дающая низко...
          О, не впервые странных встреч
          Я испытал немую жуткость!
          Но этих нервных рук и плеч
          Почти пугающая чуткость...
          В движеньях гордой головы
          Прямые признаки досады...
          (Так на людей из-за ограды
          Угрюмо взглядывают львы).
          А там, под круглой лампой, там
          Уже замолкла сегидилья,
          И злость, и ревность, что не к Вам
          Идет влюбленный Эскамильо,
          Не Вы возьметесь за тесьму,
          Чтобы убавить свет ненужный,
          И не блеснет уж ряд жемчужный
          Зубов - несчастному тому...
          О, не глядеть, молчать - нет мочи,
          Сказать - не надо и нельзя...
          И вы уже (звездой средь ночи),
          Скользящей поступью скользя,
          Идете - в поступи истома,
          И песня Ваших нежных плеч
          Уже до ужаса знакома,
          И сердцу суждено беречь,
          Как память об иной отчизне, -
          Ваш образ, дорогой навек...

          А там: Уйдем, уйдем от жизни,
          Уйдем от этой грустной жизни!
          Кричит погибший человек...

          И март наносит мокрый снег.

           25 марта 1914

                  * * *

          Вербы - это весенняя таль,
          И чего-то нам светлого жаль,
          Значит - теплится где-то свеча,
          И молитва моя горяча,
          И целую тебя я в плеча.

          Этот колос ячменный - поля,
          И заливистый крик журавля,
          Это значит - мне ждать у плетня
          До заката горячего дня.
          Значит - ты вспоминаешь меня.

          Розы - страшен мне цвет этих роз,
          Это - рыжая ночь твоих кос?
          Это - музыка тайных измен?
          Это - сердце в плену у Кармен?

           30 марта 1914

                  * * *

          Ты - как отзвук забытого гимна
          В моей черной и дикой судьбе.
          О, Кармен, мне печально и дивно,
          Что приснился мне сон о тебе.

          Вешний трепет, и лепет, и шелест,
          Непробудные, дикие сны,
          И твоя одичалая прелесть -
          Как гитара, как бубен весны!

          И проходишь ты в думах и грезах,
          Как царица блаженных времен,
          С головой, утопающей в розах,
          Погруженная в сказочный сон.

          Спишь, змеею склубясь прихотливой,
          Спишь в дурмане и видишь во сне
          Даль морскую и берег счастливый,
          И мечту, недоступную мне.

          Видишь день беззакатный и жгучий
          И любимый, родимый свой край,
          Синий, синий, певучий, певучий,
          Неподвижно-блаженный, как рай.

          В том раю тишина бездыханна,
          Только в куще сплетенных ветвей
          Дивный голос твой, низкий и странный,
          Славит бурю цыганских страстей.

           28 марта 1914

                  * * *

          О да, любовь вольна, как птица,
              Да, всё равно - я твой!
          Да, всё равно мне будет сниться
              Твой стан, твой огневой!

          Да, в хищной силе рук прекрасных,
              В очах, где грусть измен,
          Весь бред моих страстей напрасных,
              Моих ночей, Кармен!

          Я буду петь тебя, я небу
              Твой голос передам!
          Как иерей свершу я требу
              За твой огонь - звездам!

          Ты встанешь бурною волною
              В реке моих стихов,
          И я с руки моей не смою,
              Кармен, твоих духов...

          И в тихий час ночной, как пламя,
              Сверкнувшее на миг,
          Блеснет мне белыми зубами
              Твой неотступный лик.

          Да, я томлюсь надеждой сладкой,
              Что ты, в чужой стране,
          Что ты, когда-нибудь, украдкой
              Помыслишь обо мне...
          За бурей жизни, за тревогой,
              За грустью всех измен, -
          Пусть эта мысль предстанет строгой,
              Простой и белой, как дорога,
              Как дальний путь, Кармен!

           28 марта 1914

                  * * *

          Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь.
          Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет,
          Сквозь бездну дней пустых, чье бремя не избудешь.
          Вот почему я - твой поклонник и поэт!

          Здесь - страшная печать отверженности женской
          За прелесть дивную - постичь ее нет сил.
          Там - дикий сплав миров, где часть души вселенской
          Рыдает, исходя гармонией светил.

          Вот - мой восторг, мой страх в тот вечер в темном зале!
          Вот, бедная, зачем тревожусь за тебя!
          Вот чьи глаза меня так странно провожали,
          Еще не угадав, не зная... не любя!

          Сама себе закон - летишь, летишь ты мимо,
          К созвездиям иным, не ведая орбит,
          И этот мир тебе - лишь красный облак дыма,
          Где что-то жжет, поет, тревожит и горит!

          И в зареве его - твоя безумна младость...
          Всё - музыка и свет: нет счастья, нет измен...
          Мелодией одной звучат печаль и радость...
          Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.

           31 марта 1914


                               СОЛОВЬИНЫЙ САД

                     1

          Я ломаю слоистые скалы
          В час отлива на илистом дне,
          И таскает осел мой усталый
          Их куски на мохнатой спине.

          Донесем до железной дороги,
          Сложим в кучу, - и к морю опять
          Нас ведут волосатые ноги,
          И осел начинает кричать.

          И кричит, и трубит он, - отрадно,
          Что идет налегке хоть назад.
          А у самой дороги - прохладный
          И тенистый раскинулся сад.

          По ограде высокой и длинной
          Лишних роз к нам свисают цветы.
          Не смолкает напев соловьиный,
          Что-то шепчут ручьи и листы.

          Крик осла моего раздается
          Каждый раз у садовых ворот,
          А в саду кто-то тихо смеется,
          И потом - отойдет и поет.

          И, вникая в напев беспокойный,
          Я гляжу, понукая осла,
          Как на берег скалистый и знойный
          Опускается синяя мгла.

                        2

          Знойный день догорает бесследно,
          Сумрак ночи ползет сквозь кусты;
          И осел удивляется, бедный:
          "Что, хозяин, раздумался ты?"

          Или разум от зноя мутится,
          Замечтался ли в сумраке я?
          Только всё неотступнее снится
          Жизнь другая - моя, не моя...

          И чего в этой хижине тесной
          Я, бедняк обездоленный, жду,
          Повторяя напев неизвестный,
          В соловьином звенящий саду?

          Не доносятся жизни проклятья
          В этот сад, обнесенный стеной,
          В синем сумраке белое платье
          За решоткой мелькает резной.

          Каждый вечер в закатном тумане
          Прохожу мимо этих ворот,
          И она меня, легкая, манит
          И круженьем, и пеньем зовет.

          И в призывном круженье и пенье
          Я забытое что-то ловлю,
          И любить начинаю томленье,
          Недоступность ограды люблю.

                     3

          Отдыхает осел утомленный,
          Брошен лом на песке под скалой,
          А хозяин блуждает влюбленный
          За ночною, за знойною мглой.

          И знакомый, пустой, каменистый,
          Но сегодня - таинственный путь
          Вновь приводит к ограде тенистой,
          Убегающей в синюю муть.

          И томление всё безысходней,
          И идут за часами часы,
          И колючие розы сегодня
          Опустились под тягой росы.

          Наказанье ли ждет, иль награда,
          Если я уклонюсь от пути?
          Как бы в дверь соловьиного сада
          Постучаться, и можно ль войти?

          А уж прошлое кажется странным,
          И руке не вернуться к труду:
          Сердце знает, что гостем желанным
          Буду я в соловьином саду...

                      4

          Правду сердце мое говорило,
          И ограда была не страшна.
          Не стучал я - сама отворила
          Неприступные двери она.

          Вдоль прохладной дороги, меж лилий,
          Однозвучно запели ручьи,
          Сладкой песнью меня оглушили,
          Взяли душу мою соловьи.

          Чуждый край незнакомого счастья
          Мне открыли объятия те,
          И звенели, спадая, запястья
          Громче, чем в моей нищей мечте.

          Опьяненный вином золотистым,
          Золотым опаленный огнем,
          Я забыл о пути каменистом,
          О товарище бедном моем.

                       5

          Пусть укрыла от дольнего горя
          Утонувшая в розах стена, -
          Заглушить рокотание моря
          Соловьиная песнь не вольна!

          И вступившая в пенье тревога
          Рокот волн до меня донесла...
          Вдруг - виденье: большая дорога
          И усталая поступь осла...

          И во мгле благовонной и знойной
          Обвиваясь горячей рукой,
          Повторяет она беспокойно:
          "Что с тобою, возлюбленный мой?"

          Но, вперяясь во мглу сиротливо,
          Надышаться блаженством спеша,
          Отдаленного шума прилива
          Уж не может не слышать душа.

                       6

          Я проснулся на мглистом рассвете
          Неизвестно которого дня.
          Спит она, улыбаясь, как дети, -
          Ей пригрезился сон про меня.

          К`ак под утренним сумраком чарым
          Лик, прозрачный от страсти, красив!...
          По далеким и мерным ударам
          Я узнал, что подходит прилив.

          Я окно распахнул голубое,
          И почудилось, будто возник
          За далеким рычаньем прибоя
          Призывающий жалобный крик.

          Крик осла был протяжен и долог,
          Проникал в мою душу, как стон,
          И тихонько задернул я полог,
          Чтоб продлить очарованный сон.

          И, спускаясь по к`амням ограды,
          Я нарушил цветов забытье.
          Их шипы, точно руки из сада,
          Уцепились за платье мое.

                     7

          Путь знакомый и прежде недлинный
          В это утро кремнист и тяжел.
          Я вступаю на берег пустынный,
          Где остался мой дом и осел.

          Или я заблудился в тумане?
          Или кто-нибудь шутит со мной?
          Нет, я помню камней очертанье,
          Тощий куст и скалу над водой...

          Где же дом? - И скользящей ногою
          Споткаюсь о брошенный лом,
          Тяжкий, ржавый, под черной скалою
          Затянувшийся мокрым песком...

          Размахнувшись движеньем знакомым
          (Или всё еще это во сне?),
          Я ударил заржавленным ломом
          По слоистому камню на дне...

          И оттуда, где серые спруты
          Покачнулись в лазурной щели,
          Закарабкался краб всполохнутый
          И присел на песчаной мели.

          Я подвинулся, - он приподнялся,
          Широко разевая клешни,
          Но сейчас же с другим повстречался,
          Подрались и пропали они...

          А с тропинки, протоптанной мною,
          Там, где хижина прежде была,
          Стал спускаться рабочий с киркою,
          Погоняя чужого осла.

          6 января 1914 - 14 октября 1915


                                   РОДИНА

                                (1907-1916)

                  * * *

          Ты отошла, и я в пустыне
          К песку горячему приник.
          Но слова гордого отныне
          Не может вымолвить язык.

          О том, что было, не жалея,
          Твою я понял высоту:
          Да. Ты - родная Галилея
          Мне - невоскресшему Христу.

          И пусть другой тебя ласкает,
          Пусть множит дикую молву:
          Сын Человеческий не знает,
          Где приклонить ему главу.

           30 мая 1907

                  * * *

          В густой траве пропадешь с головой.
          В тихий дом войдешь, не стучась...
          Обнимет рукой, оплетет косой
          И, статная, скажет: "Здравствуй, князь.

          Вот здесь у меня - куст белых роз.
          Вот здесь вчера - повилика вилась.
          Где был, пропадал? что за весть принес?
          Кто любит, не любит, кто гонит нас?"

          Как бывало, забудешь, что дни идут,
          Как бывало, простишь, кто горд и зол.
          И смотришь - тучи вдали встают,
          И слушаешь песни далеких сел...

          Заплачет сердце по чужой стороне,
          Запросится в бой - зовет и мани'т...
          Только скажет: "Прощай. Вернись ко мне" -
          И опять за травой колокольчик звенит...

           12 июля 1907

                  * * *

          Задебренные лесом кручи:
          Когда-то там, на высоте,
          Рубили деды сруб горючий
          И пели о своем Христе.

          Теперь пастуший кнут не свистнет,
          И песни не споет свирель.
          Лишь мох сырой с обрыва виснет,
          Как ведьмы сбитая кудель.

          Навеки непробудной тенью
          Ресницы мхов опушены,
          Спят, убаюканные ленью
          Людской врагини - тишины.

          И человек печальной цапли
          С болотной кочки не спугнет,
          Но в каждой тихой, ржавой капле -
          Зачало рек, озер, болот.

          И капли ржавые, лесные,
          Родясь в глуши и темноте,
          Несут испуганной России
          Весть о сжигающем Христе.

           Октябрь 1907 - 29 августа 1914

                  НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ

                  1

          Река раскинулась. Течет, грустит лениво
              И моет берега.
          Над скудной глиной желтого обрыва
              В степи грустят стога.

          О, Русь моя! Жена моя! До боли
              Нам ясен долгий путь!
          Наш путь - стрелой татарской древней воли
              Пронзил нам грудь.

          Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной -
              В твоей тоске, о, Русь!
          И даже мглы - ночной и зарубежной -
              Я не боюсь.

          Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
              Степную даль.
          В степном дыму блеснет святое знамя
              И ханской сабли сталь...

          И вечный бой! Покой нам только снится
              Сквозь кровь и пыль...
          Летит, летит степная кобылица
              И мнет ковыль...

          И нет конца! Мелькают версты, кручи...
              Останови!
          Идут, идут испуганные тучи,
              Закат в крови!

          Закат в крови! Из сердца кровь струится!
              Плачь, сердце, плачь...
          Покоя нет! Степная кобылица
              Несется вскачь!

           7 июня 1908

                  2

          Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
          Не вернуться, не взглянуть назад.
          За Непрядвой лебеди кричали,
          И опять, опять они кричат...

          На пути - горючий белый камень.
          За рекой - поганая орда.
          Светлый стяг над нашими полками
          Не взыграет больше никогда.

          И, к земле склонившись головою,
          Говорит мне друг: "Остри свой меч,
          Чтоб недаром биться с татарвою,
          За святое дело мертвым лечь!"

          Я - не первый воин, не последний,
          Долго будет родина больна.
          Помяни ж за раннею обедней
          Мила друга, светлая жена!

           8 июня 1908

                  3

          В ночь, когда Мамай залег с ордою
              Степи и мосты,
          В темном поле были мы с Тобою, -
              Разве знала Ты?

          Перед Доном темным и зловещим,
              Средь ночных полей,
          Слышал я Твой голос сердцем вещим
              В криках лебедей.

          С полуно'чи тучей возносилась
              Княжеская рать,
          И вдали, вдали о стремя билась,
              Голосила мать.

          И, чертя круги, ночные птицы
              Реяли вдали.
          А над Русью тихие зарницы
              Князя стерегли.

          Орлий клёкот над татарским станом
              Угрожал бедой,
          А Непрядва убралась туманом,
              Что княжна фатой.

          И с туманом над Непрядвой спящей,
              Прямо на меня
          Ты сошла, в одежде свет струящей,
              Не спугнув коня.

          Серебром волны блеснула другу
              На стальном мече,
          Освежила пыльную кольчугу
              На моем плече.

          И когда, наутро, тучей черной
              Двинулась орда,
          Был в щите Твой лик нерукотворный
              Светел навсегда.

           14 июня 1908

                  4

          Опять с вековою тоскою
          Пригнулись к земле ковыли.
          Опять за туманной рекою
          Ты кличешь меня издали'...

          Умчались, пропали без вести
          Степных кобылиц табуны,
          Развязаны дикие страсти
          Под игом ущербной луны.

          И я с вековою тоскою,
          Как волк под ущербной луной,
          Не знаю, что делать с собою,
          Куда мне лететь за тобой!

          Я слушаю рокоты сечи
          И трубные крики татар,
          Я вижу над Русью далече
          Широкий и тихий пожар.

          Объятый тоскою могучей,
          Я рыщу на белом коне...
          Встречаются вольные тучи
          Во мглистой ночной вышине.

          Вздымаются светлые мысли
          В растерзанном сердце моем,
          И падают светлые мысли,
          Сожженные темным огнем...

          "Явись, мое дивное диво!
          Быть светлым меня научи!"
          Вздымается конская грива...
          За ветром взывают мечи...

           31 июля 1908

                    5

                                  И мглою бед неотразимых
                                  Грядущий день заволокло.
                                              Вл. Соловьев

          Опять над полем Куликовым
          Взошла и расточилась мгла,
          И, словно облаком суровым,
          Грядущий день заволокла.

          За тишиною непробудной,
          За разливающейся мглой
          Не слышно грома битвы чудной,
          Не видно молньи боевой.

          Но узнаю тебя, начало
          Высоких и мятежных дней!
          Над вражьим станом, как бывало,
          И плеск и трубы лебедей.

          Не может сердце жить покоем,
          Недаром тучи собрались.
          Доспех тяжел, как перед боем.
          Теперь твой час настал. - Молись!

            23 декабря 1908

             РОССИЯ

          Опять, как в годы золотые,
          Три стертых треплются шлеи,
          И вязнут спицы росписные
          В расхлябанные колеи...

          Россия, нищая Россия,
          Мне избы серые твои,
          Твои мне песни ветровые -
          Как слезы первые любви!

          Тебя жалеть я не умею
          И крест свой бережно несу...
          Какому хочешь чародею
          Отдай разбойную красу!

          Пускай заманит и обманет, -
          Не пропадешь, не сгинешь ты,
          И лишь забота затуманит
          Твои прекрасные черты...

          Ну что ж? Одной заботой боле -
          Одной слезой река шумней,
          А ты всё та же - лес, да поле,
          Да плат узорный до бровей...

          И невозможное возможно,
          Дорога долгая легка,
          Когда блеснет в дали дорожной
          Мгновенный взор из-под платка,
          Когда звенит тоской острожной
          Глухая песня ямщика!..

           18 октября 1908

                  * * *

          Вот он - ветер,
          Звенящий тоскою острожно