ных и глубоких в объективном отношении, так как они есть более сильные обобщения, а любое обобщение, поскольку оно выбрасывают частности, выходящие за определенный круг, есть упрощение. Так, термодинамика беднее и уже механики как по границам применимости, так и по разнообразию отражаемых эффектов (что, впрочем, почти одно и то же) и возможных результатов при соответствующих действиях. С другой стороны, при теоретическом выводе теорий более высокого уровня из более элементарных требуется большее участие субъективного. В этом плане более основательные и фундаментальные теории точнее и шире отражают объективное состояние материальных вещей, хотя и возникают при более тщательной и изощренной деятельности того же субъекта.
     Некоторый уровень отражения реальности оказывается более глубоким, чем другой тогда, когда деятельность на менее глубоком может быть расчленена и смоделирована с помощью элементов, возникающих на более "микроскопическом" уровне. В этом случае знание более микроскопического уровня и правильное применение схемы деятельности (вместе с характерной точностью) позволяет хотя бы в принципе предсказывать результаты более макроскопических уровней и более осознанно планировать целенаправленную деятельность. В таком конструктивном положении - смысл проникновения вглубь природы. Только не следует забывать, что деятельность на одном уровне не сводится лишь к элементам из другого уровня или их комбинациям. Сами по себе законы одних уровней могут не чувствовать в явном виде законов других уровней. Поэтому настоятельной задачей для адекватного применения структур, объектов и законов любых уровней является тщательный анализ места этих уровней и уместное их использование.
     
§ 2. О редукционизме в естественных науках
     
     При анализе связи макроскопических состояний и закономерностей с микроскопическими обнаружилось, что макроскопические не порождаются одними микроскопическими, не следуют и не могут быть выведены только из них - без явного и существенного учета специфических действий заинтересованного в результатах субъекта. В предположении, что первичным, исходным, объективным является микросостояние, чисто объективное определение макросостояния невозможно. Выяснение всего этого было облегчено тем, что пример связи двух уровней - макроскопического и микроскопического - оказался достаточно ясным: с известными и четкими исходными условиями и требованиями, неверное согласование которых немедленно приводит к логическим парадоксам. В физике нет другого примера, где бы так очевидно противостояли два уровня описания - исключая довольно легкую задачу согласования классической механики с квантовой а также проблему скрытых параметров в квантовой механике, для обоснованного решения которой, впрочем, пока нет данных. Кто по последнему вопросу думает иначе, пусть представит себе, что известна только термодинамика - возникла ли бы тогда даже мысль о частицах и управляющей их движением обратимой механике? А если бы и возникла, то как можно было бы согласовать уровни, не зная размеров частиц, их количества и скоростей? Ведь в общем случае - для произвольных значений этих величин и для любых наблюдений, в том числе достаточно длительных и достаточно точных - классической термодинамики получить нельзя!
     Итак, разобрав пример связи термодинамики и механики, мы увидели, что макросостояние, которое в феноменологической термодинамике выступает как объективное состояние самой внешней по отношению к наблюдателю реальности, существование которой не зависит от того, существует ли сам наблюдатель или нет, это макросостояние в более общем подходе оказывается отражением результатов определенной деятельности с элементами относительно более глубокого уровня, деятельности, невозможной без субъекта. В разобранной модели первичным, самым глубоким предполагался уровень механических частиц. Однако и опыт, и философия говорят о том, что и этот уровень - не самый глубокий. Естественно обобщая эти результаты, можно сделать вывод, что все объекты, которыми оперируют физика и другие естественные науки, возникают как отражение результатов специфической деятельности со специфическим материалом, но тогда ни один из них не является чисто объективным.
     Непосредственная цель и задача физики - познание объективной материальной действительности. Однако эта направленность на объективное не означает, что физика и обнаруживает именно и только объективное. Считать, что цель поиска полностью определяет находимое, результат - это значит приписывать средствам и способам поиска неограниченную мощь. Так как познаем мы что-то только по результатам деятельности, а она всегда конечна, ограничена и несовершенна, то и невозможно найти ни в каком пункте только абсолютно объективное. Все обнаруживаемые структуры должны, таким образом, нести на себе отпечаток действующего субъекта.
     Ясно, что и такие объекты, как частицы, в свою очередь сформированы особого рода деятельностью с более глубокой, чем уровень этих частиц, реальной материальной действительностью, но не самой только внешней реальностью. Вообще любые объекты, с которыми мы оперируем, не являясь зеркальными отражениями одной внешней реальности, не могут быть сведены исключительно к ней ни тем более к другим, выделенным другой деятельностью объектам. Это касается всех наук о природе. Связь объектов разных уровней не может быть правильно установлена без учета вклада деятельности в их выделение.
