несамовоспроизводящийся, для которого вообще не характерны внутренние изменения типа деления клеток (в связи с чем он, может быть, и существовал бы непродолжительное время). При этом незаконным было бы утверждение, что ему лишь кажется, что он себя осознает: по-видимому, может что-то казаться только живому. Совсем другой вопрос - проверка истинности его утверждения о том, что ему и в самом деле что-то кажется. Точно, с достоверностью проверить это никакими "объективными" наблюдениями, например, физическими, очевидно, нельзя. Заявления о неравнодушном отношении к окружающему можно получить и от соответственно запрограммированной бездушной машины, которой в действительности все безразлично. Однако если самому этому "заявителю" и в самом деле что-то кажется, то он обладает достаточным признаком живого. Таким образом, живым объект является не обязательно тогда, когда мы это можем проверить, а когда он живой для себя, сам выделен как таковой.
     В естественнонаучном плане определение живого на базе какой-то его предыстории противоречит сущности его материальной основы: по крайней мере как мы физически понимаем материальную природу, объект ведет себя определенным образом в зависимости исключительно от состояния его элементов в данный момент, независимо от того, как это состояние образовалось. Это один из рациональных моментов того, что М.В.Волькенштейн связывает с определенностью биологии физикой.
     Предлагалось /66/ отличие проводить по наличию или отсутствию у исследуемого объекта какой-то цели, некоторой скоррелированности действий, происходящего. Однако этот критерий надо по крайней мере уточнить.
     Скажем, клетка в определенный момент присоединяет к себе некоторую молекулу. Но ведь все всегда происходит в определенный момент. Все происходящее всегда, так сказать, однородно скоррелировано на микроскопическом уровне (хотя бы модельном, о котором мы только и можем говорить с определенностью), реализуется на основе микрозаконов из предыдущих состояний. Эта корреляция не нуждается во введении понятия цели, так как на микроскопическом уровне никакого выбора нет, ни в каком отношении на этом уровне ничто не изменится, если цели не будет. На "объективном", микроскопическом уровне вопрос "зачем" не имеет смысла и совершенно незаконен. По этой причине нельзя назвать "объективно" (вне связи с каким-то субъективным отношением, в абсолютном смысле) более упорядоченной одну ситуацию по сравнению с другой. То есть нетривиальной "объективной" корреляции ввести нельзя.
     Тогда, быть может, под скоррелированностью в рассматриваемом критерии следует понимать скоррелированность реально осуществляющегося развития с некоторым "полезным" развитием /66/? Но критерий пользы существует лишь на субъективном уровне, который свойствен только живому. Так что получается определение живого через живое же. С одной стороны - круг, но с другой - это не обязательно плохо: круг плох в формальной логике, которая отнюдь не исчерпывает жизни и в которой (формальной логике) нет известной диалектической спирали, несомненно необходимой в процессе познания.
     Рассмотрим пример вычислительной машины, рассчитывающей столкновение биллиардных шаров, используя подходящую модель процесса столкновения и формально-логические операции. Скажем, налетающий шар полетит после столкновения вправо, если он столкнулся со встречным своей левой стороной. Тем, что машина работает по логическим законам, она еще не отличается по степени скоррелированности от обсчитываемой системы биллиардных шаров, которая для своего движения не нуждается в расчете, - и тут, и там скоррелированность только "объективная". Действия по расчету процесса в той же мере предопределены, что и сам процесс. С одной стороны, машина как бы имитирует некоторые аспекты действий человека (например, методы анализа ситуаций), но с другой - это еще не дает ей самой более высокого (субъективного) уровня, в связи с которым возникает сам анализ и порождаются его методы. Пока ей безразлично, приводит или нет ее "анализ" к "благоприятному" результату, ни о каких корреляциях, отличных от "объективных", не может быть речи: никакого выбора нет, ничего нового не возникает, все уже содержится в исходном микроскопическом состоянии, движение происходит исключительно на "объективном" уровне. Логики для самой машины не существует. Это мы в связи с выполняемой задачей ставим в соответствие состояниям каких-то элементов машины выводы "да" или "нет". По этой причине целесообразность у рассматриваемой машины - конечно, антропоморфизм /67/. И так будет до тех пор, пока у нее не будет некоторого отношения к ситуации (к состоянию внешней среды и к своему собственному) со своей собственной позиции. Без этого субъективного уровня машина может быть даже обучающейся, т.е. с нашей точки зрения все более координирующей свои действия, но для нее самой вся эта координация, достижение результата и т.п. безразличны, т.е. отсутствуют. Действительное действие, классификация поведения по степени целесообразности для нее появится только тогда, когда ей самой это станет хотя бы в какой-то мере небезразличным.
