ться  уже  на  уровне
отдельной,  по  существу  полностью  изолированной  от  других   не   только
автаркичностью  своего  хозяйства,  но   и   большими   расстояниями   (ведь
минимальная площадь, потребная для прокормления даже одного индивида, лишь в
редких случаях снижалась до 10  кв.  километров)  верхнепалеолитической  или
даже мезолитической общины? Однозначного ответа нет, но представляется,  что
численность, не превышающая нескольких  десятков  человек  (человек?),  явно
недостаточна для становления столь фундаментального начала, которое способно
инициировать образование планетарной ноосферы.
   Устанавливаемый  раскопками  факт  постоянно  сохраняющейся  связи  между
смежными  общинами  положения  не  спасает,  ибо  те  же  расстояния  делают
возможным  отнюдь  не  систематические  контакты  сообществ,  но  лишь   род
челночных визитов  отдельных  их  представителей.  Поэтому  не  логичней  ли
предположить, что система речевого общения формируется значительно  позднее,
только в процессе так называемой неолитической революции, между тем  как  до
неолитизации древнего человека  общение  осуществлялось  на  какой-то  иной,
предшествующей речи, основе? Так и сегодня, попадая в иноязычную  среду,  мы
все же не теряемся в ней, обращаясь  к  интерлингве  мимики,  жестов  и  еще
непонятно чего. И если действительно для возникновения  собственно  речевого
общения  необходимы  огромные   контингенты   людей,   на   целые   столетия
мобилизующихся какой-то одной целью, то здесь обнаруживается новая  ипостась
всех тех циклопических  процессов,  о  которых  говорилось  в  первой  части
настоящей работы: на протяжении поколений нуждавшиеся в соединенных  усилиях
больших  масс,  они  выступали  в  качестве   именно   такого   исполинского
регионального  камертона,  который  позволял  обеспечить  требуемый  уровень
взаимопонимания, а значит, в конечном счете и  становление  нового,  единого
для всех, механизма общения.
   (Этот же вывод дает основание утверждать, что разные ритуалы,  образующие
основу разных этотипов, в конечном  счете  ведут  к  формированию  и  разных
языков:  так,  наиболее  отчетливо  глубокая   связь   языка   с   какими-то
фундаментальными ритмами организма проявляется в  различиях  артикуляции,  с
трудом преодолеваемых взрослыми, но не представляющих  никакого  препятствия
для ребенка.)
   По-видимому, сегодня невозможно вынести окончательный вердикт по  вопросу
о том, каким  численно  должно  быть  сообщество,  где  впервые  формируется
речевое общение его членов,  но  как  бы  то  ни  было,  он  требует  своего
разрешения,  и  уже  хотя  бы  поэтому  его   постановка   является   вполне
оправданной. Но даже если и не подвергать сомнению бытующее мнение, согласно
которому уже существо верхнего палеолита является  носителем  всех  мыслимых
предикатов вполне "законченного"  человека,  останется  вопрос  о  том,  что
обусловливает становление единых для целых регионов  языков.  Ведь  принятие
оспариваемой  здесь   тезы   автоматически   влечет   за   собой   признание
принципиальной возможности  самостоятельного  формирования  своего  языка  в
каждой замкнутой общине, и следовательно, вопрос образования единой для всех
лексики, единой для  всех  грамматической  структуры  оказывается  не  менее
актуальным. Возможность калибровки таких нуклеарных микроязыков  посредством
челночных миссий  отдельных  "культуртрегеров"  вызывает  большие  сомнения;
только постоянное смешение жизни  общин,  только  длительное  на  протяжении
веков)  объединение  их  в  каких-то  общих  для  всех  процессах  могло  бы
унифицировать средства речевого общения и сформировать единый язык, а вместе
с ним и единую культуру формирующейся народности. А это вновь  обращает  нас
ко всему тому, о чем уже говорилось здесь...
   Но дело не только в языке, ведь в конечном счете язык - это лишь средство
достижения какой-то (какой?) цели, причем средство отнюдь  не  единственное,
ибо существуют и иные. Поэтому обратим внимание и на другую сторону ритуала.