     Если же следовать объективистским представлениям, то все эти объекты надо полагать сформированными внешней объективной природой независимо от субъекта и существующими по отношению к нему вполне суверенно. Но тогда и связи между ними необходимо считать чисто объективными, обусловленными только объективными "первоначалами". В таком случае механизм образования объектов должен быть полностью объяснен свойствами "первоначал", а все объекты более высоких уровней должны быть сводимы к комбинациям элементов любых более глубоких уровней.
     Представление о возможности и необходимости сведения объектов к их элементарным составляющим, о сводимости высших уровней к низшим называется редукционизмом. В последние два-три десятка лет в естественных науках по ряду причин, в частности в связи с широтой исследований, затрагивающих разные аспекты взаимосвязанных областей действительности, приобрели особую актуальность проблемы появления новых качеств у систем по сравнению с качествами составляющих систему элементов, связи целого и его частей, связи различных форм движения материи и уровней описания реальности. При этом постоянно поднимается вопрос о статусе редукционизма, причем мнения сильно разошлись. Из-за весьма вольного обращения ученых-естественников с термином "редукционизм" в результате подмены тезиса часто возникают и дополнительные недоразумения. Даже философы подчас по-разному его определяют и оценивают его возможности. Чуть ли не единственно сохранивший традиционную научную интерпретацию философский словарь /39/ говорит о редукционизме как о "концепции, утверждающей возможность полного сведения высших явлений к низшим, основополагающим". Далее кратко изложена позиция диалектического материализма: "Хотя высшие формы развития материи вырастают из низших и сохраняют их в <<снятом>> виде ?, они несводимы к ним". Приведены и некоторые примеры: "Редукционизм прослеживается в механицизме, стремлении рассматривать психическое только как результат физиологических, информационных и т.п. процессов, биологизировании явлений общественной жизни".
     Проявления редукционизма весьма многообразны и многолики. Например, из обзора Ю.К.Мельвиля "Пути буржуазной философии ХХ века" /40/ ясно видно, что основные ее течения, исключая немногие отклонения в основном последнего времени, насквозь пропитаны редукционизмом. Насколько это способствовало ее прогрессу, можно судить хотя бы по тому, что более чем двухтысячелетней давности тезис софиста Горгия - познанное не может быть передано и объяснено другим - звучит для нее вполне актуально и серьезно в самом прямом и примитивном смысле, и основную роль здесь сыграла редукционистская методология. Можно с уверенностью гарантировать благополучную жизнь в круге буржуазной философии редукционизму и, соответственно, "равноправию" "несоизмеримых парадигм", "теоретически" обеспечивающим всяческого рода, в том числе и социальную, демагогию.
     Марксов анализ общественных процессов ни в коей мере не опирался на редукционизм. Но диалектический метод в конкретных естественнонаучных исследованиях воплощается в жизнь далеко не тривиально. Более того, в них огромная часть усилий должна посвящаться и посвящается рутинной работе, весьма индифферентной к высокой методологии. В частности поэтому естественные науки и диалектический материализм пока не вполне освоили достижения друг друга и существуют в значительной степени сами по себе. Конечно, в естественных науках почти безраздельно царит материализм, но и материализм бывает разный.
     Привлекательность редукционизма, если даже не говорить о его видимой простоте и кажущейся первоначально ясности, имеет свои основания.
     а) Принцип материального единства мира, долгая естественнонаучная практика и, наконец, хорошо усвоенный наукой принцип "бритвы Оккама" побуждают с осторожностью относиться к обнаружению или введению отдельных вполне самостоятельных сущностей, побуждают искать связь между ними. Однако упрощения представлений о мире и познании мешают выявлять существенные следствия отличия мира от его реконструкций конкретными науками. Поэтому стремление отразить единство мира может выливаться в попытки связать теоретически структуры разных уровней непосредственно, "генетически", "сводить" их исключительно только к первичным структурам нижележащих уровней, особенно на базе сугубо материальной, как представляется, физики.
     б) Впечатление, что редукционизм в принципе исчерпывающим образом может рассмотреть любой конкретный естественнонаучный вопрос, возникает, во-первых, из того, что согласно современным представлениям, предположив (в модели) наличие некоторого простейшего, первичного уровня элементов и их связей, в принципе можно рассчитать состояние элементов объекта в любой момент с той или иной степенью однозначности, связанной с характером предполагаемых справедливыми микрозаконов (и это действительно так, если отвлечься от технических трудностей решения математической задачи, которые могут стать и часто становятся на практике непреодолимыми), и, во-вторых, из может быть неявного представления, что для решения всех таких вопросов достаточно лишь знания состояния элементов рассматриваемого объекта.