     И так мы неотвратимо приближаемся к признанию того, что наличие какого-то небезразличия, "неравнодушия", заинтересованного отношения к ситуации бесспорно относит явление к сфере жизни. Не стоит выводить критерий просто из перечисления объектов, которые всеми или некоторыми квалифицируются как живые. Нам нужно выделить существенную грань, которой и может служить наличие или отсутствие самостоятельной заинтересованности объекта.
     Ясно, что к живому надо отнести спорящих о политике или, скажем, футбольных болельщиков. Но это уж совсем явный уровень заинтересованности. Разумеется, границу следует провести как можно ниже, лишь бы не перескочить в область, где заинтересованность отсутствует. То есть нужно указать минимальную границу небезразличия.
     С чего же начинается небезразличное отношение? Что такое - небезразличие? Небезразличие - это когда от чего-то может быть хорошо, а от другого - плохо, по крайней мере с этого оно начинается. Так вот действительно существенная, критическая граница - наличие или отсутствие ощущения типа "хорошо-плохо". Наличие этого ощущения выделяет ощущающий объект из среды, ставит его к ней в особое отношение, отличное от "отношений" микроскопических взаимодействий. Без этого ощущения граница между ним и средой самостоятельно не возникает, и он попросту не существует как отдельный самостоятельный (сам по себе) объект.
     Эти ощущения к физике не сводятся, это сфера идеального. Сейчас мы посмотрим, что в данном случае эта несводимость означает, точнее - чему соответствует.
     Итак, если у данной системы вырабатывается отношение к ситуации, хотя бы самое простое - двузначное, то это - живое. Ясно, что такое отношение в некотором смысле проще, чем точная отражаемая в этом отношении ситуация. Выражаясь привычным физическим языком, реальная материальная ситуация определяется какими-то значениями неисчислимого множества параметров. Вырабатываемый отклик - ощущение "хорошо-плохо" - может быть описан всего лишь одним параметром, способным принимать только два значения. Тогда ясно, что одному значению этого параметра может соответствовать множество различных реальных состояний среды, другому - еще одно множество (но не все остальные, так как иные ситуации будут гибельными для ощущающего объекта). Таким образом, характерной чертой ощущения является его относительная устойчивость: изменение ситуации в некоторых ограниченных пределах оставляет отклик неизменным. Ощущающий объект не чувствует малых изменений в своем "физическом" состоянии. Мы не ощущаем лапок комара по отдельности - вот одно из наглядных доказательств устойчивости ощущений, приведенных Лукрецием (/44/, III, 389-390), автором чрезвычайно наблюдательным и доказательным, как то и подобает исследователю-материалисту по определению. Налицо "антиномия": небезразличие возможно только при определенной степени безразличия.
     Между прочим, совершенно непонятна физическая подоплека такого существенного отрыва отклика от его внешней (в известном смысле) причины. Как может произойти упрощение? Что его обеспечивает? Тут имеется обширное поле для спекуляций. Похоже, что в меньшей части материи не может быть полностью, исчерпывающим образом отражено, отпечатано воздействие на нее всей остальной материи. Это радикально отличается от того положения, которое выражается известной фразой о том, что по одной капле можно судить обо всем мире. Все же, видно, несмотря на неисчерпаемость материи меньшая ее часть проще большей в абсолютном смысле. То есть простое, прямолинейное представление о неисчерпаемости и бесконечной делимости материи, подобное теоретико-множественной оценке числа точек на отрезке и на его части, когда все точки на отрезке и на его части могут быть поставлены во взаимнооднозначное и взаимнонепрерывное соответствие, не соответствует действительности. Кажется, физика до таких глубин пока не дошла. Возможно, это вообще вопрос не к той физике, которую мы знаем.
     Существующая физика, строящая, как и другие естественные науки, только конечные модели реальности, по-видимому, в принципе недостаточна для разрешения этого вопроса. Относительная устойчивость ощущения означает какое-то насыщение возможностей влияния среды на систему, вырабатывающую реакции (отклики) на эти влияния - воздействия неисчислимого разнообразия (лучше сказать, бесконечно сложные). Сама по себе физика, может быть, и может предложить подобные модели. Например, проекции спина частицы могут принимать лишь несколько значений при том, что окружающая среда может многообразно меняться. Но мы-то знаем, что описания состояний в физике уже упрощены относительно неисчерпаемой реальности, а в действительности у подсистем, которые стремится описать физика, несомненно имеется еще много состояний и параметров. То есть тут физика упрощает на основании уже существующего упрощения, базой которого является относительная устойчивость ощущений, и базой чего в свою очередь является нечто "физическое", нам и существующей физике не известное. Так что физическое объяснение указанного насыщения реакции системы было бы, по-видимому, существенно тавтологичным.