   Инстинктивная деятельность животного в состоянии моделировать  собой  (мы
видели это на примере "танца" пчел) структуру основных отношений окружающего
мира, но только тех, непременным субъектом которых является оно само;  в  то
же время кодирование в ее  структурах  основных  закономерностей,  связующих
между собой предметы  окружающей  действительности,  -  невозможно.  В  этом
смысле  ритуал  уже  изначально  отличается  от  всех   форм   биологической
деятельности, ибо он представляет  собой  модель  объективной  логики  чисто
предметных (орудие - предмет), а  значит,  сугубо  внешних  по  отношению  к
субъекту, связей, то есть с самого начала предстает как специфическая  форма
познания окружающего мира. Но если поначалу  заместительное  движение  могло
фиксировать в себе логику отношений только между  теми  предметами,  которые
непосредственно включались в структуру какого-то одного  целевого  процесса,
то каждый новый ритуал вписывается уже в целую систему татаких предзнаков  и
тем самым в  рамках  интегрального  опыта  субъекта  орудийной  деятельности
оказывается   неизбежным   образование   также   и   межритуальных   связей,
своеобразный "кроссоверинг" итериоризированных алгоритмов. Иначе говоря, еще
в  предшествующих  сознанию  формах   двигательной   активности   происходит
первичное "осмысление" объективных отношений между предметами внешнего мира,
которые в реальной практике самого индивида могут  никогда  не  сталкиваться
друг с другом.
   Таким образом, уже в задолго предшествующих  сознанию  формах  происходит
образование  какого-то  специфического  тезауруса,  отдаленно  напоминающего
собой мир платоновских идей, из которого путем  воспоминаний  душа  человека
черпает все свои знания. И это также нельзя игнорировать: тайна человеческой
интуиции,  априорного  знания,  аксиоматического  ядра  человеческой  мысли,
вероятно, кроется именно в нем. Но как бы то ни было, несмотря  на  то,  что
механизм формирования категориального мышления нам еще далеко не ясен даже в
первом приближении, можно утверждать,  что  именно  ритуальная  коммуникация
образует собой  один  из  ключевых  его  узлов  (и  что  не  менее  важно  -
обеспечивает изначальное единство и синхронность действия этого механизма  у
всех,  объединяемых  ею).  Сопровождаемое  параллельным  процессом  рождения
сознания,  миллионолетнее  формирование  именно   таких   синхронизированных
межритуальных связей и такого специфического тезауруса на определенном этапе
их  количественного  расширения  разрешается   взрывоподобным   пробуждением
категориального,  абстрактного  мышления.  И  вот,  как   мальчик,   впервые
получающий в подарок современный микроскоп или калькулятор,  играя  внезапно
обретенной мощью, первое время глядит  на  привычный  ему  мир  с  избыточно
заданным  уровнем  разрешения,  внезапно  обретаемая  мощь   категориального
мышления порождает такую же  игру  сознания.  Результаты  этой  игры  ставят
втупик историков науки, по истечении шестого  тысячелетия  от  ее  рождества
пытающихся понять истоки знания, когда-то открывшегося древним, - но  только
потому, что не  могут  обнаружить  в  основании  этого  знания  потребностей
современной им практики. Поэтому совсем не случайны попытки поиска какого-то
духовного донора первых цивилизаций, но, к  сожалению,  в  этих  поисках  не
принимается в расчет, что именно детская непосредственность восприятия этого
мира породила и величайшие научные  открытия,  и  очищающее  его  искусство.
Повторю  уже  сказанное:  связи  абстрактного  категориального  мышления   с
непосредственными потребностями повседневной практики еще  только  предстоит
установиться, в своем же истоке оно представляет  собой  не  что  иное,  как
чистый аналог таких же прекрасных безделиц, как поэзия или шахматы;  и,  как
поэзия и шахматы имеют свои, даже отдаленно не связанные с праксисом законы,
эта незамутненная суетностью материального "игра в бисер"  подчинена  только
одному - велениям внезапно пробудившейся человеческой души.