     в) В оправдание редукционизма часто приводят как образец науки, эталон естественнонаучного исследования пример физики, который, если его некритически оценивать, якобы свидетельствует о полной успешности редукционистской программы.
     Перед тем, как снова обратиться к физике, посмотрим на один вариант защиты редукционизма в биологии.
     Биофизик М.В.Волькенштейн в статье /41/ писал: "Часто говорят о невозможности "сведения" сложного к более простому, биологии к физике. Так называемый редукционизм считается некоторыми (то бишь диалектическим материализмом. - В.Г.) недопустимой ересью ? (вообще-то нормальными представителями - не будем говорить об удачно устроившихся - этих некоторых он воспринимался не как ересь, а как непродуманность. - В.Г.). Качественное различие лягушки и кристалла кварца вполне очевидно, - но вопрос поставлен так: можно или нельзя объяснить строение и свойства этих материальных объектов с помощью единых научных законов, т.е. с помощью физики? ? представления о <<несводимости>> всегда препятствовали развитию науки. <<Несводимость>> в биологии эквивалентна витализму" (/41/, стр. 499). "Все, чего добились молекулярная биология, физика, кибернетика, не свидетельствует о существовании в биологии каких-то границ применения современной физики. Дальнейшее развитие биофизики, по-видимому, не встретится с необходимостью построения <<новой физики>>" (/41/,стр. 514).
     Цель такого заявления М.В.Волькенштейна - опирающаяся на достижения естественных наук защита материального единства мира, защита материализма от витализма. "Божественные" основания витализма, разумеется, отбрасываются и не рассматриваются. Очевидно, основной пафос направлен против какой-то непонятной и неприемлемой для М.В.Волькенштейна "несводимости", утверждаемой диалектическим материализмом. Полагается, что естественные науки ее не обнаружили, и нет никаких намеков в ее пользу. Имеет место критика "слева" (в нормальном, традиционном понимании "левизны") этой несводимости, которую М.В.Волькенштейн вынужден классифицировать как еще одну форму витализма, в то время как "? витализм в любой его форме несостоятелен" /42/, с чем нельзя не согласиться. Однако несводимость, о которой говорит диалектический материализм, и витализм - совершенно разные и чуждые друг другу вещи. И дело не в том, называет ли М.В.Волькенштейн свой подход редукционизмом или нет. Главное в том, что он утверждает, что "противоречия между биологией и физикой кажущиеся" /42/, имея в виду отсутствие в биологии чего-либо особенного, существенно нового по сравнению с содержащимся в физике, возможность все в биологии свести к физике, объяснить физикой, - а это положение, во-первых, неверно (и из-за этого неприятного качества может явиться тормозом в науке) и, во-вторых, и есть классический редукционизм.
     Что же в действительности достигнуто в том плане, в котором М.В.Волькенштейн говорит, что никакая другая физика не нужна?
     Биофизическими и биохимическими исследованиями показано, что известных современной физике материальных элементов вместе с их элементарными взаимодействиями достаточно для того, чтобы из них, как из кирпичиков, могли бы быть построены существующие биологические объекты; точнее, ни в каких других существенных элементах и взаимодействиях, тем более нефизической (нематериальной) природы, при построении этих объектов необходимость не обнаружилась. Таким образом, завершен определенный этап: не только подтверждена нашумевшая в свое время гипотеза, разрабатывавшаяся замечательным Ламетри, о материальности "ингредиентов" живого, но современной науке все эти ингредиенты известны и даже с определенным запасом: по-видимому, все, что глубже атомной физики, к функционированию биологических структур имеет лишь косвенное отношение - лишь через влияние на свойства атомов и молекул, которые могут в этом случае рассматриваться как первичные, элементарные структуры.
     И все же в живых объектах есть кое-что весьма существенное, чего нет в физике, хотя к жизненной силе это не имеет никакого отношения.