     Можно предположить, что с таким своеобразным характером делимости материи связана сама возможность неоднородности и изменения состояния материи, т.е., например, того, что в одном месте вещество может быть плотнее, чем в другом, и плотности с течением времени могут изменяться. И вообще этот не прямолинейный до бесконечных глубин характер делимости возникает, если так можно выразиться, одновременно с возможностью некоторого отделения одного от другого и с возможностью выделения в чем-то меньшей, отличной от целого части: если бы ситуация была подобна положению с отрезком и равномощной ему его частью, то меньшая часть материи не отличалась бы от большей и никак нельзя было бы "отстроиться" от мелочей в пользу более важного и быть хотя бы относительно суверенными по отношению ко всему остальному миру.
     Без этого свойства познание и предсказания с какой-либо долей уверенности были бы невозможны. Полного знания абсолютно всего касаться не будем. Любое же частичное знание при отсутствии этого эффекта ослабления влияния оказывалось бы и невозможным (даже не определимым), и бесполезным. Наличие же эффекта обеспечивает некоторую значимость уже частичного знания а также нормальную стратегию познания вообще и физического в частности. Отсюда проистекают обычные следствия. Так, например, турбулентные процессы в атмосфере несмотря на сильную в некоторых случаях их зависимость от условий (неустойчивость) все же можно и нужно изучать вне зависимости от расположения звезд. Звезды ввиду их удаленности, многочисленности и относительно простого и почти неизменного механизма воздействия на земные процессы влияют на погоду не больше, чем какая-нибудь мышка под полом. Мышки бегают всегда, а приличный антициклон (область высокого давления с солнечной погодой) стабилен и с трудом разрушается мощными ветрами извне, которые не очень-то оглядываются на звезды. Эти процессы в какой-то степени можно предсказывать, никак не учитывая положений звезд: главные внутренние процессы в солнечной системе практически автономны. С другой стороны, это свойство насыщения влияния, слабая в целом роль слабых воздействий не позволяет простыми и тем более случайными средствами достигать очень сложных целей. Пусть даже звезды существенно, то есть сравнимо с другими причинами, воздействуют на земные события. Можно еще представить, что можно с пользой учитывать их влияние на крупномасштабные и относительно устойчивые метеорологические процессы, найдя некоторые достаточно простые зависимости от положений звезд. Для предсказания же более тонких событий, например - сколько капель дождя выпадет на квадратный метр в заранее указанном месте, - весьма приблизительных знаний положений немногих звезд, а тем более только созвездий, и - того хуже - вообще учета только влияния звезд, как это практикуют астрологи, было бы явно недостаточно. Во-первых, сильнее, чем звезды, влияют, конечно, гораздо более близкие события. Во-вторых, для предсказания тонкого и неустойчивого эффекта по меньшей мере необходим очень точный, тщательный и своевременный учет весьма большого числа обстоятельств. Что касается звезд, то ничего похожего никто никогда не делает и не сможет сделать: глаза разбегутся. С одной стороны, точно учесть положения неизвестного числа звезд невозможно, а с другой - и не нужно, так как бесполезно. Конечно, еще более впечатляют астрологические предсказания успехов или неудач, скажем, в денежных делах сразу сотням миллионов людей оптом, так как все они родились в таком-то месяце. Вместо точности - приятная (хотя и невежественная) мысль о неравнодушии звезд к нашим делам а также гордое убеждение в том, что тайна влияния на нас мириад удаленных миров - в наших руках. Кстати сказать, с методологической точки зрения интересно, что астрологи в доказательство весомости своих изысканий ссылаются на "старых людей" и старые книги. То есть их теория - не проверяемая и не развивающаяся, следовательно - не научная.
     Против определенного здесь критерия живого могут возразить в связи с тем, что согласно ему растения, простые клетки и тем более вирусы не относятся к живому. Как так может быть?! Но какая им разница, как их называть! Когда и поскольку у них нет ощущений типа "хорошо-плохо", тогда и постольку им безразлично не только как их называют, но и более сильные на них воздействия вплоть до полностью их уничтожающих - совершенно аналогично отношению ко всему этому каких-нибудь бесчувственных кристаллов. Гегель называл ощущение специфическим отличием, абсолютно отличительным признаком животного /68/. Нам здесь этого критерия достаточно.
     Как бы то ни было, явная относительная устойчивость ощущений неизбежно приводит к характерным особенностям отражения реальности субъектом, к чему мы теперь перейдем.