   Возвращаясь к основной линии изложения предмета, суммируем: именно ритуал
предстает  тем  цементирующим  началом,  которое  в  процессе  антропогенеза
скрепляет воедино эволюционирующее  сообщество  любого  уровня,  начиная  от
отдельной относительно замкнутой общины и кончая народностью,  формирующейся
на уровне целого региона.
   Это обстоятельство заставляет сделать вывод о необходимости существования
целой иерархической системы, основание  которой  должны  составлять  ритуалы
общины, среднее звено - межобщинные,  вершину  -  общие  для  всего  региона
ритуалы. (Именно так: во всех  случаях  речь  должна  идти  о  множественном
числе, о целой системе ритуалов.) В качестве  таких  начал  уже  на  поздней
стадии антропогенетического процесса и тем более на первых этапах собственно
истории  уже  сформировавшегося  человеческого  общества   могут   выступать
практически  любые  виды  совместно  выполняемой  деятельности,   сколь   бы
экзотическими и лишенными смысла они ни были. Их назначение  не  может  быть
осознано в контексте каких бы то ни было  частных  интересов,  их  смысл  не
может быть  описан  в  терминах  практической  полезности:  функцией  первых
является, как было  сказано,  формирование  специфического  этотипа  общины,
назначением вторых - обеспечение межобщинной интеграции, миссией же  третьих
- созидание единой народности, обладающей одним языком и одной культурой.
   Такими общими для целых  регионов  ритуалами  и  выступало  строительство
ирригационных  каналов  и  пирамид,  напоминающих  мощные   фортификационные
сооружения  стен  и  зиккуратов;  именно  эти  процессы  лежали   в   основе
объединения племен и образования первых  народностей,  слияния  диалектов  и
формирования  остававшихся  непревзойденными   на   протяжении   тысячелетия
культур. Мы еще не раз столкнемся с действием этих исполинских  региональных
камертонов и в штурмующих  небо  романоготических  соборах,  зачастую  столь
огромных, что их не могло заполнить  даже  все  население  города,  где  они
возводились, и в великих стройках тоталитарных режимов двадцатого столетия -
и каждый раз их пробуждение будет сопровождаться становлением какой-то новой
исторической общности,  преобразованием  когда-то  сложившегося  строя  души
народа.  Необходимо  только  добавить,  что  действие   каждого   из   таких
общерегиональных ритуалов ни в коей мере не  может  быть  ограничено  сферой
субъектов, непосредственно  участвующих  в  едином  для  всех  процессе.  Их
влияние в полной мере может быть  уподоблено  влиянию  первых  аббатств  или
первых университетов, которое уже с самого начала оказывается гораздо  более
широким, чем преобразование духа лишь тех, кто ради обретения истины на годы
замыкался в их стенах.

   Итак, как и предполагалось, в  этой  работе  меньше  всего  говорилось  о
величайших из чудес нашего света, но вся она оказалась посвящена именно  им,
ибо именно они предстают как торжественный финал-апофеоз вкратце  очерченных
здесь процессов...
   Полученные выводы позволяют утверждать, что отнюдь не религиозные  учения
лежали в основе строительства первых святилищ, не одними только требованиями
культа объяснялись те гигантские  затраты  живого  труда,  которые  навсегда
омертвлялись в них. Первичный позыв к ритуалу - это  простая  потребность  в
какой-то совместной деятельности и именно совместность действий является как
единственным его объяснением, так и последним его оправданием. Мифологизация
же любого, в том числе и общерегионального, ритуала происходит позднее и  по
существу представляет собой прямой продукт его  последовательного  развития,
наглядное  свидетельство   лишь   благодаря   ему   пробуждающейся   наконец
бессмертной души народа.