     "Качественное различие лягушки и кристалла кварца вполне очевидно", - а вот это как раз и есть очень важный вопрос, который упускается М.В.Волькенштейном из виду. Иные "очевидно" очень трудно поддаются формализации. Самое существенное качественное различие лягушки и "простого" кристалла состоит в том, что лягушка живая, а кристалл - неживой. Но вопрос о качественном различии живого и неживого совсем не прост, имеет многовековую историю и полного разрешения пока не имеет. Что такое живая? Может прыгать? Может размножаться? А если данная конкретная лягушка на это не способна - она неживая? Обмен со средой? Но можно указать явно неживые объекты, которые не существуют без обмена, например, река. И т.д. Может быть, дело в том, что живая лягушка и неживой кристалл по-разному реагируют на внешние воздействия? Любопытно было бы познакомиться с физической классификацией этих реакций и услышать разъяснение, чем качественно отличаются движения атомов и молекул, составляющих лягушку и кристалл, вызванные, скажем, внешними ударами. А разница, не видимая, правда, на уровне слежения за атомами и молекулами, т.е. не видимая редукционизмом, действительно есть, и она заключается в том, что лягушке может быть, в отличие от кристалла, хорошо или плохо, например, больно или не больно. Несущественным для самой лягушки это ощущение назвать нельзя.
     Предположим, что мы построили из физических кирпичиков копию живой лягушки такую, что ей и в самом деле может быть больно и в данный момент действительно больно. По каким физическим признакам, с помощью измерения каких физических переменных, по каким физическим реакциям мы сможем заключить, что ей больно? На любые физические воздействия любые объекты - живые и неживые - отвечают реакциями, качественное различие между которыми в физическом плане провести невозможно. Изучая состояние физических кирпичиков, мы этой боли не увидим, "больно" - не физический термин или параметр и в то же время, по-видимому, никакой жизненной силы не требует в согласии с материальным единством мира и конкретным выводом биофизики об отсутствии необходимости в дополнительных физических законах сверх известных.
     Итак, ощущение боли, с одной стороны, не является и не порождается чем-то сверхъестественным, с другой - не сводится к материальным, физическим кирпичикам с их свойствами. Боль существует в сфере идеального и несводима к физике.
     Подходящую аналогию проводит Дж.Вейценбаум в интересной и важной книге /43/: "?микроанализ функций мозга приносит не больше пользы для понимания каких-то аспектов мышления, чем соответствующий анализ импульсов в вычислительной машине для понимания того, какую именно программу вычислительная машина выполняет. Подобные виды анализа относятся к неподходящему концептуальному уровню. Они могли бы помочь интерпретировать результаты важных экспериментов, но лишь после того, как такие эксперименты будут спланированы на основе теорий значительно более высоких уровней ?" (/43/, стр. 184). Можно еще добавить, что машина "выполняет программу" лишь в той степени, в какой ее результатами кто-то пользуется, в противном случае процессы, происходящие в ее начинке, не отличимы от обычного движения "неорганизованного" вещества. Сравнивая исследователя, стригущего под одну гребенку человека, муравья и машину, с человеком, ищущим потерянное не там, где потерял, а под фонарем, потому что там светлее, Вейценбаум пишет: "Круг света, определяющий и ограничивающий область, доступную его зрению, не освещает ни одну из областей, в которых могли бы возникать проблемы, скажем, ценностей или субъективности" (/43/, стр. 178). Подобные "искусственные интеллигенты ? просто заблуждаются относительно природы тех задач, <<решением>> которых они, по их мнению, занимаются" (/43/, стр. 255).
     Вейценбаум пришел к такому пониманию, долго занимаясь с исходным неверным, пытаясь имитировать на компьютере диалог заинтересованных людей, находясь первоначально на позициях, как говорят, "кибернетической метафоры". Однако достаточно длительная внимательная работа в конце концов всегда приводит к обнаружению несообразностей концепции, если они есть, и к пониманию их сути.
     Считая задачей лишь построение объекта из элементарных составляющих, что, разумеется, важно, необходимо и может составить предмет целой научной отрасли, М.В.Волькенштейн не замечает, отбрасывает задачу выяснения именно возникновения существенно, качественно нового по сравнению с имеющимся на элементарном уровне. На пути выполнения редукционистской программы увидеть возникновение нового качества невозможно.
     Известны и понятны трудности, которые преодолевал Спиноза, анализируя проблему возникновения свободы воли. Если поведение составляющих определено, то откуда может появиться хоть в каком-то смысле свобода выбора? Этим вопросом задавались еще античные атомисты:

"Если ж движения все непрерывную цепь образуют
И возникают одно из другого в известном порядке,
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как у созданий живых на земле не подвластная року,
Как и откуда, скажи, появилась свободная воля,
Что позволяет идти, куда каждого манит желанье,
И допускает менять направленье не в месте известном
И не в положенный срок, а согласно ума побужденью?"
     (/44/, II, 251-260)
     В цитируемой поэме "О природе вещей" предлагается онтологическое