности) существовало бы еще
чистое и тем не менее обладающее объективной значимостью применение их, и
мы не могли бы утверждать, как мы это делали выше, что наши чистые
рассудочные познания суть лишь принципы объяснения явлений, и эти принципы
даже при их априорном применении простираются не дальше формальной
возможности опыта. В самом деле, здесь перед нами открылась бы совершенно
иная область, как бы целый мир, мыслимый в самом духе (быть может, даже
созерцаемый), который мог бы стать не менее и, пожалуй, даже более
благородным предметом нашего рассудка.

Все наши представления рассудок действительно относит к какому-нибудь
объекту, и так как явления суть не что иное, как представления, то рассудок
относит их к некоторому нечто как предмету чувственного созерцания. Но это
нечто есть в таком смысле лишь трансцендентальный объект Он обозначает лишь
нечто =х, о котором мы ничего не знаем и вообще ничего знать не можем (по
теперешнему устройству нашего рассудка). Это нечто может служить лишь
коррелятом единства апперцепции для [достижения] единства многообразного в
чувственном созерцании, того единства, посредством которого рассудок
объединяет многообразное в понятие предмета. Этот трансцендентальный объект
нельзя обособить от чувственных данных, ибо в таком случае не осталось бы
чего-либо, посредством чего можно было бы мыслить его. Следовательно, этот
объект вовсе не предмет познания сам по себе, а только представление о
явлениях в виде понятия о предмете вообще, определяемом посредством
многообразного в явлении.

Именно поэтому категории не представляют никакого особого объекта, данного
исключительно рассудку, а служат только для определения трансцендентального
объекта (понятия о чем-то вообще) посредством того, что дается в
чувственности, дабы эмпирически познать явления при помощи понятий о
предметах.

Причина, почему субстрат чувственности не удовлетворяет нас и почему мы
присоединяем к феноменам еще и ноумены, мыслимые только чистым рассудком,
кроется лишь в следующем. Чувственность и ее сфера, а именно сфера явлений,
самим рассудком ограничивается таким образом, что она направлена не на вещи
в себе, а только