того,
что Давыдов счел нужным приспособлять свои взгляды к философии Шеллинга,  мы
можем  заключить,  что  шеллингианство  входило  в  моду   (52).   Когда   в
правительственных русских кругах стал утверждаться официальный  национализм,
Давыдов написал статью, в которой решительно высказался против  того,  чтобы
русская  философия  примыкала  к  немецкому  идеализму...  Давыдову   нельзя
отказать  в  знании  истории   философии,   ни   в   известной   философской
проницательности (53), но все это не дало никаких  ценных  плодов  в  смысле
творчества. Заслуги Давыдова исчерпываются его влиянием на молодежь - и этим
определяется и его место в истории русской философии. 9.  Для  общей  оценки
русского шеллингианства недостаточно материала, до сих пор  разобранного,  -
лишь  после  того,  как  мы  ознакомимся  с  московскими  и   петербургскими
философскими  кружками,  с  творчеством  кн.  В.  Ф.  Одоевского  и   других
мыслителей мы можем дать общую оценку русского  шеллингианства.  Сейчас  же,
заканчивая  настоящую  главу,  коснемся  лишь  тех  представителей   раннего
русского шеллингианства, которые  принадлежали  первым  десятилетиям  XIX-го
века.  Прежде  всего  надо  помянуть   К.   ЗЕЛЕНЕЦКОГО   (1802   -   1858),
преподававшего в лицее в Одессе, который издал "Опыт исследования  некоторых
теоретических вопросов". В ряде статей, входящих  в  эту  книгу,  Зеленецкий
развивает идеи трансцендентализма - ближе к Шеллингу, чем к Канту. В  особой
статье, посвященной логике, Зеленецкий полемизирует с Гегелем (54). Там же в
Одессе      был      профессором      П.      П.      Курляндцев       (1802
---------------------------------------- 1838), который успел себя  проявить
лишь как переводчик Шеллинга ("Введение в умозрительную физику"), известного
шеллингианца  Шуберта  ("главные  черты  космологии")  и   Стеффенса   (тоже
шеллингианца): "О постепенном развитии природы".
    ---------------------------------------(52) Милюков. Ор. cit. Стр.  296.
(53) См. подробный  разбор  взглядов  Давыдова  у  Шпета  и  Koyre.  (54)  О
Зеленецком, см. подробности у Шпета. Ibid. Стр. 104-110.
    [134] Ученик Велланского, Хр. ЭКЕВЛЕД (1808 -  1877)  издал  (в  1872-ом
году)  книгу  "Опыт  обозрения   и   биолого-психологического   исследования
способностей человеческого духа". Автор сам признает, что главные мысли  его
взяты им из лекций Велланского. Ученик Павлова, М.  А.  МАКСИМОВИЧ  (1803  -
1873), сначала ботаник, потом историк литературы, был профессором в Киевском
Университете. Он написал,  кроме  ряда  специальных  работ  (55),  несколько
этюдов по философии естествознания - в духе Шеллинга. Харьковский  профессор
ДУДРОВИЧ (1782 - 1830), ученик и преемник Шада,  в  лекциях  своих  развивал
идеи Шеллинга. То же надо сказать  о  проф.  филологии  в  Харькове,  И.  К.
Кронеберге (1788 - 1838); он, между прочим, популяризировал Дж. Бруно,  а  в
своих этюдах, посвященных эстетике,  был  близок  к  Шеллингу  (56).  10.  В
шеллингианстве следующего за Велланским поколения на первый  план  выступает
эстетическая философия Шеллинга, во всяком случае, она оказывается в  фокусе
философских размышлений. Конечно, здесь очень сильно сказалось общее влияние
немецкой романтики, но не следует забывать о том,  что  эстетический  момент
играл уже значительную роль в философских течениях в России в ХVIII-ом веке.
Но особое значение надо приписать  тому,  что  можно  назвать  "эстетическим
гуманизмом",   который   был   очень   тесно   связан   с   так   называемым
сентиментализмом. Сентиментализм вовсе  не  есть  явление,  присущее  только
изящной литературе XVIII-го века, - как это часто полагают. Сентиментализм в
литературе был только проявлением в искусстве явления более широкого;  и  по
своим корням, и по своему содержанию  сентиментализм  есть  особая  эпоха  в
европейской культуре, как порождение религиозных движений XVII-го и XVIII-го
вв.  в  Европе  (57).  Для  русского  сентиментализма  как  раз  чрезвычайно
существенным  является  его  эстетизирующий  характер.  Здесь  имели   место
западные влияния  (в  особенности  Шефтсбери,  который  впервые  в  западной
философии сближает моральное чувство с эстетической сферой, что  нашло  свое
выражение в
    ---------------------------------------(55) См. о них у Чижевского.  Ор.
cit. Стр. 101 (пр. 44). (56) См. о нем у Шпета. Ibid.  Стр.  325.  (57)  Эти
очень хорошо показано в работе М. Wieser (Der senitmentale Mensch). (1924).