   Но нужно видеть и другую сторону все той же медали: одухотворение ритуала
единой для всех мифологемой с  обязательностью  закона  влечет  за  собой  и
одухотворение  его  застывающей  в  земле  и  камне  плоти.   Пробуждающаяся
потребность осмысления всего сущего не  в  состоянии  мириться  с  кажущейся
бессмысленностью  действия,  в  жертву  которому  приносятся  усилия  многих
поколений; и со временем обретающий свою идею  ритуал  начинает  подчиняться
уже не смутному  позыву  к  простому  единению  со  всеми,  но  именно  этой
всепоглощающей идее. Но, как застывающая в языческом мифе  всеобщая  история
последовательного  восхождения  от  Хаоса  и  порождаемых   им   чудовищ   к
величественным богам второго поколения и уже от них к их  прекраснейшему  из
творений - это и  собственная  история  мифа,  ибо  в  своем  восхождении  к
вершинам поэзии  он  проходит  в  сущности  те  же  стадии,  так  и  история
воплощения этого мифа в земле и камне отражает в  себе  все  тот  же  вечный
мотив  рождения  гармонии  из  хаоса.  И  вот  -   тяжеловесная   чудовищная
бесформенность  первых  каменных  кладок  и  земляных   курганов   сменяется
совершенством   инженерной   идеи   поздних   пирамид   и    зиккуратов    и
непревзойденностью  канона  языческих  храмов.  Поэтому-то  в  полной   мере
остается справедливым и утверждением того, что именно состав веры  определил
их смысл и назначение.
   Утверждая, что в основе ритуала  может  лежать  любая  (лишь  бы  она  на
протяжении веков была единой для всех) деятельность, я отнюдь  не  собираюсь
абсолютизировать   этот   тезис:   природное   существо,   даже    полностью
освобожденное   от   непосредственного   диктата   сиюминутно   испытываемой
физиологической   потребности,   в   принципе   неспособно   на    абсолютно
бессмысленное действие. Поэтому действие, образующее собой  основу  позднего
ритуала (о раннем речи нет,  ибо  его  смысл  -  в  индивидуализации  строго
целевого начала), в конечном счете должно выделяться из общего спектра  лишь
освященных прямой целесообразностью процессов.  Как  лучше  быть  богатым  и
здоровым, чем бедным и больным, так  лучше  сочетать  единство  и  требуемую
масштабность действия с единством и масштабом пользы; поэтому неудивительно,
что ритуалом становятся  такие  исполненные  утилитарностью  и  прагматизмом
действия, как, например, строительство  первых  ирригационных  сооружений  и
захоронение мертвецов; их способность служить связующим все общины началом и
облегчает их превращение в общерегиональный ритуал. Но важно  понять  именно
это: практическая их полезность  не  обусловливает,  но  лишь  облегчает  их
выделение из  ряда  других  видов  деятельности;  если  бы  не  существовало
потребности в единении, человек так никогда и не узнал  бы  ни  всей  пользы
ирригации, ибо никогда не  вышел  бы  за  рамки  автаркичного  хозяйства  по
существу изолированной общины,  ни  тайны  потустороннего  бытия  за  чертой
вечности, ни трансцендентного ему мира бессмертных богов.
   Практическая полезность  общерегионального  ритуала  обнаруживается  лишь
позднее, и это обнаружение имеет свои парадоксальные  следствия,  на  первый
взгляд  деформирующие  вкратце  очерченную  здесь   логику   эволюции,   ибо
современный взгляд на вещи категорически исключает из общего ряда ритуальных
начал все то же строительство ирригационных  каналов  и  дамб.  Но  следует,
наконец, понять, что практическая польза, осознаваемая как единственный  его
смысл и оправдание, на деле  представляет  собой  не  более  чем  мифологему
этого, столь же равноправного в едином ряду, как и все другие, ритуала,
   Да, это так, именно возможность увеличения объема  прибавочного  продукта
форсирует развитие ирригационного  землепользования,  да,  это  так,  именно
получаемый  во  все  больших  размерах  прибавочный  продукт  предстает  как
инструмент принудительного вовлечения в эти процессы все больших  и  больших
масс людей, - но все  эти  обстоятельства  являются  лишь  вспомогательными,
первопричина лежит в объективной необходимости их  единения,  в  объективной
необходимости  формирования  некоторого  метасообщества  на  уровне   целого
региона. Вот только ради чего происходит это объединение остается тайной...