     
§ 2. О выделении формы объектов
     
     При материалистическом решении основного гносеологического вопроса философии о соотношении материального и идеального на первое место ставится материя, а идеальное определяется как вторичное, производное (причем материя в принципе может существовать без идеального, но не наоборот, и одна идеальная структура не может взаимодействовать с другой без материального посредника). В то же время диалектический материализм не сводит идеальное к материальному. Механизм порождения идеального материальным не прост и исследован недостаточно широко и полно. С недостаточной изученностью этого механизма связаны существующие до сих пор затруднения с решением проблемы возникновения формы вещей или объектов. Для понимания того, чем и как порождается форма, что дает качественную определенность явлению, необходимо лучшее понимание происхождения и механизма действия меры. Вообще в диалектике, как известно, накопление количества приводит к появлению нового качества, когда количественные изменения выйдут за определенную границу, превысят некоторую меру. Но какую же меру? Откуда и почему конкретно определенность границ? Рассмотрим схему, в которой мера естественно появляется и на в меру различающемся материале позволяет выделить однородные объекты.
     Всем ясно, что каждая ситуация во времени и пространстве уникальна, не повторяется, всегда чем-то отличается от любой другой. Как же в таком случае и в каком смысле могут возникать всегда обобщающие понятия. Что и когда приобщает разные, строго говоря, ситуации к одному? То стол и это стол. Но ведь "то" и "это" - разные! Что их объединило в одну группу?
     Мы уже достаточно подготовлены, чтобы попытаться учесть в анализе характеристики наблюдателя. Надо четко понять, что все из внешнего, что мы замечаем, о чем говорим в обыденном разговоре и чем оперируем в теории, прошло через наши чувства, было отражено в них и соответственно незеркальности отражения некоторым образом преобразовано. Как могут быть отражены разные ситуации в ощущении? Ответ очевиден: ввиду относительной устойчивости ощущений ситуации будут восприниматься по-разному, если истинная разница превысит порог чувствительности данного ощущения, в противном случае ситуации будут казаться неразличимыми. Уже это дает определенное основание одновременно как для выделения отдельных объектов, так и для неразличения их, если они достаточно похожи.
     Вопрос об отделении одного от другого - это вопрос о границе между ними. В неисчерпаемой материи ничто не отделяется от чего-либо абсолютно резко и четко, никаких границ самих по себе нет. Другое дело, если реальность действует на чувства - отнюдь не бесконечно тонкие. Тогда тот же бесконечно длинный, но постепенно слабеющий хвост у "атома" ("модельно" выражаясь) в каком-то месте перестает замечаться ("обрубается"), и атом уже выглядит конечным, ограниченным, отделенным от "не атома", противопоставленным всему другому. Более того. Разные реальные образования, из которых "получаются" атомы, в чем-то различаются, нет среди них и двух одинаковых, даже если на время забыть, что четкое разграничение между ними невозможно, точнее, что они не существуют по отдельности. Однако та же самая ограниченная чувствительность "наблюдателя", формирующая при отражении границу атома, может не видеть разницы между различными реальными образованиями, так что реальность может предстать перед таким наблюдателем как набор одинаковых атомов. Лучше сказать, следующее действие некоторого критерия с ненулевой мерой, примененного уже к отдельным выделенным объектам (явлениям), может не обнаружить между ними различия. Таким образом, относительная устойчивость ощущений при подходящих реальных условиях может приводить к выделению отдельных объектов и к обобщению их в классы. Конкретный реальный механизм воздействия на чувства (возможно, через приборы) сам определяет, что в данном случае является важным для отнесения той или иной части, скажем, вещества к объекту и что является важным для отнесения получаемых объектов к одному классу. Так практически разрешается дилемма, которая в совершенно формалистическом анализе становится камнем преткновения: чему, какому фактору отдать предпочтение при обобщении, при отнесении объектов к одному классу - ведь все объекты все же разные? Нет двух одинаковых столов, и отличаются они по несчетному множеству признаков. Чем один стол ближе (больше похож) к другому, чем первый стол - вон к тому стакану? Положение вполне аналогично реальному "обрезанию" хвоста у атома при невозможности установить его границу абстрактно, "вообще", безотносительно к чему-либо особо определенному, выделенному.
     Таким образом, объединяет объекты в одну группу то же, что выделяет их из среды каждый по отдельности - относительная устойчивость ощущений.
     Итак, у некоторых частей неисчерпаемой, неоднородной и изменяющейся материи возникает ощущение, причем в определенных условиях достаточно устойчиво существующее - по крайней мере во времени, для чего нужна ненулевая устойчивость относительно пространственных измене