    [135]
    известном  учении  Шиллера  о  Schone  Seele)   (58),   ii   у   русских
сентименталистов (я имею в виду Карамзина и  Жуковского)  (59)  эстетический
момент органически слит с их гуманизмом. В  том  и  состоит  значение  обоих
названных  представителей  русского  сентиментализма,  что  у  них  гуманизм
XVIII-го века  получит  новое  обоснование,  новый  характер.  В  запутанной
диалектике  русских  духовных  движений  эстетическому  моменту  принадлежит
настолько большое значение, что нам  необходимо  несколько  остановиться  на
характеристике эстетического гуманизма, как он впервые проявился в России  у
Карамзина  и  Жуковского.  Н.  М.  Карамзин  (1766  -  1826)  подучил  очень
тщательное воспитание в Москве под руководством профессора Шадена  (60),  --
он был основательно знаком с немецкой, французской и английской  литературой
- не только художественной, но и философской. Главным вдохновителем его  был
Руссо, но не в его социально-этическом пафосе, а в его пламенной защите прав
чувства.  Карамзин  поклонялся  Руссо   "энтузиастически",   -   в   порядке
эстетическом; он принимал даже  республиканизм,  которому,  кстати  сказать,
оставался верен до  конца  жизни  -  несмотря  на  резкий  идейный  перелом,
превративший его в апологета русского самодержавия. Говорил же позже Герцен,
что для него и его поколения слово "республика" имело "нравственный  смысл",
т е. было не столько политической  идеей,  сколько  вытекало  из  требований
морального  идеала.  Так  вот  и  о  Карамзине  надо  сказать,  что  в   его
республиканизме нет ни политического, ни  морального  содержания,  -  но  он
поклонялся республиканизму,  как  он  говорит,  "по  чувству",  во  имя  его
эстетической, формальной  гармоничности.  Он  писал  И.  И.  Дмитриеву:  "по
чувству я остаюсь республиканцем, - но при  том  верным  подданным  русского
царя" (61). Кн. Вяземскому он однажды писал: "я в  душе  -  республиканец  и
таким и умру". А Н. И. Тургенев
    ---------------------------------------(58)  О  влиянии   Шефтсбери   на
немецкую мысль (в указанном в тексте  смысле),  см.  особенно  в  интересной
книге Obernauer. Die  Problematik  d.  asthetischen  Menschen  und  deutsch.
Literatur, 1923, также у Unger. Hamann und die Aufklarung (1te  Aufl.  1911,
S. 63, passim). См. также превосходную книгу В.  А.  Кожевникова  "Философия
чувства и веры в  XVIII  в.".  К  сожалению  вышел  только  I  том.  (59)  О
принадлежности Жуковского к эпохе сентиментализма см. Александр Веселовский,
"Жуковский. Поэзия чувства и сердечного воображения",  1904.  (60)  Карамзин
был связан в Москве с немецким поэтом Lenz (представителем Sturm  und  Drang
Periode или т. наз.  Geniezeit),  который  доживал  свой  век  в  Москве.  О
различных влияниях на  Карамзина,  см.  книгу  Сиповского,  Н.  М.  Карамзин
(1889), а также  книгуАлексея  Веселовского,  "Западное  влияние  в  русской
литературе", 4 изд. Стр. 127-133. (61) Сиповский, Карамзин. Стр. 109.
    [136]
    свидетельствует, что Карамзин, узнав о  смерти  Робеспьера,  расплакался
(62). Конечно, ясно, что республиканизм Карамзина  никак  не  был  для  него
связан с исторической реальностью, - это была просто эстетически  окрашенная
мечтательность,  которая   и   образует   основу   эстетического   гуманизма
(безответственного  не  по  легкомыслию,  а  по  своему   ирреализму).   Эта
мечтательность  не  была  забавой  в  сентиментализме;  если  в   нем   есть
"сладостное упоение"  своими  переживаниями,  то  все  же  он  обращен  и  к
реальности, которую, впрочем, оценивает лишь эстетически. Оттого,  например,
в  Карамзине  "естественным"  был  его   философский   эклектизм:   это   не
беспринципность, а безответственность, вытекавшая из  примата  эстетического
момента. В одном месте Карамзин высказывает мысль, которую часто развивали в
XVIII-ом веке  на  Западе  (Hemsterhuis,  Hamman,  Jacobi):  "чувствительное
сердце есть богатый источник идей" (63). "Все прекрасное  меня  радует",  не
раз говорит он, и в этом "панэстетизме" тонет (не у него одного!)  моральная
и идейная ответственность. У Карамзина во все периоды его жизни - даже когда
он целиком отдался писанию "Истории государства Российского", - останется  в
силе и неизменности лишь этот эстетический момент  (64).  Карамзина  следует
считать поэтому представителем эстетического гуманизма у  нас  (65).  Нельзя
сомневаться этом, и пристрастные суждения о Карамзине (наприм., Пыпина (66))
напрасно запутывают это. В одной ранней статье Карамзин говорит:  "мы  любим
Руссо за его страстное человеколюбие", - но и в  самом  Карамзине  было  это
человеколюбие, которое он сам  в  одном  месте  характеризует,  как  "нежную
нравственность". Это был тот же  идеал,  который  Шиллер  определял  словами
"schone Seele", - тот эстетический оптимизм,  в  котором  вера  в  торжестве
добра поддерживается эстетическими переживаниями. "Семя добра есть
    ---------------------------------------(62) См. Н. И. Тургенев.  "Россия
и русские" (заметка  о  Карамзине).  Рус.  пер.  1915,  стр.  339-344.  (63)
Карамзин. Сочинения (изд. 1838 г., т. IX. Стр. 236, статья "Чувствительный и
холодный"). (64) Примат эстетического принципа и в историческом исследовании
у Карамзина, хорошо подчеркивает Милюков. ("Главные течения..."  Стр.  165).
(65)  Obernauer  (Op.cit.   Стр.267)   справедливо   считает   самым   ярким
представителем эстетического гуманизма  В.  Гумбольдта  за  свободу  его  от
всяких исторических примесей. В Карамзине этих "примесей"  было  достаточно.
(66) Пыпин говорит с иронией  о  Карамзине:  "В  кругу  отвлеченных  понятий
Карамзин  -  нежнейший  друг  человечества",  ("Общественное  движение   при
Александре I". Изд. 2-е 1885) Стр. 199.
    [137]
    в человеческом сердце и не  исчезает  никогда",  повторяет  Карамзин  за
Руссо,  -  но  этот  оптимизм  определяется  у  Карамзина   мотивами   чисто
эстетического гуманизма. Его ведь оптимизм не может  быть  отрываем  от  его
мечтательного  ожидания  того,  что   "род   человеческий   приближается   к
совершенству", ибо "Божество обитает в сердце человека (67).  Устами  одного
из участников "переписки Мелидора и Филалета" Карамзин возглашает: "небесная
красота прельщала взор мой,  восполняла  сердце  мое  нежнейшей  любовью;  в
сладком упоении стремился я к ней духом". Это, конечно,  сентиментализм,  но
за ним стоит определенная установка духа, - утверждение эстетической морали.
Однажды он написал такие слова: "по словам Руссо, только то прекрасно,  чего
нет в действительности. - Так что же - если это прекрасное,  подобно  легкой
тени, вечно от нас убегает, овладеем им, хотя бы  в  воображении".  Охранить
очарование прекрасным образом становится здесь существенной  задачей,  перед
которой должна отступить суровая правда действительности. У  Карамзина,  как
историка, начинает воскресать идея "священного"  характера  власти,  оживает
утопическая идеология XVI в., - но уже, конечно, без  церковного  пафоса.  В
охранительном патриотизме Карамзина  (68)  церковное  обоснование  учения  о
власти подменяется заботой о славе России, мощи и величия ее. Это обмирщение
былой  церковной  идеи  заменяло  церковный  пафос  эстетическим  любованием
русской жизнью,  русской  историей.  Тут,  конечно,  прав  Пыпин,  когда  он
обвиняет Карамзина  в  том,  что  он  укрепил  национальное  самообольщение,
содействовал историософскому сентиментализму и, отодвигая в сторону реальные
нужды русской жизни, упивался созерцанием русского величия. Но в  том  то  и
заключается историческое место Карамзина в диалектике духовных блужданий его
времени, что, строя систему эстетического гуманизма, он вдвигал новый момент
в по строения идеологии у интеллигенции, что он делал новый  шаг  в  сторону
секулярного понимания жизни. 11. По иному  действовал  другой  представитель
эстетического гуманизма - поэт В.  А.  Жуковский  (1783-1852).  К  философии
Жуковский имел самое отдаленное отношение, но в диалектике русских  духовных
исканий у него есть свое место - в нем еще яснее, чем у Карамзина, выступает
примат эстетического принципа, а в  то  же  время  Жуковский  больше  других
способствовал внедрению в русскую жизнь влияния немецкой романтики.
    ---------------------------------------(67) Цитаты из статьи  "Переписка
Мелидора и Филалета". (68) О его примечательной "Записке о древней  и  новой
России", см. книгу Пыпина (гл. IV).
    [138]
    Жуковский поклонялся  Руссо  и  Шатобриану  (69),  Шиллеру  (70)  ранним
немецким романтикам. Жуковскому была собственно чужда эстетическая философия
Шиллера (71), но ему было близко сближение эстетической и моральной сферы  у
Шиллера - идеал Schone Seele. В одной из статей  (в  1809  г.)  он  писал  о
"нравственной пользе поэзии" во вкусе теории о Schone  Seele.  Ему  особенно
были близки  те  течения  немецкой  романтики,  которые  тянулись  ко  всему
запредельному, к  "ночной  стороне  души",  к  "невыразимому"  в  природе  и
человеке. Не случайно и то, что (еще в 1806 г.) он затевал полное издание на
русском  языке  сочинений  Руссо,  -  "культура  сердца"   была   постоянным
сосредоточием его размышлений и переживаний. Уже у Жуковского  закладываются
основы того учения о человеке, которое позже развивал Киреевский (см. гл. IV
этой части) (72). Очень любопытно  довольно  частое  у  Жуковского  усвоение
религиозного   смысла   искусству.   Это   была   черта    всей    романтики
(преимущественно, впрочем, немецкой) - остановка на эстетической  стороне  в
религии, в морали, в общественных отношениях. На вершине  этого  процесса  в
европейской культуре (не сказавшего доныне своего  последнего  слова)  стоит
несомненно Шиллер с его гениальными прозрениями в этой области. Но  обожание
искусства, стремление увидеть в нем "откровение", усвоение ему  "священного"
характера имеют глубочайшую связь с процессом секуляризации. У Жуковского мы
находим очень характерную формулу: "Поэзия есть Бог в святых мечтах  земли".
(поэма "Камоенс") Несколько иначе та же  идея  выражена  в  словах:  "поэзия
небесной религии сестра земная" - эта  формула  мягче  и  расплывчатее,  чем
первая, в которой поэзия оказывается  сама  по  себе  религиозной.  Немецкие
романтики тоже отожде отождествляли (особенно Новалис, Фр. Шлегель) поэзию и
религию; Жуковский не отличен от  них  в  этом  усвоении  поэзии  самобытной
религиозной стихии  (независимой  от  Церкви).  Так  же,  как  у  Карамзина,
натуральный исторический порядок имеет сам по
    ---------------------------------------(69)   См.   об   этом    у    А.
Веселовского (Западное влияние), стр. 141. (70) О  влиянии  Шиллера,  см.  у
Замотина "Романтизм 20-х  годов".  (1911),  т.  I.  Стр.  87.  (71)  Влияние
эстетической философии Шиллера на русскую мысль длилось в течение всего  XIX
в. Влияние это, к сожалению, еще недостаточио изучено. См.  книгу  Peterson.
Schiller  in  Russland.  Munchen,  1934.  Отметим,  что  статьи  Шиллера  по
эстетическим вопросам были не  раз  переводимы  на  русский  язык,  впервые,
кажется в 1813 году.  Переводы  немецких  (позднее  и  французских)  эстетик
заполняли тогда  книжный  рывок.  (72)  Влияние  Жуковского  на  Киреевского
отмечал уже Гершензон. См. его "Исторические записки". Стр. 15.
    [139]
    себе уже священный характер (73), так и у  Жуковского  священна  поэзия,
искусство вообще. Все это было созвучно тому основному  процессу  в  русской
культуре, который весь состоял в кристализации новой  секулярной  идеологии.
От эстетического гуманизма  Карамзина  и  Жуковского,  -  расплывчатого,  по
существу безответственного, - мы переходим теперь  к  тем  течениям  русской
мысли, в которых тоже доминирует во всем эстетический момент. Но  здесь  уже
нет  ни  безответственности,  ни  расплывчатости.  Здесь  привходит  влияние
Шеллинга и более глубоких течений в немецкой романтике.  Эта  новая  "волна"
шеллингианства выявляется уже в 20-х годах, - прежде  всего,  в  философских
кружках, - одни из них оплодотворяются по преимуществу философией  Шеллинга,
для других философия Шеллинга имеет лишь переходное значение  в  движении  к
Гегелю.
    ---------------------------------------(73)  Карамзин   однажды   писал:
"Революция объяснила идеи - мы увидели,  что  гражданский  порядок  священн,
даже в самых местных или случайных недостатках своих".



    [140]

    ГЛАВА II.
    "АРХИВНЫЕ ЮНОШИ". Д. В. ВЕНЕВИТИНОВ, Кн. В. Ф. ОДОЕВСКИЙ, П. Я. ЧААДАЕВ.
1. Война 1812 г.,  получившая  название  "Освободительной",.  дала  огромный
толчок развитию идейной и общественной жизни в России.  Огромное  количество
русских людей непосредственно прикоснулись - в  движении  русской  армии  на
запад - к европейской жизни, и это живое знакомство с Зап.  Европой  гораздо
сильнее повлияло на русскую душу, чем то увлечение Западом, какое проявилось
в XVIII в. Ощущение русской политической мощи  не  только  подымало  чувство
собственного достоинства, но и ставило  очень  остро  вопрос  о  внесении  в
русскую жизнь всего, чем политически  Запад  импонировал  русским  людям.  С
1812-14 г.г. в России начинается процесс все более  заметной  кристаллизации
политических движений, закончившийся  восстанием  "декабристов"  (1825  г.).
Вместе с тем с новой силой вспыхивает тема русской "самобытности" -  уже  не
во имя возврата к старой русской жизни, как это часто бывало в ХVIII  в.,  а
во имя раскрытия "русской идеи", "русских начал", доныне лежавших скрыто  "в
глубинах народного духа". Еще в 1803 г. известный нам Карамзин  писал:  "мне
кажется, что мы излишне смиренны в мыслях  о  народном  нашем  достоинстве";
понятно,  что  после  войн  1812-1814  г.г.,  потребность  яркого  выражения
национального самосознания чрезвычайно возросла  (1).  В  этом  сходились  и
либералы и консерваторы того времени, - во всех кругах было  общим  сознание
    русской мощи и "зрелости" (2). Еще до войны 1812 г. в  русском  обществе
началась политическая дифференциация - она  первоначально  заявляла  о  себе
лишь в сфере литературы, но основной смысл литературных
    ---------------------------------------(1) См. об этом особенно в трудах
Пыпина, "Общественное движение в России при Александре  I",  "Характеристики
литературных мнений". (2) Один из декабристов (А. А. Бестужев), очень удачно
выразил это умонастроение: "когда Наполеон вторгся в Россию,  русский  народ
впервые ощутил свою силу. Вот начало свободомыслия в России".
    [141]
    споров  в  первое   десятилетие   определялся   как   раз   политической
дифференциацией. Очень любопытен в этом отношении спор между теми,  кто,  во
главе с Карамзиным, стремились к обогащению русского языка  новыми  словами,
могущими выразить новые понятия, новые отношения, и теми, кто  (во  главе  с
Шишковым) хотели удержать развитие русского языка в пределах  его  старинных
форм. В этом споре уже тогда намечалась основная  дифференциация  в  русской
жизни; после же войн 1812-14 г.г. эта дифференциация пошла  очень  быстро  н
получила полное и ясное выражение. Уже в эти годы  формируется  два  лагеря,
расходившиеся друг с другом не только в конкретных вопросах  русской  жизни,
но и в сфере идеологии. Огромное значение  в  этом  процессе  надо  отвести,
между прочим, самому Александру I, который произносил  не  раз  яркие  речи,
дышавшие такой горячей проповедью радикальных реформ  (3),  в  том  числе  и
уничтожения крепостного рабства (4), что это ч