   Следует, наконец, понять, что представление  о  практической  пользе  как
единственной цели практической деятельности - это такой же вечный миф, как и
миф о вечном  царстве  Осириса.  Но,  увы,  именно  этому  уродливому  мифу,
вероятно, одному из порождений Хаоса, лишь по  какому-то  роковому  раскладу
избежавшего судьбы титанов и гигантов, предстояло  не  только  внедриться  в
структуру той же легенды о загробном царстве, (где для  многих  властвует  в
сущности тот же интерес), но,  пережив  тысячелетия,  на  рубеже  двадцатого
утвердиться в качестве освященной  авторитетом  науки  абсолютной  истины  в
последней инстанции. И можно только удивляться той бездне, которая разделила
между собой мечту Гильгамеша о бессмертии, и  духовный  мир  его  отдаленных
потомков, не желающих видеть  в  этой  жизни  ничего  более  возвышенного  и
святого, чем материальный интерес. Между тем, вся эта  нелепая  россказнь  о
том,  что  именно  материальное  производство  составляет   собой   стержень
человеческого бытия, обладает той же степенью приблизительности в объяснении
тайны нашего назначения в этом мире, как, вероятно, и  красивая  исполненная
одновременно  и  ригоризмом  и  поэзией  легенда,  утверждающая,   что   вся
посюсторонняя жизнь  является  лишь  приуготовлением  человека  к  Вечности.
Судить же о подлинном смысле жизни я не берусь,  ибо  он,  вероятно,  открыт
одному только Богу.


   Елизаров Евгений Дмитриевич
   195030, С.-Петербург, Отечественная 2/11, кв. 68.
   Тел: сл. (812) 5348854, дом. (812) 5262128


   - Рождение цивилизации - 5




   ПРИРОДА НАЧАЛА
   (СЛОВО О СЛОВЕ)
   В оны дни, когда над миром новым
   Бог склонял лицо Свое, тогда
   Солнце останавливали Словом,
   Словом разрушали города.
   И орел не взмахивал крылами,
   Звезды жались в ужасе к Луне
   Если, точно розовое пламя,
   Слово проплывало в тишине.

   1. Творчество и нравственность

   "В белом плаще с  кровавым  подбоем,  шаркающей  кавалерийской  походкой,
ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду
между двумя крыльями дворца Ирода Великого  вышел  прокуратор  Иудеи  Понтий
Пилат."
   Так начинается великая книга Мастера, роман в романе,  своеобразный  ключ
ко всему произведению, если не ко всему творчеству  М.А.Булгакова.  Добавлю:
бессмертная книга, ибо  именно  к  ней,  к  ее  рукописи  относится  ставшая
программной для целого поколения интеллигентов максима: "рукописи не горят!"
   Наверное, не только мне, но и многим нужно  было  специально  разъяснять,
что эти - одни из лучших во всей мировой литературе -  страницы  восходят  к
Евангелию. А ведь без особого преувеличения можно сказать,  что  еще  совсем
недавно особое отношение русского человека к Евангелию  было,  пожалуй,  его
национальной чертой.
   Что говорить о десятилетиях воинствующего атеизма,  если  и  в  старое-то
время мало кто читал (и уж тем более знал) всю Библию. Да, наверное,  это  и
не нужно было. К слову сказать, не все  в  Библии  "для  простого  ума".  Не
случайно даже курс Закона Божьего не ставил своей задачей  хотя  бы  общего,
поверхностного  знакомства  со  всеми  книгами  Ветхого  и  Нового  заветов.
Вспомним наставление старца Зосимы: "...Прочти им об  Аврааме  и  Сарре,  об
Исааке и Ревекке, о том, как Иаков  пошел  к  Лавану  и  боролся  во  сне  с
Господом  и  сказал:  "Страшно  место  сие",  и  поразишь  благочестивый  ум
простолюдина. Прочти им, а деткам особенно, о  том,  как  братья  продали  в
рабство родного брата своего,  отрока  милого  Иосифа,  сновидца  и  пророка
великого,  а  отцу  сказали,  что  зверь   растерзал   его   сына,   показав
окровавленную одежду его. Прочти, как потом братья  приезжали  за  хлебом  в
Египет... Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец И